limb

Ch.5. When you know, you know

«Мы подолгу говорили, молчали, но мы не признавались друг другу в нашей любви и скрывали ее робко, ревниво. Мы боялись всего, что могло бы открыть нашу тайну нам же самим.»

Антон Чехов «О любви»

      Они продолжают смотреть друг на друга, все еще не решаясь прервать едва гнетущую тишину. Хану столько всего хочется сказать Ли, чувства, словно электрический ток прошибают все тело, ощущая, как покалывает даже на кончиках пальцев. Он видит, как сдвигаются на переносице брови Минхо, словно тот переживает, и только сейчас Джисона осеняет мысль, что тот, должно быть, беспокоился по поводу его реакции, боялся, что он оттолкнет его, но у него и мысли иной, помимо благодарности, не возникло. Как бы странно это ни звучало, но поступок Ли, каким бы жестоким он ни был, воспринимается только со светлой стороны. Возможно, травмированный разум так искажает понимание, но в беспощадном мире, полном ненависти и насилия, когда устраняют причину твоей многолетней боли, все чувствуется иначе и может приниматься как раз через призму милосердия.       — Это было очень мило с Вашей стороны, — ухмыляется Хан, доставая из кармана собственную пачку, и, усаживаясь неподалеку на скамью, вытягивает оттуда одну сигарету, моментально прикуривая.       — М-мило? — стоит в ступоре Ли, когда видит, как со сверкающими глазами поворачивается к нему парень. Он смотрит, как сжимаются влажные губы на фильтре, задерживаясь на этом моменте чуть дольше положенного, отражая хитрую улыбку Джисона. Клубы дыма заставляют все же вновь поднять глаза на чужие и нервно сглотнуть, осознав, что все это время за ним точно так же наблюдали.       — Еще бы. На чужую искру ответить красным пламенем… — Минхо усмехается, вставая прямо перед ним, и, не стесняясь, забирает из его губ сигарету, замечая, как выгибается в удивлении чужая бровь.       — Красным пламенем? Ха, — вроде бы начитанный, но знаний все еще недостаточно. Он ведь явно хотел преувеличить, но назвал не совсем нужный цвет. — Посмотри мне в глаза, — отчетливо замечает, как начинает учащаться пульс на сгибе его шеи, и довольный собой чуть приближается. — Что ты видишь?       — Красивые, — честно отвечает Джисон, кажется, совершенно потеряв способность здраво мыслить. Но вдруг замечает то же голубоватое свечение, что видел при жизни не раз. — Что это?       — Сила Азраила. Самое яркое пламя, — говорит Ли и наконец вдыхает табак, смешанный со вкусом чужих губ. Остается на сигарете, не выдыхая, пока не закашливается, и Хан лишь открыто смеется, понимая, что тот пытался провернуть. Грустно. Грустно, что они не могут открыто поговорить об общих чувствах, прикоснуться без страха быть замеченными, пойманными. Но хорошо, что хоть никто не забирает у них возможность вот так разговаривать, стоять вместе и даже работать.       — Синее пламя? Что-то слышал, но думал, что это выдумки, — пытается избавить Минхо от неловкости, продолжив диалог.              — Кхм, — он кивает, неприятно чувствуя, как разгораются щеки, и незаметно вызывает легкий порыв ветра, чтобы хоть немного остудить свое положение. — Да, люди могут произвести его с помощью химических реакций: сгорание газа, обычно метана или пропана, при смешивании с кислородом… — Минхо смотрит на абсолютно ничего не смыслящие в его словах глаза и угрюмо выдыхает, пытаясь понять, как лучше это донести до Джисона. — В общем, да… Это немного сложный процесс, но суть в том, что я могу делать это без всяких приспособлений.       — Покажете? — хлопает ресницами Хан и осматривает пустую местность вокруг, понимая, что они практически одни, и двигается чуть в сторону, хлопая по скамье ладонью, как бы приглашая сесть рядом. Ли мешкается на месте, но все же садится и думает, как сделать то, что задумал лучше, так, чтобы не уличили даже по камерам, украшающим каждый сантиметр тюрьмы.       — Хорошо, — откидывает чужую, почти сгоревшую за разговором сигарету в сторону и достает новую, передавая в чужие ладони, вмиг думая о том, чтобы снять перчатки, что и делает, поддавшись секундному желанию. — Зажигалку, — просит он, когда Джисон опасливо вкладывает ее в чужую обнаженную ладонь, помня, что тот не любил к ней прикосновений. Однако Ли невесомо хватает его за палец, когда тот пытается вернуть руку обратно на бедро или поправить намокшую уже меж губ сигарету. Хан, безусловно, пугается, но машинально не отстраняется, а напротив, вкладывает свой указательный палец в его, опасаясь, затаив дыхание. Так и остается в этом моменте, чувствуя, как на чьих-то — не разобрать точно — подушечках отчетливо ощущается учащенное сердцебиение.       — Знаешь, чего мне сейчас хочется? — неуверенно шепчет Джисон, боясь даже сморгнуть этот совершенно нереальный сон. Неужели он и правда его касается прямо сейчас? Так спокойно и так необходимо.       — Очевидно, ударить меня? — с такой невообразимой легкостью усмехается Минхо, чувствуя иногда чуть увеличивающуюся хватку всего одним пальцем на его указательном и среднем.       — Этого мне хочется всегда, — отражает его усмешку, а после, не успев еще произнести ни слова, заливается столь откровенной краской, что вскрывает все его тайны, оставляя буквально обезоруженным. — Но сейчас я бы предпочел умереть еще раз.       Ли смотрит на него, не отрываясь, хотя тревожный сигнал прочно засел у него в ушах, так и прося хотя бы моргнуть, но Хан, улыбаясь своей самой нежной улыбкой, делает это первым, все же выбираясь из столь желанных сетей сирены, и сменяет сигарету на новую.       — В следующий раз, да? Не сегодня, — Джисон даже не злится, напротив, кажется, даже начинает принимать ту судьбу, которая ему уготована. — Так что там с пламенем? — Минхо сжимает в руке зажигалку и отворачивается на пару секунд, чтобы перевести дыхание и сконцентрироваться на чужой просьбе, а то не иначе как спалит всю округу дотла, напитавшись столь яркими эмоциями вблизи любовного интереса. А повернувшись, замечает, как на волосах Хана появился небольшой зеленый лист от рядом стоящего дерева, и, осторожно сняв его, даже не подумав об этом ни минуты, замечает красноватый отлив где-то внутри темно-каштановых волос.       — Покрасился, что ли? — удивленно спрашивает Минхо, все же приподнимая небольшую копну волнистых волос и осматривает, как переливаются натуральным цветом красные пряди.       — Я… нет, когда очнулся, уже так было, — смотрит в чуть испуганные глаза Ли, вмиг надевающего маску спокойствия и переводящего свое внимание на зажигалку. Потом решит это, потом подумает, сейчас не хочет тратить их совместное время попусту.       — Смотри, — он крутит большим пальцем по колесику самой обычной зажигалки, и вмиг появляется огонек, желто-красный, но стоит ему провести по нему оголенной ладонью, практически ни на миг не задержавшись и даже не почувствовав капли боли, он превращается в словно вечернее небо, на кончике собрав в себе яркие голубовато-серебристые звезды. — Я бы показал тебе больше, но не здесь, — ухмыляется Минхо, замечая чужую воодушевленную реакцию, лишенную лишних слов.       — А я могу так? — спрашивает с горящими глазами Хан.       — Так вряд ли, но ты можешь много чего другого. Но не думаю, что это лучшее место для опытов, — улыбается краешком губ ему Ли и, пока тот немного застопорился в раздумьях, вытягивает сигарету из его рта, вновь наслаждаясь любимым вкусом терпких губ. Поджигает и встает под хлопающие в непонимании веки парня. — Вредно много курить, — усмехается он, чувствуя спиной тонну возмущений.       — Вы и одной мне не дали! — встает и точно так же вырывает из его пальцев, и, перегоняя, задумывается о том, куда они идут. В лимб? Но это значит, что им придется так скоро расстаться, а этого отнюдь не хотелось бы. Мысли двигаются в нужном направлении, подкидывая сотню идей продлить время, проведенное вместе, и он на свой страх и риск предлагает: — Кофе?       — Кофе? — в тот же миг предлагает и Ли, точно так же не желающий терять возможность побыть вместе. — Ха, хотелось бы кофе, да, — глупо улыбаясь, тупит взгляд в землю, и так он похож сейчас на обольстительного кота, что Хану приходится отвернуть голову в сторону, лишь бы не видеть этого, замечая, как дышать в его присутствии становится все труднее из-за невозможности высказать все накопившиеся за последний час желания.       — У меня дома есть кофемашина, — теперь же дыхание перехватывает у обоих от понимания, что Джисон предлагает остаться совсем без свидетелей, наедине.       — Не сломана? — поднимает на него свои глаза, не боясь вновь рискнуть, хотя обещание, данное Сынмину, все еще отрезвляет где-то на подсознании.       — Будет нужно — починю, — будет нужно — сделает все, что его душе угодно.       — Тогда веди, — следует за ним в ту же дверь, откуда они выходили, и Джисон пугается, оказываясь на той же улице, куда выходил из лимба впервые. — Ох, ты еще не научился ближе выходить?       — Неделя — не такой большой срок, к сведению.       — Не знаю, я за свою первую неделю создал около десяти тысяч душ, — выпендривается с нескрываемой улыбкой Ли.       — Их нужно создавать? — Джисон задумывается о том, как вообще все в мире зародилось, и резко натыкается на мысль о том, сколько Минхо вообще лет? — Кстати, про возраст… Вам правда двадцать семь? — понимает, что нет, когда тот усмехается, но продолжает избегать пересечения взглядов, переходя дорогу, направляясь в сторону дома.       — Я, если честно, и сам не помню, сколько мне, — не лукавя, отвечает Ли. — Появился вместе с первыми людьми, — парень в принципе не удивляется, напротив, теперь вопросов еще больше, и любопытство совершенно не утихает.       — А что сначала появилось: человек или душа? — Хану по-настоящему интересно, и у Минхо совсем не стыдно спросить самый глупый вопрос, ведь тот даже этого не покажет, понимая и принимая его таким, каков он есть.       — Человек. Он ведь без души может, а душа без него нет, — пожимает плечами, говоря как бы очевидное, но самому вряд ли до этого можно додуматься.       — Действительно… — Джисон слабо кивает, задумываясь об этом, и ему требуется пара минут, чтобы что-то понять в своей голове и кивнуть старшему. — А в чем заключается Ваша работа? Ну, зачем это вообще? У каждого человека есть свой ангел смерти?       — Нет, не у всех. Такое случается достаточно редко, если смотреть на то, сколько людей умирает ежегодно. Примерно сто пятьдесят случаев на пятьдесят миллионов смертей, — Хан останавливается и, не скрывая, роняет челюсть, пытаясь осознать, насколько невероятны эти числа.       Могу ли я назвать нашу встречу судьбой?       О боже мой…       Это же как мне повезло встретить его среди стольких…       — Это значит, что я особенный? — флирт? А на что еще это может быть похоже? Минхо, не стесняясь, усмехается тому, к какому выводу парень пришел, и достаточно громко выдыхает, поднимая глаза к чистому небу.       — Ну, не знаю, насколько, конечно, это комплимент… Но да, определенно особенный, — и Джисон, довольный собой, кивает, деловито поджимая губы. — И я еще павлин, ага.       — Так, а что это за «счастливчики» такие? — Минхо скромно улыбается, понимая, что тот в итоге все же был рад их встрече.       — Мы их называем спорными душами. Это те, кто запутался в собственной жизни и самостоятельно не может определить, куда попадет после смерти.       — То есть, хотите сказать, что люди сами выбирают, куда они попадут после смерти? — хмурится Джисон.       — Не люди, а души. Я ведь тоже тебя как-то раз спрашивал об этом, и ты был уверен, что попадешь в ад, даже не подозревая, что есть еще и лимб. Другие люди в принципе могут не верить в сверхъестественное, так как они должны выбрать? — он осторожно объясняет ему все с добрым светящимся лицом, ни на каплю не заставляя его усомниться в собственных умственных способностях. — Моя работа как раз в том, чтобы узнать, понять человека и выбрать ему достойный приговор.       — Вы хоть раз жалели, что выбрали для меня именно лимб? — сглатывает, напрямую спрашивая об этом.       — Мгм, — сжато отвечает Ли, осматриваясь по сторонам, когда они заходят в подъезд. — Больше всего в день твоей смерти. Когда мне впервые выдался шанс заглянуть под твою маску… — вздыхает, радуясь сейчас, что Хан не решается повернуться к нему, что не приходится говорить правду, смотря в его глаза. — Жалел и после, но в один момент пришло осознание, когда голова была в самом холодном состоянии, где-то в апреле, что я все сделал правильно.       Правильно?       — Почему же? — супится Джисон, неспешно открывая собственную дверь, чувствуя, как сзади Минхо буквально прожигает взглядом его затылок.       — Дело в твоей душе. Здесь ты тоже оказался особенным, — грустно усмехается Ли, проходя в квартиру, когда оба начинают закашливаться от ужаснейшего запаха, что стоял внутри.       — Кха-кха, Вы, Господин Азраил, такой идиот, — бежит к окнам, закрывая нос и рот от неприятной увядшей сирени. — На кой было столько покупать?! — когда оборачивается, то цветов как и не бывало. Минхо, поджав губы, стыдится собственного поступка и со сведенными на переносице бровями смотрит на парня исподлобья. — Ох. Как Вы это сделали?       — Да щелкнул просто… и все.       — Научите меня, — он отодвигает стул, приглашая мужчину сесть за стол, и совсем забывает о разговоре, что был прерван неприятным запахом, который исчез так же быстро, как и появился. Осматривается и подходит к кофемашине, задумываясь, как она работает, и очень быстро во всем разбирается, ведь знает толк в таких вещах. — Вам как обычно?       — Как обычно, — все же усаживается Ли. — Ты же знаешь, что не обязан. Это больше не твоя работа.       — Делать Вам кофе никогда и не было моей работой, — прикусывает губу, нажимая на латте. — И зачем столько сладостей? Я ведь говорил, что терпеть их не могу.       — Со смертью вкусы иногда меняются, я не знал, чего тебе захочется.       — Думаете? — Хан пожимает плечами и берет со столешницы пару шоколадок, кладя их на стол, и вновь возвращается к кофе. Когда заканчивает, добавляет обоим сиропы и садится напротив Минхо, следя за тем, как тот наслаждается первым глотком.       Скучал.       — Очень вкусно, спасибо, — с виду обычный кофе, в действительности так дорог его сердцу, что даже если бы тот был соленым, в любом случае пришелся по нраву.       — С Вас фокус, — ухмыляется младший.       — Фокус? Ах, ты об этом, — он задумывается о том, что бы мог сделать Джисон, и не находит ничего лучше, чем вновь дотронуться до его руки. Одной держа снизу, другой накрывая сверху. — Смотри, — он единожды проводит пальцами по его ладони, а после начинает ими сыпать на нее что-то наподобие снега, следя за таким искренним, словно детским удивлением. — Прохладно? — Джисон коротко кивает, не имея возможности отвести от происходящего взгляда. — Теперь выключи свет. Просто подумай об этом и щелкни пальцами, — тот выполняет то, что от него просят, и понимает, что совсем ничего не видно, ведь Ли, по-видимому, закрыл и шторы. — Подумай о цветах, которые тебе нравятся.       Первым над его ладонью появляется сиреневый, заставляя улыбнуться обоих. Следом и желтый с зелеными вкраплениями, прямо как кофта Минхо в одну из их встреч, — чем больше Джисон об этом думает, тем сильнее мозг двигается в совершенно ином направлении, подбрасывая самые запретные мысли. Вот и бордовый оттенок, столь страстный и непоколебимый, вытесняет остальные эмоции на своем пути, двигаясь в такт движениям Ли на танцполе. Старший видит все, что происходит сейчас на чужой ладони, видит и явное желание в чужих глазах, и нескрываемый стыд за свои порочные мысли, остановить которые тот не в силах. Меж ладоней друг друга становится невыносимо жарко, и невинные лисьи огни вдруг начинают вскрывать совершенно интимные части сознания обоих.       Джисон смотрит, как танец перетекает в совершенно иное, и ярко-красный, по каемке отдающий нежно-розовым, сейчас показывает ему его спящего в Уллындо. И, к собственному удивлению, выглядит он совсем не так, как когда-то в собственных глазах, ведь чужие смотрели на него всегда иначе. Он осторожно поглядывает в сторону Ли, замечая капли влаги в уголках его глаз, ведь тот боится даже моргнуть, пропустив столь ценные для его разума воспоминания. Вновь возвращает свое внимание на ладонь и замечает, как медленно сгущаются краски, становясь все больше похоже на ночное небо, украшенное полной яркой луной, чьи лучи только и позволяют увидеть, что именно происходит сейчас внутри. И когда Хан понимает, что это тот самый момент — момент их первого и последнего поцелуя, он мгновенно разрывает контакт и стряхивает снег с руки. Никому нельзя знать об этом. Ни единой душе, что может только лишь сильнее разлучить их друг с другом. Как бы сейчас ни хотелось прикоснуться к Ли снова, он не рискует, зная, что в их деле спешить равно навредить той маленькой беззащитной крупице, что есть между ними.       — Иногда ловлю себя на мысли, что тоже хотел бы, чтобы ты умер еще раз, — шепотом признается Минхо. И это, кажется, первый раз, когда он так откровенен в своих чувствах. Джисон кивает, хоть и вне возможности быть увиденным сейчас Ли, ввиду выключенного света.       — Как ты это сделал тогда? — шепотом, все еще не отойдя от эмоций, снова обращается к нему неформально. — Бессмертным же нельзя…       — На тот момент я был человеком, — отвечает в той же манере ему мужчина.       — Как это возможно? — пугается Джисон и все же включает обратно свет, пытаясь по лицу отличить возможную ложь от правды.       — У меня есть наказание, — он снова смотрит на его ладони, медленно и так пусто моргая. — Ты спрашивал, почему нам нельзя касаться друг друга за ладони… Вообще, по-хорошему, мне нельзя касаться всех людей, ведь я ничего о них не знаю. У большинства из них есть ожоги…       — Ожоги? При чем тут это?       — Прикоснувшись к человеку с ожогами, я буду ощущать на себе силу момента горения кожи в несколько раз больше той, что пришлось пережить самому обладателю.       — Господи, — у Джисона вмиг сжимается сердце в груди, вспоминая, как позволил себе отпихнуть его ладонь от себя однажды. — Вас поэтому не было тогда, да? — гримаса сожаления так болезненно ударяет и Минхо, заставляя выбирать правильные выражения, чтобы не расстроить его. Он смачивает горло, попивая уже остывший кофе, и продолжает:       — Да. Поэтому после этого я ходил все время в перчатках. До тебя я нечасто контактировал с людьми, поэтому в этом не было необходимости, а после… — замолкает на пару секунд, раздумывая над следующим. — Так вот, тогда мой друг — ангел смерти, ты видел его, — Самаэль забрал это проклятье, чтобы я смог с тобой работать дальше. Делать так запрещено, поэтому после Рождества меня наказали сильнее.       Так вот куда он исчез тогда…       — Но за что? За что дали это наказание? — как назло, смышленый именно в тех местах, что бьют больнее всего.       — Прости, это разговор для следующего раза, — вежливая улыбка и упрямое избегание взгляда. — Спасибо за кофе и за компанию, мне уже пора.       — В смысле? Стой…те, — голос все тише в непонимании, почему тот так скоро решил уйти. — А что насчет Кихуна?       — Ты что-то выяснил? — обуваясь, все же спрашивает его Ли.       — Ну, Вы ведь для этого меня и брали. Нужно навестить его дедушку, он в больнице, в коме.       — В коме? Так и толку?       — Барам. Она должна за ним присматривать, возможно, через нее мы могли бы узнать о нем лучше.       — Проверишь? Или мне пойти с тобой? — неужели это все? Джисон сделал что-то не так, из-за чего тот теперь так себя ведет?       — Вообще-то это Ваша работа. Я лишь помогаю.       — Значит, с тобой, — улыбается ему Ли, замечая нервозность. И как же ему нравится выводить его на искренние эмоции, что дух захватывает. — До завтра.       — У меня завтра танатум.       — Мгм, после сходим, — обыденно отвечает Минхо, словно не понимает чужих чувств.       — Я боюсь снова идти туда, — шепчет ему в спину Джисон, так сильно желая согреться в его объятиях, услышать, что все будет хорошо, но чужие гадкие слова до сих пор раздаются с отвращением в ушах. — Не приходите больше, пожалуйста.       — Не могу. Я приду и, в принципе, буду там каждый раз вместе с тобой. Можешь возненавидеть меня за то, что произойдет, но знай, что я хочу лишь как лучше.       — Как лучше? Тогда, может, скажете что-нибудь, что заставит меня улыбнуться? Что-нибудь, что по-настоящему меня поддержит?       — Тебе это все равно не поможет.       — Пойму позже, да? — смысл чужих слов сейчас кажется таким бредовым, но Хан надеется на лучшее, особенно после кивка Ли. — Хорошо, я подожду. Сто сорок три года еще в запасе, — Минхо странно усмехается его язвительности.       — Подучи английский, кстати, — подмигивает и под недовольные вздохи все же удаляется из его квартиры.       — Вот же! При чем здесь английский вообще?! — упрямо ложится на кровать, сканируя глазами полки с книгами, вдруг задумываясь о том, что там могут быть еще письма. Но энтузиазма проверить это нет, ведь в действительности, кажется, не готов читать еще больше чужих чувств. — Он говорил про апрель… Что-то тогда произошло? — интерес все же оказывается сильнее, и он поднимается с места, чтобы едва дрожащими руками достать одну из книг.       Открывая, видит вложенный внутрь крафтовый конверт и неосознанно принюхивается, как бы подтверждая про себя, что это было оставлено им. Присаживается на край кровати и вскрывает, доставая оттуда письмо.       «Не знаю, зачем я это затеял, но где-то видел, что если избавиться от мыслей на бумаге, то станет легче или, по крайней мере, смогу к чему-то прийти. Впервые за всю жизнь так явно ощущаю одиночество, поэтому стараюсь отвлекать себя твоими книгами. Я запомнил некоторые из них, поэтому купил, чтобы не скучать. Куда ты дел старые? Я надеялся, что смогу забрать их себе после твоей смерти, узнать тебя лучше, хоть читать я и не особо люблю, но не нашел ни одной. Это все, конечно, не важно… Важно то, что мое состояние и мои чувства не меняются уже как третий месяц. Я правда надеялся, что смогу избавиться от этого, чтобы не подвергать тебя опасности, но не выходит… С каждым днем все хуже и лучше одновременно. Признаться, у меня такое впервые… И я счастлив, что моей приятной компанией оказался именно ты.       Все еще не уверен, что оставлю это письмо, но если ты это читаешь, значит, я не трус и решился на то, чтобы ты немного покопался в моей голове. На нем стоит ангельская печать, так что увидеть его можешь только ты, хотя если оно попадет к кому-то выше, то тут я уже бессилен. Поэтому будь осторожен… В любом плане.

