Too Much Love Will Kill You

Бетти Данлер 1971

У The Doors есть песня о потерянной маленькой девочке — по сути, она была обо мне. Она отражала всё мое душевное состояние того времени. Я была именно такой — потерянной, напуганной и глупой. Мне некого винить, кроме себя, во всём, что случилось со мной, хотя нет, всё же есть — Мэри Остин. Я столько раз желала ей смерти, проклинала всеми разными способами, наверное, поэтому в итоге несчастной стала именно я. Кажется, я ушла со словами «ненавижу тебя», крикнув их так громко, что соседи выглянули на улицу посмотреть на происходящее у нашего дома. Фредди пытался меня остановить, но я не желала ничего слушать. Я хотела только одного — умереть здесь же, на месте. Не от стыда, а оттого, что он меня обманул. Все эти четыре месяца он говорил мне о любви и тут же спал с другой. Я застала его в постели с другой: они спали утром, сладко прижавшись другу к другу. В нашей кровати. На наших простынях. Его рука лежала у неё на талии, а её белые волосы касались его подбородка. Пока я пыталась покорить Америку, он спал с другой женщиной. Наверное, можно подумать, что самое мерзкое со мной случилось именно тогда, но это не совсем правда. Для меня самым ужасным оказалось потерять Роберта. Стоило мне понять, что он закрывается от меня, и я начинала сходить с ума. Хотя нет… Самым страшным для меня была смерть собственного ребёнка. Тяжёлый камень, который всегда будет лежать между мной и Робертом, но речь пока не об этом. Наверное, не стоило приезжать домой без предупреждения, но я просила меня встретить. Никто явно не вспомнил об этом. Я думала, что пролезу в постель Фредди и нам снова будет хорошо, а он нашёл мне замену. Это больно ударило по моему самолюбию. Нет, я не стала резать вены или глотать таблетки, искать мост или ещё что-то в этом роде. Я направилась к Нэнси, чтобы закинуть свои вещи, а потом поехала в театр. Наверное, это было полной глупостью — вот так поспешно решить оставить страну. Но мне казалось, что я задохнусь, если буду дышать одним воздухом с Мэри или Фредди. Мне нужно было всё поменять в один миг. МакМиллан не понял, почему я так скоропалительно собралась в Нью-Йорк, но не стал меня уговаривать, просто сказал: вопрос с документами будет решаться несколько недель. Я могла бы провести это время в Лондоне, пожив немного у Селии или у отца — он бы радовался моему разрыву с Фредди, приговаривая, что от пакистанцев можно и не такого ожидать, — но мне это показалось плохой идеей, и я решила уехать в Париж. — Ты совсем с ума сошла, — сетовала Селия. — Ещё никто не умирал от любви. — А я умру! — рыдала я. — Ты что, ничего не понимаешь? Он любовь всей моей жизни. Неужели это неясно? Я его больше жизни люблю! — Бетти Данлер, тебе всего лишь девятнадцать, ты слишком юна, чтобы так говорить. Поступай как знаешь, — и она больше ничего мне не сказала. В Париже был Джим, наверное, поэтому я и направилась туда. Я позвонила в его квартиру и сказала, что приеду; он сразу же выразил радость, ибо наконец-то хоть кто-то избавит его от одиночества. Это звучало несколько странно, ведь с ним была Памела и он находился в Париже всего несколько дней. Он не встретил меня, я сама добралась до гостиницы, продолжая гадать, верно ли поступаю. Сомнения разрушились тогда, когда Джим позвал меня на ужин. — Что, пытаешься залатать разбитое сердце? — усмехнулся он, потягивая виски. — Да, — ответила я, заказывая коньяк. — Всё же твой замечательный рокер тебя бросил, — сделал вывод Джим. — О нет, это я ушла первой, — уточнила я. — Эта сволочь мне изменила. — Я тоже изменяю Пэм, — признался Джим, — но она меня не бросает. — А я не такая, — грустно сказала я, подпирая голову рукой. — Я не могу простить измену, — и в этом я была такой глупой, потому что спустя некоторое время и это научилась прощать. В тот вечер я впервые курила марихуану. Мне было очень хорошо. Тело сразу же наполнилось лёгкостью, а в голове не осталось ни одной плохой мысли. Я не думала о Фредди, о том, что он причинил мне боль. В те часы, пока я была под кайфом, меня это нисколько не заботило. Наркоманами обычно становятся не самые счастливые люди. Они приходят к наркотикам по определенной причине: желая либо приноровиться к окружающему миру, либо