Бутоны расскажут за нас

      Что делать, если про таких как ты не пишут в книгах и газетах, не говорят по радио и не снимают на телевидение, и ты ничего не можешь о себе узнать? Что делать, если тебя, по сути, в обществе не существует, ведь таких как ты принято считать мифом и больным извращённым созданием?       А должны ли у таких, появляться цветы, если всё это ложь и обман разума? Сами посудите. Почему растения продолжают появляться, если общество говорит, что это не то же самое, что и нормальная любовь? Если все говорят, что это болезнь, что это самовнушение, что это веяние запада и, в конце концов, чары дьявола, почему же цветы распускаются вновь и вновь? Цветы, что всегда являлись символом сильнейших чувств, идущих от самого сердца. Цветы, что считаются благословением и даром божьим. Они не могут ошибаться!       Цветы никогда не врут.       Но это же как минимум странно. Это как будто бы ненормально. Такое не должно было произойти. Таких смешанных чувств не должно быть. Сердце будто бы и ноет, и надрывно плачет, и вместе с тем радостно хлопает в ладоши, да теплит и лелеет какую-то неясную надежду. Надежду “на что?” – оно пока не решило. А может просто его хозяин не хочет признавать. Хочется подойти к любимому человеку и сказать какую-нибудь глупость. Например правду. И оборвать общение навсегда, чтоб не мучиться и не обманывать. А ещё хочется зарыться пальцами в тёмные волосы, обнять чужую голову и прижать в груди. Чтобы уши слышали сердечные молитвы и песни о любви. Чтобы сердце тоже обняли и пожалели, потому что оно всё ещё плачет. Хочется приложиться головой об стену, от того, как на душе плохо и в той же мере хорошо. Душа почти поёт, и в её песне слишком часто упоминается чужое имя. А сердце настолько радо, что от этих ощущений хочется отказаться.       Но что, если просто любить и жить дальше? Раз эти чувства такие светлые и приятные, и нет никакого желания терять из-за них близкого человека, почему бы просто не любить молча? Молча рисовать и прятать портреты на страницах черновиков. Молча восхищаться и летать внутри себя от трепета. Тихо радоваться, да любоваться украдкой. Ловить каждый взгляд и каждое касание. Каждое слово, каждую улыбку, каждый жест. Скрывать влюблённо-растянутые губы в вороте куртки и прятать под шапкой ромашки. Молчание – идеальный выход. Не узнают – не засмеют, не отвергнут, не бросят. Отличный способ оставаться рядом с человеком как можно дольше. Но есть одно «но»:       Цветы никогда не врут.       И от этого только хуже.       Молчи – не молчи, они всё расскажут.       Ничего не получится скрыть.       Мир, где твои чувства у всех, как на ладони, казался Антону неизмеримо жестоким. — Антон, ты почему ещё не встал? – скрип пола, визг двери и стон окон сливаются в единый вой. Антон и сам готов завыть. Вечно строгий и вечно холодный голос Карины заставляет выползти из под одеяла. Сегодня женщина была злее обычного, — А ну, подъём! Живо! Не хватало ещё опоздать. — Мам, я себя плохо чувствую, – пробубнил юноша, пытаясь не ослепнуть от ярко-жёлтого света, льющего из-за спины матери и нарушающего привычную глазу темноту комнаты, — Можно я сегодня дома останусь? — Вот ещё! Не выдумывай! – она ушла и, парень уверен, назло оставила дверь открытой. Антон повернулся на бок и накрылся одеялом с головой, лишь бы не видеть свет из коридора. — Если ты не встанешь через минуту, я позову твоего отца. Он то тебя жалеть не будет!       Удивившись про себя, что Борис ещё не уехал, парень вспомнил, что у того сегодня день рождения и поэтому его нахождение дома вполне логично. «Зови-зови, он всё равно более понимающий, чем ты.» – подумал Антон и продолжил лежать.       Он всеми силами будет отпираться, чтобы не пойти в школу.       