limb

Ch.4. New Old

«Ошибок не бывает. События, которые вторгаются в нашу жизнь, какими бы неприятными для нас они ни были, необходимы для того, чтобы мы научились тому, чему должны научиться.»

Ричард Бах «Мост через вечность»

      Вот уже несколько дней Джисон разбирается с устройством лимба, его посылают искать те или иные места, и он очень даже успешно забивает свою голову этими отвлеченными темами. Нагружает себя социальной прослойкой общества, понимая, что в действительности людей здесь очень много. Хотя в так называемом общежитии достаточно сложно встретить кого-то, ведь все постоянно заняты собственным расписанием, и он понимает, что даже после смерти отдохнуть будет довольно сложно.       Ему дали карту с деньгами, которые в данный момент тратить особо не на что. Он купил себе вновь сигареты, которые помогают унять беспокойные пальцы, тем самым немного заглушив навязчивые мысли. Одновременно приятно и не столь отсутствие в округе Минхо. Не появляется тот специально или же его здесь по правде нечасто увидишь?       Продолжает отвлекаться, даже найдя себе парочку знакомых, однако иногда невольно возникают мысли о том, за что они здесь? Хан не считает себя совсем уж плохим человеком, хотя иногда неприятные мысли подкидывают раздумья о том, куда направил его Ли, если бы узнал о нем больше, чем позволил когда-то младший? Есть правда, о которой известно лишь ему, и она так и должна остаться с ним, хотя мысль о том, что совсем скоро начнутся испытания, которые обязательно вскроют и этот момент, действительно пугают. Остальные ведь тоже узнают обо всем и смогут доложить Минхо, не так ли? Ему пока неизвестно об этом.       Он идет в библиотеку, о которой ранее рассказал ему старший, задумавшись о том, что в похожем месте никогда и не был, и если тут действительно есть все, что душе угодно, то она, должно быть, совершенно невероятных масштабов. По указателям добирается до огромных дверей, что поистине проще назвать воротами, и толкает, стараясь не создать шума. Ахает, когда видит огромное количество высоченных стеллажей, под завязку набитых книгами, и неспешно проходит дальше, отчетливо чувствуя бешено колотящееся сердце. Все вокруг настолько нереально, хотя и более не похоже на сон.       — А как достать книги с верхних полок? — шепчет он себе под нос, осматриваясь по сторонам в поисках лестницы, но ничего похожего не замечает.       Решает осмотреть наличие и просто практически бесцельно бродит по округе, замечая, что любая книга, которую бы он ни открыл, предстает перед ним на корейском. Это вновь какое-то волшебство или они действительно все написаны именно на его языке? Проходит по ощущениям порядка двух часов, но он просмотрел только три стеллажа, так и не найдя то, за что можно зацепиться.       — Правила! — внезапно осеняет его мысль, когда хочет понять, как стать хоть на шаг ближе к Минхо. Спросить не у кого, хотя посетителей довольно много, проблема лишь в том, что отвлекать их неловко, чувствуя себя словно несмышленый ребенок, новичок, который всем только мешает.       Ищет сам, зная, что это будет достаточно сложно, ведь пройти даже десятую часть библиотеки за день — уже что-то из ряда фантастики. Осложняет еще проблема, что он не то что дотянуться не может до тех книг, что стоят на самом верху, сами названия скрыты для его, по идее, хорошего зрения. Как другие люди здесь вообще что-то ищут? Неужели уже успели выучить местонахождение того или иного раздела? Наверное, приходит со временем.       Он вновь следует из одного раздела, желая перейти в другой, как видит, что издалека выходит Минхо, откуда-то из недоступной части библиотеки. Лицо его полно строгости, столь серьезное, что не задуматься о причинах, что его так омрачили, не представляется возможным. Порыв податься вперед и выслушать мужчину прерывается так же быстро, как он видит, что к Ли подходит такой же лимбиец, как и он, совершенно спокойно разговаривая с ним о чем-то известном только им двоим. Замечает и как практически сливающиеся с местностью существа осторожно поглядывают за всем происходящим, кажется, уже начиная понимать что-то более ясно.       Стоит, споря с самим собой, выбирая, как поступить прямо сейчас. Побеждает часть, отвечающая явно не за разум, кричащая о желании хотя бы услышать пару слов от любимого, поймать на себе его едва заинтересованный взгляд, не требующая ничего невозможного в их трудной, чуть запутанной ситуации. Дожидается, пока тот закончит короткую беседу, и идет ему навстречу, уважительно кланяясь, чтобы, не дай бог, не вызвать каких-либо подозрений у окружающих.       — Здравствуйте, Господин А… Азраил, — называть его этим именем все еще непривычно и так неблизко душе, что буквально ощущается та пропасть между ними, еще больше причиняющая слепую боль внутренностям. Осторожно посматривает на присутствующих, которым, по сути, и нет никакого дела до них, и, спокойно выдыхая, поднимает на него свои беспокойные глаза, встречаясь с похожими, что неумело были прикрыты маской холодного равнодушия. — Я-я не знал, к кому обратиться здесь, — веки моргают, а взгляд дрожит, нервничая, когда вновь говорит с ним, но Ли внимательно его слушает, не торопясь покинуть совместное пространство. — Не могли бы Вы мне объяснить, как пользоваться библиотекой? — невинно спрашивает он, видя, как болезненно сдвигаются чужие брови на переносице. Просит больше, чем тот может ему сейчас дать? Переходит грань дозволенного? — Я хотел найти правила… Но боюсь, что не успею обойти здесь все до конца отведенного мне свободного времени, — чуть улыбается краешком губ, замечая, как Минхо неосознанно машинально отражает это действие, мгновенно беря себя в руки и отводя зрачки в сторону. — Простите, если беспокою.       — Пойдем, — чуть смачивая пересохшие от волнения губы, прикусывает нижнюю и встает спиной перед ним, идя прямиком к пустующему пространству между стеллажами. — Как ты тут? Осваиваешься? — осторожно уточняет, не поворачивая головы, но отчетливо чувствует затылком чужую радость за беспокойство.       — Да, благодарю, что выбрали для меня именно это место, — сарказм так или иначе ощущается на его языке, и укол совести достигает своей цели, впиваясь прямо в центр сердца Минхо. — Думаю, в аду я не смог бы наслаждаться столькими радостями жизни.       И твоим присутствием.       — Мгм, — сдержанно выдает Ли, незаметно выдыхая, чтобы тот не уличил его в волнении. — Смотри, — резко оборачивается, практически ловя своим носом чужой — на то и был расчет, замечая столь яркий здоровый румянец на чужих щеках, что буквально хочется не отрываться от них губами, смущая все сильнее и сильнее столь невинного парня.       — К-куда? — Минхо поднимает свою руку со стороны лица и моментально притягивает к себе книгу. — А? — пугается Джисон.       — Подумай о том, что тебе нужно, и представь, как это оказывается в твоей руке, — предлагает он.       — Боюсь, то, что мне нужно, не влезет в такую маленькую ладонь, — оба с горечью осознают смысл сказанных им слов и заглядывают прямо в души друг друга, обмениваясь тихим шепотом самых необходимых друг другу сейчас слов.       — А ты попробуй, — сглатывает Ли, действуя откровеннее допустимого, но не смея ругать себя за вольность. Чуть позже пожалеет, не сейчас. Не когда он так близко с тем, кто так нагло цепляется за его сердечные нити, не давая и возможности подумать о том, что нужно прекращать, ведь уже в действительности поздно заканчивать то, что даже в печали так дорого его нутру.       Хан, ведомый лишь минутной слабостью, аккуратно поднимает свою кисть в воздухе и тянется к Ли, вмиг слыша свой разум, что, кажется, сейчас исправно работает лишь у него одного, и закрывает глаза, думая теперь лишь о правилах, что явно очень опасно нарушать. Небольшая книжка оказывается между его пальцев, и он многозначительно смотрит на старшего, озвучивая то, чему не суждено оказаться на устах.       — Благодарю за помощь, Господин, — он кланяется ему, случайно замечая, как пытаются унять беспокойство обильно потеющие ладони Минхо. — До скорой встречи, — единственное откровение, на которое способен его голос, оставляя за собой шлейф размышлений и совестных прений.       И Ли непривычно совсем нечего ему сказать. Он просто смотрит ему вслед, чувствуя, как совсем нечем дышать, ведь запах амаранта, возникший из ниоткуда, буквально забил легкие под завязку. Пытается откашляться, но не выходит, и тут он осознает, что аромат исходил от Джисона, пытаясь рассказать самому себе о собственных чувствах. Обычно славящийся своей неуловимостью в воздухе, амарант сейчас раскрывается зеленой травянистостью, смешанной с цитрусовым оттенком и нотками миндаля. В голове не самые приятные мысли, навалившихся за последние пару суток проблем, но совершенно новый запах, что отвечает на все вопросы, так правильно успокаивает его беспокойный разум, вызывая легкую приятную улыбку на лице.       Он вновь сжимает в ладони, спрятанной в широком кармане пальто, конверт с заданием, к которому все никак не может приступить, хотя обратный отсчет уже постепенно идет, оставляя ему крохотные пять недель, за которые успеть что-либо сделать кажется чем-то нереальным, понимая, чье имя написано внутри. Минхо вздыхает, еще ни на каплю не продвинувшись в создании хоть какого-то плана, и идет к своему другу хоть за каким-то небольшим советом.       Не может сосредоточиться никак на работе, ведь перед глазами один лишь Джисон и его действительно опасные проблемы, решать которые нужно приступать прямо сейчас, так как еще немного и станет лишь хуже. Нужно освободить график, чтобы уделять ему больше времени, но все в действительности навалилось на его плечи огромной кучей, которую он только дополняет еще большими делами, зарываясь уже с головой внутрь.       Он практически не вылезает из библиотеки, кажется, начиная понемногу подбираться к возможным путям обхождения, и совсем не замечает, как проходит время, что неумолимо вызывает подозрения у окружающих, которые по приказу Гавриила так и норовят найти на него хоть что-то, что сможет так или иначе выдать его истинные цели и подставить, закрыв доступ ко всем потаенным мечтам и желаниям.       — Мин, — присаживается поодаль от него на диван, смотря, как тот грузно выдыхает все накопившееся недовольство. — Достал? Я могу уйти… Не хочу напрягать, — честно говорит он, осознавая, как же жалобно, должно быть, звучат его слова.       — Что там у тебя? — не поворачиваясь, продолжает заполнять какие-то отчеты.       — Я говорил с ним, — острое перо со всей скорости вылетает из руки Кима, надеясь достать центр чужого лба. — Совсем сдурел?! — ловит прямо перед лицом наконечник Ли, гулко сглатывая.       — Знаешь, Минхо, раньше ты заходил сюда раз-два в месяц, так, может, вернешь свое нежелание работать и прекратишь ходить по пороховым бочкам?       — Я… Он сам ко мне подошел, попросил помочь с книгой, ничего такого, — оправдывается, как мальчишка, Ли. — Я обо всем помню и не рискую зазря.       — Что с работой? — игнорирует ранее сказанные слова, переводя тему на то, что в действительности может отвлечь друга как от предмета пылкого интереса, так и от лимба в принципе.       — Начну… совсем скоро.       — Времени в обрез, ты и сам понимаешь. А к нему подступиться после всего, что ты натворил, будет еще сложнее, — он вздыхает, думая, чем можно помочь. — Черт…       — Что? — видит, как сжимается чужая челюсть, и, переживая, подрывается с места, хотя и не спешит подходить ближе. — Есть какие-то идеи? — Ким стреляет в него опасно глазами.       — Есть. Но ты должен пообещать мне кое-что, — угрожает.       — Да, конечно, — Минхо только в радость, ведь, по правде, очень сложно придумать что-либо в такой ситуации.       — Джисон, — Сынмин смотрит за тем, как меняется чужое лицо, боясь просьбы, что хочет озвучить. — Он же знаком с ним, ведь так? Тот его не узнает, однако подобраться к нему все же будет проще, зная его мелкие привычки и все такое. Возьми его к себе помощником, так можно. Я пару раз так делал, — Ли не знает, что и сказать, ведь это пришло даже не в его голову, а к тому, кто столь не радушен влиянию Джисона на его жизнь. — Но. Не сближайся с ним, Мин. Если я узнаю…       — Я понял. И не собирался, — касается его плеча, дабы чуть поумерить пыл, а рядом кладет пойманное перо. — Серьезно, я буду осторожен. Обещаю, — Ким кивает, вновь отворачиваясь к своим делам.       — У него завтра первый раз, — делится тем, что успел выяснить.       — Отлично! — воодушевлен Минхо, чем, несомненно, удивляет друга.       — Тебе его даже не жаль? Я думал…       — Там в другом дело, пока не могу рассказать, — Сынмин приподнимает в удивлении бровь, но понимает, что лучше не давить, однако страх незаметно подкрадывается за его спиной, подкидывая неприятные тревожные мысли. — Я пойду, не буду мешать.       — Давай, — сухо отвечает ему друг, вновь макая наконечник пера в чернила.

