Art is either revolution or plagiarism

      Хенджин сидел посередине комнаты, нахмурившись и пялясь в пустоту. Рядом с ним лежала палитра, по которой он, не отдавая себе отчета в своих действиях, водил старой, уже непригодной кистью, рассматривая странный бурый оттенок, появившийся где-то посередине.              ─ Искусство является либо плагиатом, либо революцией, ─ тихо пробормотал он себе под нос, вздохнув и прищурившись.              Он странно себя чувствовал. Эта цитата была для него важной, черт побери.              

***

             ─ Ну… есть над чем работать, скажем так, ─ услышал Хенджин в очередной раз.              ─ Ладно, ─ вздохнул он, отведя взгляд, ─ спасибо, что дали шанс поучаствовать, ─ тихо добавил он.              ─ Не делайте такой несчастный вид, Хван, ─ строго ответил ему голос, ─ это не последняя выставка в вашей жизни, как художественной, так и буквальной.              Хенджин не слушал, лишь взял холст с лилиями и пошел прочь. Он был одним из лучших учеников в том месте, где учился, и сейчас получать отказ за отказом было… тяжело. Краем уха он уловил:              ─ Будем рады видеть на нашей выставке не только уже известных нам художников, но и юных дарований.              «Повезло кому-то», хмуро подумал он, повернувшись к тому месту, где и должен был стоять его более успешный коллега. Там был юноша в большой аляповатой рубашке и с волосами до плеч, кажущийся явно довольным проделанной работой.              ─ И что он там нарисовал такое гениальное? ─ пробормотал себе под нос Хенджин, подглядев. Просто абстракционизм с полосками, кругами и кляксами в кирпично-желтых тонах. Он фыркнул, закатив глаза; он никогда не понимал эту одержимость арт-хаусом в работах нового поколения, ─ я тоже так могу, черт побери. Тут полоска, там ты кисть на холст уронил, и все, шедевр мирового уровня.              Возможно, если б его приняли на эту выставку, он бы не придирался к этой картине так сильно. Хенджин отдавал себе отчет в том, что завидует и обижен, но не считал нужным сдерживать свое недовольство.              И тем не менее, он пошел за этим странным юношей, дойдя до него и спросив:              ─ Слушай, такой неловкий вопрос… а что ты имел в виду, когда рисовал эту картину? Типа, у нее же есть какой-то скрытый смысл или вроде того.              Юноша обернулся к нему удивленно, но потом, не задавая лишних вопросов, объяснил:              ─ Вообще, я пытался запечатлеть процесс получения знаний, обучения… но за пример я взял яблоко. Если не вдаваться в подробности, то это процесс поедания яблока.              Хенджин едва удержался, чтоб не закатить глаза. Тоже мне, гений. Он так тоже может… просто ему нравится рисовать настоящие картины, а не баловство какое-то делать, фи.              ─ Понятно, ─ сказал он, стараясь не показать своего отношения в своем голосе, ─ а я… это этюд с лилиями в кувшине. Ничего экспериментального, просто… лилии в кувшине, ─ сказал он, уже немного смущенно.              Юноша обернулся, посмотрев на холст Хенджина. Он придирчиво прищурился, наклонил голову и заявил:              ─ Навыки у тебя хорошие, но… судя по тому, что ты несешь эту картину обратно, у тебя ее не приняли, верно? ─ спросил он.              ─ Да, ─ хмуро сказал Хенджин, насупившись, ─ хотя это одна из самых реалистичных работ, которую я когда-либо рисовал. Мой учитель очень ее хвалил.              Он услышал смешок и поднял глаза на «парня с яблоком». Тот не сказал ничего сначала, но потом подумал немного и сказал:              ─ Знаешь… таких этюдов они видели уже десятки, а мое яблоко у них такое одно, ─ сказал он, пожав плечами, ─ один французский художник Поль Гоген однажды сказал: искусство является либо революцией, либо плагиатом.              ─ Ты намекаешь, что моя работа ─ это плагиат?! ─ обиженно пискнул Хенджин, выпрямившись и приподняв бровь.              ─ Ну, на революцию явно не тянет, ─ сказал юноша, ─ это не значит, что ты у кого-то это скопировал, разумеется. Плагиат, в этом случае, предстает в более широком смысле, чем просто копирование. Навыки у тебя очень хорошие, у меня таких, например, еще нет, ─ признал он, ─ но я могу этому научиться. А вот создавать революцию в искусстве… этому тебя ни в какой академии не научат, ─ ухмыльнулся он и ушел, не дав Хенджину даже съехидничать в ответ.              Хенджин хотел было возмутиться, но просто не мог. Этот парень, кем бы он ни был, дал ему первое внятное объяснение, что с его картиной не так, и он не мог не быть немного признателен. Совсем чуть-чуть.              ─ Революция… тьфу, ─ фыркнул он, посмотрев на носки своих ботинок, ─ нарисовать какую-то странную чушь любой дурак может.              И тем не менее, он пошел и узнал, как звали этого парня с яблоком. Чхве Бомгю.       