Не сегодня. — Ты сегодня что ли не учишься? – низкий, но такой же, как и всегда безучастный мужской голос раздаётся в дверном проёме. Ему абсолютно не интересно, почему парень до сих пор в кровати. Борис в принципе перестал интересоваться тем, что происходит в семье. Антон не уверен даже, что глава семейства помнит в каком классе сейчас учится Оля. — Пап, мне плохо, – прохрипел парень, выныривая из укрытия. Мужчина смотрит с безграничной усталостью, задумчиво водит пальцами по щетине и уводит взгляд в коридор, откуда слышится недовольный голос жены: — Поднимай его. Пусть встаёт. – Борис как-то загадочно улыбается и говорит супруге: — Да пусть дома остаётся, раз плохо. – Карина фыркает на слова мужа, но решает не спорить. Из коридора доносится топот и вскоре в комнату влетает взволнованная Оля. — Ты заболел? – она подходит к кровати и трогает лоб брата. Мать бубнит что-то про неподъёмную дочь, а отец уходит и, судя по скрипу ступеней, спускается на первый этаж. — Это из-за того что мы вчера гуляли? — Ааа, ну тогда понятно, – женщина упирает руки в бока и говорит таким обиженным тоном, что хочется провалится под землю. — Раз Вы, Антон Петров, разрешили себе гулять, то сами теперь и лечитесь. Поди без шапки гулял? — С шапкой! – Антон вчера и правда не снимал шапку, а если бы узнал, что по возвращении домой найдёт в ней больше дюжины ромашек, то залил бы её клеем, чтоб та точно никогда не слетела с головы. — Просто вспотел, а придя домой забыл переодеться. — Ну кто ж тебе виноват? – стало обидно, но совсем чуть-чуть, ведь слова Антона о плохом самочувствии были почти что ложью. Единственное, что делало их хотя бы капельку правдивыми, было странное осадочное чувство, которое не выходит из груди, как и Катины слова из головы.       Со вчерашнего дня Антон в ускоренном темпе проходил все стадии принятия. И, он сам не знает почему, очень быстро смирился с личностью объекта симпатии. Возможно, им управляли чувства, и он решил, что это не самый худший вариант. Возможно даже лучший. Лучше, чем уже влюблённые в кого-то Катя, Полина и Бяша. Хотя Рома тоже влюблён в Морозову. Но другие-то люди были ему незнакомцами. И вот он! Рома. С которым они хорошо ладят и дружат с первого дня. Рома, который является идеальным вариантом, чтоб ходить с кем-то в библиотеку. Рома, который может поддержать в трудную минуту и найти подходящие слова. С которым весело творить всякую несуразицу и приятно находиться даже наедине. Рома, чья любовь настолько нежна, чиста и невинна, что Полине можно только позавидовать.       Пятифан боготворил Морозову. Возносил до небес, считал идеалом, и вёл себя, как беспомощно влюбленный мальчишка. В редкие моменты, когда парни оставались вдвоём, Рома показывал свою робость и неуверенность. “А вдруг она узнает, что это я?”. “А вдруг она всем расскажет?”. С самыми печальными глазами он сжимал в руках заготовленный букет подснежников. “А вдруг я ей не нравлюсь?”. Но как только их откровенные разговоры нарушались кем-то третьим, Ромка строил из себя самого храброго, самого сильного и самого уверенного. В такие моменты хотелось прогнать всех, чтобы Пятифан мог побыть настоящим, а не этой жалкой и никому не нужной пародией на рыцаря. — Так, Оля, иди собирайся. А ты, Антон, останешься дома один. Нам с вашим папой надо съездить в город. — Дети кивнули, и Карина скрылась на лестнице. — Выздоравливай, Тоша, – сестра потянулась обняться, но Антон быстро напомнил, что "болен". — Если увидишь кого-то из наших, передай что я заболел. — Так точно! – девчушка отсалютовала и убежала собираться, оставив брата со своими мыслями.       