Бутоны расскажут за нас

— Оля, ты скоро? Мы же опоздаем. — Да-да-да, сейчас! — Я уже слышал это.       Оля собирается уже полчаса. Они должны были выйти 20 минут назад. Что она там такое делает – Антон не знает. А выгнать её больше некому. Завтра у главы семейства Петровых день рождения, поэтому Карина уже ушла за продуктами и не вернётся ближайшие часа 2 точно. А Оля всё никак не выйдет из комнаты. Постояв ещё какое-то время, Антон не выдержал: — Я вхожу!       В комнате раздался грохот. Открыв дверь, Петров нашёл лишь заплетающуюся сестру, что вертится перед круглым зеркальцем на ножке. — Как я выгляжу? – она покрутилась вокруг себя, демонстрируя черный сарафан и кремовую рубашку с воздушными рукавами. В последнее время Оля начала убирать волосы в один хвост, оставляя свободной только чёлку. И парень до сих пор не может привыкнуть, что она теперь взрослая для тех милых хвостиков. Он до сих пор не может поверить, что она в пятом классе. — Превосходно. — Правда? – сестра снова бросила взгляд на своё отражение. — Правда.       Девчушка подпрыгнула на месте и побежала в прихожую. Антон последовал за ней. Когда ребята вышли, небо уже начинало светлеть. Лес приветствовал их тишиной и запахом сырой древесины. Ели и сосны, словно великаны, держали нависшее небо. Тяжёлые тучи казались слишком близкими к земле. Ещё чуть-чуть и серо-синие одеяло рухнет на посёлок. Оля молчала, что было непривычно, поэтому художник решил начать разговор первым: — Ты кстати давно не рассказывала про Вику и Ксюшу. — Да? А тебе что, правда интересно? – слова укололи в самое сердце, хоть и были сказаны легко и непринужденно. Почему это ему должно быть не интересно? Он ведь ни разу не подводил сестру. Он старался запоминать всю информацию, которую она говорила о себе и своих подругах. А тут Оля начинает сомневаться в нём. — Конечно! Мне интересно всё, что ты рассказываешь. – Неприятное чувство – ни то обида, ни то вина – горькой таблеткой растворилось на языке. Антон не успел заметить, когда Оля начала отдаляться. А она начала. Он осознал это, когда в один из дней она не спустилась встретить его после школы. А потом младшая перестала приходить вечерами к нему в комнату. Когда это случилось в первый раз, Антон рисовал допоздна, а заметив, что сестра не заглядывала к нему, пошёл её проверить. В её комнате уже был потушен телевизор и задёрнуты шторы. Оля тогда уже спала, и Антон решил, что в тот день она просто сильно устала. Но она не заглянула и следующим вечером. Художник не успел поймать начало её переходного возраста и сейчас очень об этом жалел. Возможно тогда бы они остались также близки. Сейчас юноша почти на физическом уровне ощущал появившуюся между ними пропасть. Ещё тяжелее было от того, что ему пришлось перепрыгнуть свой бунтарский период и сразу стать взрослым. Ради Оли и ради себя. А теперь он не знает, что делать. Потому что младшая кажется совершенно другим человеком. Её поведение может отличаться, как небо и земля. Совсем недавно она была ярким лучиком в июньский день, а теперь темнее грозовой тучи и холоднее бескрайнего космоса. — Ты говорила, что Вика хотела завести собаку, а её родители были против. Но она уговорила их сходить посмотреть одного щенка. Ты так и не рассказала, чем всё закончилось. — Нечего рассказывать. Не разрешили конечно. — голос девочки был серым и безучастным, и от того становилось всё неуютней. Петров понимал, что ему придётся придумывать новую тему для разговора, чтобы вытянуть из сестры хотя бы пару слов и не идти в давящей тишине. — Сказали: она ещё мала, чтобы брать такую ответственность. Вот и вся история. — А Ксюша? Она же влюбилась в кого-то из вашего класса. Ты обещала рассказать какие у неё цветы. – ребята прошли лес, перешли мост и вышли на главную дорогу посёлка. — Да там ничего интересного. У него белая орхидея, – Оля пожала плечами, — Сам знаешь. Гармония, нежность, изысканность и элегантность. А у неё желтая лилия.       