Идиома

      В беленьком пакете для Ромео лежала коробочка шоколадных конфет той же фирмы, которой производилось подаренное Данте печенье, и зеленый чай. Удобный подвернулся выход из ситуации, когда Ромео, как сказали ему, в плане сладостей сильно придирчив.       Нельзя описать эмоций от этой простой встречи на пороге. Данте вел себя спокойно лишь потому что пребывал в приятном потрясении от домашнего вида Ромео, привыкнув к нему на работе, опрятному и собранному. И не зная, как выразить словами волшебное очарование, молчал.       В глазах Данте Ромео был красив всегда. Растрепанным или нарядным — неважно. Всегда.       Придя домой, написал одно единственное сообщение.       — «у вас милые веснушки»       В ответ он получил какой-то непонятный набор букв, о котором сначала подумал, что ему привиделось. Через несколько секунд это сообщение исчезло и у него на глазах сменилось четырьмя другими.       «Правда?»       «Не знаю»       «Спасибо»       «Иногда Вы вводите меня в некий ступор своей искренностью. Но это не плохо»

***

      — «как вам подарок? все хорошо?»       — «Все прекрасно!! Чай еще не заваривал, но сомневаюсь, что классический сенча может быть невкусным;) Конфеты превосходные»       — «выздоравлиапйте» — Данте только потом заметил опечатку.       — «Уж постараюсь. Иначе кашель меня доканает(»       — «кашель это конечно плохо»       — «Не так, как могло быть»       Сидя на кухне, Данте просматривал то за окно на прижжужавшуюся в прямом смысле площадку, куда стекались гомонящие дети, то на сообщения, отправленные день назад.       Как трудно предложить сходить в театр... Лучше вживую, но что, если через несколько суток билеты закончатся? Или сильно подорожают. Денег на подарки он никогда не собирался жалеть, пытаясь хоть так приблизиться к неуловимой воздушной роскоши, сквозившей в каждом движении Ромео, но будет дико стыдно, если в решающий момент их просто не хватит. А еще существует буфет, или, может, они куда-то зайдут...       Обещают и следующие показы, пусть с неизвестными датами, но это не то, это не для Ромео. Не такое важное событие, как премьера.       Еще одно «но» в губящую кучу — места. Есть слишком дальние, есть неудобные, куда придется протискиваться между многочисленными коленями и спинками, или перед глазами будут мельтешить чужие шевелюры...       Опять вопрос к билетам.       Данте по-настоящему погряз в канители, не припоминая, когда так усердно что-либо планировал.       В своем выборе пьесы он тоже успел засомневаться, однако опомнился быстро. Все-таки классика. И все-таки для человека, на учительском столе которого то и дело появлялись Гюго, Флобер, сестры Бронте и другая вечная проза.       И в конце концов, можно будет посмотреть другие варианты, если Ромео отвергнет самый первый. Потом его осенило, что можно сделать предзаказ.       Все равно. Очень. Сложно.       Особенно для ни разу не разбирающегося Данте, который не мог вспомнить, когда в последний раз был в театре.       Трудно так долго концентрироваться на одной вещи.       Нервно встрепал волосы, взял в пальцы край домашней кофты, зажав между указательным и средним. Неясно, почему, но это действие всегда успокаивало. За эти несколько дней больничного Ромео Данте сильно заскучал. Стерлась как факт даже радость от выходных, не говоря уже о буднях, пролетавших незаметно.       Запоминались на час-второй уроки, чьи-то колкие фразы, чуть не сбивший с ног мальчишка, желтый клен под окнами кабинета, который начал опадать раньше других трех ближайших, но все это не приносило никаких эмоций.       Он не мог поверить, что до этого всю жизнь провел в подобном аморфном состоянии.       Чуть менее недели. Почему же ощущается, как целая вечность? Чуть менее недели ходить каждый день на работу и не видеть знакомого образа, ни с кем не болтать, ничему не радоваться.       Проскочила мысль, что подобное как-то нездорово. Но все же это его первые «взрослые» отношения.       Терзаний не было, умом понимал, что они увидятся, как иначе? Скорее бесконечная тоска на контрасте с мимолетными, уже не такими скромными, но и не дерзкими разговорами в перемены, свечением розоватой кожи, цветочным запахом от волос, эхом голоса.       Данте жалел, что не читал в последнее время книг, и тем более не писал ни строки, кроме задачек на доске. Иначе давно бы набросал пару строк, чтобы куда-то деться, втиснувшись в буквы. Был бы талант...       Таланта не существует. Есть навык.       Данте отошел в комнату и бросил взгляд на дверцу шкафа, сложив ладони лодочкой у губ. Открыл, глядя, как на что-то запретное, на покрывшийся пылью черный чехол со скрипкой. Семь лет были прожжены в музыкальной школе. И что же, зря?       Два месяца назад он в последний раз брал ее в руки, когда менял струны. Если немного настроить...       Отец терпеть не мог шум, но классическую игру любил. Играть дома не так страшно. По крайней мере, не страшнее, чем было перед учителями на экзаменах.       Минута.       Первый неловкий скрип.       Дальше волос заскользил легко.       Простая мелодия от самой души. Без нот и репетиций. Порхание смычка, дрожание струн, плавный классический тон, ритм, гармония звуков.       Лиричный, нежный, не печальный, но и не энергичный мотив.       Слов нет, а любовная интонация — есть. Личная, интимная, понятная ему одному.       Он играл не выученного Баха, Анри или Вивальди, он играл про Ромео.       Перед глазами плыли цветные волны из нитей. Синестезия. Данте только пару лет назад узнал, что способность видеть музыку есть не у каждого.       