Чудак.

11/03.»

      — Покопаться в его голове… а это интересно, — тепло усмехается Джисон, засовывая письмо обратно, и тянется к следующей книге. Его цель на этот вечер — прочитать все, хотя и хочется немного посмаковать приятное чувство, все же не терпится узнать обо всем, через что тот прошел за это время.       «…Скука убивает меня… Мы с Мином не общаемся уже три месяца, и меня так тяготит чувство вины, но я не могу найти в себе силы извиниться и поговорить с ним о том, что произошло…

Чудак.

03/04.»

      — Кто такой Мин и в каких они отношениях с ним и смогли ли помириться в итоге? Самаэль называл так Минхо, когда я заходил в прошлый раз… — все, что интересует сейчас Джисона, когда он в поисках ответов открывает уже которое по счету письмо, буквально погружаясь в столь болезненные будни Минхо. Чувствует его как душой, так и сердцем, понимая каждый его шаг, каждое сомнение и решение.       «… Эти дни так давят на меня, хотя, кажется, я начал выходить из этого состояния. Меня очень пугает твое долгое отсутствие, но я уверен, что ты справишься и скоро вернешься, ты ведь всегда был таким сильным. Правда, твоя стойкость достойна восхищения. Моего уж точно… Я очень долго размышлял по поводу лимба и все же осознал, что это было единственно верным решением, учитывая нестабильность твоей души. Осталось узнать, сколько ты уже прожил жизней, чтобы подтвердить мои мысли… Не могу утверждать, что тебе здесь будет хорошо, но я постараюсь быть рядом — это максимум, который я могу тебе обещать.

Чудак.

13/04.»

      — Нестабильность моей души? Что он имел в виду? Ох… И сколько всего еще мне предстоит узнать?       На улице уже глубокая ночь, когда он складывает в обувную коробку все прочитанные письма и проводит крайний раз по ним ладонью, ощущая шершавость бумаги и огромное количество чувств, оставленных внутри от них обоих. Думает о том, как он мог бы украсить все это, ведь изнутри коробка кажется такой пустой, и пытается повторить движение Ли со снегом, только думая о разноцветном конфетти, что изредка видел во время праздников в баре. Удивляется, когда видит, как несколько маленьких блестящих сердечек опадают прямо по его пальцам, создавая такую нежную и одновременно тоскливую атмосферу.       На глазах легкая пелена терпкого принятия их с Минхо чувственной и в то же время такой горькой, мучительной связи. Есть ли у них хоть малейший шанс быть вместе, по-настоящему открыться и полюбить друг друга свободно, не боясь какого-либо наказания? Если есть, то Ли наверняка уже его ищет — Хан уверен, ведь видел в его глазах всю боль от невозможности коснуться, читал в его письмах тяжесть разлуки, что весомым грузом охватила его такое хрупкое сердце. Старший очень чувствительный и чувственный одновременно, его действительно хочется охранять и защищать, особенно видя, как он неразумно подчиняется новым ощущениям и тонет в Джисоне с головой. Но парень не даст ему погубить себя понапрасну, станет, если нужно, его кислородом, спасательным кругом, а не потянет его за собой, как это было уже однажды.       Он доверится ему и его знаниям, будет идти за ним несмотря ни на что, невзирая на грубые слова, что тот вынужден говорить по какой-то неизвестной ему причине, будет рядом, но не слишком, так, чтобы хватило для осторожной улыбки и согревающего румянца на щеках — большего сейчас и не нужно. Лишь знать, что тот в порядке, лишь знать, что он улыбается и испытывает к нему ответные теплые чувства. Все это он оставит внутри и покажет Минхо только украдкой, так, чтобы было понятно им обоим и незаметно для остальных.       Джисон закрывает коробку, пряча ее под кровать, и спешит собраться, зная, что сегодня не выспится, а завтра вновь испытает боль. Однако ждет опустошения, что будет после, ведь с какой-то стороны приятно больше не чувствовать боль к тому, что столь долгое время тяготило его все сильнее ломающееся на осколки сердце. Впереди его ждет лишь только хорошее — он будет успокаивать себя этим, преодолевая новые препятствия со смирением и необходимым принятием, зная, что рядом каждый раз будет его дорогой хен.

