Art is either revolution or plagiarism

      Эти нежные, хотя и темные глаза, проведенные кончиком кисти с тушью, которые смотрят куда-то вверх, распускаясь веером длинных ресниц, с одной стороны, как у невинного ребенка, а с другой стороны умные и понимающие.       Хенджин осторожно повел кончик кисти дальше, делая взгляд более четким. Он так и не определился, на что направлен этот взгляд, но ориентировался куда-то немного выше уровня глаз Феликса.       А в каждом глазу —как будто целая вселенная. Хенджин даже не заметил, как завис, наблюдая за тем, как нарисованный взгляд прикован к нему. Кажется, в этот момент он даже забыл, как дышать.       Он точно знал, что таких глаз он раньше не рисовал. Вообще, по стилистике «Солнечный мальчик» не сильно отличался от остальных его картин, но все же в нем было нечто совершенно новое, и Хенджин точно знал, что ничего такого он даже не видел. Ни разу он еще не видел, чтоб кожа на картине получалась одновременно стеклянной и мягкой, никогда не замечал, чтоб нарисованные губы шептали ему что-то неразборчивое…       Наверное, именно это Бомгю и имел в виду, раз за разом вдалбливая ему в голову философию о революции. Революция — это не про новую технику, новый сюжет или новую идею. Революция — это чувство, когда мысли настолько легкие, что поднимаются вверх, к самой макушке, а в сердце так хорошо и так плохо одновременно. Это когда мозг не может понять, что ты видишь перед своими глазами, а душа уже зацепилась органами чувств, даже не изучая объект, а скорее поглощая его.       Но не это даже сейчас волновало Хенджина, а тот факт, что больше ничего ему не напоминало о лже-Феликсе из снов на картине. На него смотрел именно тот, кого он любил, хотя и не смел признать это.       Хенджин приблизил лицо к картине, всматриваясь в малейший штрих, и невесомо коснулся губами, буквально в миллиметре от слоя краски.       — Галатея моя, — прошептал он завороженно, — наконец-то я понял тебя. Наконец-то я вижу именно тебя.       Хенджин сейчас не боялся признаться, что он не может правильно определить искусство, что он прекрасно знает, что вряд ли эта картина расскажет каждому, кто ее увидит, ту историю, что за ней стоит, оставляя чувство недосказанности, что он правда не гений и не новатор в глобальном масштабе… не каждому. Не всем. Но как минимум самому себе…       А ведь это уже первый шаг, не так ли?