К тому моменту, как родители покинули дом, на часах было уже 9 утра. Антон решил, что наконец-то можно позавтракать. В тишине и никуда не торопясь. Чайник кипятили недавно, поэтому Петров решил не делать этого повторно. Сделав себе бутерброды, парень уселся за стол и посмотрел в окно. Завтра середина февраля. За окном уже давно светало. И хоть ночь ещё цеплялась за хвойные ветки деревьев, те в свою очередь давно сбрасывали её слабые и худые руки, что подобно паутине тянулись от дерева к дереву. И вроде небо уже не во власти ночи, но, всё ещё, не так светло, как утром. Словно синяя дымка укрыла посёлок и наводила сон на каждого заскучавшего человека.       Чай всё-таки не заварился. Пришлось вставать и кипятить воду. Сквозь шум и мерное шебуршание воды в чайнике Петрову мерещится тихий стук. Выглянув в окно, юноша никого не находит. А потом стук повторяется снова. Антон выключил чайник и прислушался. Звук раздался в прихожей. «Может родители что-то забыли? Да нет, у них же ключи есть. Оля что ли?»       Какого же было удивление, когда в дверном глазке парень увидел знакомую фигуру, а после услышал девичий голос: — Антон, это я.       Открыв дверь и убедившись, что это и правда Морозова, художник выгнул бровь и задал вполне логичный вопрос: — Почему ты не в школе?       Лицо подруги сразу же переменилось. — И я рада тебя видеть. — Что ты здесь делаешь? – скрипачка закатывает глаза и проходит мимо Антона, в дом. — А разве не очевидно? Пришла навестить тебя. – Парень закрывает дверь, потому что с улицы всё же дует, и наблюдает за тем, как девушка снимает пальто и проходит на кухню. — Как себя чувствуешь? — Нормально. – музыкантка осматривает кухню, трогает чайник и тянется в шкафчик за чашкой, которая уже стала обозначаться как "Полинина". Морозова являлась частым гостем в доме Петровых и чувствовала себя как дома. Антона выбило из колеи не то что, что гостья ведёт себя по-хозяйски, а то что сейчас она, вообще-то, должна быть не здесь. — С каких пор ты прогуливаешь уроки? — С сегодняшних. — Я не пришёл в школу и за тобой никто не уследил? В хулиганки подалась? – девушка смеётся и заваривает малиновый чай себе и другу. Ставя посуду на стол, она осматривает парня и удивлённо поднимает брови: — Ты не боишься, что увидят? – юноша осматривает себя и подмечает, что в пижаме с коротким рукавом очень хорошо видно руки. А ещё ромашки. Художник уходит к себе, чтобы переодеться и убрать цветы, потому что чувствует лёгкое смущение при сравнении себя, в домашней одежде, и Полины в школьной форме. Когда он возвращается на кухню, переодетый в синие шорты по колено и новую, купленную как раз перед переездом, голубую футболку, подруга даже не обращает на него внимания, а лишь задумчиво смотрит в окно и гладит пальцами края чашки. — И кто тебя надоумил сбежать? – парень садится на соседний стул и отпивает чай из кружки. Морозова отмирает, хлопает глазами и гордо поднимает нос. — Никто. Я сама. — Общение с Ромой плохо на тебя влияет. — Кто бы говорил. – девушка смеётся в чашку следя за поднимающимися бровями. — Не придуривайся. Я знаю, что ты не болеешь. Тоже решил прогулять? — Рыбак рыбака видит издалека? – ребята смеются и Антону почему-то кажется, что они очень давно не устраивали чаепития. Наверно потому что к Полине они ходят редко из-за плохого самочувствия её дедушки, а Карина с Борисом уже очень давно не уезжали куда-нибудь вместе. Всё-таки, когда взрослых нет дома, чувствуешь себя намного свободней и спокойней. Никто не стоит над душой, не следит за твоими действиями, не позорит тебя и не подслушивает. Дышится намного легче. А присутствие Полины так вообще, разгоняет все тучи на горизонте. — Тебе Оля сказала? — Нет. Оля сказала Кате, а она уже рассказала мне, – хотелось спросить про Рому, но Антон прикусил язык. С какой стати ему спрашивать про Пятифана? Они же сейчас вообще не о нём говорят. — Ну я и подорвалась. — Я и говорю. Хулиганка.       