Сердце юноши теплело и обливалось морем тоски, вспоминая, как парень читал сестре на ночь свою любимую энциклопедию цветов. Они вместе её любили. Также, как любили засохший букет в белой вазе. — И, как думаешь? Их цветы подходят друг другу? – и хоть художник не любил тему родственных душ и не верил в соулмейтов, сейчас цеплялся за них, как утопающий за соломинку. Потому что в них верила Оля. Ненавистная легенда стала последней надеждой на разговор с ней. — Это им решать. Но лично я думаю, что да. – повисла напряжённая тишина, что хоть ножом режь, хоть ложкой черпай. Парень чувствовал себя дураком, глупейшим человеком на планете и абсолютным идиотом. Спасительный трос оборвался с оглушительным треском. Когда на горизонте появилась школа, младшая Петрова будто опомнилась и, очень внимательно осмотрев брата, шёпотом спросила: — А что, если бы у меня были цветы? — Опа, какие люди! – внезапно через шею перебрасывается чужая рука и, развернувшись посмотреть, у кого хватило наглости, Антон заранее понял кого увидит. — Чё-т вы сегодня как-то поздно. — Привет, Ром, – поздоровалась девочка, пока у брата пропал дар речи от недавнего вопроса сестры и неожиданной, но приятной встречи. Получив в ответ «привет, мелкая», она улыбнулась и хихикнула: — Да просто Тоша долго прихорашивался. Прям как на свидание. — Чт..? Я "прихорашивался"? Я!? – Антон чуть не задохнулся от возмущения и столь бессовестного вранья. Широко открыв глаза, он посмотрел на обнаглевшую сестру, но вскоре сместил своё внимание на друга, решив нажаловаться: — Ром, я ждал её полчаса! Полчаса! — Всё-всё, можешь не оправдываться, я тебе верю, – приятная тяжесть Ромкиной руки пропала. Хулиган спрятал замерзающие ладони в карманах косухи и лукаво улыбнувшись, спросил: — С кем на свиданку хоть собрался? — Рома! – возмущённое лицо Антона было смешным до спазмов в животе, поэтому, после кинутого Олей "Дай пять!", сестра и друг захохотали на всю округу. Петров понял, что упустил отличный шанс постебаться над Пятифаном и на вопрос "С кем?" ответить "С тобой!". А потом ещё отшутиться, что сегодня у них второе свидание, а первое было вчера. Но Антон одёрнул себя, потому что раньше они так не шутили, а как отреагирует хулиган на нововведения – неизвестно.       Вчера они неплохо так погуляли и хорошо провели время. Благодаря Роме художник смог отвлечься от гнетущих мыслей. А ещё запастись жвачкой на этот месяц.

***

— Ром. — М? — А почему ты спрашивал про маргаритки? – мелочь застучала о монетницу, перебивая друг друга, будто тоже спрашивая: "Да! Почему?". Горсть дешевой жевательной резинки перекочёвывает из рук кассирши в руки Ромы. А тот позволяет Петрову пересчитать, забирая пластинки по одной, подобно недоверчивой птице, впервые евшей с человеческих рук. — Да мне подкинули просто, – бросает хулиган, пытаясь не заострять на этом внимание, пока друг распихивает жвачки по карманам. Какое-то странное чувство потерянности пронзает мозг иголкой. — Тебе признались? – но на вопрос Рома просто пожимает плечами и спешит уйти из тёплого помещения на улицу. Озвученные мысли теперь кажутся очевидными. — Ты знаешь кто она? — Неа, – выйдя на улицу Пятифан глубоко вздохнул и улыбнулся, — да и хрен с ней. — Как это "хрен с ней"? – Антон хмурится и с искреннем непониманием хлопает глазами. Неужели Рома думает, что приписка “человек, преподносящий маргаритки, заслуживает вашей взаимности„ для дураков напечатана? — Не волнуйся, Тох. Я знаю, кто достоин, а кто нет. – хулиган кивает в сторону леса и друзья продолжают путь до дома Петровых. — Кстати, Ром, почти месяц прошел, – художник развернул одну жвачку из двадцати и закинул в рот, — Когда следующая операция ПДП? — В следующий вторник, после алгебры, – твёрдо ответил парень, шаря в карманах кожанки. Сигареты курить нельзя – он уже сегодня две выкурил – а руки занять чем-то хочется. — Действуем как обычно. — Хорошо.       Операция ПДП расшифровывалась в команде Вольтрона как “Подснежники Для Полины„ и подразумевала под собой то самое подкидывание бутонов. Задачей Антона было отвлекать девушку и уводить её от класса на время перемены, в то время как Бяша и Рома оставляют цветы на парте одноклассницы. Сложно поверить, но скрипачка до сих пор не догадалась. Каждый раз она устало вздыхает и жалуется другу, что не может понять, кто этот таинственный даритель. И Антону приходится строить из себя дурачка.       Заметив лёгкую нервозность друга, художник достаёт ещё одну жевательную пластинку и протягивает Роме. Тот смотрит на протянутую резинку и в недоумении гнёт брови. — Зачем? Она же твоя. – И вот хрен ты ему скажешь, что его желание покурить заметно из космоса, а Антону просто хочется облегчить его страдания. — Вот именно. Она моя. Как хочу, так ей и распоряжаюсь. – Пятифан посчитал это достаточно весомым аргументом, а причин отказываться не нашёл, поэтому принял жвачку и отправил её в рот. — Спасибо. – радуясь сладости, он улыбнулся. И этого хватило, чтобы сделать Антона счастливым.