      

***

      

      И вот сейчас эта фраза, на которой он строил свое художественное мировоззрение, стала какой-то странной и нелогичной. Хенджину она больше не нравилась и не была такой лаконичной и естественной.              «Живи вечно новатором или умри посредственностью,» так для него расшифровывалась эта фраза. И это казалось логичным, искусство ─ не математика, ты не можешь просто до бесконечности совершенствовать свои навыки, это не поможет. Нужно искать что-то особенное, что-то, чего нет у других, что-то, чем ты выделишься, иначе ты просто станешь одним из скучных и мало чем отличающихся друг от друга посредственностей.              Но вся эта логика рушилась, как карточный домик, и Хенджин не знал, как ему реагировать. Что-то такое важное для него стало таким глупым и странным, что почти хотелось плакать от растерянности.              ─ Так, нет, ─ вздохнул он, ─ плакать я, конечно же, не буду, я ж не тряпка какая-то. Просто… просто подумаю об этом потом, ─ решительно сказал он, возвращаясь к мольберту с солнечным мальчиком.              Он лежит, такой недосягаемый, дразнит, как лазерная указка дразнит кота, в своем тоннеле из темно-зеленых листьев, ждет своего звездного часа… а если точнее, он-то своего часа уже давно дождался, просто Хенджин не в состоянии передать его красоту.              ─ Я неудачник и бездарность, ─ резко ляпнул он, пнув стену и зло зашипев, упав на диван, ─ я ненавижу уже и эти ирисы, и эту картину, и эту фразу, и это художественное искусство…              Он фыркнул, нахмурившись и поджав ноги. Он не понимал, почему только сейчас задумался над тем, что эта фраза невероятно глупая, просто чертовски тупая, кто вообще ее сказал? Да, Поль Гоген, но кто этот чертов Поль Гоген? Он для Хенджина никто, ему даже не нравятся его картины, почему он так полагался на эту дурацкую фразу?.. потому что Бомгю, разумеется.              Хенджин лег на спину и заныл, почти заскулив, как маленький капризный ребенок, которому не покупают любимую игрушку.              ─ Я тебя ненавижу, ─ прошептал он самому себе, ─ вот сейчас что? Лежишь, ноешь, как какой-то мелкий засранец, ни хера не можешь и сам жалуешься всем на свою безнадежность!..              Хенджин прижал колени к груди и вздохнул, закрыв глаза и свернувшись в калачик. Он чувствовал себя странно незащищенным, причем, по сути, без какой-либо объективной причины.              Он вообще-то любил жить один в квартире, превращать ее в хаотичное логово, но, черт побери, сейчас ему было одиноко. Он и его мастерская, давящая на него.              Появилась тупейшая идея, но Хенджин решил поддаться импульсу и набрал нужный номер на телефоне.              ─ Ты говорил, что я могу позвать тебя в гости даже просто так…              

***

      

