Я сгораю

Представьте, что перед вами идёт молодая девушка. Вы пьяны военным режимом, прокуренными кабаками на Лавлесс-авеню и запахом сточных вод от вашей обуви, выдающим в вас искателя острых ощущений. И она кажется вам ангелом. Сожжённые водоросли на голове, нос-пуговка, болезненно бледная кожа и задумчивые мышиные глазки, отливающие голубизной Джунонского моря. Её фигура — маленькая, подчёркнуто угловатая нарядом — движется быстро, как бы спеша; оставляя за собой шлейф из соли, трагедии и разбитых сердец. Она словно живёт в двух мирах, и этот — осточертел ей до скрипа в зубах. Возможно, приглядись вы ещё немного, то громко воскликнули бы (вслух или в мыслях): «Русалка! Не ангел — русалка!». Округлому личику не хватало лишь песни на устах. Пленительной такой, ядовитой. Чтоб сжать разум кавалера в тиски — и вернуться с ним в своё морское царство. Но ирония в том, что стоит ей завернуть за угол, как вы тотчас позабудете и о ней, и о своих жутких, наивно преувеличенных грёзах. Что же. Эта девушка — я. И моё отношение к собственной жизни всегда было, как к пьесе. Пьесе, происходившей словно и не со мной. А с главным героем (конечно, кем-то другим), кульминацией и непременно печальным финалом, потому что по-другому просто не могло быть. Но я была молода. Я любила саму мысль о смерти. И приехала в Мидгар если не ради претворения своих утопических идеалов в жизнь, то за бравой гибелью так точно. Поэтому мой выбор закономерно пал на «Лавину». ××× Придя в эко-террористическую организацию в последний (как предполагалось) год войны, я не надеялась на многое. В конце концов, стать пушечным мясом — не самая плохая перспектива для отчаянного человека. Но Сирс сказал, что для поля я не гожусь. Слишком слабая, мол, и болезней много — не практично: лучше отправить меня в стезю шпионажа. Фухито охотно согласился с ним, впервые для меня проявив эту странную привычку: — У Асфодель есть хорошие шансы очаровать высокопоставленного члена «Шинры». Он говорил обо мне так, будто меня здесь не было. Поначалу это смущало. Но в рамках вербовки и последующей подготовки к моей миссии мы проводили всё больше времени вместе. Я растаяла, посмотрев на эти слова другим взглядом. У Фухито были манеры джентльмена и сердце отпетого мерзавца. Манкий интеллект, влияние, неприступность, красивые, тонкие черты лица и... компромат на меня и всю мою семью. А к такому человеку — уж поверьте — очень трудно оставаться равнодушной. Впрочем, я и не пыталась. Романтичная до мозга костей и падкая на власть, я без задней мысли обрекла себя на столь страшное чувство. Оглядываясь назад, полагаю, это был лишь очередной акт саморазрушения. Я болела им, как и сотню раз до этого другими, но искренне считала, что с ним всё будет лучше. Самозабвенней, долговечней. Я наматывала прядь волос на палец, по-детски напевая песню о лоботомии; цвела румянцем. При каждой встрече улыбалась, будто полоумная, не в силах отвести глаза. Он же — или правда не видя, или делая вид, что не видит — чеканил бесстрастно: — Не думаю, что я интереснее, чем бумаги, лежащие перед тобой. О, «тобой», «тобой»! За одно неформальное «ты» можно было и душу продать. Стайка летучих мышей в моём животе стремительно взмыла, застилая обзор. Я не заметила даже, как тупо смотрю на документ в мультифоре. Буквы не стыковались между собой, а предложения плыли чернильными волнами. Счастье настолько отравило мой разум, что лишь через несколько мгновений я взяла себя в руки. Вчиталась: Челси... Джунон... Солдаты и Турки... ««Лавина» отказывается от ответственности за любой ущерб, причинённый вам в ходе данной операции...». А?.. Нет, не то чтобы я была удивлена: я знала, чем занимаются шпионы и насколько опасен их труд, потому-то строки про отказ от ответственности не показались мне верхом цинизма. Все члены нашей организации знали, что однажды не вернутся домой. Это нормально. Более того — меня не смутила и милая Челси, с которой мне предстояло разделить эту нелёгкую