отрешиться от него. Но я не стала наркоманкой — так, всего лишь баловалась — и говорила себе это каждый день, словно ища оправдание своим поступкам, продолжая винить во всем Мэри и Фредди. В ту весну я могла с лёгкостью сесть на героин. Для этого были все условия. Друг, который не мог жить без очередной дозы. Разбитое сердце, которое ныло каждый день. Ожидание перемен, которые всё так и не происходили. Я могла стать зависимой, но этого не случилось. Мне повезло: бумаги на мой перевод в Метрополитен пришли вовремя. Ещё пара недель, и я бы стала прожжённой наркоманкой и умерла так же рано, как и Джим. — Не уезжай, я прошу тебя, — снова и снова молил Джим. Но мне хотелось доказать Фредди, что я проживу без него, смогу одна добраться до своей мечты, да я и устала от ревнивых взглядов Кэнди Руфин, которая приезжала на время в Париж, чтобы навестить своего бывшего любовника. — Прости, но мне нужно ехать, — я поцеловала его в щёку, не зная, что делаю это в последний раз. Я больше не увидела его. Он умер через несколько месяцев при весьма странных обстоятельствах. В Нью-Йорке мы закатили грандиозные поминки по этому поводу, где было всё — секс, наркотики и рок-н-ролл. Мы пили как в последний раз, не боясь наказаний за нетрезвое состояние, курили и кололись, кто-то с кем-то совокуплялся. Думала ли я, что качусь по наклонной? Вовсе нет. Мне нравилась именно такая жизнь, ибо она подходила под моё состояние. Так проще было не чувствовать боль, делая вид, будто на самом деле ничего не случилось. В Нью-Йорке у меня была маленькая квартирка, которую я делила с Ниной и Джози. Мы сразу же подружились, и они принялись знакомить меня с жизнью города. Я не замечала, как плохо они влияли на меня. В то время алкоголь, сигареты и марихуана стали моими вечными спутниками. — Ты должна забыть его. Просто выкинуть из головы. Взять и просто трахнуться с кем-то, — требовала Нина. — Знаешь, почему нельзя терять невинность с тем, кого любишь? Чтобы потом не привязываться к нему. Ты сделала ошибку, когда отдалась ему. Давай переспи с кем-нибудь и сделай вывод, что есть мужчины лучше него. Я лишь улыбалась в ответ. Секс меня нисколько не интересовал. Всё своё неудовлетворённое желание и злость я переносила на сцену. Это и заметил Баланчин. Ему очень нравилось, как я двигалась, и то, что я очень быстро научилась танцевать американский балет. Уже тогда я начала думать, как было бы здорово смешать разные стили и посмотреть на конечный продукт. Но времени на подобные мысли у меня было не так много. Вечеринки, новые друзья отнимали у меня немало сил. Я звонила домой. Немного говорила с отцом и братом, дедом и бабкой, другими родственниками и конечно, с Брайаном и Роджером. Мы не перестали общаться, несмотря на то, что нас разделял океан. Они рассказывали мне новости о группе и личной жизни. Мы не говорили только о Мэри и Фредди: для меня это было просто невыносимо. Один раз я набрала номер Брайана, но к телефону подошёл Фредди. Я хотела было положить трубку, но всё же смогла сказать: — Брайан дома? — Брайан, тут тебя спрашивают, — крикнул Фредди. — Подожди, это что, Бетти? — я слышала, как его голос дрогнул. — Ты общаешься с Бетти? — Иди ты к чёрту, это не Бетти! Я что, не могу обхаживать какую-нибудь девчонку?! Или свет клином сошёлся на твоей бывшей?! — возразил Брайан и, к моему облегчению, явно отобрал трубку телефона. Брай и Родж честно исполняли свою часть нашей сделки. Они ничего не говорят мне о Фредди и Мэри, я остаюсь их самой верной поклонницей. Это была настоящая глупость, которую мы сделали, находясь в кафе Хитроу. Они ничего не сказали по поводу моего скоропалительного отъезда, решив, что мне действительно будет проще без Фредди. Веселье длилось до сентября — до тех пор, когда я узнала, что беременна. Сейчас я расскажу, Донн, о том, чем ни с кем никогда не делилась. Даже с Фредди. Он не знал правды, как ни пытался вытащить её из меня, а потом просто смирился с тем, что Мэгги — дочь какого-то неизвестного ему мужчины. Мне кажется, порой ему было так проще думать. Впрочем, как и мне. Для Мэгги существует лишь только один отец — Роберт, который сам захотел быть таковым. Мало кто знает правду. Хотя нет, твой отец всё же знал. И Роберт знает. Я сказала ему после