в память о потерявшихся пятнистых кошках

в эту ночь снова шел дождь.  он бил по крыше ларька, напоминая о том, что где-то там, возможно, смеется красивый мальчик, что так ненавидит отца, томатный сок и точки на своем теле.  и плачет, потому что снова остался один.  минхо улыбался, думая о тех днях, когда прикоснулся к искусству и обнимал его так крепко, будто оно было только для него одного. это воспоминание грело душу, но выворачивало наизнанку. его черный котенок спал на столе, раскинув лапки, и это казалось смешным и таким грустным: джисон тоже спал, как большая звездочка.  а еще ластился, как кот.  они были похожи.  котенка пришлось назвать «хани», — мёд, что так созвучен с фамилией джисона — чтобы заглушить внеземную потерю. из его груди словно вырвали важные детальки, позволяющие жить спокойно и счастливо; теперь, кажется, ему суждено гнить и грезить о недоступном и запретном, пока такое чувствительное и жалкое сердце не перестанет выбивать чужое имя.  минхо всегда был таким: чересчур нежным и чутким. его легко обидеть, задеть, а слезы из его темных глаз прежде проливались чуть ли не каждый день из-за простой мелочи. работа флориста позволила сдерживаться и выливать боль туда, где она поможет — в уход за цветами. он любил лишь раз, но любил до потери сознания — потому и напоролся на зло в человеческом обличии. в нем самом творилось бесконечное искусство, однако видел его минхо всегда в других; в хан джисоне, что так необычен и похож на колючий или поврежденный цветок — особенно.  его нежное сердце точно больше не переживет еще одного удара.  и нервного стука по двери не пережило бы, если не умоляющий голос, просящий о помощи.  на пороге оказался длинноногий парниша, мокрый и с расстегнутыми пуговицами, вместе с тем, кто снится ему во снах каждый день. джисона держали за плечи, не давая упасть, пока он, еле моргая, глядел на промокшие кроссовки и молчал. — ли минхо? — заговорил хенджин, от перепуга, кажется, протрезвев, — джисон умолял меня отвести его к вам. он на ногах еле держится, пожалуйста, позаботьтесь о нем.  и минхо без вопросов закивал, пропуская промокших парней в цветочный магазинчик, пропитанный его мечтаниями и надеждами.  джисон сжимал одной рукой рубашку друга, кажется, и не планируя отпускать, а хенджин вытирал лицо полученным от старшего полотенцем и виновато улыбался. он знал, что приключилось с ханом, но понимал, что не имеет права разбалтывать об этом.  — что случилось? — он… много выпил, наверное.  — останетесь оба?  хенджин отрицательно закивал.  — джисон доверяет вам, значит – я тоже, — он попытался отцепить от себя странно-молчаливого друга, но ничего не вышло. — я бы забрал его, честно! но моя мать вернулась с командировки, я не хочу проблем для него. скажите, чтобы утром ответил мне на сообщения.  минхо смотрел только на джисона, поникшего, мокрого и будто бездушного. его глаз за челкой не было видно, но можно быть уверенным, что они практически закрыты. это чертовски пугало; что случилось с его мальчиком, пока он поливал цветы?  почему он не смог спасти его? хенджин наконец выбрался из крепкой хватки и попрощался, чувствуя на себе огромную вину за друга. на нем лежала большая ответственность, но поддавшись своему горю, он, к сожалению, не уследил за тем, кто в этом нуждался.  — джисон, — ли ухватился за его плечи и прижал к себе так сильно, что захрустели кости. он пообещал себе, что больше никогда не отпустит свою маленькую обожаемость; пускай та так сильно и сопротивляется, — я думал, что больше никогда не увижу тебя.  джисон молчал. его опухшие губы приоткрылись, но не сказали ни слова.  было отвратительно, в башке стучало, а ноги дрожали; наркота, которую дал ему тот симпатичный парень, продолжала действовать и отуманивать разум. она возвращала к феликсу, к тому, кто так соблазнительно-нарочно касался его, завлекал и порочил. и лишь прикосновения и прерывистое дыхание у шеи помогли справиться с желанием откинуться от стыда и боли.  мгновение, и мокрая макушка уже лежала на широкой ладошке перепуганного флориста, ничего абсолютно не понимающего. тело в его руках ослабло, а длинные ресницы не шевелились; минхо поймал себя на мысли, что мальчишка уже не дышит, и где-то отчаянно затараторило, но вздымающаяся грудь так вовремя отгородила от наступающей тревожности, что ничего больше и не имело смысла, кроме хан джисона, усеянного в крошках красного бархата.  он подхватил его на руки, боясь лишний раз прикоснуться, и уложил на диван, где прежде и спал джисон, когда еще доверял ему целиком и полностью. минхо хотелось уткнуться в тяжело вздымающуюся грудь, прикоснуться пальцами к холодной ладошке, прошептать все нежности мира ребенку, которому безусловно этого не хватало. проживая с джисоном некоторое время, даря свое внимание и заботу, он понял, в чем была проблема низкой самооценки и нежелания возвращаться туда, где прежде был дом.  это было слишком очевидно.  подростку, чьи родители выбрали карьеру, так требовался тот, кто станет для него целым миром; подарит нежность и безграничное спокойствие. тот, кто не станет заставлять, не обидит и не разочаруется в нем. минхо никогда не был слишком самоуверенным, но почему-то сейчас отчетливо видел себя в роли спасателя проблемного мальчика, что даже невольно позволил себе улыбнуться.  