Друзья засмеялись и на кухне полились разговоры о том, о сём. Морозова нажаловалась, что ей пришлось в темпе вальса обучаться актёрскому мастерству и целый урок притворяться, что у неё болит живот. Что Лилия Павловна отпустила её с большим трудом, и не без помощи младшей Смирновой. О том, что ей пришлось бегать в медпункт, в котором как обычно не оказалось медсестры. Потом она правда пришла, и тогда Полине пришлось строить из себя страдалицу. Подруга нажаловалась, что медсестра её долго не отпускала. Что скрипачке пришлось бегать за Лилией Павловной, потому что её не хотели выпускать вахтёрша и охранник. О том, что ночью красиво падал снег, и то что теперь из-за него невозможно нормально идти до дома Петровых. — Ну и вот, я иду, выхожу из леса и вижу как уезжают тётя Карина с дядей Борей. – парень хмыкает и кивает смотря в окно, в ту сторону, где приблизительно должна находиться школа. Девушка обречённо вздыхает. — Ну что ты как расстроенная скрипка? Вчера ты был другой мелодией. Что успело случиться? — Ничего, – Антон встаёт, чтобы налить им двоим ещё чаю. Скрипачка знает, что он врёт. Петров догадывается, что подруга ему не верит. Но ни она не пытается уличить его во лжи, ни он не торопиться сознаться. — Слушай, Антош. – друг вопросительно мычит и оборачивается на Полину. Та поджимает губы и задумчиво водит взглядом по вазе с конфетами. — А какой бы я была песней?       Петров осматривает музыкантку, задерживает взгляд на её тёмных волосах и васильковых омутах, и пытается вспомнить хоть одну мелодию. В голову лезет что-то меланхоличное, но перебивается чем-то ярким и энергичным. Вспоминается множество песен, но ни одна не подходит Полине. Девушке, что обожает музыку, о многом умалчивает и является возлюбленной грозы школы, от которого успешно бегает. Она была как одинокая луна, что на обратной стороне прятала все свои тайны. Хоть её имя и означало “солнечная”, она больше походила на дитя ночи, покрытое синим шлейфом загадки. — Ромашки, – Антон ловит внимательный взгляд и отворачивается, чтобы всё-таки разлить кипяток по кружкам. — Земфиры. – буркнул он для уточнения.       Морозова улыбнулась и начала напевать первые строчки. Художнику редко доводилось слышать пение подруги. Игру на скрипке – не раз, а вот пение. Для человека любящего музыку она удивительно мало поёт. Это вон, Бяша и Оля любят горланить песни при любом удобном случае. А Полина – нет. И Рома тоже. Когда кто-то из них поёт, у Антона замирает сердце. В такие моменты он старается не дышать, чтобы, не дай Бог, не разрушить волшебную атмосферу. Атмосферу, когда даже пылинки в воздухе зависают, чтобы не прервать пение человека. — “Дурной мальчишка” – это ты так про Рому думаешь? – девушка смеётся, и Петров наконец-то ставит чашки с чаем на стол. — Раз уж мы начали говорить про песни с цветами, то какие песни по-твоему мнению подходят твоему окружению? — Например? — Например, Кате. – музыкантка берёт одну из конфет и, отправив её в рот, начинает сворачивать фантик в трубочку.       «Кате» – Антон слегка хмурится и отпивает чай. Староста всё ещё оставалась для него загадкой. Множество её поступков остаются неясными, а общение с ней кажется минным полем. Шаг вправо, шаг влево – расстрел. Одно неверно сказанное слово и она зашипит как кобра, да выгнется дугой, подобно испуганной кошке. Хотя в последнее время, где-то со вторника, когда Смирнова узнала, что у Антона есть ромашки, она стала более открытой и спокойной. До этого она напоминала Петрову рыбу фугу – чуть что надувается и обнажает ядовитые шипы. Или зашуганную кошку, что уже давно не доверяет людям. Есть ли у девушки хоть кто-то, кому она может доверять? — Луна, – парень отбивает ритм пальцем по кружке и начинает напевать припев, – Луна, луна. Цветы, цветы. Нам часто в жизни не хватает друзей и доброты.

Луна, луна. Цветы, цветы. Все, кто влюблён, им доверяют надежды и мечты.

