Идиома

      По приходе домой, Ромео безжалостно разобрал букет. Ему хотелось заставить эти розы жить еще долго. Подготовил все для работы. Выдохнул, переживая.       Будет очень нехорошо, если черенкование не удастся, и он просто так изведет настолько милый подарок. Нервно оперся руками на кухонный стол, на котором и проводил все манипуляции.       Почему так волнующе?       Протер место будущего среза спиртом. Работал без перчаток. Казалось, так он будет точнее чувствовать, что делает, да и прикосновения к нежным цветам были необъяснимо приятны.       Держа в руке первую розу, приложил лезвия ножниц к стеблю, и все никак не мог решиться сделать надрез. Рука дрожала. Ведь жалко… Но это лучше, чем наблюдать, как они чахнут с каждым днем. Тем более, ему, ассоциировавшему их с чувствами, становилось от вида умирающих цветов жутко. И недавняя ссора вспоминалась, — «Что со мной не так…» — пусть и радовало спокойное примирение. Как Данте удается так легко принимать его метания из стороны в сторону? Не железное же у него терпение, нужно что-то с собой делать.       Ладно.       Вздохнул. Зажмурился.       Звук смыкающихся лезвий.       После первого шага работа пошла легче.       Щелкал ножницами около минуты, несколько роз оставил в подкормке, а несколько в нее же обмакнул и высадил в баночки с грунтом. В вазе остались стоять три самые пышные.       Эта и кропотливая, и грубая работа отняла остатки сил, оставила пару уколов, но он нисколько не жалел. Теперь он надеялся увидеть у себя в квартире маленькие символы любви, очаровательные и окрепшие. Проскочила мысль, что это несколько странно. Впрочем, какая разница? Символизм процесса радовал его гораздо больше, чем волновала неоднозначность.       Вечерняя рутина, душ… Обыкновенные ритуалы ухода за собой теперь тяготили невыносимо. Запланированный на завтрашнее утро поход ко врачу.       И сон. В кои-то веки!       Снилась кислотная дребедень. Среди каши знакомых лиц иногда всплывал образ Данте, но такой обидно искаженный до абсурда, что о трогательном волнении на утро и речи не шло.       Потянув за собой призрачные ленты, в которых до онемения запуталась рука, Ромео скатился с постели прямо в белый кипящий котел.       Проморгавшись, понял, что сидит на ковре, а рука затекла, и на ней оставила отпечатки от швов пижама. Какой-то бред. Потер горящий лоб, размял запястье. Как по будильнику, он проснулся в шесть утра, за два с половиной часа до начала занятий.       Хотел по привычке собраться, но, умывшись, вспомнил, что уже сообщил о своем образовывающемся больничном. Если вчера он думал, что все не так плохо, то сейчас горло противно раздирало, конечности были ватные, голова болела. Проклятье, он будто бы и не просыпался. Мир вокруг ощущался нереальным.       Налил себе травяной бурды, на вид — ведьмовское зелье, обладающей, как писал производитель, чуть ли не волшебными эффектами. Ей он запил таблетки. На время заглушить боль в горле эта смесь помогла. На время.       Какая нудятина. Ромео ненавидел болеть. Лег на диван, накрылся пледом, открыл книгу. Спустя минут десять буквы стали двоиться в глазах. В голове отложилось только название главы — «Слеза за каплю воды».       — Да что ж это такое… — если б в соседней комнате не сопела сестра, взвыл бы.       Завел себе будильник, чтобы успеть ко врачу, и попытался лечь спать. Позже слышал, во сне или бреду, как по квартире ходила Хелен, собираясь в школу, или собравшись давно, а гремел дверями и скрипел половицами призрак.       Он понятия не имел, спал или нет. Но кое-как провалившись в таком состоянии до восьми, встал после истеричной трели будильника. Через силу оделся. Не помнил, ни как спустился, ни сам поход.       