он осторожно вытащил все содержимое из карманов джисона, поправил подушку под его головой и уселся рядом на колени, разглядывая красные полумесяца на чужом лице. хан видел в этом отвращение, рассказывал о буллинге со стороны одноклассников и неудаче в построение даже дружеских отношений. «плешивость», по его словам, доставляла ему слишком много проблем, но со временем все же приелась ему. ли же видел в этом особенность, изящество и красоту; в каждом прыщике, по их лихорадочному распределению, скрывался прекрасный рисунок. будь он художником, то соединил бы эти линии в одну, назвал творение «очарование» и никогда не продал.  неожиданный звук отвлек его от мечтаний. ???: в следующий раз продолжим, хан джисон.  минхо взглянул на вибрирующий мобильник, заметив сообщение от незнакомого номера, и поджал бледные губы. то, что было так важно, сейчас раскинулось на диване, укрытое мягким пледом и заботливым взглядом; его не должно было волновать, что случилось прежде, но странное состояние парниши намекало на большие проблемы. лоб джисона горел, а по телу лихорадочно бегали мурашки, его изредка трясло, хоть он давно уже и спал.  он не знал, стоило ли. стоило ли все таки заглянуть в чужой телефон? наутро пришло сожаление, что все таки не прочел это дрянное сообщение.  как только глаза джисона открылись, дверь в маленькую ванную комнатку захлопнулась. минхо, просидевший всю ночь у дивана, так и не открыв магазинчик и не проверив капризные цветы, побежал следом за больным чудом.  — джисон, ты точно в порядке? открой, — хо уткнулся плечом в дверь уборной, сжимая ручку. он, по правде говоря, готов был ворваться в ту же секунду, но отчего-то все еще медлил, пытаясь вслушаться в происходящее за стенкой. — тебя тошнит, да? джисон, что вчера случилось? я должен знать. — это не твое дело!  минхо замолчал. джисон был прав — это не его дело; не его дело волноваться за одинокого подростка, кормящего котят на улице; не его дело, что капризный ребенок сбежал из дома; не его дело, что этот самый мальчишка блюет в уборной, разрываясь, кажется, от боли. однако почему-то все это было для него важнее, чем любимые цветы на полке и спокойствие души.  хватило минуты, чтобы понять, что хан не откроет, и прокрутить защелку самостоятельно.  минхо плюхнулся рядом на колени, укладывая теплую ладонь на дрожащую спину, и молча наблюдал, как совершенство извергает из себя гниль. не такой уж идеальной оказалась оболочка, выдуманная мечтающим и романтичным флористом, видевшим в аккуратном мальчишке произведение искусства. с виду идеальный, аккуратный до изнеможения, а на деле слишком обычный, типичный; такой же сломленный, закрытый и боязливый. однако ли отчего-то совершенно не обращал на это внимания, стараясь сосредоточиться на мучениях подростка перед собой.  джисон рыдал от жуткой боли в горле, продолжая выблевывать всю желчь, скопленную за вчерашний день. он думал, что извергал из себя все то, что оставил феликс, то, что он успел ему подарить — желанную свободу и такое мимолетное счастье, что растворилось в желудке. ужасное чувство завладевало им, заставляло жмурить слезящиеся глаза и продолжать вспоминать этого тусклого парня в клубе, пока минхо, открытый для него полностью, поджимал губы и продолжал поглаживать спину.  — кто это сделал? — шептал взволнованный голос, — просто скажи, прошу тебя.  — я сам, — сквозь слезы пробубнил хан, приподнимая голову. — не нужно помогать мне, хен.  — хани, пожалуйста. на его красивом лице было прекрасно заметны отпечатки волнения и боли, а кулаки сжимались и разжимались. джисон вытер рукавом рубашки мокрые, перепачканные губы, и стыдливо уставился на старшего. рассказать о своих похождениях тому, кто видит в нем воплощения невинности и легкости, увы, было не лучшим решением. хотелось убежать, раствориться, не разочаровать этого цветочного парня перед собой, который так уверен, что джисон — прекрасный бутон, проросший на асфальте.  но был ли он им, поддавшись на красивое веснушчатое личико?   — давай закроем тему.  минхо поджал бледные губы, продолжая разглядывать хана целиком и полностью. в какой-то момент он осознал, что глубоко попал — беспокойство так быстро переросло не просто в эстетическую ценность силуэта подростка, а в полноценную симпатию. его глаза, хоть и были заплаканными после жуткой боли, казались ему чистыми и светлыми. хотелось окунуться с головой в этот странный комок любви и привязанности к хан джисону – самой красивой бабочке в его жизни. — прости, — минхо опустил взгляд, перебирая руки, — я не твои родители. я не должен так себя вести, просто.. я волнуюсь за тебя? и джисону вдруг стало еще хуже. в своем маленьком-большос коконе никто о нем никогда не беспокоился так; никто не укрывал его одеялом, не давал свою мягкую кофту и не принимал к себе в убежище с распростертыми объятиями. минхо-хен стал единственным, кто относился к нему, как к хрусталю, и это, безусловно, льстило.  щеки его покраснели, а глаза снова намокли, припадая к чужой груди. минхо тут же обнял в ответ, наблюдая за плачущим ребенком с красными ушами, и своими нежными губами к макушке лохматой прикоснулся. чтобы успокоить, показать, что вечно одинокий хан джисон теперь получит всю безграничную любовь и сладость такого же до чертиков одинокого флориста.  — хани, прошу, останься со мной. я больше никогда не обижу тебя, — он разгладил складку на футболке и прикусил губу, — ты совершенство, помнишь об этом? самое лучшее, что случалось со мной в этой гребаной жизни.  и джисон зарыдал сильнее, понимая,  что вчера потратил все свое «совершенство»