— Я металась между Жёлтыми тюльпанами и Белыми розами, – скрипачка кладёт за щёку леденцовую конфету и отпивает чай, — но твой вариант мне нравится больше. — Я выбирал между Луной и Полевыми цветами, – девушка вопросительно выгибает бровь и очень смешно выглядывает из-за чашки, — Ну эта, которая: Не дари мне цветов покупных, собери мне букет полевых.       Полина тянет понятливое “а” и начинает вспоминать слова: — Заросло васильками небо, а ромашки из солнца и снега, полевые цветы, полевые цветы, незатейливы, не капризны. А вот, допустим, Бяша. — Миллион алых роз, – ответил Антон не задумываясь. Тем влюблённым взглядом, каким бурят смотрел на Аню, было сказано всё. Морозова захлопала в ладоши, выражая полное согласие с выбором друга. Это определенно Бяшина песня. Он бы без сомнений превратил свою жизнь для Ани в цветы, хоть у него и ни розы. — А Оле? – «Оле, Оле» – повторил про себя Петров. «Оле, Оле». Она наверно сейчас с Мирославом. Художник помотал головой, чтобы прогнать картины, подкинутые воображением. «Главное, чтоб она была счастлива.». Попытавшись вспомнить хоть одну невинную и наивную песню про цветы, Антону в голову пришла только: — Я тебе конечно верю. — А где там про цветы? – честно говоря Морозовой, с её тонкими бровями, вообще не идёт хмурится. С таким выражением лица она напоминает юноше маму. А быть похожей на Карину – это так себе достижение. — Я заметила однажды, как зимой кусты сирени, расцвели как будто в мае, ты мне веришь или нет? – девушка мычит, а после в глазах загарается огонёк прояснения. — Тогда это песня вас двоих, – парень кивнул, понимая, что имеет ввиду подруга и встал, чтобы поставить чайник кипятиться. — Что насчёт родителей?       «Родителей. Маме бы подошло что-нибудь вспыльчивое и яростное. А папе, что-нибудь спокойное, какой-нибудь шансон.». — Маме, мне кажется, подходит Цветы сирени Софии Ротару, – Петров потянулся и бросил взгляд в окно. Песня ему казалась подходящей как нельзя кстати. Припев будто говорил за Карину, высказывая всю свою боль Борису. «Жаль только, что исполнение весёлое.». — А папе подошли бы Городские цветы Льва Лещенко, – он поворачивается и опирается на столешницу. Жопа уже квадратная от сидения на одном месте, поэтому Антон решил постоять. Синие омуты загадочно сверкают, и парню почему-то становится страшно. — А мне кажется Городские цветы подойдут Роме, только в исполнении Боярского, – «Роме. Что бы могло подойти Роме?». Человеку, из-за которого Петров решил, что прогулять школу не так уж и страшно. Которого он не хочет избегать, но скорей всего будет. Которого хочется увидеть или услышать прямо сейчас. Но который уже безответно влюблён в Морозову. — А я думаю, что Лаванда ему подходит больше. – Лаванда. Она имеет множество значений. Однако все они, как правило, попадают под категории спокойствия, осторожности, преданности, грации, чистоты, тишины и безмятежности. Так же это цветок означает восхищение и одиночество, «Я тебя никогда не забуду», «Никто не заменит тебя». И Рома, со своей маской рыцаря, казался безмерно одиноким. Его хотелось обнять, прижать к груди и показать, что он не один. Что у него есть такой надёжный друг как Антон. Но если Антон расскажет о своих истинных чувствах, то Рома друга потеряет. — А мне кажется, что Лаванда больше подходит тебе. – Антон поднимает взгляд на подругу, но та лишь хитро щурится и допивает чай, даже не пытаясь объяснить свой выбор. И если она не дала ответ сейчас, то промолчит и после того, как вопрос будет озвучен. — Какая бы песня подошла дедушке Харитону? — Ландыши, – скрипачка ответила незадумываясь, будто изначально готовилась к этому вопросу.       Ландыши – цветочный символ любви и нежности. Во Франции даже отмечают день ландыша, и влюбленные дарят друг другу букетики как символ своей нежной любви. Букетик с ландышами, несмотря на свою скромность, больше, чем просто букет — это символ чистой верной любви. Ландыш символ новой надежды, тепла и восходящего солнца. Юные девушки вплетали цветы в волосы в поисках любви и вдохновения. И насколько Антон знает, ландыши были у Полининой бабушки, супруги Харитона. В то время как у дедушки в бороде парень заметил гипсофилы, когда однажды всё-таки смог попасть на чай к Морозовой.       