***

— Ладно, я побежала, – Оля помахала рукой парням и уже через секунду скрылась в коридоре. — Чё-т она какая-то странная, – кинул Рома другу, вешая косуху на крючок. — Это называется переходный возраст, Ром, – художник вешает свою куртку рядом и смотрит вслед убежавшей сестре. — Да нет, тут дело в другом, – выждав многозначительную паузу и поймав заинтересованый взгляд друга, Ромка улыбнулся и почти пропел: — У Ольки кто-то появился.       До Антона дошло не сразу. А потом парень бросился в отрицание. “Быть не может. Ей же всего 12. Какие мальчики? Какая любовь?„ – затараторил Петров, но хулиган его быстро успокоил, сказав, что из-за переходного возраста у детей скачут гормоны и что это стандартный возраст для первой влюблённости. “Я тоже влюбился в Полинку в 12.„ – но это успокоило Антона лишь на время.       Уже к третьей перемене он весь извёлся, и когда пришёл с друзьями в столовую, то не мог усидеть на месте. Петров постоянно искал среди толпы белую макушку сестры, но так ни разу её и не увидел. Масла в огонь подливал утренний вопрос: “А что, если бы у меня были цветы?„.       Не в силах больше сидеть, Антон подскочил и ушёл в сторону кассы, сказав, что хочет яблочного соку. Останься он на месте ещё секунду и просто сошёл бы с ума. — Как это у вас закончились булочки с клубникой? Когда привезут ещё? – послышалось где-то в начале очереди. Сдавленный голос вперемешку с шипением показался Антону до ужаса знакомым. — Только в пятницу вечером? Беспредел!       Из очереди вышла Катя, разгневанная как тайфун, отбросила за спину косу и, гневно цокая каблуками, скрылась за дверьми столовой. Отлично. Испорченное настроение старосты, почти всегда равно испорченное настроение всех остальных. Не повезёт же тому, на ком она отыграется. «Главное, чтоб это был не я» – подумал Антон и, купив сок, вернулся за стол к ребятам.       Под столом непроизвольно затряслась правая нога, а вскоре к ней присоединилась и левая, прыгая в абсолютной асинхронности. — Тоха, харэ устраивать землетрясение, – вибрирующий стол, вместе со звонко бьющейся друг об друга посудой мешал спокойно есть, но Петров не мог остановиться, находя покой только в этом. В дрыгающихся ногах. — То-ха.       Это происходило не контролируемо и так успокаивало нервы, что он просто не мог от этого отказаться. Однако бежать, сидя на месте стало странно, когда поверх колена легла Ромкина рука и надавила, чтобы поставить ногу ровно. Пришлось перестать. — Рома, я не могу, – зашептал художник, готовый завыть. Странное, щекочущее чувство вместе с теплом ползло вверх по грудной клетке. Антону почему-то казалось, что на его коленке останется ожог в виде отпечатка Пятифановой ладони. А ещё ему казалось, что он сейчас умрёт, если не побежит искать Олю. — Давай на следующей перемене вместе к ней сходим? – до следующей перемены он может успеть сойти с ума. Но немного поразмыслив, юноша кивнул на слова хулигана, — Вот и отлично, а теперь закинь ногу на ногу и расслабься.       Последовав совету друга Петров скрестил ноги и попытался успокоиться. Но вскоре нижняя конечность снова запрыгала и Антон стал биться коленом об стол. — Да что ж такое!?