…

      Кусок в горло не лезет, понимая, что осталось всего около получаса до начала нового испытания. Он сидит в столовой, посматривая на фрукты на тарелке, и тыкает в них десертной вилкой, просто ожидая, когда свободное время подойдет к концу.       Сидеть в своей комнате осточертело, и он решился попробовать выйти в люди, ища возможности пообщаться со своими новыми знакомыми или, может, это всего-навсего жалкая попытка снова узнать о Нане. Джисон старается не думать об этом, сосредоточившись на принятии собственной смерти и пожиная плоды не самой хорошей жизни. Он в принципе старается больше не затрагивать в своей голове то, что когда-то с ним произошло, ведь у него теперь новое начало, новая жизнь под названием «смерть». Это будет беспокоить его только в танатуме и больше нигде. Ему, по правде, хочется это уже смыть с себя и стать нормальным в собственном разуме, стать тем, кем всегда хотел быть — счастливым и сильным, тем, кто достоин уважения окружающих.       Мало-помалу, но до него доносятся чужие слова, шепот, что так и норовит оказаться услышанным. Казалось бы, все здесь обсуждают всякую чушь, не желая затрагивать свои наказания и жизнь в принципе. Однако недалеко сидящая пара вскользь произносит имя важного сердцу человека, и вот уже совсем не скучно, не пугающе — он не может не думать ни о чем, кроме этого, и неосознанно двигается ближе, чтобы услышать чуть больше новой для себя информации.       — Ходит тут весь такой важный, что приспичило-то?       — Согласен, не появлялся тут столько лет, а теперь вообще не спрячешься от его ястребиных глаз.       — Так ведь и уважать его не за что, не понимаю, почему все так расстилаются перед ним, в ножки кланяются, если он тут, по сути, ничего не делает.       — Еще и браслет этот…       — Извините, что встреваю, — с натянутой улыбкой придвигается еще ближе Джисон и думает, как разузнать обо всем больше. — Вы же про Азраила, да? — они не особо воодушевлены его приходом и потому смотрят достаточно скептически, заставляя Хана вести себя более убедительно. — Вы не подумайте, просто сам хотел обсудить с кем-нибудь этого напыщенного индюка, — парень с девушкой начинают резво кивать, позволяя ему подключиться к разговору. — Меня с ним работать заставили, представляете? А я ведь тут всего неделю, куда мне?       — Ох, совсем с ума сошел. Его с Нового года как переклинило, делает, что вздумается!       — А-а почему с Нового года? Что-то произошло тогда? — осторожничает Джисон и двигается ближе к центру стола, чтобы тайна точно проникла в его слух.       — Ты видел браслет на его запястье? — начинает девушка, осторожно осматриваясь по сторонам.       — Браслет как браслет, — пожимает плечами Джисон, когда парень рядом отрицательно качает головой, как бы говоря, что не все так просто.       — Этот браслет, как позорная табличка, кричащая всем, что он нарушитель закона.       — Закона?       — Браслет суицидника.       И это все, что нужно, чтобы маска на пару мгновений спала с лица Джисона, погрузившись в раздумья о причинах, о боли, что так мучила Минхо на протяжении нескольких месяцев.       — Н-но как? Он ведь…       — Бессмертный? Поговаривают, что на тот момент он был человеком и пользовался этим состоянием порядка семи раз.       Семь раз…       — Но для чего, почему? — не может осознать никак Хан.       — Да кто ж его знает? Острых ощущений, может, захотелось, — отстраняется девушка. Джисон задумывается о том, что те еще могут знать, и рискует, решая спросить у них о других тайнах Ли.       — Я слышал что-то про другое его наказание… — сглатывает, боясь посеять еще больше сплетен.       — Наказание? Ох, я, кажется, понял! — вспоминает парень. — Я здесь уже чуть больше двухсот лет, мне рассказывали, как Господина однажды наказали за любовь к смертной, — а вот этого Джисон уж точно знать не хотел. — Ее звали Анастасия вроде бы, она была принцессой, которой он когда-то выносил приговор.       — И… и какой он вынес, вы знаете?       — Исцеление, — тупой нож так неприятно втискивается в сердце, отчетливо желая доставить ему еще больше боли.       — Так-с, — рядом с ними с тяжелым звуком приземляются порядка десятка больших папок, наполненных под завязку какими-то документами.       — З-здравствуйте, Господин Самаэль! — кланяются один за другим присутствующие, и Джисон также подхватывает, понимая, что он смотрит именно на него.       — Новенький, помоги-ка мне донести их до кабинета, — просит Сынмин.       — Извините, у меня сейчас…       — Да я не займу много времени, тем более рядом. Давай, бери половину, — Ким нарочито берет всего три папки и отворачивается, идя к выходу. Хан же со скрежетом в зубах забирает остальные и плетется за ним, пытаясь распознать, чего тот на самом деле от него хочет. — Как дела?       — Спасибо, не жалуюсь.       — Еще бы ты жаловался, — усмехается мужчина. — Как работается с Минхо? — слышать это имя здесь непривычно, а потому он шугается и отвечает также сдержанно, распознавая провокацию.       — Все в порядке, Господин добр ко мне, но не дает послаблений, — глупо улыбается, моментально возвращая свой взгляд к папкам.       — В сплетни лучше не влезать, мало из того, что ты можешь здесь услышать, окажется правдой. Лучше спросить напрямую и получить отказ, чем питаться крупицами, из которых еще, дай бог, соберешь процентов пять от реальности.       — Понял, простите.       — Сюда, — показывает он, когда нужно свернуть, иногда посмеиваясь с того, как кряхтит под тяжестью бумаг Джисон. — Я тоже хочу с тобой поработать.       — Извините, но в лимбе достаточно душ, чтобы Вам помочь, почему именно я?       — Следить за тобой буду, чтобы не часто ошивался рядом с Минхо, — честно отвечает Сынмин.       — Ох, — удивляется он такому ответу. — Прошу простить за наглость, но… Вы ревнуете?       — Что за вздор?!       — Ну, про вас ходит достаточно много слухов, как вы обжимаетесь по кабинетам, да и, что уж скрывать, я и сам видел вас у Господина дома, — продолжает наглеть Хан, не понимая, что именно так развязало ему руки.       — Я же уже объяснил, что слухам не стоит доверять, — старается держать себя в руках Ким, хотя от одного взгляда на парня уже все кипит от злости внутри. — Мы с ним хорошие друзья, и, если тебя это успокоит, то я знаю о вас, — хитро улыбается Сынмин, застигая Джисона врасплох.       — И-и Вы не собираетесь ничего с этим делать? — шепчет он, нервно озираясь по сторонам.       — С чего бы? Мин мне дорог, даже после всего, что он сделал, я не смогу с ним так поступить.       Опять этот «Мин».       — Простите, могу я кое-что узнать у Вас?       — Будешь работать со мной? — ухмыляется Ким.       — Да буду-буду, как будто у меня был выбор…       — Спрашивай, — и тут Хан осознает, что мог бы задать любой вопрос, который его сейчас интересует, но все же решает остановиться на самом простом из них, надеясь, что о других будет еще возможность узнать позже.       — Вы называете его Мином, но кого он так называет? — мужчина рядом усмехается от столь глупого, на его взгляд, вопроса.       — Меня. Сынмин, приятно познакомиться, — улыбается ему уголком губ, и этот момент кажется Джисону таким знакомым, что он хмурится, пытаясь вспомнить, и откладывая любые угрызения совести за потраченный зря вопрос. — Что-то не так?       — Мы встречались с Вами раньше? — и по довольной улыбке он понимает, что да.       — Ты мне нос разбил, не припоминаешь?       — Господи… я стольким их разбивал, что всех и не припомнишь, — обыденно отвечает ему Хан, замечая, как вытягивается чужое лицо.       — Ты ведь в курсе, что я запросто могу отправить тебя в ад?       — Но не отправите же. Кто тогда будет Вам помогать с неблагодарной работой? Мне ведь за это даже не платят!       — Тебе вообще здесь не должны платить, оболтус!       — Хватит, — раздается спокойный, но уверенный голос за их спинами, и они тотчас оборачиваются, словно отзеркаленные, и круглыми глазами рассматривают подавленного Минхо. — У тебя через две минуты начало, чего прохлаждаешься тут? — устало спрашивает Хана Ли.       — Я-я… Это все Господин Самаэль, — он чуть приподнимает папки, дабы показать, как его нагрузили, хотя и так прекрасно заметно. Ким сжато приподнимает всю ношу в воздухе и забирает с собой в кабинет. — А почему сразу так нельзя было сделать?! — возмущается Хан, возвращая свои глаза к Минхо. Не выспался? Или не спал вовсе? Что с ним произошло со вчерашнего дня, почему так плохо выглядит?       — Пойдем, — приглашает, чуть неосознанно не протягивая ему свою ладонь.       — С Вами все в порядке? — решается осторожно спросить Джисон.       — Да, просто спать немного хочу, — натягивает чуть кривую улыбку Ли и пропускает парня чуть вперед от себя.       — Господин Самаэль сказал, что я когда-то разбил ему нос, но я в упор не припоминаю этого. Мне стерли память? — спрашивает у Ли, ведь знает, что тот ответит честно — по-другому не умеет.       — Кому нужно стирать тебе память? Ха-ха, — усмехается мужчина. — Он должен был работать с тобой, но передумал после пары синяков.       — А почему Вы не передумали? — детские провокации — самое любимое, что есть у Джисона, хотя и идущие после таких же ставящих на место ответов Минхо.       — Мне не на кого было спихнуть тебя, — обаятельная улыбка Ли заставляет Хана закатить в недовольстве глаза.       — То есть Вы думали об этом, — обиженно роняет Джисон.       — Не думал, мне всегда было интересно с тобой работать, хоть и порой больно, — признается он. — Не переживаешь?       — Хотел бы пройти курс в ускоренной программе, — впервые говорит ему о том, о чем решил еще после встречи с Кихуном.       — Что ты имеешь в виду? — боязливо хмурится Ли.       — По несколько заходов за день. Я хочу проработать свои травмы как можно скорее.       — Нет. Действуешь по расписанию, — отрезает старший.       — Но…       — Никаких «но». Это опасно для тебя, — Хан виновато моргает и кивает, тупя взгляд в пол. — Пожалуйста, я хочу тебе помочь, — уже спокойнее, и Джисон поднимает на него свои беспокойные глаза, снова кивая, но уже осознаннее.       — Сто сорок три года постоянно чувствовать боль…       — Ох, нет… Ты пройдешь это гораздо быстрее, остальные годы для другого.       — Помощи другим? — соображает парень.       — И это тоже, — улыбается ему Минхо, невесомо дотрагиваясь до плеча, и кивает за угол, где его уже ждет Селестия. Джисон осторожно поглядывает на браслет, все еще не имея возможности выкинуть разговор из головы, но не спросит — по крайней мере, не сейчас. — Ты справишься.       — С тобой, конечно, справлюсь, — думает он, поджимая чуть губы, и выходит первым, оставляя Ли позади, зная, что совсем скоро они снова встретятся в его кошмаре. Кошмаре, что неизвестен ему и так пугает возможным исходом. Будь что будет — последняя мысль, когда он переступает порог комнаты, встречаясь с новой пустотой и отчетливой фразой «Сегодня восьмой уровень» за спиной, что не сулит ему ничего хорошего.