Гипсофила, или гипсолюбка, или качим символизирует чистоту сердца, искренность и счастье. Этот цветок часто используется в качестве одного из важных изобразительных средств в икибане, где каждый компонент цветочного произведения имеет глубокий философский смысл. Гипсофилы – это символ духовного начала. Достаточно часто букеты из гипсолюбки заказывают как подарок на крещение ребенка, венчание пары, а также иные религиозные таинства. С помощью таких растений можно выражать нежные, волнительные и трепетные чувства. Еще одно значение букета из гипсофилы – упорство, сила воли. А Полина говорила, что дедушка Харитон очень долго добивался бабушку. — Ты что-то хочешь спросить, Антош? – выйдя из транса и выключив чайник, художник поджимает губы, чтобы не сказануть лишнего. Он думал об этом весь вчерашний вечер и вот, когда Полина у него дома, он не может озвучить просьбу, к которой так давно готовился. Он не готов к шансу, который ждал с того понедельника. — Ты не думала признаться? – он хотел сказать совсем не это, но, увидев выглядывающие из чужих рукавов васильки, слова сами сорвались с языка, а нужные спрятались за щеками. Музыкантка выгибает бровь, а потом уводит взгляд в окно, где начинается снегопад. — Это невзаимно. – слова, как пули просвистели над ухом. Где-то он уже это слышал. Катя вроде бы говорила то же самое. — Моя любовь сплошная беда. Не думаю, что стоит признаваться. Только хуже будет. — Почему бы не попытаться? – когда скрипачка переводит на Антона удручённый взгляд, он пожимает плечами и добавляет: — Завтра 14 февраля. Если откажет, можешь сказать, что у тебя был спор. — Я не настолько бессердечна. – Морозова отбрасывает волосы на спину и задумчиво следит за тем, как друг разливает чай. — Ты же не об этом хотел мне сказать? — Всё-то ты знаешь. – от проницательности подруги по спине бежит холодок. И в неясном страхе художник поворачивается к ней лицом. — Я узнал из-за кого у меня ромашки, – глаза собеседницы расширяются и она прикрывает рот кончиками пальцев. А Антону захотелось отказаться от сказанных в тот понедельник слов. “Научи меня контролировать чувства.” Теперь он знает то самое “главное”. Выяснил. Пришёл. Но просить теперь не хочет. Язык будто застрял в глотке, не позволяя произнести ни слова. — И кто она? – хочется рассмеяться и сказать, что не "она" и что всё лежало на поверхности, но парень не может разжать губы. Он передумал. Он промолчит. Об этом никто не должен знать. Это же такой позор! Его любовь должна умереть вместе с ним, чтоб никто не узнал. Ни прочёл по губам. Не увидел в глазах. Не заметил в руках, где на кончиках пальцев прилипли цветы. Но язык так и чешется рассказать. Однако, как только он набирает в грудь побольше воздуха, из прихожей раздаётся звонок. До юноши не сразу доходит, что звонит телефон. Переглянувшись с девушкой, Антон направляется к двери. — Алло, – он, переполненный волнением, поднимает трубку и слышит до боли родной голос. — Гляньте, кто трубку поднял! – художник удивлённо вздыхает, давится воздухом и заходится в приступе кашля. — Ты как заболеть умудрился, дурень? — Рома? – откашлявшись, парень оборачивается на подругу, что замерла в дверном проёме кухни. — Нет блин, Катя! – разносится громкий голос с другого конца провода. — Хе-хе, а ты зачем звонишь? – Антон нервно смеётся и прижимает телефон к уху сильнее, будто он может прослушать, что ему ответит друг. — Узнать про твоё самочувствие, придурок. – на сердце становится тепло. «И только ради этого?» – Петров чуть было не говорит, что у него всё хорошо, но во время исправляется. — Нормально. — Нормально у него всё. Кидалово ты, Тоха! – стало смешно и самую малость обидно. Не может же Антон сказать, что не пришёл в школу из-за хулигана. — Мне тут вообще-то, кроме тебя, тусоваться не с кем. — А как же Бяша? — Ты угараешь? – художник прыснул в трубку и накрутил провод на палец. «Неужели Роме и правда было одиноко сегодня?». — Бяха к Аньке всё время бегает. — А Полина? – он мельком бросил взгляд через плечо на Морозову, что вопросительно подняла бровь и кивнула, мол, что такое? — Ты ахуеешь. Полинка свалила после первого урока. — Да ладно? – Петрову требуется много усилий, чтобы не засмеяться. Он снова оборачивается на скрипачку и хитро щурится. — Полина и прогуляла?       