***

      На следующей перемене Петров первее Ромы убежал к расписанию, чтобы посмотреть, где сейчас урок у сестры. Когда хулиган догнал друга, тот уже направлялся в физкультурный зал. — Да стой же ты!       Но Антона было не остановить. Он перепрыгивал через три ступени и мчался к спортзалу семимильными шагами. Только оказавшись перед дверью он замер, чтобы отдышаться. Через минуту подоспел и Рома. — Что ты собираешься делать? – Пятифан хмурит брови и вместе с Антоном заглядывает в щёлку приоткрытой двери. Там пятиклассники разминаются перед уроком и просто кидаются мячами. — Я просто понаблюдаю, – шепчет Петров и пытается высмотреть сестру. Вскоре он находит её в углу с другими девочками, но замечает лишнюю деталь – чужую синюю олимпийку. Антон впадает в ступор, потому что точно знает, что такой вещи в Олином гардеробе нет. А девчушка болтает, смеётся и зарывается носом в ворот кофты. Воздух разрезает мерзкий свист и уставший мужской голос. — Стройтесь! Раньше начнём – раньше закончим! – из учительской каморки выходит физрук с журналом и пробегается глазами по детям, что бегут становиться в шеренгу для переклички. — Тох, пошли, у нас самих скоро урок, – но художник не двигается с места. Он готов здесь хоть весь оставшийся день простоять, лишь бы узнать правду и со спокойной душой жить дальше. Чувство, что другой возможности больше не представится, съедает адекватность живьём, даже не подавившись. — Подожди ещё чуть-чуть, Ром. Пожалуйста, – но вместе с тем, мысль, что друг свинтит на урок и оставит Антона одного, заставляла забиться его сердце в неясной тревоге. Звонок оповещает о начале урока. Пятифан обречённо выдыхает: — У тебя 5 минут.       Антон кивает и возвращается к наблюдению. Пятиклассники уже разделились на команды по 5 человек и начали играть в футбол. Петров удивился, когда увидел сестру в самом центре событий, отбирающую мяч у команды соперниц. А потом она забила гол. И ещё один. И ещё. И выигрывала почти в сухую. На лавочке одобрительно кричали одноклассники, но громче всех надрывался какой-то мальчишка с русыми волосами: — Оля давай! О-ля! Да-вай! О-ля! Да-вай! – в юношеском голосе уже слышалась хрипотца, но пятиклассник даже не думал замолкать. — Ты погляди как пацан надрывается, – Рома увлечённый матчем совсем забыл про время, и художнику это было на руку. Когда Оля забила очередной гол, судья оповестил о победе Олиной команды и попросил выйти другие две, — А Олька-то не промах!       После объявления результатов девочка разворачивается к лавочкам и счастливая подбегает к болеющему за неё мальчишке. Она даёт ему пять обеими руками и начинает прыгать: — Видел? Видел? Как я их! Лиза такая думает, что я пойду вправо. А я хоба! И иду влево! А как я мяч у Светы из под носа увела! Ну ты видел? – сияющая Оля расстегнула синюю олимпийку и закатала рукава. Взору Антона открылись худые и бледные руки, от запястья и до локтя усеянные ярко-жёлтыми цветами. Петров сглотнул образовавшийся в горле ком. — Ром? — Вижу, – раздался шёпот над головой.       У Оли одуванчики.       Антону кажется, что он сходит с ума от одной этой мысли. «Как давно?», «Почему она не рассказывала?», «Что будет, если узнают родители?». Мысль, что им двоим пиздец – Оле, потому что у неё цветы, а Антону, потому что не уследил за младшей – назойливым дятлом стучала в голове. — Тоха, глянь, – шепнул Рома. И художник устремил свой взгляд снова в зал, к сестре и её однокласснику. У русоволосого мальчишки, что оказался одним ростом с Олей, на лице красовалась смущённая улыбка, а в волосах распускались красные-красные маки. — Рома, это пиздец, – Антон других слов не находил. Да и не пытался.       Когда же на поле вышли мальчишеские команды, лавочка перестала так галдеть. Одна Оля хлопала в ладоши и подбадривала "друга": — Ми-ро-слав! Ми-ро-слав! – но он, в отличие от той же Петровой, играл не очень. — Всё, Тох, пойдём. Здесь уже не на что смотреть. И так задержались, – Рома понял, что прошло уже не 5 минут, а добрая половина урока, потому решил, что уже пора бы уходить и двинулся в сторону лестницы. Петров нехотя оторвался от двери и последовал за другом. — Я надеюсь ты не собираешь отчитывать сеструху за цветочки? — Нет-нет. Конечно нет, – «Я же не наши родители.» – Антон устало вздохнул и поправил очки. Он прекрасно осознавал, что если так поступит, то только увеличит пропасть между ним и сестрой. Поэтому даже не мог представить, как начать предстоящий разговор. «Нужно запастись информацией!». — Ром, я в библиотеку. — Стоять! – и художник, сменивший маршрут в противоположную сторону от кабинета, в котором сейчас сидит их класс, замер. — Я с тобой.       