Art is either revolution or plagiarism

      — Джисон, боже, Джисон!       — Что-то взорвалось? Почему ты такой взволнованный? — пробормотал Джисон с другого конца трубки.       — Мы поцеловались! — почти провизжал Хенджин, — ладно, ладно, не совсем… он меня поцеловал. Да, но!..       — Он тебя поцеловал?! — отреагировал Джисон, — когда? И где он сейчас?       — Буквально минуту назад… он к сестре уехал, помогать…       — То есть, он тебя поцеловал и убежал, а ты мне звонишь, а не за ним бежишь? Ужас! И кто из нас после этого романтик, Хенджин? — возмутился Джисон.       — Что я его, преследовать что ли буду? Я хочу, чтоб у него было время на отдышаться, — смущенно пробормотал тот.       Повисла пауза, после чего Джисон вздохнул:       — Ты просто боишься того, что теперь между вами будет?       — Да! — почти проскулил Хенджин, — мы так хорошо поговорили, пообнимались, он меня так понимает, мы друг за друга буквально договаривали то, что чувствуем!..       — Романтично. Эмоционально. Красиво. Как ты любишь, короче, — сказал Джисон, — ладно, тебе прямо сейчас вылиться надо или можем лично встретиться? Разговор-то не телефонный, прямо скажем.       — Могу потерпеть, — пробормотал Хенджин почти виновато, — извини, что так тебя выдернул…       — Слушай, у тебя впервые поцелуй года за… ты вообще с Юки хоть раз целовался?       — За кого ты меня принимаешь? — возмутился Хенджин.       — Короче, несложно мне. Я тебя таким, как с Феликсом, никогда еще не видел, — усмехнулся он, — так что я, считай, просто за друга радуюсь.       — Хорошо, — пробормотал Хенджин, кладя трубку и сразу же подбежав к окну, в надежде увидеть оттуда Феликса, но, разумеется, он уже убежал, — а может, все же стоило за ним побежать?.. — спросил он тихо сам себя.       Ладно, действительно не стоило. Феликсу нужно время подумать, а Хенджину нужно время… прийти в себя, черт возьми. Но теперь нужно было дождаться Джисона, а за это время Хенджин успеет протоптать углубление в полу своими топтаниями туда-сюда в попытке успокоиться.       — Господи, — пробормотал он, смотря на картину с ракушкой, — сохни побыстрее… я тобой признаваться планировал, а тут все как-то не так пошло…       Джисон примчался быстро, явно желая пообсуждать с Хенджином Феликса и поддержать друга. Он даже оставил в волосах заколки, с которыми он ходил по дому.       — Я мчался как мог, — сказал он, выдохнув и плюхнувшись на диван, — на чем мы остановились?       — Я буквально вот слушаю его, — как будто и не прерывая диалог, продолжил Хенджин, — и он у меня как с языка снимает!       — И кошмары, где ты пытаешься его убить, ему тоже снились?       — Да я не об этом! — сердито буркнул Хенджин, — сны я с ними не обсуждал.       — Ну вот, вот! Самое важное не обсудил! — возмутился Джисон.       — Да я не хотел момент портить!       — Так потом испортишь! Хуже, когда это позже всплывает, чем когда ты сразу все рассказываешь!       — Ты так говоришь, будто мы с ним жениться собрались, — простонал Хенджин, садясь рядом с ним, — мы, по сути, даже в любви друг другу не признавались, просто обсудили, как мы друг другу открываем окна в другие миры, и…       — Так это ж равноценно, Хенджин, — всплеснул руками Джисон, — это ж как в картине, если уж на то пошло… вот череп или глобус в картинах жанра Ванитас, он же тоже не сам по себе череп или глобус, он время олицетворяет, скоротечность… вот и тут вы вроде об одном говорите, а имеете в виду то, что любите друг друга… господи, да что я тебе тут объясняю? Он тебя поцеловал!       — Да, — пробормотал Хенджин, — наверное, ты прав…       — Доверься мне, как автору песен, — похлопал его по плечу Джисон, — я работаю со словами. Искусство, как ты помнишь, особый язык, который использует уже имеющиеся элементы из других языков и создает из них новый.       — Доверяюсь, — кивнул Хенджин, — ну вот признаемся мы друг другу в любви… уже признались, и дальше что?       — Все то же самое, только тактильнее и искреннее, — радостно ответил Джисон, — слушай, Хенджин, ты ж уже даже был в отношениях, почему ты ведешь себя так, будто этого никогда раньше не делал?       — Потому что Феликс — это другое, — пробормотал Хенджин, — я никого еще так сильно не чувствовал. Я даже не знаю, любовь ли это, потому что я ничего такого раньше не ощущал… как будто это даже сильнее, чем любовь, понимаешь?       — А Юки? С ней как было?       — Как, как… — проворчал Хенджин, — она была воодушевлена мною, художником и творцом. Мне льстили ее слова, похвалы бесконечные… она мне каждую каракулю была готова восхвалять. Мне неприятно это говорить, но я, кажется, любил ее только потому, что она любила меня.       — Ну, в тонкостях твоих отношений с Юки мы уже разбирались. То есть, раньше тебе нужен был восхищающийся слушатель, а с Феликсом?..       — Да я сам готов его слушать, не перебивая! И он не просто меня слушает, он меня понимает, он мне отвечает и сам порою за меня договаривает…       — Это называется химия, Хенджин, — усмехнулся Джисон, — так в чем тогда проблема?       — А вдруг я его разочарую тем, что мне сны снятся такие? Может, ему покажется, что я его как-то подсознательно не так воспринимаю…       — Ты накручиваешь. Если б Минхо при каждом моем странном сне о нем что-то обо мне думал, то мы б до того, чтоб съехаться, никогда б не дожили, — сказал Джисон.       — И то верно, — вздохнул Хенджин, — но… мне сейчас самому попробовать напроситься на встречу или подождать, пока он сам будет готов?       — Хенджин, если б я поцеловал парня и потом вообще не получал от него ни сообщения, ни звонка, я б так переживать начал, что залез б в угол и не вылезал оттуда никогда. Не заставляй его переживать, напиши хотя б что-то вроде «я б хотел с тобой встретиться, когда ты будешь готов», только не так.       — А меня переживать типа никто не заставляет? — проворчал Хенджин, но без желания возразить, скорее просто жалуясь.       — Нет, ты и сам с этим прекрасно справляешься, — парировал Джисон, — давай, пиши.       Однако, когда Хенджин поднял телефон, он увидел сообщения от Оливии: O.leev: «Хэй, это Феликса так картина воодушевила?» «Он какой-то очень дерганый сегодня»       Хенджин смущенно хихикнул, отводя взгляд и быстро отписавшись, что Феликса действительно вдохновила картина, правда, он не подозревал, что так сильно, и перешел к чату с Феликсом.       — Черт, как бы это описать…       Он написал черновик сообщения:

JiniRet:

«Если тебе удобно поговорить, то можем встретиться сегодня вечером или завтра?»

      Джисон посмотрел на сообщение, потом прищурился и кивнул:       — Сойдет, — буркнул он, — отправляй.       Хенджин вздохнул и отправил сообщение.       — Все, теперь я буду нервничать еще сильнее, — пробормотал он, ложась на диван, — я ему даже картину нарисовал, сейчас покажу…       Но внимание Джисона уже привлекло другое полотно:       — Ты закончил это?!       — Да, — пробормотал Хенджин, посмотрев на «Солнечного мальчика», — извини, я пока не хотел говорить никому, кроме Феликса, на случай если он захочет что-то поменять.       Джисон завороженно посмотрел на картину, рассматривая ее:       — Невероятно. Он… он как стеклянный! Как тебе удалось?..       — С трудом, — вздохнул Хенджин, — ладно, на самом деле мне тоже нравится… хотя, конечно… — договорить он не успел, потому что Джисон закрыл ему рот ладонью:       — Молчи, это великолепно.       Хенджин сдался и лишь закатил глаза, смотря на «Солнечного мальчика». Ладно, на самом деле ему тоже нравилась эта картина. В основном потому, что он видел на картине именно Феликса. Не кого-то, написанного с Феликса, не Феликса из снов, не кого-то другого… это был именно Феликс. Такой, какой он есть, и оттого еще более прекрасный.       — Хенджин, это прекрасно, — сказал Джисон, убирая ладонь, — ради бога, я не знаю, что такое революция в твоем понимании, но что бы оно ни значило, это она и есть.       — Революция… я с ней наконец-то разобрался, — похвастался Хенджин.       — Да? И что, теперь это не так интересно, когда все понятно и закончено?       — Есть такое дело, — признался он, — но не совсем. Я думаю, я все еще не до конца понимаю, что такое искусство.       — А кто понимает? Никто не понимает. У каждого свое определение, и каждый считает, что его объяснение самое правильное, — пожал плечами Джисон, — мы такие странные, верно? А искусство еще странней.       — Есть такое…       Снова повисла пауза, после чего Хенджин неловко спросил:       — Если б тебе Минхо рассказал что-то такое… как бы ты отреагировал?       — Ты про сны? — спросил Джисон, нахмурившись, — ну… смотря на каком моменте наших отношений. Если б в самом начале, то я б начал загоняться насчет себя, мол, вдруг я как-то эмоционально на него давлю или что-то в этом роде? Но если б это произошло сейчас, я б просто обнял его и успокаивал бы. Ему редко кошмары снятся, но когда снятся, его прямо трясет всю оставшуюся ночь, так что…       — …Понятно, — вздохнул Хенджин, — ладно, ты не Феликс, а я не Минхо… нужно индивидуально все решать.       — Тут ты прав. Везде землю не проверишь, а от падений в любом случае никто не застрахован. Но вообще… когда ты говоришь о Феликсе, у тебя глаза горят так, что за это можно любую твою причуду простить… да и в целом, я думаю, что двух с половиной месяцев более чем достаточно, чтоб понять — человек ты хороший. А хорошему человеку тоже фигня всякая сниться может.       — Ты предвзят, потому что мы друзья… — пробормотал Хенджин.       — Ты тоже предвзят. Постоянно считаешь себя сумасшедшим, в то время как создал вокруг себя пузырь из таких же творческих людей, и в этом самом пузыре создал себе еще один пузырь, поменьше…       — Ты прямо поэт, Джисон, — поддразнил его Хенджин.       Джисон рассмеялся, толкнув его в плечо:       — Эй, кто тебе рассказал?       — Я просто очень умный.

***

      Хенджин стоял у картины с ракушкой. В этот раз он, как будто зная, использовал один из самых быстросохнущих растворителей, и холст уже почти высох. Лишь в местах с самыми свежими мазками все еще можно было испачкаться.       Феликс так и не ответил, но Хенджин не мог просто сидеть и ничего не делать. Он пошел к шкафу, одеваться.       — Я глупец, врываюсь в его личное пространство и не даю ему время побыть одному, — пробормотал он себе под нос, делая последнюю жалкую попытку себя отговорить, — но я уже больше не могу…       Ему хотелось уже закончить все это. Рассказать Феликсу все остальное, и просто больше не мучать себя неведением. На губах все еще было легкое ощущение от поцелуя, и вспоминая его, Хенджин невольно расплывался в улыбке.       — Боже, Феликс, что ж ты со мной творишь? — пробормотал он, упаковывая холст, — я ж глупостей наделаю… с другой стороны, чего мне бояться? Кого попало не целуют… и я хочу еще.       Он сделал парочку танцевальных движений по пути к зеркалу, просто не зная, куда девать всю эту энергию, и посмотрел на себя.       Изнутри его распирало от слияния новых, невиданных им ранее чувств. Как слияние нескольких оттенков, создающее что-то новое и прекрасное… да, Хенджину, даже не будучи сильно красноречивым, удалось описать это чувство; как любовь, но только сильнее, как язык, понятный только ему и Феликсу, как… как свой особый вид искусства.       — Ха, любовь — это тоже своего рода искусство… — пробормотал он себе под нос, улыбнувшись, — о да, определенно. Мне это нравится.       Он поправил прическу и отправился к цветочному магазину; в пальто, длинном шарфе и со свертком с картиной в руках. Пока обычно парни дарят цветы, он подарит картину…       Почему-то его настроение, тревожное, но радостное, практически заставляло его танцевать.       — Я сейчас снова его увижу, — промурлыкал он себе под нос, направляясь к метро, — и возможно, мы даже еще раз поцелуемся…       Он не знал, что будет дальше. Но почему-то он верил, что все будет хорошо.