Обнаружил себя на лестничной клетке с рецептом в руках. Поход в аптеку решил отложить, дома были какие-то остатки противовоспалительных.       Ромео было обидно, что в таком состоянии он не может буквально ничего, все внутри безумно зудело от безысходности. Как ему известно по живому примеру, каждый день видевшемуся, сон — лучшее лекарство. Тогда и не придется испытывать вины из-за своей бесполезности.       К вечеру немного полегчало.       Сестру он без зазрений совести отпустил к подруге на ночевку, лучше так, чем слушать вечный кашель и «я умираю», драматичнее, чем у любого актера. Ромео сам понимал, что теперь жалуется на жизнь даже стенке в комнате:       «Курить хочу ужасно, но я такими темпами выкашляю легкие. И точно умру... Нет, надо сначала дождаться тетрадей от Зонта, проверить, выставить оценки, а потом уже умирать»       Утешала мысль, что только в первые дни ему так тяжело, а пойдет на поправку он, может, и быстро. А там привычная суета, друзья, коллеги, любимый… Надо будет ему написать.       Какая-то возня в подъезде. Звонок.       Эм?       Ромео доплелся до прихожей, прислушался, открыл дверь и увидел перед собой Феликса.       — Привет. — отрешенно сказал Феликс, глядя в сторону и не спеша заходить.       — Привет..? — Ромео заметил, что братова куртка выглядит как-то странно.       Прежде, чем он успел сказать что-то, из полурасстегнутого воротника показались два маленьких черных уха и пара желтых глаз. Ромео хрипло вскрикнул и отскочил. Котенок испугался не меньше и залез обратно под куртку, но Феликс расстегнул молнию и взял комочек черной шерсти, легко помещавшийся на его аккуратной ладони.       — Феликс… Какого хрена? — к Ромео вернулся дар речи.       — Только не ругайся.       — Тебе что, двенадцать?.. Я не ругаюсь… Я просто, кхе-кхе, немного в шоке. — он нервно почесал щеку. Поколебавшись, протянул коту руку — Привет? — кот, фырча, обнюхал ее. Ромео опасливо погладил его за ухом.       — Я зайду?       — С котом?       — Конечно. Ты думаешь, я просто так его к тебе притащил? Посмотри на свои пальцы. — Ромео, не успевший до конца осознать происходящее, не понял. Оглядел руки и чуть не вскрикнул вновь. Подушечки пальцев были серые от грязи. Всхлипнул.       — Почему у меня дома-а…       — У меня горячую отключили.       Ситуация безвыходная. То ли из доброты, то ли из вежливости, ведь прогонять его было бы хамством, Ромео молча отошел, освобождая дверной проем. Феликс невозмутимо вручил ворчащему Ромео кота и стал снимать верхнюю одежду с обувью.       — Я же не брежу, у тебя не было кота?       — Не было.       — Вопросов все больше…       Котенок спокойно сидел на руках, тихонько мурлыкая, вот только Ромео это не радовало, он все никак не мог отделаться от мысли о том, сколько пыли сейчас вдыхает. Держал осторожно и еле касаясь кончиками пальцев, чтобы под ногти не забивалась грязь.       — Пчхи! А… а вдруг у него блохи?       — Не знаю, но наивно думать, что у уличного кота их однозначно нет.       — Мэ-эхэ-хэ… Забери его-о, мне противно.       — Сам ты противный. — беззлобно буркнул Феликс и, взяв у Ромео котенка, направился с ним в ванную. Ромео в свою очередь вымыл руки с мылом на кухне три раза и заглянул к нему.       — А вдруг он болен?       — Слушай, если бы он болел чем-то серьезным, то давно б сдох. — Феликс держал в одной руке кота, пока другой открыл кран, подбирая температуру — Ты задумывался, почему зимой не видишь вот таких маленьких котят? Не все же кошки весной рожают. Было бы лучше, если б он умер?       — Нет, что ты, нет! — он замотал головой, махая ладонями — Кхм! Я люблю животных. Но только если они… чистые.       Феликс только вздохнул и подставил кота под струю теплой воды. Тот явно был не слишком доволен таким раскладом, тоненько мяукал и перебирал лапами по воздуху.       — …У-у, ты что, мой гель для душа используешь.? — Ромео не знал, зачем наблюдает за этим зрелищем. Хотелось спросить Феликса, например, куда он это чудо потом денет. И сполоснет ли после него ванную. Но то ли смелости не хватало, то ли больной организм отрицал эту бредовую ситуацию, поэтому гудящая голова напрочь отказывалась придавать мыслям словесную форму.       — В твоем добре хрен разберешься.       — Кха… Я вот не знаю, как тебя назвать: жестоким или через чур сердобольным.       — Перестань… Блох твоих не вижу, кстати.       — Если не видишь, это еще не значит, что их нет. И почему моих?       — Потому что ты такой нервный, что создается впечатление, будто тебя кто-то грызет. — нашел Феликс оправдание своей оговорке.       — Никто меня не грызет! Да и ты в последнее время, прямо скажем, не сахар. Нам стоило погово…       — Дай полотенце.       — Эм… Сейчас. — Ромео принес с кухни небольшое серенькое полотенце, с мыслью о том, что вряд-ли теперь будет использовать его для посуды. Феликс завернул вопящее от вопиющего чудышко. Сел на край ванной, вытирая возмущающийся ком шерсти.       — Не шипи на меня. — Феликс поднял его на уровень чуть ниже своих глаз.       Ромео только и успевал удивляться тому, как Феликс, ничего вокруг не замечая, абсолютно спокойно и нагло сидел у него в квартире и вытирал откуда-то взявшегося кота, который с мокрой шерстью был похож на крысу, еще и общался с ним, будто животные понимают. Подсел рядом.       — Ты… оставишь его у себя?       — Не знаю.       — Почему так?       — Вряд-ли я смогу в должной мере заботиться о живом существе. У меня и фикус бы умер, наверное, если бы я его не отдал тебе. Не то, чтобы я о нем забывал, но беспокоило, что могу.       — Беспокоило? По тебе не… — обычно-печальный вид Феликса и его осторожные руки заставили Ромео себя одернуть — Ладно. Ну, цветы не напоминают о себе мяуканьем. А за фикус спасибо, у меня уже полгода садоводство хобби, как помнишь.       — Да. Мило.       Через минуту Феликс встал, осторожно опустив котенка на пол, и пошел на кухню греть маленькое блюдце с молоком. Ромео даже подняться с краешка ванной было трудно.       — Эу… Я полежу пойду, ты с котом сам разбирайся. Извини. Сил нет. И смотри мне, чтобы это нечто не бедокурило. Кхе… Кошмар, почему я не ценил времени, когда был здоров! Я сейчас лягу и не встану. Все! — вышел из ванной и уставился на Феликса, от которого не получил ответа.       Тот даже не поднял головы. Сидел на полу рядом с батареей и почесывал черную пушистую спинку.       Ромео почувствовал себя гостем в собственной квартире.       — Кота покормил. Я теперь тоже есть хочу. Горячего чего-нибудь… А сил нет! Эх. Как я готовить-то буду? Слушай, ты бы хоть блюдце поближе к стене поставил, кхе, так и споткнуться легко. Мать Тереза. — тут до него самого дошло, что в плохом самочувствии дотошность достигает апогея, и яд в речи брызжет из всех щелей.       — У меня сейчас уши в трубочку свернуться.       — Все же ты жестокий. — буркнул Ромео, уходя.       Бухнулся на кровать. Опять.       Завернулся в одеяло, стараясь уснуть через шум в ушах от болезненной мигрени.       Голова пустая, хоть стучи и слушай эхо. Уже стало все равно, что там может запачкать или поцарапать животное. На шорохи на кухне тоже параллельно.       Сухое горло, мутная темнота в глазах… Мяу.       Что?       Мяу.       Ромео с неимоверным усилием разлепил веки.       Мяу.       — Да где..? — он сонно огляделся и не увидел выбивающегося из кремового интерьера черного пятна. Деревянно перевернулся на другой бок и свесился с кровати. Получил лапой по носу. — Ай! — больно не было, скорее неожиданно. Когти котенок не выпускал. — Что ты хочешь? — Ромео упустил момент, когда эта фраза вырвалась. Как-будто он мог услышать ответ. Кот продолжал бессмысленно орать. — Ладно… — «Может, он голоден?»       