…

      Джисон забегает буквально с одышкой в свою комнату и, опираясь на кровать, пытается привести себя в норму. Почему же Минхо так сильно кружит ему голову? Почему он совсем не может противостоять ему даже после всего, что тот сделал? Хан расстегивает воротник, чувствуя хоть немного прохладу на шее, и, усаживаясь, открывает прихваченную с собой книгу, видя на самой же первой странице восемь главных правил, чье нарушение карается самыми жестокими мерами, в зависимости от статуса бессмертного.       1. Бессмертные не должны раскрывать свою сущность смертным.       2. Бессмертным следует уважать свободу воли смертных и не вмешиваться в их решения.       3. Бессмертным запрещено испытывать романтические чувства к смертным.       4. Бессмертные не имеют права спасать смертных от жизненных испытаний.       5. Использование бессмертными своих сил в корыстных целях недопустимо.       6. Бессмертным нельзя осуждать и наказывать смертных при их жизни.       7. Бессмертным следует воздерживаться от навязывания своих убеждений смертным, даже если они считают их истинными.       8. Бессмертным запрещено вмешиваться в жизнь, судьбу и контролировать смертных.       Джисон погружается в чтение и в действительности начинает усмехаться, чувствуя, будто книгу написали специально под Минхо, задумываясь о том, сколько же правил он успел нарушить. Различные ремарки, корректирующие данные правила, — большая часть воды, из которой состоит текст. Но, дойдя до последней страницы, он все еще не может ответить ни на один из своих вопросов.       — Почему? Почему нельзя-то?! И я ведь бессмертный сейчас, или я чего-то не понимаю… Что случится, если мы будем вместе? Ай-й, — откидывает книгу в сторону, взлохмачивая на голове волосы. — Ну его. Какого черта я вообще об этом беспокоюсь?! Нельзя и нельзя, подумаешь… — но сердце не соглашается с обманом, что произносят его подрагивающие губы. — Завтра все начнется… — он достает телефон, совершенно не зная, что делать. Он боится того, что его ждет. Не хочет никуда идти и вновь испытывать боль, но, кажется, его даже забыли спросить о желании. Лимб в действительности похож на тюрьму тем, что здесь, по сути, никто не считается с его мнением, хотя и при жизни не мог похвастаться иным, так что не привыкать.

Джисон: Мне страшно…

      Хан не ждет, что Ли ему ответит, однако так хочется, чтобы тот сейчас был где-то рядом, ведь привык засыпать, окутанный его запахом и теплыми руками, что так правильно настраивали его голову ко сну. Он ложится на бок и чуть покачивается, представляя, что все хорошо. Привыкнет и к этому, ведь всегда достаточно легко адаптировался к разного рода обстоятельствам. Проживет еще раз — нужно лишь немного потерпеть. Сколько займет вся процедура? Час-два? Главное — не отчаиваться и просто расслабиться. Выйдет и вновь забудет обо всем. Мысли прерывает вибрация у щеки. Минхо: Правда?

Джисон: А зачем мне еще тебе писать?

Правда.

      Так глупо выглядит со стороны их маленькая переписка, но допускать фривольностей и чувствительных фраз нельзя, хотя сам факт их общения уже является своего рода нарушением, ведь так? Нет ведь. Все чувства в их головах, и, если их отпустить, спрятать, то с виду они просто правитель лимба и один из его подчиненных, застрявший здесь за искуплением. Минхо: Ты должен через это пройти. Мне жаль.

Джисон: Лжец.

Минхо: Лжец… Я понимаю, как это выглядит со стороны, особенно зная, что это я тебя сюда отправил, но так нужно, поверь. Кстати, если тебе станет легче, то я тоже через подобное проходил.

Джисон: И с чего мне должно стать легче?

Минхо: Просто сосредоточься на смирении, ладно? Не погружайся в то, что ты там увидишь.       Ли знал, что это невозможно, и все равно попытался предупредить его, смягчить последствия. Он будет там, обязательно будет, но для своей миссии, для своих опытов, к которым подготовиться невозможно, ведь вся информация доступна лишь в теории, на практике же он как может все исправить, так и, напротив, уничтожить, за что будет корить себя еще не один век. Но он все же решил, что попытаться стоит.

Джисон: Обещай, что не будешь копаться в моей голове.

Минхо: К сожалению, не могу. Но не думаю, что мое отношение хоть из-за чего-нибудь сможет поменяться.

Джисон: Что это значит? Какое отношение?

Минхо: Сам ведь все прекрасно понимаешь. Догадался еще в первый день.

Джисон: Я знаю, что все поменяется.

Минхо: Вот и проверим. Смотри, как бы твое отношение не поменялось ко мне.

Джисон: После чего?

Эй.

Игнорируешь?!

Тебе же лучше, чтобы оно поменялось, потому что я начинаю уже ненавидеть тебя.

Придурок.

      Ли так и не ответил, а Хана буквально вырубило от тяжелых мыслей, что заполнили весь его мозг.