      ─ Привет! ─ радостно сказал Феликс, заходя внутрь и немного опешив, увидев довольно угрюмое лицо Хенджина, ─ все хорошо?              ─ Не особо, ─ вздохнул Хенджин, ставя на стол кружки с чаем, ─ спасибо, что пришел. Я тебя ни от чего не отвлек, я надеюсь? ─ спросил он осторожно.              ─ Нет-нет, у меня как раз закончился рабочий день, ─ сказал Феликс, отмахнувшись и сев рядом с Хенджином, доставая из сумки пакет с печеньем с красной фасолью, ─ держи. Рассказывай, что стряслось?              ─ Да ничего особенного, ─ признался Хенджин, ─ просто… мне резко стало очень одиноко. Давно так не было, ─ сказал он тихо и немного смущенно.              Феликс протянул ему одно печенье, понимающе кивнув и улыбнувшись грустно:              ─ У меня так было недавно… ну, как недавно. Еще до знакомства с тобой, значит, ─ он посчитал на пальцах, ─ ух, два с половиной месяца назад, не так уж и недавно. Оливия тогда еще не приехала, и я один был в чужой стране, языком которой владел еще далеко не в совершенстве. Так себе ситуация.              ─ Да, но у тебя есть этому разумное объяснение, ─ сказал Хенджин, ─ а я ровно там же, где и был всю свою жизнь. Ничего нового в моей жизни не появилось…              А если точнее, ничего новое не заменило начавшее теряться старое. Но об этом Хенджин пока не мог сказать, потому что просто не мог сформулировать.              Феликс наклонил голову, посмотрев на Хенджина, который задумчиво и медленно жевал печенье, уставившись в одну точку. Он отвел взгляд от художника, едва слышно промычав что-то себе под нос и спросив:              ─ А… как продвигается картина? ─ его голос звучал немного неловко, как будто он подозревал, что с картиной что-то случилось.              ─ Все хорошо, ─ быстро соврал Хенджин, решив не рассказывать, что картину, возможно, придется переписывать.              ─ Ох… хорошо, ─ сказал Феликс, отведя взгляд и кивнув, ─ я тебе доверяю в этом плане.              Почему-то эти совершенно обычные слова довольно болезненно ударили откуда-то изнутри, и Хенджин сглотнул комок в горле и прикусил губу. Нет, нет, не сметь плакать… только не плакать при Феликсе… желательно вообще ни при ком не плакать!              ─ А у тебя жизнь как? ─ на одном выдохе выдавил он, отведя взгляд.              ─ Ой, да вроде все неплохо, ─ сказал Феликс, покачав ногами, ─ сначала свозил Оливию к той милой старушке, которая выращивает азалии, чтоб она купила у нее пару горшков с цветами, потом поехал на работу…              Голос у Феликса был приятный, такой теплый, низкий, расслабленный, и Хенджин почувствовал, как он постепенно утешается. Однако, комок в горле не прошел, и уши слегка заложило, поэтому он мог лишь слушать речь Феликса, как белый шум… просто чтобы не быть одному, честно говоря.              «Не плакать, не плакать…» подумал он про себя, прикусив губу и стараясь фокусироваться на голосе Феликса.              ─ …А потом я хотел пойти домой пешком, но пошел дождь, ─ сказал он, ─ ну а там и ты позвонил. Тебе вообще нормально, что я тут так разболтался? ─ усмехнулся Феликс, посмотрев на Хенджина и резко изменившись в лице, ─ хэй?..              Хенджин резко оживился и пощупал лицо. Черт! Щеки мокрые. О нет.              ─ Извини, извини, ─ тихо пробормотал он, пряча лицо и вытирая его рукавом, ─ просто… что-то… ─ у него в горле застрял ком, мешающий нормально говорить, ─ просто какая-то ерунда.              Феликс приподнял брови, расстроившись и неловко положив ладонь ему на колено:              ─ Все в порядке? ─ спросил он, ─ если что, я могу пойти…              ─ Нет! ─ быстро сказал Хенджин, положив руку на его ладонь, ─ не уходи.              Потом он резко отвел взгляд, покраснев. О нет, у него теперь щеки не только мокрые, но и розовые. Теперь он еще и опозорился. Но… Феликс отреагировал нормально, и лишь осторожно подсел поближе к Хенджину.              ─ Я так понимаю, мне лучше вопросов не задавать? ─ спросил он мягко, смотря куда-то в пол.              ─ Можешь задавать, но я не отвечу, ─ прошептал Хенджин, неловко переплетая их пальцы, хотя он и знал, что потом пожалеет об этом, ─ скажи честно, Феликс, я нытик?              ─ Не могу сказать, ─ сказал тот, ─ но, по-моему, нет. Ты просто художник, верно?              Хенджин пожал плечами неопределенно, после чего снова подавился потоком слез, пряча лицо от Феликса.              Тот немного завис, и потом обнял Хенджина немного смущенно, как будто не зная, что еще сказать. Это сделало только хуже, и Хенджин снова тихо расплакался. Он не знал, почему он так расклеился, причем по какой-то херне! И теперь его обнимает человек, которого он знает два месяца. И это просто какой-то ужас.              Феликс обнял его уже увереннее, прижимая его к себе. Тепло… и приятно. Феликс действительно солнце. И Хенджина это даже немного пугает. Но он обнял Феликса в ответ.              ─ Извини, ─ прошептал он, ─ я такая тряпка, самому от себя тошно.              ─ Не говори так, ─ пробормотал Феликс, ─ мне несложно. Мы же, вроде как, друзья…              ─ Да, вроде как, ─ усмехнулся он немного печально, ─ часто называешь людей, с которыми ты знаком два месяца, друзьями?              ─ На самом деле да. Но ты особенный, ─ сказал Феликс негромко.              Хенджин решил не уточнять. Ему лучше просто быть «особенным» для Феликса, без каких-либо уточнений.              Это был очень странный вечер.