первой нашей ночи в Германии, стоя посреди коридора маленького номера, где мы занимались любовью всю ночь. Но он всегда был другого мнения. Робби считал, что именно он отец Мэгги, потому что как бы странно это ни звучало, но это он её воспитал. Всё началось в июне, когда Баланчин сказал, что я буду танцевать главную роль в его новой постановке. Я никогда бы не подумала, что мужчина в его возрасте, женатый в четвёртый раз на балерине, прикованной к инвалидному креслу, вообще будет хоть как-то проявлять внимание к девушке, которая годилась ему разве только во внучки. Я слишком мало знала о мужчинах, и во всём виноват Фредди. С шестнадцати лет я встречалась только с ним, спала только с ним, жила только с ним, несмотря на то, что в нашей квартире постоянно бывали его друзья. Фредди как-то сразу разграничил для всех территорию, дав понять, что есть я, и я его девушка. Да, Донн, я была глупой и наивной, и поэтому, когда Баланчин пригласил меня в гостиницу, чтобы обсудить спектакль, я решила, что ничего такого в этом нет. Хотя мне все говорили, что у него просто нездоровый интерес к моей персоне. Окружающие считали, что все эти букетики цветов, коробочки конфет, лоскуты ткани — это те самые знаки внимания, которые оказывают новой фаворитке. — Надень красное бельё, — советовала Нина. — Ему будет жутко интересно… — Что интересно? — уточнила я, совсем не понимая, о чём они говорят. — Ну, вот неделю назад он с кем-то обсуждал, а был ли у тебя мужчина, потому что ты танцуешь так, словно знаешь, как обольщать, — продолжила Джози. — Ну, мой парень говорил мне, что после… — я не могла почему-то подобрать слов, — стала танцевать намного лучше. — Вот ему и будет интересно, так ли это или всё это просто пустые слова, — сказала Нина. Я шла к нему в номер просто обсудить роль. Такая наивная и глупая, что ещё можно сказать. Поначалу мы и правда говорили о балете и танцах. Баланчин интересовался, какой я вижу себя через десять лет, и я честно созналась, что главной звездой балета. Потом он просто притянул меня к себе, а затем опрокинул на софу, обитую синим бархатом. Всё было не так, как с Фредди. Не было той оглушающей страсти, когда он накидывался на меня после нескольких дней воздержания. Было так тихо, что я слышала, как к гостинице подъезжает такси, а по коридору ходит горничная. Я не могла расслабиться, в то время как Баланчину было всё равно, что со мной, словно он принимал мою скромность за незнание. После он сел на софу, поправляя подол моего бежевого платья, — почему-то в тот момент я вспомнила, как мы с Фредди покупали его. Наверное, стоило выбросить это чёртово платье, что в итоге я и сделала. Больше между нами ничего не было. Баланчин, видно, решил, что я бревно, с которым просто неинтересно спать, а может быть, он так и не понял, как такая фригидная особа, как я, может так страстно танцевать. Никто и никогда не узнает правды, впрочем, никому это и не надо. Я ощутила слабость лишь только через месяц. Меня стало тошнить, и однажды я упала в обморок прямо на репетиции. Я не придала этому никакого значения и совсем не могла подумать, что у той встречи могли быть последствия. Фредди всегда был таким деликатным со мной в этом вопросе; он считал, что о детях мы подумаем чуть позже, и делал всё, чтобы этого не случилось. С ним я не знала забот и думала, что все мужчины могут быть такими. Но на самом деле в Нью-Йорке всё было иначе и считалось, что именно женщина должна думать о последствиях. Конечно, в театре все всё поняли и отправили меня к врачу. Диагноз был неутешительным, и стоило бы сделать аборт. Я даже решилась на это, но потом… перед самой операцией ушла. Мне трудно сказать, почему я так поступила, ведь меня ждал крах карьеры и нищенское существование с ребёнком на руках. В итоге мне пришлось платить неустойку; через секретаря отца я сняла деньги, на которые пока не имела никаких прав. Мне хватило на то, чтобы выплатить штраф и купить билет домой. В Лондон я возвращалась с позором, по крайней мере, я так думала, пока жила у своего врача в Нью-Йорке. Хэтти МакДональд приютила меня на время, считая, что лететь мне пока опасно: выкидыш может случиться прямо в самолёте. Я впала в отчаяние, и всё, что смогла сделать, так это попросить