Малиновый, низкий звук перетекал фиолетовым в тонкий синий, оранжевым пускался обратно. Мир виделся в цветном калейдоскопе.       Эта музыка не имела кульминации и логического конца, лишь постепенное затухание, подразумевающее продолжение.       Большинство, поглощенное снобской организованной правильностью, такую мелодию бы не оценило. Но разве не все равно на правила постановки, когда произведение искренно?       Скрипка затихла.       Данте быстро записал ноты на помятом клетчатом листе, дабы не забыть.       В итоге, скучая по Ромео, он нашел утешение в том, чтобы и дальше негласно посвящать ему простые сочинения. Так странно; с помощью невинной любви он открыл в себе новый навык, удивляясь тому, как легко давались незнакомые мотивы.       Обрела замысловато-цветастую музыкальную форму их размолвка, букет роз, заплаканные глаза – голубой и янтарный, печенье, шампанское...       Приходил из школы уставший, помятый, брал скрипку и из учителя-неудачника превращался в единый с пестрящей красками мелодией организм.       Никогда раньше умение играть не приносило столько удовольствия.       В переписках с Ромео он ни разу не упоминал ни о своем учении в музыкальной школе, ни о музыке, ни о том, что случайно стал сочинять. Сам не понимал, почему. То-ли переживал, что звучат его потуги странно, то-ли игру считал некачественной, или думал, что этот сокровенный момент должен был раскрыться чуть позже и точно не в переписке.       На самом деле, игра была не столь интересным аспектом его жизни до недавнего времени, и заговаривать о ней не тянуло.       Так прошли четыре долгих дня, слившиеся в одну пластмассовую массу.       Выписка Ромео. Наконец!       Странное предвкушение с утра. Данте чудом встал раньше обычного, вымылся тщательно, оделся поприличнее, чему в последние дни не уделял внимание. Где-то в недрах шкафа откопал старый древесный парфюм, врученный когда-то отцом на день рождения и обоими забытый.       Выходя из дома, приложил руку к груди, чувствуя биение сердца под пальцами. На горло понемногу надавливало волнение, и Данте все не мог перестать поправлять шарф. Ветер заботливо остужал красноту щек.       Сейчас мир уже не воспринимался черно-белым полотном, и полуоблетевшие деревья казались красочными, и оранжевый от листьев асфальт цветнее, и солнце ярче.       Привычный вход, турникет, бесконечные двери. Данте прошелся до третьего этажа, к кабинету русского языка. И где же...       Только во время звонка они пересеклись взглядами, когда Ромео проскочил в класс.       Черт. Даже поздороваться не успели. Ромео был похож на мистическое создание, настолько неожиданно он появился и пропал. Но за счет этого радостного, знакомого взгляда можно и не расстраиваться. Отсроченное счастье.       Пережить один урок...       Данте потащился вниз.       Сонные ученики почти не шумели и не действовали на нервы.       Дергая пол урока ногой под столом, дождался перемены и выкарабкался из класса, когда ученики разошлись. Ромео материализовался в дверях и затянул Данте обратно в пустой кабинет физики, слегка касаясь его плечей и прикрывая дверь.       — Как я рад вас видеть! — только в отсутствие лишних глаз Ромео улыбнулся ему и вальяжно уселся на край стола, закинув ногу на ногу.       — Я вас тоже. — смущенно промямлил Данте. Медленно подошел, нерешительно взял запястье Ромео в обе ладони, дабы оставить на тыльной стороне поцелуй.       Данте был уверен, что сердце всегда будет пропускать удар, хоть тысячи раз он поцелуй эту бархатную ручку, никогда бы не приелось. Ромео томно вздохнул и нервно провел пальцами по своим волосам. Поднял глаза на Данте, понемногу усмиряя беспокойство.       Оба, наполовину лишь естественно, старались сохранить расслабленный вид, вероятно, пытаясь не налететь друг на друга с объятиями.       — Рассказывайте, что да как в последние дни. Вживую болтать гораздо интереснее. Тем более, у меня отличное настроение.       — Э-э... В общем... — Данте растерянно почесал затылок и задрал голову, будто пытаясь разглядеть на потолке огненные буквы с подсказкой. Пьеса, пьеса... Сновавшийся взгляд снова остановился на разноцветной паре глаз — Л-любите театр? — «идиот, он уже говорил об этом, когда мы переписывались, да и знаешь ты». Еле удержался от того, чтобы не врезать себе по лбу.       — Да-да. — непринужденно ответил рассматривающий свои ногти Ромео, не обращая внимания на маленькую оплошность. Заинтересовано наклонился вперед к стоявшему у стола Данте, сам не замечая, как резко сократил расстояние. — А вы?       — Трудно сказать... Я не человек творчества, но... Э.       — Кстати! — спас его Ромео от запинки — Раз уж заговорили, вы видели объявление центрального театра?       — Видел. — еще бы нет, почти наизусть выучил.       — Эту старую-новую пьесу у нас не ставили лет десять, если я не ошибаюсь. Удивительно, что вот так внезапно ее возродили, правда? — Ромео сцепил пальцы в замочке и приставил руки к подбородку.       — Правда. «Бесприданница», да?       — Именно! — Ромео тихонько захлопал в ладоши. Данте расплылся в улыбке. Невообразимо приятно видеть Ромео таким увлеченным. Когда он говорил о чем-то, что интересовало его, становился увереннее и веселее. Этот восторженный тон хотелось слушать бесконечно. Глаза его блестели. Совершенно очаровательно.       — У меня к вам предложение. — собрался Данте.       — Слушаю.       Глубокий вдох.       — Сходим на премье...       — Да! Ха-ха, извините... — он прикрыл руками рот и яблочки розовых щек, потом помахал перед собой ладонями, остужая пылающее лицо. Данте отходил от нахлынувшего волнения — Я все думал над приглашением, но, мой милый, когда вы заговорили об этом, я понял все. — на последнем слове он шире раскрыл чуть заспанные глаза. — Еще это «да» после названия, будто не знаете. Умильно! И извините, прошу, что перебиваю вас. Когда она?       — Все нормально. — «мой милый» заоблачным набатом звучало в голове — Во вторник, девятнадцать тридцать. М-м, я даже запомнил.       — Через... четыре дня, получается. Там места остались? — он вдруг погрустнел и закусил губу.       — У-у меня... У меня предзаказаны билеты на пятый ряд. Н-но если...       — Вы – золото! — Ромео положил ладонь на его щеку и бегло поцеловал губы. Данте понадобилось несколько секунд, чтобы осознать произошедшее. И он уже ожидал, что Ромео резко отвернется, но тот все смотрел на него, не убирая ласковой ладони.       От Ромео пахло розовыми духами и мускусной пудрой. На кончике носа чувствовалось чужое дыхание. Живот обожгло. Данте впервые ощутил такое сильное смущение, намного ярче, чем при их смешном первом поцелуе.       Тепло, разлившееся по груди, дальше по телу, глухой стук в барабанных перепонках. Странно, неясно и глупо. Данте чувствовал, как его ног касаются чужие колени.       Ромео облизнул свои губы, качнулся вперед. И из-за этого порыва чуть не слетел со стола, забыв, что сидит на самом крае.       Данте только и успел неловко придержать его за пояс, бегло и секундно, сразу же отпустив, как только Ромео, протянувший какое-то неясное «А-а...» , восстановил равновесие. Но этого хватило, чтобы ощутить пробравшую его дрожь. Данте не понял ее природы:       — Ам... Вам холодно?       — ...Н-нет... Эм... Ладно. Мне скоро нужно будет бежать... Вы только не думайте, что я вас бросаю тут, я боюсь, сильно боюсь опозданий... — он опустил голову, нечто угрюмо вспоминая и сложил руки между колен — Я же так и не объяснился... Ведь потому и сорвался на вас тогда, после беседки. Мне очень-очень жаль.       — Ромео, — он снова резко сменил тему и настроение, но на этот раз Данте это ни сколько не пугало, ведь было естественным. Он со скромной жалостью смотрел на тревожного возлюбленного. — мы это прожили. — Данте мягко положил руку ему на плечо. Ромео поднял глаза, хрустальные, невинные, которые не суждено увидеть обычным знакомым, и улыбнулся, сияя обожанием, как щенок. Потом глянул на несуществующие для Данте настенные часы.       — Минута. — пролепетал Ромео. Это слово донеслось до Данте примерно тогда, когда Ромео проскочил в коридор. О, он как был видением, так и остался!       ...       Они стали разговаривать чаще, гораздо чаще, Данте уже и не помнил всех сказанных слов в сегодняшние пять перемен.       Однако было в этой идилии тревожное «но». Данте, никогда не имевший с кем-то близкой связи, был не готов видеть Ромео с кем-то другим. Это он осознал совсем недавно. Понимание одного слово пришло к нему: — ревность.       Неяркая, смутная, но так от нее было, черт возьми, гадко. Ловил себя на мысли, что лучше бы Ромео разговаривал сейчас с ним, нежели, например, вынуждено с другими коллегами, и ужас пускал мурашки вдоль позвоночника.       Никакой ненависти не было, лишь грустное томление.       Оказывается, влюбленность может приносить и проблемы. Данте, словно невротик, расчесывал до красна запястья, складывал на груди руки, хватался за локти, только бы отпустило.       Ромео, по мнению Данте, мог заполучить кого угодно со своей творческой натурой, манерами и внешностью, но выбрал-то его, и сомневаться в нем нет причин. Были сомнения почти в любых других людях: «А вдруг ему сделают неприятно...»       Из них двоих у одного Данте такая ситуация, что похожей силы интереса ни к чему другому нет, что Ромео для него объект обожания не только в плане любовном, но и как для самого Ромео, к примеру, литература, что-то родное и трепетное.       И все равно от почти невидимых бессознательных запалов пустые размышления не спасали. Потому это и было столь отвратительное чувство, пусть и пока, слава всему святому, не омрачавшее их отношений.       Следующий день с ним также проходил замечательно.       На последнем уроке с проверочной работой Данте просто смотрел в окно, позволяя школьникам списывать, и спустя несколько призраков Ромео к нему без всякой связи пришла мысль, что они даже не обсуждали, пара они или нет, зато понимали друг друга и налево смотреть в жизни бы не стали.       Романтика всегда казалась ему чужеродной, но познакомившись с ним он понял не только каково это – терзаться, но и что значили эти теплые, тысячелетиями воспеваемые поэтами и музыкантами слова: «нежность», «мечта» и «ласка».       К концу урока, уже собрав листочки, Данте бросил взгляд на пришедшее сообщение, взял в руки телефон и открыл мессенджер. Зонтик:       — «СРОЧНО!) Мы с твоим отцом и сестрой собираемся в кино через минут 40. Знаю, что ты хоть не фанат, можешь пойти с нами. Но у меня есть ещё одна идея.))) Не тупи и пригласи в гости Ромео. У вас будет примерно три с половиной часа=)»       — «чего» — Данте несколько раз перечитал, понемногу осознавая момент удачи.       — «Решайся, ловелас! Одно или другое»       — «кино я правда не очень люблю и боюсь испортить вам прогулку..»       — «Значит не прошу тебя ждать»       — «а папа что говорит ?»       — «Чтобы потом из дивана не торчали пружины»       — «в смысле»       — «В смысле делайте, что хотите.) Удачи!»       Данте с минуту поглядел в экран, пока приятное волнение подбиралось к сердцу.       Этот урок он закончил на семь минут раньше, вместе со школьниками выбравшись на холодную улицу. И никто не понял, почему их учитель со странной легкой улыбкой отошел от ворот, и почему у его угрюмого силуэта такой бодрый шаг.       