Пришлось вставать. Сначала обессиленно опустить ноги на холодный ковер, потом, опираясь о спинку постели, с трудом подняться, влезть в розовые тапочки и последовать за шаром на коротких лапах.       В коридоре Ромео показалось, что он почувствовал запах… еды. Вареная курица. «Мда, стоило все-таки поесть, у меня уже галлюцинации».       Нет, не галлюцинации.       На выключенной плите стояла кастрюлька с супом. На столе две тарелки, две ложки.       Феликс сложил руки перед собой, и, положив на них голову, безмятежно спал. Было странно наблюдать, как среди этой бытовой картины, где только что кипела жизнь, ровно тек его сон.       Ромео, умиляясь, осторожно погладил брата по голове. Так заботливо… Только он заикнулся о том, что хочет есть. И вот, пожалуйста. Сказать, что его это глубоко тронуло и заставило чувствовать стыд за свои слова — ничего не сказать.       Нравится же кому-то возиться с привередой; наверное, это и объединяет его любимых людей.       Ромео подумал несколько секунд, поднял на руки бесновавшегося котенка и усадил на колени к Феликсу. Кот успокоился моментально, свернувшись калачиком. Значит, дело не в голоде. Точно, ведь этот пушистый шарик слишком маленький, чтобы запрыгнуть самостоятельно. На лицо невольно наползала улыбка.       Ромео помыл руки и сел за стол. Еда не успела остыть. Ел осторожно, почти не касаясь ложкой краев, чтобы лишний раз не шуметь. Все то время, поглощая суп, он смотрел то на Феликса, то на свой телефон, лежавший на столе еще с момента сборов в поликлинику. Точнее, уже рассматривал открытый чат с Данте.       Написать.       Звучит просто. Очень. И очень хочется. Но так сложно решиться. Интересно, сколько он уже так сидит, иногда подъедая остывший суп? Вероятно, достаточно, чтобы увидеть пронзительное «печатает…», и выронить ложку.       Ромео дрожащей рукой нажал на выход из приложения. «Мало ли, еще подумает, что я, как маньяк, сидел и ждал его сообщения… Хотя, он так не подумает, но все равно. Что со мной такое. Соберись, ты же не девочка-подросток!»

«как Вы?»

***

      Многое было рассказано.       Поначалу Ромео с трудом преодолевал себя, но сообщение за сообщением переписка стала живее. Как и со своими друзьями, он рассказывал все. Так здорово расслабиться, поболтать ни о чем и обо всем одновременно.       Наверное, в их быстром развитии отношений виновата долгая и сильная симпатия, которая сейчас показывала себя во всей красе. Это несколько пугает, но… так прекрасно.       В самом разгаре переписки проснулся от укуса за бок Феликс. Не волчьего, кошачьего. И если бы Ромео, как он сам потом заметил, скинул бы с себя животное, Феликс потрепал его за ухом и оставил играться со свободным краем кофты.       — Чего такой довольный?       — Угадай, кто мне написал.       — Ясно. Аж здоровее выглядишь. Порозовел.       — Спасибо?       — Есть такая французская пословица, — сказал Феликс после минуты созерцания счастливой улыбки на лице брата — Amour, toux, fumée et argent ne se peuvent cacher longtemps: Любви, кашля, огня и денег долго от людей не утаишь. Знаю, что тебе нравятся такие штуки.       — Ха-ха, правдиво. Особенно для меня, болеющего.       — И тошнотворно влюбленного. Как герой какой-нибудь электронной книжонки. — скривился Феликс.       — Зная, что тебя временами подташнивает от позитивных чувств… Хех, могу я считать это комплиментом?       — Иди н…       — Не ругайся! Тут же дет… Ой. Вот она, профдеформация.       — Ладно, одно дите все же с нами. — он кивнул на кота. Ромео хихикнул и опять утонул в экране мобильного.