Петров не стал возражать. Компания Ромы была самой приятной. Антон не мог с уверенностью сказать, что ему было бы так же комфортно сидеть в библиотеке с тем же Бяшей. Он прекрасный друг, но он бы точно заскучал и стал бы отвлекать художника от его дел. С Полиной тоже было бы совсем не то. Она бы нашла что-то интересующее её и, сев в уголок, сама принялась бы читать. Присутствие скрипачки просто растворилось бы в воздухе, сбежало сквозь щели в окнах, и оставило Антона совсем одного. Он бы чувствовал себя одиноким даже в присутствии подруги. Хоть она не мешала бы ему из благих намерений, всё же хотелось хоть какого-то чужого участия. А Ромка являлся идеальным вариантом, золотой серединой – не слишком говорливый, но и не будет молчать, как рыба об лёд.       Когда парни зашли в библиотеку, Антон сразу же пошёл в сторону дальних стеллажей. А найдя нужную книгу, уселся за ближайший стол. Вскоре рядом оказалась ещё одна хранительница знаний. — Спасибо, – прочитав название и благодарно улыбнувшись за понимание художник зашуршал страницами.       Одуванчик символ счастья, улыбки, радости жизни и преданности. Также одуванчики считают символом кокетства. Считается, что желтый воплощает в цветах силу солнца и света. Человек, который дарит одуванчик, весел и общителен, немного легкомыслен. Такой подарок означает: “Не грусти”, “Я рад, что сейчас мы вместе”, “Я хочу остановить это мгновение”.       С маками всё оказалось сложнее. В одной книге писали, что они – знак сна и смерти, и олицетворяют самопожертвование и страдание. А в другой, что цветущий мак – символ небывалой красоты, неувядаемой молодости и женского очарования, а также мечтательности, успеха и плодородия. — Ром, что делать? – новая информация ничего не дала. Всё стало только хуже. Значение маков ничем не помогло. И ладно “небывалая красота, неувядаемая молодость и женское очарование” могут являться описанием того, как видит Мирослав Олю. «Но какое страдание? Какое самопожертвование?». Художник роняет голову в книгу и цепенеет, когда ощущает, как друг зарывается пятернёй в его волосы и пытается успокоить. — Спокойствие, Тоха. Чё-нить придумаем.

***

      После долгих рассуждений парни сошлись на том, что Антон просто поговорит с сестрой на перемене. Петров попросил Рому не ждать, поэтому сейчас стоял около спортзала один. Пятифан же сказал, что пойдёт ждать Бяшу, потому что на урок идти уже нет смысла. “Разве что получать пиздюлей”. За пять минут до конца урока из-за двери повалили дети, что хоть и старались не орать, всё равно создавали много шума. Оля была замечена в конце строя, идущая рядом со своим другом. — Хорошо поиграли! В следующий раз надо будет попросить поиграть в смешанных командах, – девчушка прошла мимо брата, не заметив его присутствия. Её лицо было таким светлым от улыбки, что Петрову показалось, будто он вернулся в детство, где яркая и беззаботная Оля ждёт его со школы, чтобы посмотреть мультики и помечтать о цветах. — Ага, хорошо бы, – парнишка говорил в нос, но его лица Антон не видел – что не очень радовало, ведь и до этого он не смог его хорошо рассмотреть из-за большого расстояния. — Оля! – девочка вздрогнула и обернулась, вместе с ней обернулся и её одноклассник с краснющим носом, словно ему туда несколько раз прилетело мячом. Почему-то слова застряли в горле и, сглотнув, Антон постарался заговорить непринуждённым голосом, — Мне нужно у тебя кое-что узнать.       Ребята переглянулись, и Мирослав понимающе кивнул. Оля тоже ему кивнула и проводила его взглядом. Петров так боялся этого разговора, будто это он был пойман с поличным и сейчас его будут отчитывать. Он так долго не знал с чего начнёт диалог, что просто решил идти напролом: — Почему ты не рассказывала, что у тебя цветы? – младшая округлила глаза, дёрнулась осмотреть себя, но почему-то отказалась от этой идеи. Искорки радости, что плясали в зрачках ещё мгновение назад, исчезли. — А что, должна была? – её тон был холоден и полон обиды. Антон опешил. Она никогда раньше не говорила с ним так. Никогда. И парень не понимает в чём виноват. — Оль. — Что "Оль"? Ты бы начал нудеть, что это плохо. А сам-то? – сердце рухнуло