помощи у Брайана и Роджера. Они встречали меня в аэропорту, и вместе с ними был Джон Дикон. Именно тогда мы с ним и познакомились — в Хитроу в зале прилёта. Мы сразу же с ним подружились, и эта дружба длится по сей день. — Ты совсем бледная, — отметил Роджер, забирая мой багаж. — Бетс, в Нью-Йорке что, тоже было нечего есть? — Да оставь ты её в покое, — заступился Брайан. — Ты куда? — Для начала хочу поговорить с вами, — кисло сказала я, — а потом поеду домой к отцу. Меня ждёт сложный разговор. — Тогда в паб, дома всё равно Фредди с Мэри, — объяснил Брайан. — А что мешает поехать туда? — поинтересовался Джон. — Дикки, чёрт возьми, Бетс бывшая девушка Фредди, — Джон на объяснение Роджера лишь только кивнул. Я не знала, куда они меня везут, да и не было в этом особого смысла. Ребята только поглядывали на меня, совсем не понимая, какого чёрта я так быстро вернулась в Лондон, когда могла следовать за своей мечтой. Они выбрали паб, где я никогда не бывала. Наверное, он только недавно открылся, а может быть, просто это была не территория Фредди и его подружки? Парни сразу же заказали пиво — столько времени прошло, а ничего, кажется, не меняется. — Так, почему ты бросила Нью-Йорк? — нетерпеливо спросил Брайан. — Просто мы думали, что нескоро тебя увидим. — Я беременна, — тихо сказала я, но услышали все. — И именно по этой причине я в Лондоне. — Папаша жениться не хочет? — предположил Джон. Я просто кивнула. — О чём ты думала, Бетс? — вспылил Брайан. — Да во всём виноват Фредди, — придумал мне оправдание Роджер. — Приучил девчонку к мысли, что все парни хорошие, а плохих не бывает, и все трахаются с кондомами. Что ты будешь делать? — Сниму квартирку, пока у меня есть деньги, буду работать столько, сколько смогу, а потом… Кто знает? С отцом дельного разговора не вышло: он орал на меня, что я полная дура, раз решила ради пелёнок отказаться от головокружительной карьеры. Также он мне сказал, что не даст ни пенни и мне придется выкручиваться самой. Джозеф всё это время лишь подкидывал денег для Мэгги, которых мне хватало ненадолго, и если бы не верные друзья, то я просто пропала бы в Лондоне. — Папа, мне нужна помощь, — жалобно попросила я. — Я не прошу от тебя многого. Просто разреши мне жить в Роуз-Хаусе. Я не буду сидеть у тебя на шее. — Ты вообще представляешь, сколько сил и времени требует ребёнок? На шее она сидеть не будет! — передразнил он. — Без мужа ты и месяца в Лондоне не протянешь. — На дворе не пятьдесят первый год, — возразила я. — Многое изменилось. Тем более я не собираюсь оставлять ребёнка. — Только в балет тебе никогда не вернуться! — выл он. — Я могу петь в кабаках, — нашлась я, хотя не думала, что смогу. — Я найду себе работу. — Нет, дорогая моя, ты просто не понимаешь, что на самом деле будет дальше. Тебя ждут осуждающие взгляды. Путные мужчины не захотят связываться с тобой. А ещё у тебя постоянно не будет денег. — Ты мне поможешь? — Нет, — отрезал он. — Не помогу. Ты сама себе можешь помочь, если сделаешь аборт. — Я хочу потом иметь детей, — заплакала я. — Может быть, я встречу мужчину, от которого я захочу ребёнка, который будет любить меня. У меня уже большой срок. Четырнадцать недель. Это не пройдёт бесследно. Папа… — Я всё сказал, а теперь выметайся и не попадайся мне на глаза. Ты такая же беспутная и глупая, как твоя мать. — Мама бы этого не допустила! — Но её здесь нет, — напомнил он. Я плакала и умоляла его, а он остался холодным к моим мольбам. После этого разговора я видела его дважды: когда была в отчаяние и пыталась найти у него помощи и в последний раз на похоронах бабушки. С тех пор он не пытался наладить со мной отношения, а я не успела этого сделать. Мне хотелось измениться ради Роберта, показать, что я не та, какой меня видит публика, но мой отец умер раньше, чем я познакомила Роберта с ним. Странная судьба, да? Робби всегда считал, что они нашли бы общий язык, но это вряд ли бы случилось, или я просто слишком строга к отцу. В любом случае я никогда этого не узнаю. Трудно сказать, как сильно влияние отца на меня. Он взрастил во мне столько комплексов и сомнений, с которыми я живу до сих пор. Мои родители никогда не любили друг друга, или же просто их токсичные отношения не могли стать благодатной почвой