…

      — Смотри, входишь в эту дверь, — Селестия показывает ему все, предупреждая о том, через что ему придется пройти. — Будешь там совсем один. Я не знаю, что именно там будет, и увидеть тоже не смогу по камерам. Остановить происходящее тоже не в моей компетенции, это твое наказание, которое ты обязан пройти. Мощность, к сожалению, не имею права поставить меньше семи, поэтому будь готов к худшему, — вздыхает она. — Убивал, насиловал, мучил людей?       — Н-нет, — промаргивается, уводя взгляд.       — За это самые тяжелые наказания. Ты здесь, потому что чувствуешь вину за что-то или сожаление. Самые худшие из преступников не здесь.       — В аду? — Селестия лишь кивает. — Ладно. Нечего меня пугать раньше времени, — старается отшутиться, чтобы увести от себя тему.       — Я предупреждаю тебя, Джисон. Проходи, — она впускает его в чуть менее ожесточенное подобие эльбритума, что славится среди лимбийцев странным названием «танатум», и закрывает дверь. Идет в свой кабинет, когда замечает издали строго идущего Ли, не сводящего с нее своих глаз, словно как у ястреба. — Здравствуйте, Господин. Что-то срочное? Я сейчас немного занята.       — Хочешь вместе с ним посмотреть кошмары?       — Ч-что? — пугается девушка.       — Я помню твою оплошность, Селестия, — она сглатывает, бегая непонимающе глазами по полу. — Если хочешь извиниться, то меня тут нет, не было и не будет, — предупреждает ее.       — Поняла, Господин.       — Меня собираются повысить, и я работаю над одним… проектом, поэтому никто не должен знать. Как только я покину кабинет, ты выключаешь все камеры, которые есть, — кивает на танатум.       — Н-но…       — Никаких «но», будут проблемы — я возьму все на себя, — успокаивает. — Пойдем.       Джисон стоит посреди абсолютно пустого серого помещения, ни капли не понимая, что должно произойти. Но проходит уже пять, десять минут, когда страхи выползают откуда-то из-за углов, так и норовя поглотить его целиком, не оставив после себя ни косточки. Словно в бреду, он начинает чувствовать запах цветущей сакуры, ощущает, как припекает яркое солнце ему на лицо, и он щурится, в действительности оказываясь теперь уже в другом месте. Он на улице, не слишком далеко от дома, крутится, замечая вокруг детей, и понимает, что это школа.       — Странно, здесь ведь все было более-менее хорошо, — хмурится он, но проходит чуть дальше, ища то ли знакомые лица, то ли себя.       Идет за школу, ведомый лишь каким-то внутренним предчувствием. И видит, как два пацаненка, совсем юных, лет восьми-девяти, достают у лежащего без сознания мужчины из кармана сигареты и кошелек. Чем ближе он подходит, тем четче перед глазами собирается, словно пазл, воспоминание. Один из мальчиков — это он сам, трусливый, постоянно оглядывающийся, но не противящийся чужой идее.       — Держи, спрячься в тот подъезд, я пока тут все уберу, — говорит ему друг, но Джисону страшно, хотя и делает то, что его попросили. Второй же остается стоять на том же месте и дожидается, пока Хан скроется за углом школы, после вновь возвращая все свое внимание мужчине. — Дяденька, а вы знаете, что бывает, если спать посреди дня на улице с открытым кошельком наружу? — он пинает его куда-то в район груди тяжелым носком ботинка. — Дяденька, вы ведь сами хотели, чтобы вас обчистили, да? Запомните, кто это сделал, — наклоняется ближе и хватает его за волосы, и, прежде чем ударить его об асфальт, произносит имя друга.       Джисон стоит, боясь даже сморгнуть, не веря своим глазам. Такого ведь не было, точно не было, он бы вспомнил, хотя и его маленькой копии при этом тоже не было. Тогда почему он здесь? Что произошло тогда? И зачем ему здесь находиться?       Он идет вслед за мальчиком, что когда-то был его другом, теперь уже, наверное, и имени его не вспомнит, однако лицо все еще знакомо. Проходит вместе с ним в подъезд, где в самом низу ждет Хан, пытаясь научиться пользоваться спичками. И это парень тоже прекрасно помнит. Как он впервые покурил, как купили на украденные деньги много жвачек, мороженого и газировку.       Вот уже идет вместе с довольным маленьким, щекастым парнишкой, так отчаянно желая потеребить его кудрявые волосы и довольную моську, что вся испачкалась в мороженом. Только он тянется пальцем к его лицу, чтобы убрать шоколадную крошку, как слышит краем уха ласковый голос.       — Малыш! Ты чего так поздно? Я уже хотела идти искать тебя, — спускается на корточки женщина, чтобы приобнять маленького Джисона.       — Мам! Я сегодня заработал первую вону! Купил себе мороженое, — улыбается во все двадцать зубиков он, подхватывая такую же нежную улыбку матери. А парень смотрит на все это со стеклянными глазами, так сильно желая оказаться на собственном месте, только сейчас. Почувствовать настоящее тепло матери.       — Где же ты заработал? И чем это от тебя пахнет? — принюхивается к его воротнику женщина, странно хмурясь — нечасто увидишь недовольное лицо матери. — Я говорила тебе не стоять с курящими людьми, — спокойно напоминает она. — Дышать всем этим очень вредно, Джисони, — тот лишь кивает, а Хану так и хочется прописать маленькому гаденышу пару подзатыльников.       — Мин Джу вылечил дядю, а я следил, чтобы деньги не украли, — женщина смеется с его нелепых рассказов и стирает большим пальцем грязь то с подбородка, то со щек, поочередно целуя каждую. — Ну ма-ам, я уже взрослый.       — Придурок, — злится на него старший, так невыносимо желая спихнуть этого несмысленыша и занять его место.       — Такой сладкий пирожочек ты у меня, Джисони, — она трется с ним носиками и подхватывает на руки, неся в дом. — Будем смотреть мультики?       Хан бежит за ними и смотрит, словно по телевизору, их обыденный вечер, наполненный такой отчетливой материнской любовью, что буквально осязается в воздухе. Он сидит недалеко от них и смотрит вместе с ними на каких-то пингвинят, что играют друг с другом, расслабляется, вновь невероятно жалея о том, что больше не сможет полежать на чужих коленях и насладиться теплыми прикосновениями к его волосам. Маленький мальчик засыпает, и женщина укладывает его на хорошую кровать, укрывая одеялом, и слышит звонок телефона, раздающийся с кухни. Нажимает на зеленую кнопку и отвечает.       — Да? — лицо ее вмиг приобретает бледноватый оттенок, словно прозрачный, так сильно отягощенный услышанным. — Конечно, можете дать ему мой адрес, мы постараемся все уладить. Но я не думаю, что мой Джисон мог так поступить… Да, да, я поняла, спасибо! — женщина опускает телефон и проходится по задней части шеи холодной рукой, собирая скоро выступившие капли пота. Вздыхает и идет сначала к сумке, а потом к шкафу, собирая деньги, которые остались у нее про запас.       Хан ходит за ней по пятам, то ли понимая происходящее, то ли продолжая сомневаться. Сердце колотится как бешеное, предсказывая не лучший исход событий. Что-то должно произойти, не так ведь просто он очутился именно здесь.       