Зашел в магазин, купил ягод, пряного сыра, коробочку мармелада. Глядел на вино, потом передумал из-за того, что не позволил бы себе купить дешевое, а на дорогое тратить последние гроши не тянуло. Через силу написал Ромео с приглашением. Придя в уже пустующую квартиру, разложил скромные покупки.       «Хорошо, я к вам зайду. Дайте мне полчасика»       Данте бегал по квартире, экстренно убираясь, и наблюдал полупрозрачные очертания Ромео.       Он видел все: как тот пройдет в прихожую, в коридор, сядет за стол на кухне, а в его руках будет самая красивая чашка с золотой каемочкой, над которой клубился бы парок, потом переместиться на диван в гостиной и подушка мягко прогнется под его спиной, сомнется легонько покрывало.       Бесцветное мутное солнце заглядывало в окна через полупрозрачные облака. Звонок в дверь. По дороге к проему Данте поскользнулся на паркете и чуть не упал.       Щелчок открывающегося замка.       — Добрый день. А, правда, мы с вами уже здоровались. М-м, неважно. Это вам. — Ромео, топчась на месте, протянул белую коробку из тонкого картона, наспех перевязанную розовой лентой. — Эта проклятая крышка не закрывалась. Неприлично приходить в гости без гостинцев.       — Добр... Спасибо, — Данте аккуратно взял ее в руки, зажигаясь интересом и чувствуя, как краснеют щеки, отошел от дверного проема, и Ромео осторожно переступил порог, сразу наклонившись снимать обувь — большое спасибо. Там..?       — Там кексы. — он, возясь с нервировавшей его застежкой черных сапог, поднял голову — Вчера... Чертова молния... Вчера вечером я занялся выпечкой. Естественно, было бы лучше, будь они совсем свежие, — убрав на коврик сапоги, накрутил на палец прядь волос, потупив взгляд — но у меня не было времени...       — Пусть так, мне любой ваш подарок приятен, а тут что-то домашнее. Просто... — он запнулся, не зная, какое слово подобрать, и стесненно улыбнулся — Вам нравится печь?       — Очень! — Ромео ожил — Так прекрасно прийти домой после дня неопределенности и точно знать, что ты хочешь сделать, какие ингредиенты добавить для нужного результата. Это моя терапия. Кстати, где можно... А, все, вот ванная, я сориентировался, ха-ха. — он упорхнул споласкивать руки.       Вопрос о выпечке явно поднял ему настроение, и переживал тот не из-за застежки, крышки и остальных мелочей, а скорее потому что в первый раз оказался в гостях у возлюбленного.       Данте направился на кухню и развязал ленту. В пергаментной бумаге были завернуты небольшие каштанового цвета кексы в белой сахарной посыпке. А запах..!       Сладкий, но не приторный с деликатной горчинкой темного шоколада. Ни в какое сравнение они не шли со скромными магазинными закусками. Даже совестно стало.       И сейчас особенно хотелось расцеловать Ромео.       — Вы и стол накрыли. Премило! — да, Ромео действительно, как кот, ступающий на мягких лапах, ходил очень тихо. Данте чуть не вздрогнул от неожиданно зазвучавшего голоса над ухом. Обернулся, и в уголок его губ резко врезались чужие. — ...Извините, я в щеку хотел...       — Ну-у, так же тоже можно. — Данте скованно почесал шею, и Ромео улыбнулся этому жесту, садясь на подушку стула. Данте, стараясь на него неприлично долго не глазеть, отвернулся к кружкам — А-ам, как идет подготовка к выступлениям? Мои-то отказались что-то готовить... Чай, кофе? Кофе у нас только растворимый... Кексы, кстати, замечательно пахнут.       — Благодарю... Буду чай, я с определенного момента кофе только зерновой пью. И без сахара. Спасибо.       — Постараюсь запомнить... Пожалуйста. — Данте, ставя перед ним кружку с дрожащим чаем, сел за стол.       — Уютно у вас тут, кухня светленькая. Насчет выступлений! Ой-й, честно говоря, могло быть и лучше. — Ромео поежился — Сижу днями за своим текстом, я ведь тоже выступаю с ребятами, но выпал из рабочего процесса на неделю... Ненавижу болеть! Если делать, то либо хорошо, либо никак, а если я выучу плохо, это будет позорище, нонсенс и вообще... Вообще!       — Я не актер от слова совсем, но мне кажется, что у вас все получится, вот такое впечатление вы создаете. Да и вы в самом деле способный и творческий человек, не то, что некоторые. — Данте в шутку постучал по своей груди ладонью.       — Это я только впечатление создаю? — Ромео улыбнулся загадочной лисьей улыбкой. Данте, почувствовав всем телом хищный огонек в глазах, замешкался и стал водить пальцем по узору желтой скатерти:       — Э-э, н-ну...       — Я шучу, я не провокатор! — Ромео, нервно посмеиваясь, поднял ладони и откинулся назад на стуле.       — Не пугайте... Надеюсь, я вас не сильно отвлекаю от работы? — осторожно спросил Данте.       — Совсем нет! — Ромео замахал руками — Вы... благотворно влияете на мое душевное состояние, так что работать мне проще, хах. — он аккуратно, одними только подушечками пальцев взял ягодку полупрозрачного винограда и отправил в рот. Ведь и ел манерно, держа навесу локти, не наклоняясь над столом, чашку подносил к губам. Восхительно.       Данте в то время достал из коробочки один кекс и отщипнул кусочек тающего во рту теста.       — Как вы готовите... Шикарные кексы, и не помню, когда что-то вкуснее пробовал. Сразу чувствуется, когда еда делается с любовью. Покупных похожих не найдешь.       — Вы умеете засмущать. — он с тихим смешком приложил узкую ладонь к щеке, смотря в сторону. Вдруг зацепился взглядом за нечто, лежащее на подоконнике, около пары не поместившихся на холодильнике рисунков Николь. Отодвинул костяшками тюль — Это... ноты? — и обернулся, взмахнув кудрями, оставившими в блеклом свете свежий розовый след. Данте в этот момент словно бы ударило током. Он выдавил из сухого горла:       — Да.       — Интересно! Весьма и весьма! У вас в семье кто-то играет?       — Э-э, как сказать... — Данте замялся, глядя на вытянувшего тонкую шею Ромео. Он различил в глазах его, молчащего, ту туманно-опаловую, кошачью заинтересованность, которую он отметил давно. Через несколько секунд этой пытки под издевательское тиканье часов, сдался: — Это мое. Я играю на скрипке.       «Тик. Тик. Тик» — натянуто стучат часы, безразличные к сгорающему изнутри Данте.       Сердце заметалось.       — Как чудесно!! — вздохнул сияющий Ромео, спустя бесконечное тиканье, с тихим хлопком сложил руки у ключиц и широко улыбнулся, показывая зубы и верхние десна, как делал редко из стеснения. Данте считал эту озорную улыбку неотразимой. — На скрипке! Это же один из сложнейших в освоении инструментов! А знаете... У меня к вам наглое предложение.       — Какое? — очнулся Данте от ступора, смахнув с переносицы прядь волос.       — Наглое.       — Просите, что хотите.       — ...А это не слишком?       — Ромео, я не смогу сказать слишком или нет, пока не знаю, что от меня требуется.       — Понимаю, понимаю... — он поджал губы, постучал по колену пальцами — Хочу послушать, как вы играете. Мне очень-очень интересно. На ваш выбор, что угодно. Пожалуйста... Или, если есть какое-нибудь видео, могу глянуть, чтобы вас не напрягать...       — У меня не хватит сил вам в чем-то отказать. — Данте облегченно вздохнул — Совсем не наглая просьба. Я слышал, конечно, что многих музыкантов это раздражает, но меня самого и не просили почти... Пойдемте в гостиную.       — Ура!       Ромео встал, светясь теплом от счастья, и оба направились от кухни. Он сел на застеленный диван, откинулся гибкой спиной на подушки, положил нежные сжатые ладони на обрыв подлокотника, с растущими зрачками наблюдая за раздевающим скрипку Данте.       Скоро тот встал перед ним, взяв смычок.       — Что угодно?       — Что угодно.       Кажется, сейчас пройдет самый важный экзамен.       Снова импровизация. Эта должна получиться чувственнее всякой другой, и несущей больше, чем простое повторение чужих сочинений, когда Ромео здесь. И сейчас. Данте опустил голову, прикрыл глаза, смотря на него только из под ресниц, видя рябящую розовую фигуру.       Грубая кожа подбородника. Отлив лака. Жесткие струны.       Смычок коснулся их.       Данте без стеснения, с подслеповатым торжеством, взывал к голым запястьям, завитым волосам, пальцам в кольцах, и к воспоминаниям, цветочным, чайным, шоколадным, как сейчашние кексы, и розовым, как губы Ромео, и к сиесекундному моменту, к музе в его квартире.       Вальс нот без условностей жанра, разве что с фатой, как невеста, лирики.       И снова пестрые нити и перья, и клубочек разноцветной мелодии.       Ро-ме-о.       Ре-ми-до.       Все остальные импровизации меркли по сравнению с этой. И временная линия музыки под конец слилась с настоящим.       Неловкое начало, протекающий дождями ритм, пение пока оставшихся птиц, кульминация, поцелуи. Но конца не было. И у этой мелодии не будет.       Потухли образы.       Смычок отстал от скрипки. Данте посмотрел на тихого и внимательного, словно замершая лань, Ромео.       — ...К-как Вам?       — Прекрасно, боже! — страстно вздохнул он — Данте, я вас сейчас буду ругать! — Ромео резко встал, Данте машинально от него отшатнулся, прижав к груди скрипку, Ромео взмахнул ладонью в сторону, задрав нос — Я у него, видите ли, «Способный и творческий, не то, что некоторые» и себя пальцем тычет! Я не знаю, что сказать. Я вас только ущипнуть могу.       — Может, не надо?       — Надо. — Данте заранее зажмурился. Ромео еле ощутимо ущипнул его за щеку. — Не больно же?       — Нет.       — Отлично, иначе было бы очень неловко... Что это за мелодия? Найду, может, послушаю.       — Не найдете.       — Что?       — Э-э... Не совсем... Ну... Это так... — он невольно сжал пальцы на грифе, струны заскрипели.       — Данте. — строго прошипел Ромео.       — Это мной придумано.       Несколько секунд тишины и созерцания больших подчеркнутых изгибом ресниц глаз в сереньком свете пасмурной улицы.       — И музыку пишите! Вы не перестаете меня удивлять! — Ромео с той же очаровательной улыбкой сложил ладони у сердца и клюнул бритую щеку Данте.       — Это не совсем «пишу»... Это... Любительская импровизация. — продолжал он смущаться и отнекиваться.       — Это же и есть композиция.       — Ну не-ет...       — Ладно-ладно. Про что? Каждый автор всегда про что-то, так ведь?       — Я не автор... Про одного незадачливого парня и удивительное создание, которое его, почему-то, любит.       — ...Ну-с... Раз любит, то данная персона не такая уж и незадачливая. — Ромео положил аккуратные ладони на плечи опешившего Данте — И что же, они оба долгое время провели в одиночестве?       — Оба.       — И наверняка у этого человека, которого вы зовете незадачливым, талант к музыке.       — Не знаю...       — Зато я знаю, теперь знаю. — он невесомо провел ладонями по его плечам, приоткрывая губы — Я могу узнать подробнее, как другие сочинения появляются?       — Мне трудно говорить об этом. Я будто делаю что-то неправильное... Я никогда, никогда не посвящал никому музыку, и тем более не писал ее. И звучит она неловко, я слышу, да и странно это все, сам факт... Я ведь действительно вдохновлялся нашими встречами, в принципе вами, только этим, ничем больше. и... — Данте замялся. — Простите. Получается, что мое вдохновение заканчивается на вас.       — Именно на мне..? — Ромео широко раскрыл блестящие глаза, и снова уголки его губ поползли вверх — О-о, послушайте, мистер! Я вас опять буду ругать. — он чуть от него отстранился и потянул Данте за рукав пиджака, потом отошел на шаг, активно жестикулируя — Это прекрасно, что вы не просто посвящаете мне такие маленькие выступления, но и сочиняете свою музыку, и, уму непостижимо, мне! Мне! Я даже не смущен, это так поэтично, это как, как... Данте Алигьери своей Беатриче!.. Ой-й, звучит, как шутка про имя, я не хотел...       — Я понимаю, почему вы вспомнили их историю.       — Знакомы с ней?       — Ну, было бы стыдно ничего не знать о поэте, в честь которого меня назвали.       — И-извините за снобизм, оно само...       — Все в порядке! Любой другой человек меня бы не понял, я поэтому так нервничал...       — Теперь у вас есть я, который за творчество и честные разговоры уж точно не осудит.       — Да. А, секунду... — Данте все еще сжимал в руках бедную скрипку. Наклонился, чтобы наспех поставить ее у дивана, потом подойти к Ромео и поцеловать его теплые ладони, пахнущие кремом и ванилью.       Далее все по знакомому сценарию: болтовня, несмелые прикосновения, чай, лакомства...       Они переместились на кухню.       Чашка за чашкой, кусочек за кусочком, слово за словом.       Открытое окно, повеселевшая погода, прямоугольник солнечного света на круглом столе.       — А помните розы, которые вы мне подарили? Три из них прижились в земле. Среди осени это настоящее чудо!       — Прекрасно. Но, получается, только три из одиннадцати?       — Да, ну и что?       — Ничего... Выращивать растения – огромный труд. Я слышал, что кустовые розы обычно вообще не приживаются, так что вы – волшебник. — тихо усмехнулся Данте, кивая на собеседника.       — Ха-ха, спасибо. Кстати, у меня есть одна странная причина радоваться... Для начала скажу, что терпеть не могу, когда бутоны опадают, это выглядит уныло. Опавшие цветы считаются признаком утраченной любви. Ваши же простояли долго и засохли целиком, ни одного лепесточка не обронили...

***

      Наступил день премьеры долгожданной пьесы.       Данте зашел домой после работы, и несколько часов был представлен сам себе без всяких вопросов. Габриэль с пониманием относился к нему тогда, когда речь заходила о Ромео, наверное, руководствуясь тем, что второй хорошо воспитан, из полной, приличной семьи, с серьезным отношением к работе, и Данте был безмерно ему благодарен.       Местом встречи был холл театра, Данте, как порядочный человек, собрался приехать чуть заранее, но...

***

      Теплый свет, стены в широкую нежную полоску и белые высокие потолки. Роскошно.       Ромео перебирал в пальцах полу рубашки, слегка дерзко расстегнутой на первых двух пуговицах.       Смотрел в зеркало, поправлял одну единственную потерявшую всякое достоинство прядь волос, потому что она торчала, игнорируя лак, и мучал край рубашки активнее, нервничая.       У раздевалки пахло прелыми листьями и мокрым ковром. Ромео сел на мягкую обшитую бархатом тахту за одинокой колонной. Данте нигде не было видно. А люди понемногу подтягивались. Среди суетой толпы сидела не колыхающаяся фигура.       Глаза стекленели, а тело мучила тревога.       «Где же он?»       Какой смысл приходить на премьеру одному?       Сжал руки на коленях. К горлу подступал ком.       Это ведь не правда?       На плечо опустилась тяжелая ладонь. Ромео вздрогнул.       — Извините... — Данте резко убрал ее — Напугал вас, и-и за то, что поздно пришел простите, пожалуйста...       — Добрый вечер! — Ромео улыбнулся, встал и бегло приобнял Данте одной рукой. Поколебался, желая поцеловать во впадинку скулы, и отстранился, не решившись. С обеспокоенным видом сложил у подбородка руки. — Не так уж и поздно, эм... Что-то случилось?       — Я заблудился.       — Жуть. Замерзли, наверное, совсем.       — Нет. — Данте, виновато улыбаясь, расстегнул пальто и сдал его в начигенную крючками пасть гардероба, почти не глядя на хмурую гардеробщицу. — Жуть это то, что вы, наверняка, волновались, приду ли я вообще. Потому что на вашем месте тоже бы перепугался.       — Ну-у, не то, чтобы... — хотел сказать он, но спокойный и внимательный взгляд Данте показался до жути проницательным — Ладно. Да.       Пока ни одна посторонняя душа не заглянула за их колонну, Данте нетвердо положил ладони на плечи Ромео и оставил поцелуй, внезапно, на шее, чуть ниже мочки уха. Второго отпустило от тоски моментально, захлестнув волной других смешанных чувств, с виду проявившейся только в оцепенении.       И Данте, не поняв этой реакции, опасливо отступил на шаг.       Некрасиво получается. «Опоздал на встречу, теперь домагается — вот, что про меня думают»       — Еще раз извините за опоздание.       — От этой формулировки во мне сейчас учитель русского языка проснется. — он отошел от странного транса и хихикнул, обвив руками его предплечье — Все в порядке. Сейчас должен прозвенеть второй звонок, пойдемте.       Мягкие стулья в помещении перед залом. Надпись объемным золотыми буквами «Партер. Ряд с 1 по 10» над настенной лампой с торшером.       Чуть погодя зрителей запустили.       Сиденья в зале тянулись одинаковой красной цепью, стены были расписаны золотыми красками, плафон с гипсовыми фигурами людей, лоз винограда, львов...       Чета прошла к своим местам.       Ромео положил голову на плечо Данте, взяв его руку, чем очень смутил. Данте попытался промямлить что-то наподобие неловкого вопроса, но Ромео объяснил сам полушепотом с какой-то неясной печалью:       — Мне не страшно к вам проявляться, потому что со стороны похожу на даму, а перед незнакомыми людьми можно носить любую маску. Я, на самом деле, так скучаю по обыкновенной ласке... Но если вы возражаете...       — Нет-нет! — сказал он громче, чем хотел — Не возражаю, сидите спокойно.       Последний звонок. Свет в зале потух, в момент стихли разговоры. Данте услышал взволнованный вздох под ухом.       Разошелся занавес. Светлой оказалась лишь сцена.       ...       Ромео вскоре поднял голову с чужого плеча, желая получше разглядеть представление. И руку почти не брал, разве что в некоторые мрачные моменты, когда терпеть сил уже нет и чувства срочно нужно куда-то деть, в его случае — сжать чужую ладонь.       Часто наклонялся вперед, сам не замечая, как превращался в сплошное зрение и сплошной слух.       Все это отметил Данте, которому раз в пару десятков минут хотелось совсем немного отвлечься, но не терять нить повествования.       В один антракт оба сказали пару фраз, не выходя из зала, ожидали продолжения.       И даже в конце Ромео не сразу стал, как принято, аплодировать, а сперва смотрел вглубь сцены завороженными глазами с огоньками бликов. Данте порой наблюдал такой восторг с иступлением у маленьких детей.       Пьеса кончилась, на сцене смотреть более не на что, Данте ни одно лицо не было знакомо. Время, пока актеры кланялись и принимали многочисленные букеты, он украдкой любовался восхищением любимого, и его самозабвенная улыбка приносила необычайное удовольствие.       Вскоре они вышли из зала. Данте остановился в коридоре, с трудом привыкая к шуму толпы после организованных речей и музыки, потер виски.       — Как впечатления? — пролепетал державший его под согнутую руку Ромео, нетерпеливо бегая глазами по лицу Данте.       — Описать трудно... А ваши? Говорите все, я послушаю, вам анализ явно дастся легче.       — О-о. — протянул Ромео, почти бессознательно отпустил Данте, гладя в сторону, и начал с приличным сочувствием: — Было бы романтично, если бы не было так трагично... Дорогой мой, позвольте мне чуточку побредить. Мне жаль, жаль Ларису. Я немного с этой пьесой знаком и видел мнения, что она виновата сама, но не стоит забывать, что в те времена дворянке работать было неположено, и удачно выйти замуж – единственный выход. И Сергей еще тот... романтик. — губы дрогнули в презрении — Вся пьеса пропитана его отношением к Ларисе, как к вещи, пусть это и не его слова, слова оскорбительные. Там вообще любви нет, а кто только в ней не клялся. Возможно, песня про вьюн была взята неспроста. На языке цветов он ассоциируется с ветреными ловеласами, любовь которых пылка, но быстротечна... — он отвернулся, задумчиво постучал по пуговице ногтем и вдруг, что-то вспомнив, вскинул розовые кудри — У меня дежавю.       — От чего так?       — Это личное... Напоминает одну историю. Там, конечно, все не так плачевно, но ее подробностей я не знаю... Додумывать не буду, как и рассказывать. Извините. Не волнуйтесь, она имеет ко мне только косвенное отношение и никаких ловеласов я с собою рядом не держу. Только вы у меня и есть. — Ромео шутливо улыбнулся.       — Да я и не думал... Не стоит извиняться. Хорошо. Ам... Вы сегодня тепло одеты?       — Не напоминайте про мой конфуз на нашем первом-м... первой встрече, пожалуйста, ха-ха. Ладно, свидании.       — А-а, нет, я не про это, в смысле..! Думаю нормально, а выражаюсь... Выражаюсь. — смутился Данте, судорожно замахав ладонями.       — Все хорошо, оделся я тепло, непрочь погулять.       — Вы меня с полуслова понимаете. — так приятно! — И... Я вряд-ли опишу, как мне нравится, когда вы говорите об искусстве. Я готов слушать вас вечно.       — Я с такой же мыслью наблюдал за вашим сосредоточенным лицом, когда вы играли на скрипке. — ласково улыбнулся Ромео — Вот, получается, нашли друг друга.       — Точно.       Они быстро забрали верхнюю одежду. Данте, едва не потерявший номерок – поношеное пальто, Ромео – эпатажную розовую шубу.       Данте проскользил взглядом по открытым ключицам Ромео, молча подошел к нему ближе и взял в пальцы планку рубашки, застегивая пуговицы. Ромео сначала немного смутился, нервно и слепо придержал Данте за запястья, но возражать не стал, так и оставив ладони.       — Дуть же будет... — пробормотал Данте. Тут он почувствовал, как между пальцев проскочило что-то маленькое и твердое, не давшее сразу себя распознать. Белая пуговица застучала по полу. Катилась она неприлично долго, словно в затянувшемся кадре плохой комедии. — ...Ой...       Ромео проводил взглядом ускакавшую пуговицу и отчеканил: — Ладно.       — П-простите! — Данте опустил голову и зажмурился, со стыда боясь смотреть в глаза. Руки отдернул. Ромео промолчал. Молчание это казалось таким угрюмым и пугающим, страшнее любого грома.       Вдруг у его уха зазвучал звонкий, чистый смех.       — Вы меня извините... Ха-ха-ха... — Ромео посмотрел на потолок, обмахиваясь руками и прыская от смеха, пока Данте смотрел на него в ступоре — Взяла и оторвалась ни с того ни с сего, и я, как дурак, с этого смеюсь... Хорошо, ха-ха, пришью новую. Будет напоминать об этом вечере. Другого цвета. Специально. Как насчет красной?       — Х-хорошая идея... Вы не злитесь?       — А почему должен?       — Ну... пуговица оторвалась... Ха-ха... — Данте сам не понял, почему вдруг тоже не смог удержаться от смеха.       — Аха-ха! — Ромео стукнул себя по лбу, не понимая, что глупее: эта ситуация или то, что им обоим от нее очень весело. — Моя первая реакция шедеврально абсурдна. Просто «ладно».       — Вы меня этим словом так напугали сначала.       — Не надо пугаться, я не кусаюсь. Обычно. Любя, разве что.       — А если вы меня укусите, мне как отличить, любя это или нет?       — Вас я всегда буду любя.       — Это очень хорошо.       — Очень. — Ромео проглотил смешок, засмущавшись — Какие-то странные у меня шутки... Извините.       — Ромео! Мне нравится ваш юмор. — Данте взял его руку в ладони. — И главное, что нам обоим смешно.       — Ну... Вы правы. — он пожал плечами.       Прогулка не удалась из-за неожиданно начавшегося дождя. В срочном порядке пришлось ретироваться в первое попавшееся кафе. Впрочем, если место не так далеко от центра, можно не сомневаться в хотя бы приемлемом качестве.       «Людей здесь достаточно, неплохой знак, еда окажется вкусная» — заметил Ромео.       Сели они на диванчики за укромный стол друг напротив друга. Место ограждено обитыми тканью высокими перегородками с двух сторон, слева выход из этого закуточка, справа окно, наполовину прикрытое шторами.       Данте был рад найти такое удобное место, ведь ничего не раздражало так, как случайно глазевшие на Ромео джентльмены, вероятно, принявшие за женщину.       Но и здесь попадались любопытные личности, мимо проходящие, отводившие липкие взгляды после того, как они замечали выросшего из-за перегородки между столиками Данте.       Да и, быть может, на том же уровне нервировали еще въевшиеся в память, как жирное пятно, гнилые полушутки известного коллеги с баклажанного цвета жидкими волосами.       Но в диалоге с Ромео такие мелочи быстро забывались.       Посоветовавшись, заказали чайничек и порцию салата на двоих. Позже десерт и кофе для Ромео, устало позевывающего.       В креманке лежали три мелких шарика разнородного мороженого, щедро политые топленым шоколадом. Ромео тыкал их длинной ложечкой, не спеша есть, и этой ложечкой размахивая, рассказывал очередной случай на работе.       — Извините, что даже сейчас вспоминаю свой профессиональный долг, но мне нужно поделиться.       — Пожалуйста.       — У меня в классе некоторые участвуют в соревнованиях... — он устало потер переносицу — Вчера возникла такая ситуация: девочка не могла найти справку. А без нее участвовать нельзя. Я отдал ей одну огромную папку со словами о том, что все заявления и справки храню там. Она дома посмотрела, говорит «ничего нет» и вернула мне. Я всю голову сломал, не спал полночи, думал, ну куда она могла деться? Сегодня прихожу на работу, перерыл весь стол, наконец решил заглянуть в ту папку, и угадайте что? Правильно! Ее справка. Ну вот как, как так можно? Я этого не понимаю, хоть убейте... Человек смотрел, человек искал... Человеку во-сем-над-цать лет, — Ромео рассек кистью воздух и помотал головой — он справку не может найти!!! А я, наивный... — и откинулся назад, со шлепком уронив ладонь на лоб.       — Бедный, вам стоило выспаться перед нашим походом, а тут такое... Знал бы, не потащил бы есть... — Данте виновато поводил пальцем по дереву столика, поймав себя на мысли, что и сам на месте ученицы справку не нашел бы, зная свою внимательность.       — Все нормально! — его возлюбленный моментально переключился и сел ровно. — И вообще, если бы я не поел, я бы сильнее взвился.       — Понятно... — он взял в руки чайник и механически подлил чая и обоим, не глядя в чашки. Ромео, оторвавшись от мороженого, посмотрел в свою, и совершенно ровным тоном выдал:       — Это был кофе.       Данте не сразу понял, а когда до него дошло, поставил локти на стол и закрыл лицо руками.       — Что ж за день сегодня такой... Я не заметил, виноват, простите.       — Данте, прекратите себя ругать. А то я правда вас укушу. Посмотрите на меня. — Данте послушно поднял глаза, Ромео демонстративно поднес к губам получившуюся бурду и без колебаний сделал пару глотков. — Ничего такого ведь. Чай с кофе... Чайофе. Ха-ха.       — Или кой. — несмело хмыкнул Данте.       — Или чафе. Короче говоря, не переживайте, мы же не роботы.       Обстановку получилось разрядить. Ромео справился с подтаявшим мороженым и переместился на диванчик к Данте, приобняв его и опять облюбовав плечо.       Эта прогулка стала глотком свежего воздуха. А еще немного утолила тактильный голод Ромео.       Сейчас оба собирались спокойно посидеть минут пять, потребовать счет и заказывать такси до дома. Дома Ромео, Данте считал, что до своего дойдет от его подъезда.       Сидели они молча, но не в неловком, как ранее, молчании, а в какой-то сонной тишине, и где-то на краю слышимости играла джазовая музыка кафе. Ромео почти засыпал.       Данте все это очень отдаленно напомнило поздние укладывания в детстве с ночником и сказками, когда Натали, замечательная женщина, была жива. Потом на ночь журчал только телевизор, как сейчас – музыка...       Город после дождя отливал в темноте обсидиановым блеском. Между зданий лег ватный туман.       Ромео посмотрел на Данте, сонный, со слегка отекшими губами и слипшимися ресницами.       Данте пробирала щемящая нежность к этому аккуратному, но сильному существу. Списки, записки, болтовня и беготня, гримерки с любительским гримом, пошлые шутки про Маяковского и розы, банальные прозы, калейдоскоп ужасов, пахнущий дешевым одеколоном и гормонами, — одним словом, школу — Ромео переносил стойко и в колличествах гораздо больших, чем пассивный Данте.       Возникало желание оказаться с ним дома наедине, у мятой постели, поцеловать в лоб и завалиться спать на свежие прохладные простыни.       Вспоминался домашний его образ, болезненные синячки под глазами, и даже они были в веснушках. Кстати, в данный момент, если очень присмотреться, намек на них был у висков, шеи и век. Немного обидно, что Ромео выискивал и ликвидировал малейшее рыжее пятнышко.       Ох, им обоим хотелось спать, и Данте, судя по всему, уже бредил.       — Едем домой.