***

      — Ты сегодня слишком счастливый, — усмехнулся Джисон, потрепав его по плечу, — я уже отвык видеть тебя таким, честно говоря.       — Знаю, да, — встряхнулся Хенджин, выходя из своего блаженного полусонного состояния, — извини, просто… сегодня настроение хорошее.       — Ага. Ну, главное хотя б Чану пару слов скажи, когда увидишь, а то он подумает, что ты заболел, — хмыкнул Джисон, легонько пихнув его плечом.       — А где он, кстати? Это ж его квартира, — спросил Хенджин, как-то резко поняв, что из двух хозяев в квартире только Чанбин.       — Где-где, на работе, — проворчал Джисон, — как будто первый день с ним знаком.       — Сегодня ж воскресенье?       — Когда ему это мешало? — пожал плечами Джисон.       Неспособный возразить данному аргументу, Хенджин лишь вздохнул и кивнул, снова посмотрев в окно. Чан и Чанбин решили устроить маленькую совместную тусовку по поводу того, что концерт наконец-то произошел и большая часть стресса осталась позади. Просто посидеть и поболтать.       Инициатором был Чанбин, и это казалось чуть-чуть подозрительным, честно говоря. Джисон притащил сюда Хенджина. Казалось бы, минимально причастный к концерту человек, но все же Хенджин отказываться не стал, а то невежливо как-то.       Вообще, квартира Чана и Чанбина выглядела так, будто ее хозяева скорее работали, чем жили тут. Много оборудования, весь стол Чана завален бумагами, да и в целом в квартире не было ощущения упорядоченности, все очень хаотично и сумасбродно. В целом, чего еще ожидать? И это Чан тут еще немного прибрался.       — Скоро еще Феликс придет, — сообщил Джисон.       — Да? — встрепенулся Хенджин, — теперь мне чуть поспокойнее, что я тут не единственный никак не причастен к концерту.       — А Минхо? Он тоже тут, если ты не заметил.       — Он причастен к концерту, — усмехнулся Хенджин, — он же носил тебе воду… да и вообще возил тебя на репетиции. А его поддержка перед концертом тебе явно была необходима… — поддразнил он Джисона.       — Ой, не завидуй. И не подглядывай, — фыркнул тот, отмахнувшись.       — Тяжело не подглядывать, когда только заходишь, а вы там сидите и почти облизываете друг друга прямо напротив двери.       — Не преувеличивай, — усмехнулся он, закатив глаза, — у нас все не настолько плохо.       — Я просто рад за своего друга, — сказал Хенджин, доставая из скетчбука свою страничку с зарисовкой Джисона и Минхо, — держи. Это мой подарок.       — Оу, — улыбнулся Джисон, взяв страничку, — дай-ка угадаю. Просто баловство?       — Как ты догадался? — фыркнул Хенджин.       Он сегодня не хотел никому говорить, что он закончил «Солнечного мальчика». Он хотел, чтоб об этом ему сказал сам Феликс, а пока он полелеет эту мысль в себе, не будет ни с кем делиться своей Галатеей. Ненадолго. Просто ему хочется немного подержать эту новость в себе, да и, как-никак, это вечер, посвященный 3Racha, не так ли?       — О, как вас много, — раздался голос Чана, зашедшего в квартиру, — а я думал, здесь будут только Джисон и Феликс.       Услышав имя Феликса, Хенджин оживился и обернулся. Он разрывался между желанием рассказать Феликсу про картину и нежеланием отвлекать внимание на себя. Наверное, он расскажет ему потом, по секрету.       — Привет, — сказал Феликс, сразу наткнувшись взглядом на него, — не думал, что ты тоже тут, — улыбнулся он, — приятный сюрприз.       — Я узнал о том, что мне нужно сюда прийти, только вчера вечером, — признался Хенджин, — Джисон меня позвал.       — Меня Чанбин позвал, — сказал Феликс, снимая с себя шарфик и положив на комод, после чего посмотрел на Чана, который пошел к Джисону о чем-то поговорить, после чего тихо добавил шепотом, — нет такого ощущения, что все это затевалось в тайне от Чана?       — Я тоже так думаю, — ответил Хенджин, — а если все скрывалось только от него, значит, ради него все и затевалось.       Феликс пожал плечами, усмехнувшись:       — Наше дело — наблюдать, — заметил он, пересекаясь взглядом с Хенджином.       Хенджин даже нашел в себе смелость не сразу отвести взгляд, а какое-то время постоять рядом с ним и посмотреть в эти глаза. Если обычно что в глазах любимого человека тонешь, то в случае с Феликсом Хенджин наоборот, знал, что здесь он не потонет, а будет просто плыть, поддерживаемый с осторожностью, но без особых усилий.       Феликс усмехнулся немного сконфуженно и отвел взгляд первым. Хенджин понял, что в этот раз смотрел чуть дольше, чем следовало бы, но не мог ничего с этим поделать, да и Феликс, вроде бы, сильно против не был.       Подняв взгляд повыше, он заметил Чанбина, который казался чрезвычайно довольным собой. Он ухмыльнулся, дав Хенджину понять, что их долгий зрительный контакт не остался незамеченным.       Хенджин мог лишь усмехнуться в ответ.       — Что ж, — объявил Чанбин, — пришло время объявить, зачем мы с Джисоном вас здесь собрали.       Джисон отреагировал на свое имя и сразу сделал такое же самодовольное выражение лица, как у Чанбина.       — Да, сейчас Чанбин будет хвастаться тем, какой же он молодец.       — Да, потому что это правда! — сказал Чанбин, — это очень хорошая новость для Чана, потому что деньги возвращать тебе больше не нужно.       Чан чуть не поперхнулся водой, которую пил, подняв взгляд на Чанбина:       — Черт побери, не шути так больше.       — А я и не шучу.       —Тогда какого черта, Чанбин, как скоро сюда приедет полиция? — попытался отшутиться Чан.       — Не приедет. Короче, — начал объяснять Чанбин, — когда я увидел, что точно такая же колонка, как те, что продается в твоем магазине, в том клубе, где мы выступали, не работает, потому что ее везли кое-как и стукнули об стенку грузовика, я подумал; ну не может же так быть, чтоб две партии одних и тех же колонок в разных местах вышли из строя, и в этом не был бы виноват тот, кто организовывал доставку?       — И ты пошел предъявлять претензии? — уже смиренно, хотя от этого не менее возмущенно предположил Чан.       — Ты пропустил несколько важных шагов. Для начала я нашел другие магазины, в которые доставляли эти колонки, и поездил там, чтоб узнать, были ли браки в других партиях. Они, разумеется, были. Тогда я собрал небольшие доказательства и отправился…       — К моему боссу?!       — Ты такой догадливый, Чан, — ухмыльнулся Чанбин, крайне довольный собой, — проще говоря, они согласились возместить ущерб, если мы не будем официально заявлять, что они доставляют товар кое-как.       Чан посмотрел на Чанбина так, что было непонятно, будут ли сейчас Чанбина бить или обнимать. Хенджин заметил, что только Чан умел делать такое лицо, по которому нельзя было четко сказать, возмущен он или восхищен.       — Я знал, что тебе понравится, — сказал Чанбин невозмутимо, ухмыляясь от уха до уха и смотря прямо на него.       — Мне не нравится только та часть, где ты отвлекал меня, пока разговариваешь с моим боссом, потому что знал, что угрозы и шантаж — это не совсем мой метод, — своим неповторимо безэмоциональным, но очень красноречивым тоном сказал Чан.       — И куда тебя приводят твои методы? Правильно, к долгам. А сейчас долга у тебя нет, — сказал Чанбин, усмехнувшись, — именно поэтому тебе нужны мы, Чан. Один ты будешь просто терпеть, а с нами, гляди, и что-нибудь путное выйдет!       — Ты еще и всех собрал, чтоб похвастаться, какой ты невероятный?       — Разумеется.       — Ты прав, Чанбин, я без вас никуда.