***

      Прошло два дня с того момента, как Феликс обрел нового друга. Да, видимо, именно друга, ведь Ромео видел, как заботливо тот относился к коту.       А для самого Ромео время летело незаметно и одновременно тянулось на фоне температуры и недостатка сил. Его развлечением стало смотреть в окно за с каждым часом ухудшающейся погодой.       Он случайно провел параллели между серевшими деревьями, пасмурным небом, ватными облаками и своим состоянием.       Иногда солнце все-таки снисходительно заглядывало в его душную спальню. Тогда частицами возвращалось к нему не то чтобы хорошее, но приемлемое настроение, когда не хотелось проклинать все вокруг. Пусть осень и казалась ему красивой золотой порой, но «Я люблю это время года» легко сказать только, если ты не валяешься живым трупом в кровати.       Отгул был взят на неделю, не больше.       Болели глаза от света с улицы. Мигрень вбивала в виски раскаленные гвозди и сдавливала череп. Ромео все еще хотелось помереть прямо в своей кровати. Не представлялось, как можно вылечиться за это время.       Он взял с расплывающегося стола горячую кружку чая и запил сухой кашель.       Звонок в дверь.       Он подскочил и поплелся в коридор впустить в квартиру сестру.       Странно, их что, сегодня пораньше отпустили? Не задумываясь, открывает.       — Эм... Добрый день. — встретил замявшейся Данте.       Ромео чуть не захлопнул дверь у него перед носом. Не потому что не был рад видеть, первой мыслью было броситься на шею и расцеловать в щеки.       Но он вспомнил, как выглядит. Красное лицо без капли привычного тонального, отекшие губы, гнездо на голове. Веснушки эти, будь они прокляты. И длинный плотный плед поверх карминовой пижамы. Так страшно, так стыдно. В животе стянулся узел. Сейчас, вот сейчас Данте запомниться такая ужасная картина и развидеть ее не получится.       Что хуже, простоять так еще секунду или захлопнуть дверь?       Хочется либо исчезнуть, либо разрыдаться. Второе более вероятно.       Он почувствовал, как его виска касаются теплые губы и икнул.       — Здравствуйте...       — Простите, что даже не предупредил, — Данте вручил ему два небольших пакета. Беленький подарочный и обычный пластиковый. Ромео отрывисто повернулся, машинально поставил их на невысокий шкаф у порога — я буквально на минуту, мне стоит вам кое-что отдать... И в магазин вот зашел...       Ромео отчаянно пытался взять себя в руки.       — И-и вы меня простите...       — За что? — Данте глупо похлопал глазами.       — Вот за... Вот... вот это вот все... — он посмотрел себе под ноги и поднял голову, поймав лишь непонимающее выражение лица — Ну... — подождал еще немного — Я-я про вид. — поняв, наконец, что так зациклен на нем только он, пояснил Ромео.       — Я не биолог, но, вроде, человеческий. — нелепо хмыкнул Данте — Ужасная шутка... — и робко сплел пальцы своей руки с горячечно-горячей лапкой Ромео. Посмотрел в глаза с тоской, противореча своим следующим словам — Не буду больше вас беспокоить, наверное... Увидимся. Выздоравливайте поскорее.       — Вха-ха, человеческий... Данте, свет мой! — Ромео пришел в себя и расставил руки для объятий — ...Ан-нет-нет-нет, заражу в... — «свет его» втянул в кольцо неуклюжих рук. — Ох... — обессиленный простудой и сраженный появлением Данте, Ромео не стал противиться и обнял в ответ. Без каблук он стал ощущать их небольшую разницу в росте, и это его не расстроило, когда при других он часто думал о том, что сто семьдесят два – не самый лучший рост для молодого парня. Приятно было просто уткнуться в плечо.       Он посмотрел на пакет около подарочного и, спустя долгие объятия, заглянул в него мельком.       — Тетради... Кха-ха, теперь ясно, от кого вы знаете номер моей квартиры.       — А. Эм. Да... Мне нужно было сказать, а то это выглядит странно, извините, пожалуйста. Извините...       — Кхм! Что вы! Все хорошо. Правда-правда.       — Ух... Хорошо. Отлично.       — Угу-м. Хорошо.       — Так... Теперь уже точно не хочу вас дергать. До свидания?       — До свидания. — грустно улыбнулся Ромео. Тянуло поцеловать на прощание, только вот делать это, болея, – явно плохая идея. Поэтому Ромео послал ему воздушный поцелуй, все такой же несмелый, как в первый раз тогда, в его кабинете, дрожащими губами и от трясущейся руки.       Лишь бы поскорее выздороветь.