Она поправляет еще раз одеяло на теле сына и идет к входной двери, крепко в кулаке сжимая купюры. Спускается вниз и еще около семи минут ждет прихода незнакомца, все еще будучи уверенной в своей голове, что это какая-то шутка. Но крупный мужчина с перемотанной головой и ссадинами на лице за милю замечает неравнодушные глаза женщины, недобро скалясь.       — Ты мамаша этого ирода? — она неловко моргает.       — Извините, но давайте все обсудим… Мой Джисон…       — Мёй Цзисён, — мерзко передразнивает он ее. — Посмотри, что сделал этот малолетний… — крутит указательным пальцем у лица.       — Я… Мне кажется, произошло какое-то недопонимание, — она волнуется и жмется на месте, не в силах поверить, что ее ангел способен на подобное.       — Пойдемте сходим в полицию, все проверим, а? Когда его вину докажут, это обойдется в десятки раз дороже покрытия медицинских счетов, — он подступается к ней, буквально вжимая в перила скамейки. — Усекла?       — Д-держите, — она протягивает ему все удавшиеся собрать деньги в доме, а он усмехается, не стесняясь, забрызгивая милое лицо слюной.       — Ох, прошу прощения, — грязными руками проходит по ее коже, и Джисон уже не может нормально стоять, подходя сзади и пытаясь схватить того за шкирку, но не выходит. Неужели он не может здесь ничего касаться? Вынужден просто смотреть? Какой-то бред. — Можем решить немного по-другому, небось это ваши последние деньги, да? — лезет нагло под подол ее платья, а она даже выкрикнуть ничего не может, сжавшись от страха. — На что сына-то воспитывать? — пролезает дальше, слыша лишь тихий сдавленный писк из чужих уст. И Хан не до конца понимает, его или матери. — Сколько тебе? Совсем юная еще, — темное небо лишь сильнее развязывает мужчине руки, и он спешит стянуть с себя мешающий ремень и расстегнуть ширинку.       — Тварь, блять. Что я должен сделать-то?! Смириться с этим? Серьезно? — кричит в пустоту Джисон, поднимая глаза к небу. — Я виноват в этом, да. Правда, пожалуйста, можно это закончить?! — слезы катятся градом по его лицу, он более не может смотреть на происходящее, однако мамины приглушенные вопли засели эхом в его ушах. Пока он спокойно спал в квартире, над ней совершали такое. По глупости, неразумности он так или иначе втянул ее в игры собственной судьбы, которая, по-видимому, хотела яростно над ним поглумиться.       — П-прошу, отпустите меня, у меня сын, — шепчет, захлебываясь от боли, женщина за его спиной.       — Блять, — жмурится он, уже который раз безнадежно пытаясь оттолкнуть мужчину от нее. — Мин... — проглатывает его имя где-то в горле. — Азраил, закончи все это, — но он не приходит. Еще рано, как бы ни хотел, вцепляясь в кожаные ручки кресла, он не приходит, уже явно посеяв не одну морщину на своем лице. — Амх, — сила в его руках лишь растет, но отчаяние слишком быстро подкатывает к горлу тошнотой, замечая на худых бедрах женщины кровь. — Азраил, пожалуйста, — продолжает кричать имя единственного, кто, по его мнению, способен сейчас помочь. — Мам, прости. А-а-а-мх, — наконец удается столкнуть мужчину, замечая, как вновь почернели руки, и вмиг падает на колени, закатывая голову назад, видя перед собой Ли.       — Ты виноват в этом, слышишь? Ты допустил это, из-за тебя он пришел и сделал с ней это — глаза в глаза, а Минхо почти не дышит, видя, как застелил чужой зрачок весь взор Джисону. Впервые с таким сталкивается, но продолжает начатое. — Ты не защитил ее, и именно из-за тебя она умерла, — все тело залило будто нефтью, под кожей так горячо, словно бурлит кровь, а руки Ли начинают действовать, исцеляя раскрытую рану. Чем сильнее Хан злится, тем проще попасть в самую глубь болезненного воспоминания. — Я в тебе разочарован, — Минхо уже самому тошно от собственных слов, что являются не более чем провокацией, которая работает на ура, избавляя от первых слоев мазуты парня, буквально выворачивая его на серый пол черной жидкостью. Старший продолжает держать его за шею, понимая, что все, что мог, успел сделать, и постукивает его по спине, помогая избавиться от остатков. Хан приходит в себя и поворачивается к нему лицом, вглядываясь и пытаясь отделить правду от лжи, понять, где иллюзия, а где реальность.       — Пошел к черту, — отталкивает его от себя, так злясь на слова, что были произнесены им ранее. — Я-я… — губы дрожат, и он встает, чтобы покинуть помещение.       Так надеялся на тебя…       Больно признавать, но Минхо и правда был единственным огоньком в его жизни, и сейчас он доверял ему больше, чем кому-либо еще. Поверил в слова, напечатанные ему перед сном, по правде надеясь, что хоть кто-то мог принять его таким, со всеми своими грехами и болями. А ведь сейчас вскрылось только то, о чем он даже не подозревал. Что будет, когда тот узнает о главном его секрете, который он хранит глубоко внутри себя уже несколько лет?       Запираясь в своей комнате, он не хочет ни есть, ни пить, лишь забыть все, что пришлось увидеть в темной комнате, и сколько, оказывается, произошло за его спиной, и о чем ему только предстоит узнать? Его все еще тошнит, но он даже не задумывается о том, откуда у него черная грязь по всему лицу, рукам и даже на коленях серой одежды. А самое главное, что в действительности пугает, — отсутствие моральной боли. Он, по правде, сопереживает матери собственным разумом и только. Куда делась вся боль, что охватила его там, дав возможность столкнуть мужчину с матери? Неужели именно так действует это помещение, буквально опустошая его изнутри?       Внезапно раздается стук в дверь, но, кажется, совсем не первый, просто Хан его услышал только сейчас. Он поднимается нехотя с постели и открывает защелку, вмиг желая закрыть ее обратно.       — Пошел вон, — кулак летит прямо в лицо Минхо, но прерывается, застыв в воздухе. — Ну да, давай, покичись своей силой, павлин, — Ли проходит внутрь, а кулак все еще висит в воздухе прямо перед его носом, которым он невесомо дотрагивается до костяшек, скромно улыбаясь. — Совсем с ума сошел? — Джисон косится на уже закрытую дверь и чувствует, как внутри все переворачивается, чувствуя то, чего вроде не должен был. — Не смей, — просит он, чувствуя на коже уже дыхание теплых губ.       — Мне нужна твоя помощь, — Хан нервно смеется, думая, что тот шутит или издевается, — скорее второе, ведь первое всегда удавалось мужчине лучше. — Я серьезно.       — С чего ты решил, что я стану тебе помогать?! — недоумевает Джисон.       — У меня нет времени спорить… — он позволяет его руке опуститься, более не ощущая той решимости.       — Тогда иди отсюда, — опять выгоняет, и Ли, по правде, неприятно, что каждый раз, начиная общение, тот пытается от него избавиться.       — Это приказ, — говорит он уже серьезнее, от той ласковой скромной игривости не осталось и следа. — Собирайся, и выходим через пять минут. Умойся, — понимает, что тот после случившегося так и не привел себя в порядок. — Прошло три дня. Если ты будешь реагировать так на все, тебя переведут.       — Слушаюсь, Господин, — язвительно выдавливает Хан, направляясь в ванную, и смывает с себя уже засохшую грязь. Кидает в раковину перепачканные вещи, замачивая их в теплой воде, и выходит обратно в комнату, представая перед Минхо в одном лишь белье. Тот оглядывает его быстрым взглядом и, чуть краснея, отворачивается. — Возьмите сборник с тумбочки, освежите правила в своей допотопной голове.       — Допотопной? — усмехается Ли. А Джисон не выдерживает, закипает в его присутствии все сильнее. Его злит, что пока он страдает, Минхо весело, он смеется, радуется жизни после всех сказанных так бессовестно слов. Хан хватает его за ворот рубашки и что есть силы прижимает к стене. — Ты же в курсе, что я легко могу тебя оттолкнуть?       — Но не делаешь этого, — шепчет он, вглядываясь в ласковые даже после всего глаза Ли. — Я ведь бессмертный, в чем проблема? — спрашивает от сердца, не слушаясь собственного обозленного разума.       — Пока ты можешь переродиться, ты не считаешься бессмертным. Это все временно.       — Так сделай так, чтобы не переродился, — вдыхает, наполняя легкие таким необходимым, словно кислород, запахом. — Сделай меня таким, как ты. Мне не нужна другая жизнь, — молит, заглядывая глубоко в чужое сердце.       — Ты не знаешь, о чем говоришь, — отчетливо чувствует чужое присутствие и слабо отталкивает парня, вставая чуть ближе к двери. — Собирайся. Те слова… Я не всерьез, ты поймешь чуть позже, — Хан в принципе о чем-то таком и успел предположить, видя, как продолжает смотреть на него Минхо, выдавая свою привязанность с потрохами. Джисон думает, что и сам смотрит на него так же, но проблема в том, что признаваться в этом никак нельзя ввиду возможности быть застигнутыми врасплох.       Одеваясь наскоро, замечает, как тот продолжает разглядывать стену, ни на секунду не задерживая своего взгляда на Джисоне, и тот имеет вольность осторожно шлепнуть его по ягодице, проходя вперед.       — Пошевеливайтесь, Господин Азраил, — строгое лицо — ничто по сравнению с красными, как помидор, ушами, так нагло компрометирующими Ли. — И, кстати, в расписании ничего такого не было. Это ваше личное желание?       — Не желание, а единственная возможность, — и не важно, что звучит достаточно двояко, ведь любая пронесшаяся мысль в голове Джисона верная.       — Взамен той неприятной комнаты? — надеется Хан.       — Нет, в дополнение. Я не займу у тебя много времени, просто без тебя вряд ли справлюсь, — осторожно говорит ему Минхо, все еще не сближаясь тактильно. Идет рядом и все еще никак не может привыкнуть к новому запаху.       — Что же там такое, с чем могу справиться только я? — усмехается Джисон. И как так быстро меняется настроение от одного лишь присутствия старшего? Вмиг опустошенное сердце наполняется чувствами и самыми разными эмоциями. Минхо толкает дверь на улицу, и они вдруг стоят не в том месте, куда до этого выходил Хан. — Г-где мы?       — Тюрьма, — останавливается прямо напротив ворот Ли, осматривая достаточно большое здание, где содержат одних из самых опасных преступников. — Будешь истерить — больше возможности поработать со мной не будет.       — Как будто это может меня напугать, — еще как может, а потому парень делает красную пометку у себя в голове о том, чтобы вести себя более сдержанно. — С чего вообще мне истерить? Я на кого похож?       — У меня работа, — выдает неслышно Минхо. — Такая же, как была с тобой.       — Мм, — вновь закипает Хан, опять слыша неприятную мысль о том, что он был только работой.       — Я взял тебя только потому, что ты знаком с этим человеком, — Джисон вздергивает свои глаза, полные недоумения, на него, теперь чувствуя страх. Тюрьма? Кто-то знакомый? Что за бред?       Ли идет прямиком внутрь, довольный тем, как работают чары по скрытию собственной внешности, особенно когда Джисон теребит его рукав, видя его лицо на доске с разыскиваемыми преступниками.       — Какого черта? — пытливо смотрит на него, но тот лишь стряхивает его руку и проходит вперед.       — Добрый день, у нас назначена встреча, — достает документы перед мужчиной в форме. — Ли Минхо — адвокат Чон Кихуна, — и у Хана буквально все падает внутри, слыша имя бывшего коллеги.       — Да, проходите сюда, — он показывает на большую зону, где родственники обычно встречаются с подсудимыми.       — Извините? — удивляется Ли. — Мне нужен отдельный кабинет, разговор не для лишних ушей.       — Да-да, я понимаю. Вас позовут, просто подождите здесь, — вежливо кланяется мужчина, уходя из поля его зрения.       Как только они остаются наедине, Джисон вцепляется в его руку, требуя объяснений.       — Что? Я же предупреждал, что встретимся с твоим знакомым.       — Он ведь узнает меня, — посматривает в сторону коридора Хан.       — Не узнает, — объяснять не требуется, простого отрицания должно быть достаточно.       — Почему т… Вы в розыске? — Ли как-то печально усмехается и лишь сейчас смотрит с минуту в глаза Джисону. — М?       — Поймешь, — говорит тогда, когда слышит, как их зовут, и вновь пренебрежительно сбрасывает чужую ладонь с себя. — Не переходи черту, — и это говорит Минхо? Серьезно? Хан стискивает челюсть и больше не прикасается, понимая последствия и чужие слова.       — Когда он умрет? — тихонько спрашивает ему в спину. — Вам же теперь придется защищать его в суде.       — Не придется, слушание через два месяца. Он умрет через один, — смотрит на его лицо, оборачиваясь через плечо, и удивляется, замечая чуть сведенные на переносице брови.       — От чего? — поднимает на него свои глаза, теперь странно хмурясь, отражая чужое лицо.       — Потасовка. Пырнут в печень, и не смогут остановить кровь, — Хан сглатывает, странно размышляя по этому поводу.       — Но ведь этого можно избежать… Я думал, что он умрет от болезни, как я, или чего-то подобного.       — И как, позволь узнать, этого можно избежать? — с горечью усмехается Ли.       — Ну, Вы могли бы…       — Нет. Ты ведь почитал правила, — ухмыляется ему мужчина. — Я не имею права вмешиваться в чужую судьбу.       Хотя и так вмешался.       — Тебе его жаль? — спрашивает с опаской Минхо и оглядывает озадаченное лицо Джисона.       — Не знаю, — честно отвечает он, вновь вздергивая на него свои глаза. — В данный момент даже не могу осознать, есть ли вообще разница между жизнью и смертью.       — В твоем случае вряд ли, — младший все же равняется с ним локтями, невесомо касаясь его темного одеяния, что так противно, но в то же время горячо смотрится на нем. — Хотя лет через двадцать уже захочется выпутаться из этого чертова круга.       — Я достаточно быстро ко всему привыкаю, так что, думаю, что все будет нормально, — он тупит глаза в пол, совсем не задумываясь, о чем говорит, а Ли только в радость, что тот хоть немного, но делится с ним своими размышлениями. — Тем более что я тут не совсем один… — намек? Да нет, говорит практически прямо, кричит, чтобы старший точно услышал его.       — Мгм, здесь достаточно много душ, не соскучишься, — Хан усмехается, слыша такое неумелое притворство.       — Куда Вы его отправите? — неслышно спрашивает он.       — В ад, куда же еще, — злостно скалится Ли, пока не замечает округлившиеся глаза парня. — Что? Ты разве не это ожидал услышать?       — Вы со мной тоже так же быстро все поняли? — прикусывает губу, неосознанно показывая свое волнение.       — М… Да, тоже думал тебя сначала отправить в ад, — честно отвечает Минхо, вновь возвращая свой взгляд на пустующий коридор.       — Что же изменило Ваше мнение? — давится воздухом, понимая, что, возможно, правды он не услышит.       — Сюда, — надавливает на поясницу, заводя в кабинет, тем самым в открытую игнорируя вопрос. Джисон только показательно цокает, но садится на один из стульев и отворачивается от Минхо, ожидая лишь своего призрака прошлого. — Ты, — через несколько минут все же прерывает тишину Ли, ловя на себе удивленный взгляд, как бы просящий чуть больше деталей для понимания, но такой возможности в кармане, к сожалению, не завалялось.       Их зрительный контакт прерывает резкое появление тюремного надзирателя, заводящего столь помятого, непривычно неопрятного Кихуна, чьи руки спрятаны в наручниках за спиной, и ноги также не позволяют двигаться быстро, облаченные серебристой цепью. Лязг их так неприятно отдается в ушах, что Джисон не выдерживает сосредоточенного взгляда и морщится.       Когда же Чон поднимает свои глаза на «адвокатов», его лицо вытягивается, словно бы еще чуть-чуть и оно соприкоснется с полом, он смотрит неотрывно на Минхо и Хан отчего-то ловит себя на мысли, что он тут лишний. Множество вопросов, от причины нахождения здесь мужчины до понимания, что этих двух что-то стопроцентно связывает, иначе, что это за взгляд такой?       Вдруг чувствует, как неприятно, что это внимание уделяет Ли не ему и дергает его за рукав, прося немного переключиться. Тот неловко приподнимает брови, словно оправдываясь, когда понимает, что лучше взять себя в руки и попросить тюремщика оставить их наедине.       — Что еще от меня нужно? — дрожащим, но грубым тоном спрашивает Кихун Минхо. — Я же вернул нож, рассказал все.       — Как ты здесь оказался? — из-за чужой спины осторожно спрашивает его Джисон. — Разве Господин Чхве не должен защищать своих шестерок?       — Ха, — Чон смотрит сначала на него, а потом ехидно возвращает взгляд на Ли, видя его стиснутую челюсть. — Ты не поделился со своим коллегой?       — О чем он? — подсознание мыслит в правильном направлении, но все эти идеи кажутся такими нереальными и пугающими, что Джисон мечется в попытках обуздать свой мозг и просто перестать думать.       — Ты, по всей видимости, чей-то сынок, да? Не арестовали, приходишь сюда как хозяин. А я вот вынужден жрать дерьмо по твоей милости. Тебя-то как звать? — обращается вновь к Джисону, когда замечает, как Ли машинально сдвинулся на сантиметр в сторону, видимо, в желании его прикрыть. — Ох, я-то думал, что у вас с этим придурком была любовь до гроба, — ехидно усмехается мужчина. — А ты вон как быстро нашел ему замену. Ну и правильно, шавок быстро заменяют, но ты достаточно поднасрал и другим, теперь же живя припеваючи, — Хан незаметно держит его за ткань на локте, не пуская вперед.       — Что ты имеешь в виду? — Минхо не дышит, не поворачивается, лишь смиряет недовольным взглядом Кихуна, в принципе уже будучи готовым к тому, что этот разговор в любом случае бы состоялся. — Что с Му Таком? Почему ты здесь? — Чон скалится желтыми полуразрушенными или вовсе выбитыми зубами, заглядывая прямо в черный зрачок Ли, и даже синеватое свечение его не отпугивает, и начинает отвечать на вопросы парня.       — Он убил его… убил всех, — смеется прямо в лицо Минхо, почему-то уверенный, что ему ничего здесь не сделают, а если и да, то не привыкать, его знатно потрепали в нескольких тюрьмах за эти месяцы.       Ли чувствует, как слабеет хватка на его руке, и на автомате подается назад, не желая прекращения этого, но Джисон встает прямо за ним и всматривается в лицо Кихуна, предлагая сесть на его место, игнорируя нервозное присутствие старшего.       — Могу я попросить оставить нас? — не оборачиваясь на мужчину, спрашивает Хан.       — Нет, — резко отвечает Минхо, не желая подобного исхода. Боится. Хотя, казалось бы, был к этому готов.       — Это была скорее просьба, а не вопрос. Оставь, — Хан усаживается напротив заключенного и смотрит на остервенело закрывшуюся дверь, чувствуя, как точно так же сейчас Ли бьет и по его сердцу. Своей злостью, своим непониманием и невозможностью сделать хоть что-то, чтобы пойти навстречу к нему. — Рассказывай, — спокойно требует он, укладывая подбородок на сложенные в замок ладони.       — В-вы можете мне помочь? — вдруг надеется мужчина, осознавая вдруг, какое парень перед ним имеет влияние над Минхо. Джисон сдержанно кивает, давая ему услышать то, что тот хочет, в действительности лишь манипулируя для достижения единственной на данный момент цели. — Все случилось в новогоднюю ночь. Он заявился под утро в клуб, где я работал, — он тяжело дышит, как на духу выкладывая все, что накопилось. — Это ведь все тайна, да? Все, что происходит сейчас здесь? Вы адвокаты, не имеете права использовать это против меня.       — Безусловно, — Кихун неуверенно бегает глазами по деревянной поверхности стола и все же кивает.       — Чхве Му Так, как вам, должно быть, известно, один из главных наркобаронов в стране, — шепчет, словно боится, что их могут услышать, но Джисон даже не удивляется, ожидая, когда тот перейдет к сути, а не будет пересказывать и так известную ему информацию. — Я… Мы с другим барменом, Хан Джисоном, по его указу толкали эту дурь посетителям, но это мелочь по сравнению с настоящей продажей, вы не подумайте, — в какой момент его тон сменился на уважительный? Смешно. Хан от скуки осматривает его состояние, краем глаза видя чужое красноватое плечо, но не придает особого значения, ведь руки все еще спрятаны за спиной. — Этот пацан творил такую дичь! Я был всего лишь жертвой обстоятельств!       — Ага, — незаинтересованно отвечает Джисон, порядком уставший, что его винят во всех смертных грехах, но сейчас уже неважно.       — Правда! Вы бы видели, что он вытворял за дозу, — взгляд, угрожающий и до боли стиснутый, вмиг находит его глаза, и тот моментально сжимается, высказываясь осторожнее. — Так вот… В тот день он опять не вышел на работу. Его до этого отмутузили наши парни… Ой… То есть парни Му Така, я правда тут ни при чем, я лишь выполнял чужие указания, — бренчит цепями на кистях, ерзая на месте. — Ох, и после этого пришел этот мужчина, — кивает на дверь за спиной, говоря про Минхо. — Терри, наш охранник, пропустил его через черный ход, — Джисон вдруг впервые удивляется. — Да-да, — подхватывает его уже более заинтересованный взгляд Кихун. — Его ведь тоже арестовали?       — Дальше.       — Да, простите. Он… он пошел к Му Таку и почти раскромсал его на кусочки.       