вниз застреленной птицей. Юноша смотрит на сестру так, будто видит её впервые. В надежде, что ему послышалось и он подумал не о том, Петров робко подаёт голос: — Что? – но разрушая все надежды, Оля с ещё большей обидой подтверждает все опасения брата: — Я видела твои цветы в портфеле. –  И теперь парню кажется, что его раздели догола и собираются метать в него ножи. Он абсолютно беззащитен. Об этом не должен был знать никто. Ни родители, ни Оля, ни Полина, ни Катя, ни Бяша с Ромой. Никто. Это должно было умереть вместе с ним. И сейчас сердце Антона поражает горечь: — Ты рылась в моих вещах? — Я хотела найти сборник! А нашла твои цветы. – Сестра хмурится и в ней просыпается чувство злобы и несправедливости. Ведь она не виновата, что брат не нашёл места понадёжней, чтобы прятать свою тайну. Неужели ему можно ходить с цветами, а ей нет? — Так что ты не смеешь указывать, что мне делать! Можешь не бояться, я не стану как мама и папа. — Я просто хотел сказать, чтобы ты была осторожнее и не попалась родителям, – правда оседает на языке кислющим лимоном. Художник в самом деле очень боится, что их с Олей ждёт та же судьба, что и Карину с Борисом. Что цветы пройдут и они останутся с нелюбимыми людьми. Цветы же ведь вообще не гарантируют вечной любви! Они гарантируют лишь то, что твой человек всё ещё тебя любит. Но нет никакой уверенности, что завтра они не завянут. И Антон не хочет такой судьбы для Оли, а единственным выходом видит отказаться от чувств. Но жизнь громко рассмеялась над планами Антона и подкинула ему ромашки, которые парень долго не мог принять, а теперь просто ждёт, что это пройдёт как простуда. — Я уже взрослая! Сама разберусь! Лучше за своими цветами следи. – На душе парня стало так тоскливо, от того, как с ним говорит его любимая и единственная сестра, что он не выдержал, подошёл и заключил её в объятия. — Что ты делаешь? Отпусти меня. — Глупенькая. Ты думаешь я переживаю за тебя только потому, что ты младше? — А что, не так что ли? – она дёргается, и Антону кажется, что вот-вот его укусит, словно дикая куница. — Ты думаешь, что я наивная и беспомощная малолетка! — Нет же! Я волнуюсь за тебя не только потому, что ты моя младшая сестра, но и потому что ты мой близкий друг! – Оля перестаёт вырываться. Она шумно дышит и очень долго молчит. — Правда? — Правда, – шепчет парень, проводя рукой по чужой спине. Ему кажется, что та холодная бездна, разделявшая их до этого, наконец сомкнулась и исчезла. Наполнилась водой и стала океаном, давая Антону возможность доплыть до противоположного берега и сблизиться с сестрой. Наладить отношения и сделать их такими, какими они были, кажется, сотню лет назад. — Тоша, а можно попросить совета? – она ощутила, как он кивнул, и глубоко вдохнув, зашептала: — Что делать, если у Мира аллергия на мои цветы?       «Аллергия на цветы?» – Петров проморгался, но кажется так и не понял суть вопроса. «Аллергия. На цветы.» Юноша думал, что нет ничего ужасней его цветочной фобии, а оказалось есть. Он никогда раньше не слышал об аллергии на человеческие цветы. На обычные – пожалуйста, но на человеческие? Все по умолчанию считали, что цветы, выращенные организмом человека – гипоаллергенны. И ни в одной книге, за столько веков, не было описано подобной ситуации. А должно бы! Если учитывать, что общество, каждому человеку с рождения прививает любовь к цветам, – первый случай такой аллергии за несколько тысячелетий выглядит неудачной шуткой. — Он принимает какие-то лекарства? – девочка утвердительно мычит, а Антон вспоминает, что Мирослав говорил с заложенным носом, и приходит к выводу, что лекарства не помогают. — Он просто сегодня забыл их принять, а так пьёт таблетки и закапывает глаза. — Я не хочу тебя расстраивать, но боюсь, что на этих таблетках и будет всё держаться. – самые страшные мысли о привыкании, Антон решил оставить при себе. — Ничего, я готова срывать свои бутоны, чтобы мы могли спокойно жить.       Парень был безумно горд таким мужеством сестры. Она фактически только что отказалась носить цветы. Отказалась от бутонов, о которых так грезила. От самого ценного, что есть в этом мире. От того, что является смыслом жизни каждого человека. Отказалась от цветов, ради чувств.       Значение маков открылось Антону. Он понял. И при чём здесь страдание, и при чём здесь самопожертвование. И осознал, что цветы в очередной раз не прогадали. — Ты огромная молодец.