Подруга улыбается, понимая, о чём идёт разговор, и закатывает глаза. — Да я сам в ахуе. – Ромка, однако, смеётся и Антону хочется переместиться к нему, чтобы увидеть его улыбку и задорно блестящие глаза. Удивительно сильно хочется просто увидеть самого Рому. Но Антон закусывает щёку и гонит такие мысли прочь. — А Катя? Ты с ней не пытался время проводить? – в трубке виснет молчание. — Шутки шутишь. – художник взрывается хохотом, когда слышит в голосе друга лукавую улыбку. Неужто он и правда зол на Катю? Антон уже отпустил ту ситуацию. Уверен, что и Полина тоже. Но Рома оказался на удивление злопамятным. — Ты лучше скажи, когда с больничного выйдешь?       Парень, на самом деле, не хотел бы возвращаться в школу ближайшие лет 100. Лишь бы не видеть Рому. Он не сможет посмотреть ему в глаза. Петров испытывал какой-то неизмеримо громадный стыд, за свои чувства. Но отсиживаться дома долго не получится. Он уверен, то, что сегодня ему разрешили остаться – не иначе как чудо. Завтра мать его в любом случае выпнет из дома. Сегодня ему просто повезло. Но больше никаких поблажек не будет. — С тем, как лечит мама, завтра уже вернусь. — Эт хорошо, без тебя тут скучно совсем. – чужие слова греют душу и растекаются в груди подобно только что сваренному компоту. Но художника вдруг глушит осознание. Если Рома звонит, значит он уже дома. — А ты уже дома? — Ну да, уроки то закончились. – недоумённо выдаёт Рома. Антон округляет глаза и оборачивается на Полину. «А сколько сейчас вообще времени?». — Ладно, Ром, увидимся завтра, – говорит юноша и уже собирается повесить трубку, как с другого конца провода слышится недовольное: — В этот раз не напизди пэжэ. – Парень возвращает телефон к уху и смеётся. Пятифан взял с него слово, теперь он не может не прийти. — Да приду я, приду. – наступает тишина, а Антону резко становится щекотно где-то под футболкой, в грудной клетке. Он вздрагивает и оборачивается, когда плеча касается аккуратная и лёгкая Полинина рука. Омуты девушки мечутся от одного зелёного глаза к другому, толи в поисках Антонова оправдания, толи в надежде услышать, что то, что они видят – ложь. В её лице читается тревога и непомерная печаль. Парень становится каменным изваянием, когда девушка проводит ладонью по его волосам и смотрит с таким сочувствием, что юноше хочется удавиться. И он готов бежать искать верёвку и мыло прямо сейчас, когда Полина отдаёт ему только что выросшую в его волосах ромашку. — Лады, покеда. – в носу начинает щипать и художник не сразу обращает внимание на голос из телефонного аппарата. — Пока. – бубнит он и кладёт трубку.       Глаза скрипачки глубокие как океаны, холодные как лёд и острые как ножи. И даже когда в них столько понимания и сожаления, они всё равно кажутся самой ужасной смертью. Она всё поняла. Антон опускает голову и стыдливо отводит глаза. Теперь она знает. А Петров почему-то готов к тому, что сейчас она наденет пальто и уйдёт, оставив дверь настежь открытой. К тому, что завтра подруга не заговорит с ним на перемене. К тому, что она больше никогда с ним не заговорит.       Но девушка протягивает свои худые и хрупкие руки и заключает друга в объятия. От неё пахнет ежевикой, малиновым чаем и полевыми цветами. Антону кажется, что он с минуты на минуту заплачет, но запрещает себе это делать при Полине. Они молча стоят в прихожей. Антон, минуту назад такой окрылённый звонком друга. И Полина, что обнимает обессилено упавшие по швам руки художника. — Помнишь, я в тот понедельник сказала, что с Ромой что-то не так. – она нарушает тишину и отстраняется от парня. Юноша, погружённый в свои тяжёлые думы, не сразу вспоминает нужную часть разговора в тот день. Дождавшись кивка, Морозова продолжила: — Так вот, как бы сказать, это с ним не с понедельника, а с субботы. — Что "это"? – музыкантка смотрит Антону в глаза, а после тянется к карманам на своей жилетки. Она вытягивает руки, сложенные лодочкой и юноша не может поверить в то, что видит.       На ладонях девушки лежит помятый и завядший бутон подснежника. — Вот это.