долю. Причиной моих тревог и сомнений стали наши... цели. Солдаты и Турки? Серьёзно? Из всех сильных мира сего в «Шинре» (юного вице-президента, Директоров) нам нужно было завоевать доверие именно тех людей, которые запросто могут переломить нам хребет?! Я, конечно, говорила, что если не добьюсь своего — так погибну героической смертью, но мне всё-таки хотелось выполнить задание... вписать своё имя в историю... создать утопию... да и моё позёрское стремление оказаться по ту сторону гробовой доски на тот момент резко поутихло. Неожиданно я вспомнила, что нахожусь совсем не в романтической комедии с политическим оттенком. Подобно электрическому разряду, что вернул меня в реальный мир во всей его неприглядности. Я словно очнулась ото сна — сладкого и не настоящего. И хотя в ту секунду мои чувства к Фухито поколебались, как колеблются маргаритки в шторм, я поставила росчерк в документе и, сославшись на плохое самочувствие, пулей вылетела наружу. Ночной променад по трущобам пустел перед мыслью. Не было ли это решение поспешным? Действительно ли я была готова отдать свою жизнь за «Лавину», а не за Фухито? В самом ли деле мы с организацией разделяем одни и те же идеи? Почему я не дочитала документ до конца?.. Я ведь даже не знала, кого из «шинровских» мне поручили! Во всяком случае, я искренне надеялась, что это был не кто-то из Турков. Уж с кем-кем, а играть с ними в «обличи мой обман первей» не хотелось совершенно. Это всё равно, что будучи газелью, бороться со львом за титул короля экосистемы: сомнительно, странно и заведомо проигрышно. Челси была моим единственным другом, но тогда... честно, тогда я молилась каждому богу, какого могла только вспомнить в неоновой дымке, дабы это счастье обошло меня стороной. Полюбить Турка — пускай даже липово — мог только безнадёжно больной человек. Или такой же Турк. Уверена, они и сами это понимали; но это лишь усложняло задачу. Так или иначе, ходьба успокаивала нервы. Бездумно слоняясь по слабо освещённым улицам, задаваясь вопросами в духе: «а может... зайти в тёмный переулок к тем неопрятным джентльменам и одним махом решить все проблемы в моей жизни?», я нашла дзен. В конце концов, отступать было просто некуда. За плечами скандальный побег из Джунона, целый год в организации, постоянные тренировки и компромат, способный отправить меня и папашу в зыбучую корельскую тюрьму. Последствия моего отказа от подписи могли быть непредсказуемы — я просто должна была согласиться. Хотя бы ради мечты. Хотя бы ради этого жалкого недоумка. ××× В ту ночь я бродила по городу много часов, скрывая лицо мидельским платком и большими очками. Фухито велел не светиться. Всё-таки, по нашей легенде я сейчас за океаном и только готовлюсь к отлёту в Мидгар, но отказать себе в последних (последних ли?) мгновениях свободы выглядело непростительно. Перипетии судьбы завели меня... а... куда они меня завели?.. Совсем вылетело из головы. 1) По-моему... это был какой-то захолустный бар. Да, именно он. С певицами-канарейками, шелестом игральных карт. Барменшей, сквозь пьяное марево казавшейся Катариной ван Хемессен: чудо творящей, жизнь наполнявшей. Суровыми взглядами брутальных мужчин, обманчиво нежными руками и самым отвратительным бренди, какой мне только доводилось пробовать (а ведь я из Нижнего Джунона!). Я чувствовала острую нужду забыть обо всём, и этот алкогольный храм с удовольствием открыл мне свои двери. 2) Нет... Я заглянула к цветочницам и щедро отплатила им гилой за букет свежих хризантем: белых, красных и жёлтых. Челси — мой маленький дружок — заслуживала цветов с красивыми значениями каждый день, но моё состояние позволяло это далеко не так часто, как мне хотелось бы. Я подумала, что было бы неплохо наведаться к ней. Мне нужно было сконцентрироваться на ком-то другом, позаботиться и хорошо провести время без... непоправимого. Таким образом, совмещая чистые помыслы и мысли о себе, я достигла гармонии и приняла ситуацию. Чему быть, того не миновать.