***

— Так! Тоша! Ты с мальчиками лепишь самый большой шар. Девочки пусть катают средний шар. А я возьму на себя голову! – парни в шутку отсалютовали командиру Оле, а девушки согласно кивнули и пошли искать снег почище.       Автором спонтанной идеи слепить снеговика после уроков, была младшая Петрова. Что ей в голову взбрело – Антон не знает, но очень рад, что она оживилась и стала радостней, чем в последние несколько дней. Она предложила позвать всех друзей, и Антон так обрадовался её энтузиазму, что на радостях даже позвал Катю. Единственный, кто плевался колкостями и оказался не особо рад появлению старосты, был Рома. Пятифан встретил её шокированным взглядом и самым "нежным и ласковым": “А она здесь какого х...хризантемного чёрта забыла!?”. Сошлись на том, что они теперь друзья. Рому это, конечно, не устроило.       А Антона не устраивало то, что, пока что, он один из всей команды Вольтрона работает над шаром. Художник не уследил за парнями и через полминуты те уже кидались снежками. Сделав примерно половину работы юноша заметил, что друзья устали и Бяша отошёл посидеть в сторонке. Антон посчитал, что тоже заслужил отдых поэтому подсел к буряту. — Слушай, Бяш, я тут всё спросить хотел, – Петров дожидается, когда друг обращает на него внимание и продолжает: — Почему вы такие взвинченные были в тот понедельник? Да и не на химию вы боялись опоздать. Я ведь прав? — Прав конечно, но как тебе сказать, на? Мы тогда с Ромычем собирались встретить вас с географии, чтоб вместе почапать на химию. Только выходим на этаж, а там Катюха начинает орать, что ты Польку лапаешь. – парень устало выдохнул и оценил расстояние до Оли, — потом народу припёрло. Потом Полинка вспылила. Вы начали идти на лестницу и мы с испугу убежали на первый этаж. Так у Ромки чё-то переклинило и он предложил подняться по другой лестнице. Ну мы и побежали, на. Он тогда походу пересрал, что вы правда можете встречаться. — То есть всё это было из-за Катиных слов? – выкрутасы Смирновой Рома обычно игнорировал, а словам её не верил, пока не убедится лично. А тут взял и повёлся на поводу у старосты. «Может потому что Полина была главной участницей сплетни?». — Ага, он потом ещё сказал, что Полька хочет увести тебя из команды Вольтрона. — Чего? — Ага, на. И типо сказал, что верит тебе. Что ты братву на сиськи не променяешь, – Бяша мечтательно улыбнулся, а художник так удачно вспомнил о существовании Ани, что пришлось закусить щёку, чтобы не засмеяться, — Кароч, проверка это была, на! И вы её прошли. А Ромыч понял, что Катюха-пиздаболка. Вот теперь он на неё и бесится. — Вы, погляжу, хорошо устроились, лодыри! – голос Пятифана раздался за спинами парней и те вздрогнули. — Это кто "лодыри"? – улыбнулся Антон. — Я половину шара слепил, теперь ваша очередь. — Я тоже внёс вклад. – мальчишки переглянулись и уставились на бурята, — Давай, Бях, вали, твоя очередь. — Э блин! — Давай-давай, шуруй, – махнул рукой Пятифан в сторону увеличившегося снежного основания. Бяша показал язык, но ушёл "вносить свой вклад". — О чём болтали, трындычихи? — Да так, о всяком, – увильнул от ответа Антон и увёл взгляд. Ромка пихнул его в плечо и заулыбался: — Коли-ись. — Бяша сказала, что я "братву на сиськи не променяю", – хулиган скептически поднял бровь, а потом зашептал, давясь смехом: — Ну да, в отличие от некоторых.       Парни захохотали и повалились в снег. Рома в приступе смеха стучал по замёрзшей земле, а Антону от этого становилось ещё смешнее. Вскоре заливистый смех превратился в истеричное хихиканье. Чем чаще Антон смотрел на раскрасневшееся лицо друга, тем больше находил поводов посмеяться. — Нет, ихи, тут ты не прав. На что менять-то? — Как это, хах, "на что"? А ты не заметил? – отсмеявшись, но не убрав улыбку с лица, Пятифан вопросительно выгнул бровь. А Петров улыбнулся и пожал плечами: — Да я как-то не разглядывал. Но мне показалось, что она хрупкая. — Да ты похоже зря очки носишь. Они тебе не особо помогают, – и Ромка снова засмеялся. Антон хохотнул и, скатав снежок, зарядил другу в грудь. В голову пожалел. — Э! Я те щас! – пока хулиган лепил себе снаряд, художник успел подняться и отбежать на пару метров, но удар в спину всё равно его настиг. — Ай блин! – засев за каким-то сугробом парень начал лепить снежки прозапас, в то же время следя за перемещением друга. Ромка, однако, на ноги подскочил быстро и направился в сторону Антона. — Стой, где стоишь! — Ага, щас! Да хрена с два!       