***

      Вечер прошел хорошо, хотя и не особо насыщенно. Чан казался таким, как будто с него сняли мешок с камнями, и он, кажется, все еще не решил, как он относится к поступку Чанбина.       Феликс и Хенджин шли под темным небом, и Хенджин наблюдал, как изящная тень Феликса крутится в свете фонаря снова и снова.       — А все-таки, Чанбину хотелось позаниматься самолюбованием, — усмехнулся Феликс, прерывая не неловкую, но все же тишину, — в целом, не осуждаю его.       — Ну, зато мы теперь узнали, что Чану больше не нужно постоянно нервничать, — сказал Хенджин, — ну и… лишний повод встретиться никому не помешает, — он не стал уточнять, говорит он про встречу с друзьями или с Феликсом.       Феликс улыбнулся, поправляя прядь волос за ухо.       — Это верно… ого… — внезапно удивленно сказал он, подняв брови, — смотри, снег!       Хенджин поднял глаза. Действительно, с неба падали редкие, маленькие снежинки. Очень рано в этом году. Он перевел взгляд на Феликса, и увидел в его глазах чистую радость от того, что падает первый снег.       — Это снег, Хенджин! — радостно прошептал он.       Хенджин улыбнулся.       — Надо же, прямо по расписанию, первого декабря. Редко так бывает… — он завис, тоже смотря на снежинки, — красиво…       — Очень красиво! — восхищенно сказал Феликс, ловя снежинки на руку, — я чертовски давно не видел снег.       Хенджин смотрел на эту абсолютно искреннюю радость от чего-то такого не столь необычного, как снег, и в этот момент он понял, что его любовь к Феликсу, такая внезапная, но такая сильная, на самом деле не настолько необычна, как кажется на первый взгляд… просто Феликс — его революция.       Он тоже цепляет сразу, цепляет тем, что ты этого раньше никогда не видел, цепляет иррационально, не давая даже понять, что конкретно сделало его таким… свежим. Как глоток воздуха после ночи в душном помещении, в котором Хенджин так сильно нуждался. И его душной комнатой была его жизнь.       — Я рад, что тебе нравится, — улыбнулся Хенджин, наблюдая, как сияют глаза Феликса.       — Это такая красота, — прошептал он, — Хенджин, нарисуй первый снег когда-нибудь, пожалуйста-пожалуйста!       Хенджин рассмеялся мягко, прикрывая рот ладонью:       — Хорошо, Феликс. Твой заказ занесен в мой список. Там уже просьба рисовать мои сны и просьба нарисовать пляж, — усмехнулся он, кивнув.       — О, прямо заказ? — спросил Феликс, — как все серьезно. Мне придется платить?       Хенджин остановился, посмотрев на него и ухмыльнувшись.       — Я подумаю над этим.       Они продолжали идти, Феликс ловил снежинки в руки, а Хенджин буквально лелеял каждую секунду этого момента, надеясь, что он действительно сможет это нарисовать когда-нибудь.       — Ты на метро? — спросил он.       — Да, мне нужно до полуночи успеть домой, — сказал Феликс, — хотя… сейчас всего лишь десять, торопиться некуда.       Они остановились возле входа в метро, явно не желая расставаться прямо сейчас.       Хенджин посмотрел на него и осторожно протянул руку к его волосам, убирая с них снежинки. У Феликса чертовски мягкие и нежные волосы, как и он сам… Феликс сам застыл, смотря на Хенджина своими красивыми, чудесными глазами.       Хенджин осторожно рассматривал его лицо, эти хорошенькие веснушки, и губы… как будто все вокруг остановилось, даже падающие снежинки, и есть только Хенджин и Феликс. Сейчас он мог бы нагнуться и поцеловать его, но что-то внутри его останавливает. Он сам не понимает, что именно.       И все же, отпустить он тоже не решался, ведь это б обозначало, что этот момент, когда все вокруг остановилось, он не ценит, и не чувствует его. А он чувствует! Даже сильнее, чем хотелось бы…       И все же, Феликс отводит взгляд, разрушая эту магическую паузу. Все вокруг снова двигается… снежинки падают, машины едут, люди идут.       — Извини, — прошептал он смущенно, — мне пора. Встретимся завтра?       — Встретимся завтра, — словно пробужденный ото сна, встрепенулся Хенджин, отпуская лицо Феликса и растерянно пряча взгляд где-то в свете фонаря, — да, да… завтра.       И все же, когда Феликс ушел, Хенджин почувствовал легкий, но болезненный укол разочарования. Он поправил свой шарф, надеясь, что это не по его вине этот волшебный миг был прерван.       Он пошел домой, смотря на носки своей обуви и уже не обращая такого внимания на падающие снежинки.