для воспитания детей. Каждый тянул одеяло на себя. Отец хотел, чтобы я танцевала балет, мама думала, что мне лучше заняться музыкой. Он был занудой и тираном, а она — чокнутой и не от мира сего. Мне не хватало их любви, и став взрослее, я стала искать её в другом месте. Я нашла её на сцене. Помнишь, что говорила об этом Дженис Джоплин? Вот и я так же занималась любовью с публикой, которая смотрела на меня и боготворила. Я хотела, чтобы меня все хвалили. Жаждала славы, и я её получила. Я была самой юной примой в Лондоне. Я была самой известной звездой Нью-Йорка. Я могла бы стать самой успешной в истории балериной. И стремилась к этому. Но всё это закончилось. Я осталась одна и без семьи. Перед отъездом в Париж я встретилась с тётей Джулией, вдовой моего любимого дяди. Я плакала у неё на плече, повторяя как мантру, что умру без любви Фредди. А она сказала, что без этого можно прожить. Тогда мне казалось, что весь мир стал чёрным. Мы с ней не виделись очень много лет после этого, и я не решилась найти у неё помощь тогда. Я была беременной, без сцены, денег и семьи, у меня ничего не осталось. И я просто не представляла, как мне жить дальше. В тот день, когда я ушла из дома, встретилась с другом моего детства — Джеймсом Митчеллом, парнем, которого мы с моей кузиной Мэри-Джейн никак не могли поделить. Он выписал чек, чтобы мне было на что жить дальше. Джеймс работал в банке и мог бы стать моим мужем. Так же решаются проблемы у девушек, попавших в подобные ситуации. Но я ушла. И только через три года отдала долг Джеймсу. Я сняла ещё с одной девочкой квартиру на Теккерей-стрит. Она была просторной — там вполне можно было танцевать, а также играть Мэгги. В этой квартире я прожила до февраля семьдесят восьмого года, а потом купила себе новую на Стаффорд-террас, недалеко от апартаментов Фредди. В тихом районе с прекрасными соседями мне всегда было спокойно. На втором этаже надо мной жила миссис Фостер, которая вызывалась сидеть с Мэгги всякий раз, когда я пыталась хвататься за любую работу. Со мной же проживала Эбони Стилс, мулатка, преподававшая социальные танцы. Она отнюдь не была прожигательницей жизни и предпочитала работать как проклятая, мечтая накопить денег на свой клуб, куда бы люди могли приходить танцевать. Сама же я устроилась работать в бутик Хьюго Босса на Оксфорд-стрит. Управляющий, не подозревавший о моей беременности, счёл, что хорошенькая мордашка как нельзя кстати понадобится в его магазине. Пришлось скрывать растущий живот за просторными платьями и объёмными вещами, чтобы никто ничего не заподозрил. Но я была такой худой, а моё финансовое состояние не позволяло мне набрать лишний вес: я ела только за себя, а не за двоих, отчего многие и не понимали, что я нахожусь в положении. Луи Гареллю, нашему управляющему, очень нравилось то, как я одеваюсь, и то, как я выгляжу, и он был очень расстроен, когда в апреле семьдесят второго, за несколько недель до рождения Мэгги, я ушла в декрет. До этого случилось ещё пара ужасных вещей, и, наверное, именно они больше всех приблизили меня к Роберту. Мы встретились с ним через два года после рождения Мэгги, и тогда я ожила. Но пока мы остановимся на том, как Фредди был счастлив с Мэри в те дни, когда я оказалась на дне жизни. Но случилось это по собственной глупости.

***

— Мэгги знает, кто её отец? — немного помолчав, спросил Донн. Мы сейчас жили в Аргоеде, в доме, который Роберт купил для нас двоих, подарив мнеего половину. Мы записывали альбом, как и решили до этого, но постоянно ругались вне студии, и даже присутствие в доме Донна не снимало напряжения. — Да, и уже очень давно. Роберт рассказал. — Он говорит о ней с большим теплом. — Верно, он стал о ней заботиться сразу же, как узнал, что у меня есть ребёнок. Знаешь почему? — Нет, — он посмотрел на меня. — Они с Караком родились в один год и день. Для Роберта это всегда было мистическим знаком. Он считал, что они и зачаты были в один день. Но я знаю, что это не совсем так. — В ваших отношениях слишком много мистических совпадений, — отметил Донн. — Ну, мы же сейчас говорим не об этом. Давай продолжим завтра. Я поднялась с софы и вышла из комнаты, услышав шаги Роберта в холле. Я всё ещё верю, что между нами нет непреодолимых преград.