Началась перестрелка. Досталось всем. И Роме, и Антону, и ни в чём невиновному Бяше. Стоящим недалеко Полине и Кате, и бедной Оле, что, кажется, даже обрадовалась и попыталась присоединиться, но её вовремя отвлекла музыкантка. Во время сражения каждый противник нанес другому достаточно урона снежными снарядами, а потом они просто пошли топить друг друга в сугробах. — Кать, чего ты их не остановишь? – обратилась скрипачка к старосте, выходя из-за кустов. Последняя уже в течение трёх минут следила за парнями и лицо её выражало абсолютное бессилие и думы о бессмысленности бытия. — А оно нам надо? – устало вздохнула Смирнова, наблюдая за тем, как парни кувыркаются в снегу, подобно играющимся щенкам. — Надо. Снеговика помочь собрать надо. – понимающе улыбнулась Морозова и отряхнула перчатки от снега. — Так, мальчики! Мы уже закончили!       Но смеющиеся парни проигнорировали, а может просто не услышали, подругу. Устав от бойни, они лежали рядом друг с другом на снегу и о чём-то переговаривались. — Мальчики! – Ромка незаинтересованно бросил взгляд в сторону скрипачки, оторвав голову от земли, после чего уронил её обратно. Лежащий рядом Антон посмотрел на недовольных девчонок, повернулся к другу и что-то прошептал. Ребята снова засмеялись. — Усё, пацаны! Я шар докатал! – Бяша выкатил почти метровый снежный ком на поляну и посмотрел в сторону друзей, — Э, на! Алё, гараж! — Да идём мы, идём. Чё орать-то сразу?       Когда шары были составлены, Ромка сбегал за сосулькой и разместил её заместо морковки. Глаза продавили пальцами, улыбку нарисовали палкой. Скатали снежки-ножки и снежки-ручки, а ветку разломали и сделали снеговику волосы. Всё это время Антону казалось, что Смирнова не сводит с него глаз и, того гляди, просверлит в нём дырку. Дырявым ходить не хотелось. — Антон, можно тебя на пару слов? – сказала она между делом, и, получив согласие, пошла подальше от поляны. Когда они отошли на достаточно большое расстояние, чтобы, хотя бы, не шептать, Катя продолжила: — Расскажешь мне из-за кого у тебя ромашки? — Зачем тебе это? – Петров поймал себя на мысли, что даже если бы знал, кто этот человек, то сто раз подумал бы, прежде чем сообщать Смирновой. Всё-таки неприятный осадочек после её поступков остался. И хоть у парня есть гарантия того, что староста ничего не расскажет, не подумав хорошенько – доверять ей всё и сразу, казалось высшим показателем безрассудства. — Как это "зачем"? Ты помог мне советом, и я хочу помочь тебе тоже. Разве не так поступают друзья? – что-то странное крылось в её интонации. Будто лукавая кошка притворяется другом для наивного мышонка. С одной стороны девушка поступает логично. С другой, с чего она взяла, что у него есть в этом проблемы? – Ты мне не доверяешь? — Нет-нет, просто... — Ааа, так ты не знаешь? – она перебила, даже не дослушав, словно точно уверена в сказанном. Она знает. Она всё знает. — Или может не хочешь знать? — Что тебе надо? – взгляд Кати становится оскорблённым. “Как можно было не догадаться?” – бубнит она под нос и закатывает глаза. — Я хочу тебе помочь. – её голос становится серьёзным. Она смотрит в сторону поляны, где Оля заставила всех водить хоровод вокруг нового слепленного друга, и как-то грустно улыбается. — Хватит бегать от себя, Петров. — Я не понима... — Ты любишь Рому.       Слова пронзают воздух как стрелы. Художник смотрит на девушку и мимолётом думает, что разучился понимать по-русски. Он знает значение всех трёх слов, но не может понять смысл сказанного предложения. Юноша переводит взгляд на Рому, что водит хоровод и счастливо улыбается, и ему хочется разорвать грудную клетку и достать оттуда поющее сердце. Хотелось и смеяться, и плакать. А ещё вернуться в прошлое и оглохнуть, лишь бы не открывать для себя такой правды.       Горько становилось даже не от того, что это парень, а не девушка; не от того, что это Рома, а не кто-то другой; не от того, что тот влюблён в Морозову; а от того, что самому Антону понравилось чувство любви. От осознания досадно, больно, плохо, грязно, грустно и совсем чуть-чуть одиноко. А от одного только вида Ромки хорошо. И этого «хорошо» хватает, чтобы задавить все негативные эмоции. Петров и раньше замечал, что рядом с Ромой и снег не такой уж и холодный, и день не такой пасмурный, и жизнь не столь ужасна, но никогда не придавал этому значения. Как и никогда не обращал внимание на собственный восторг и волнение. Он ни на что не обращал внимание. Просто жил.       Художник и не заметил, как закончилась их прогулка. Он не особо вникал в разговоры и не успел понять, когда разошлись остальные. Парень опомнился лишь тогда, когда настало время прощаться с Ромой. — Хорошо погуляли, – Антон тихо угукнул и увёл глаза к лесной тропе. Смотреть в карие омуты друга не хотелось. Единственное, чего Петрову сейчас хотелось, это сбежать. Сбежать, спрятаться под одеялом и хорошенько всё обдумать. Или наоборот, не думать ни о чём и забыть новую информацию, как страшный сон. — Ну всё, давайте, до завтра. — Ага, до завтра, Ром. – Антон всё-таки поднял на него взгляд и улыбнулся, но кое-что для себя решил.       Завтра в школу он не пойдёт.