Напечатала туминское

      Где грустной трелью поет сякухати, её песнь надеждой отзывается в душе Сынмина, что набрел на одинокую беседку посреди негустого, но раздающего блаженной свежестью японского леса.       Где-то вдали мерцают темные верхушки иримоя-дзукури. Острые резные шпили, начинающие и оканчивающие полуовальную крышу, привлекают взгляд. Северная часть этого леса богата хвойными, откуда аромат стоит головокружительный.       Сынмин поправляет свое светлое кимоно с ветвями цветущей сакуры на рукавах и подоле, которое купил всего за две с половиной тысячи йен. И вновь обращает внимание на изящную кору дерева, на её рисунок. Слоистая, с выпирающими пластинками. Вверх бегут жилки, но и их путь не долговечен. Где заканчивается одна, начинается вторая.       – Сынмин-а, – слышится голос неподалеку, но в пределах видимости внимательного взгляда Кима, зовущего не возникает. – Ты где?       Сынмин подавляет дрожащие в улыбке кончики губ и собирает пальцы у рта, чтобы создать подобие рупора.       – Я здесь!       Ким и сам покидает найденное место, чтобы впопыхах остановиться возле белеющей тропинки. Проходят долгие минуты, пока позади не слышатся шаги. Успокаивающе хрустит сухая хвоя, а горячее дыхание опаляет шею.       – Я тебя потерял, – руки повторяют рисунок пояса кимоно. Обвивают мягко, но крепко. – Соскучился. Там очень вкусные дораяки со сливочной и шоколадной начинкой привезли.       Сынмин запрокидывает голову назад и встречается с острым кошачьим прищуром. У Минхо даже в спокойные дни сияли зрачки. Словно в них отражалась яркая комета, летящая в сторону Земли.       – С клубникой не было? – интересуется Ким, все так же рассматривая темную радужку и бледные щеки с верхушкой румяных скул.       – Не было, – качает головой Ли. – Но я разузнал секрет приготовления у хозяина лавки. Хочешь, приготовлю?       – Хочу.       Минхо разворачивает Сынмина к себе лицом и хватает его за руку. Над их головами танцует лиловый ветер, пока Минхо вдохновенно делится, какую муку они выберут: рисовую или гречишную, а позже сообщает, что по пути до съемного домика придется купить жидкий мед и сладкую бобовую пасту – вдруг захочется? Другую баночку они успешно опустошили уже на третий день пребывания в поселке Каруидзава.       – Я беседку красивую нашел, – с упоением рассказывает Сынмин, пока Минхо крутит в руках баночки белесого липового меда. – А еще слышал отзвук сякухати.       Минхо выбирает самый качественный, по его мнению, мед и кладет в плетеную корзину. Для двенадцатичасового магазина, который был им доступен и находился в близи их домика, продуктовые корзины из ивовых ветвей – дело простое. Как и спадающие на головы искусственные соцветия плюща.       – Ого, мы обязаны сходить туда завтра. Сразу после тядо. Я записал нас на чайную церемонию. Побывать в Японии и не выпить их чай – катастрофическая ошибка.       Они обходят фруктовую башню яблок, опасно накрененную в сторону.       – Катастрофическая ошибка не целовать меня, когда мы находимся в медовом месяце, – подкалывает его Сынмин и дурачится: выпячивает кончик языка.       Минхо аккуратно, словно ветер, огибает яблоки и клюет Кима в щеку. Младший недовольно хмыкает и хмурит брови.       – Обязательно. Но позже, – намекает Ли на аджуму, стоящую во главе кассы.       Её любопытство не знает границ: женщина выпятилась по грудь из-за своего столика с ограничивающей стеклянной панелью, призванной защитить от ковида и прочей инфекции.       – Ладно, – отзывается Сынмин и шагает к стенду с мукой. – Здесь только рисовая.       – Значит будут рисовые.