Минхо, который против насилия? Серьезно?       — Ну не на кусочки… — Хан уже закатывает глаза, вне возможности терпеть его бред. Что из его слов вообще является правдой? — Порезы… Их было очень много, и лимонный сок… Он мучил его больше часа.       — Зачем?       — Из-за этого придурка, — выплевывает с омерзением Чон, найдя в своей голове виноватого во всей этой ситуации. — Джисона. Он умер, и тот пришел мстить, — второй раз Хан удивляется, осознавая, что его щеки горят в, казалось бы, совсем неподходящей для этого ситуации.       — С чего ты это решил? — не доверяет.       — Когда он закончил с Му Таком, он пошел за мной, — сглатывает, нервно разминая шею, и опять понижает громкость собственного голоса, то ли от страха, то ли он действительно осип. — Он был зол именно на то, что мы… они творили с ним.       Неужели?       — Моя рука, — он поворачивается полубоком к нему, предлагая посмотреть на отпечаток боли, что оставил на нем Ли. И Джисон встает со своего места, заходя ему за спину, разглядывая с уже более нескрываемой болезненной улыбкой ожог, что практически не оставил живого места на ладони, протянувшись до плеча.       Теперь и я могу посмеяться над тобой. Надеюсь, в тот момент ты вспомнил мои слезы и свою широкую довольную улыбку, так бессовестно насмехаясь над моей болью.       Он вздыхает, смаргивая слезы облегчения, и приводит лицо вновь в порядок, усаживаясь напротив мужчины.       — Это все? — Чон странно удивляется, что после увиденного не последовало никакой реакции. Неужто тот даже не пожалеет его?       — Н-нет, — уводит взгляд, ожидав совсем другого. — Он прибил клинком мою руку к барной стойке и поджог ее, а после вернулся за ним и за правдой.       — Правдой?       — Он спрашивал, кто нанес Джисону те ожоги, — сердце словно кто-то сжимает в кулаке, мгновенно осыпая поцелуями. Что происходит? Как на это реагировать? Не понимает ни разумом, ни физически. — Я дал ему адрес тех парней и все отдал. Думал, что он больше не побеспокоит, закончив со всем, но сразу после его ухода нагрянула полиция, и нас всех арестовали. Меня ведь на пожизненное отправят в любом случае, да?       — Скорее казнят, — ухмыляется Хан, замечая, как моментально бледнеет чужое лицо. — Шутка. Что дальше-то?       — Да я ведь знаю-то от полицейских только, что ферма наша сгорела вместе со всеми…       — Ферма? С дурью? Там же столько гектаров, неужели прям все? — Чон кивает, поджимая губы.       — Но… скажите, зачем он вернулся? Чего он от меня хочет? — Джисон смотрит пару секунд на дверь, размышляя, что лучше ответить.       — У тебя есть родственники? Кто-то навещает? — не отвечает на вопрос, а действует на опережение, все же вспоминая, зачем они сюда пришли, и в его возможности сейчас помочь Минхо с его заданием.       — Дедушка… Он в коме уже больше пяти лет, — тяжело сглатывает, что не скрывается от чужих глаз, а свои так странно мечутся по пространству в размышлении, что можно еще сказать. — Девушка… иногда заходит ко мне.       — Барам? — почему-то сразу подумал именно о ней. А чужой взгляд, столь испуганный, мгновенно находит его.       — О-откуда вы знаете? — прикусывает губу, когда осознает. — Ох, должно быть, тот мужчина рассказал вам о ней. Но она, честно, ни при чем.       Минхо знает о Барам?       Джисон вспоминает, как когда-то вскользь упоминал о ней, но не думал, что он в действительности мог о ней запомнить.       — Я з-занимался-то всем этим только из-за дедушки.       — А то, что делала девушка ради денег совсем не волнует? — хмурится он.       — Ну а как по-другому? Я ее отговорить не мог же, да и не в тех мы отношениях.       — Ты ведь был на особом счету у Му Така, разве нет?       — Так казалось на первый взгляд, но… Он шантажировал меня постоянно. Дедушка жив сейчас только благодаря ему, — стискивает челюсть, не особо радуясь тому, что говорит об этом. — Он не протянет долго. Барам… я все же надеюсь на то, что она ухаживает за ним на оставшиеся деньги.       — Адрес, — достает телефон, чтобы записать в заметки.       — М? — озадаченно смотрит то на него, то на телефон.       — Адрес клиники, в которой он лежит, мы проверим, — тепло улыбается ему Хан, дабы расположить к себе.       — Университетская больница, — Джисон кивает, записывая себе, и вновь смотрит на него, убирая телефон в карман.       — Не бойся его, он больше ничего тебе не сделает, — кивает ему Хан, ожидая, что тот поверит. — Мы пришли помочь, как бы странно это ни звучало, и в твоих силах исправить свое положение. Будь также откровенен и с ним.       — Вы мне не поможете, да?       — Я постараюсь сделать все возможное, но многое зависит и от тебя самого, Кихун. Мы скоро вернемся, подумай о моих словах, — он встает, подходя к двери, и кидает последний взгляд на его руки и несчастную многострадальную позу.       Что посеешь, то и пожнешь. Ты всего лишь получаешь по заслугам.       Минхо нет в коридоре, нет и в самом здании, Джисон боязливо спускается вниз, выходя быстро на улицу. Он надеется, что не обидел его, выставив в неугодном свете, ведь всего лишь хотел помочь, но обращался как с кем-то, кто ниже рангом. Но самое удивительное, что Ли подчинился. Почему? Почему дает ему прямо в руки собственные поводья, позволяя приказывать, управлять собой? Понятное дело, что от препирательств времени они не выиграли бы, а таким способом даже установили роли в голове Кихуна, и он смог открыться Хану, но все же… Неприятно.       Джисон вспоминает слова заключенного, говорящие о любви до гроба. Неужели Минхо в действительности показал себя именно с этой стороны в тот день? Хан видел в его глазах привязанность, возможно, сожаление, но никак не романтические чувства, а, может, просто не позволял себе их разглядеть? Магнетизм, химия — все есть между ними, но Джисон упрямо убеждал себя, что все лишь с его стороны. Даже возможное желание Ли спокойно можно объяснить нехваткой сексуальной жизни, ведь так? Иначе, почему ему еще заливаться краской при виде почти нагого тела Хана? Неужто тот, по правде, испытывает к нему симпатию или даже влюбленность? Тогда почему говорил столь гадкие слова, заглядывая прямо в глаза, в душу, не боясь причинить боль?       После все пойму? Так тому и быть. Я подожду, хен. Подожду твоей правды…       Он осознает, что и вся квартира кричала о чувствах мужчины, и письма, и те же огромные букеты «любимых» цветов. И даже поцелуй был по-настоящему искренним, не просто выполнение его последней и, по сути, единственной просьбы, собственное желание и возможность показать свое сердце, но Джисон, казалось бы, всегда это знал, однако поистине понял лишь только сейчас.       И вот он выбегает на улицу, видя беспокойного Ли, курящего уже не первую сигарету, вмиг сталкивающегося с его взглядом. Минхо смотрит, совершенно не скрывая переживаний, глаза стеклянные и чуть дрожащие, губы поджатые, теперь уж с концами забывшие про табак, говорят о большем и меньшем одновременно. Он молча извиняется, совсем не осознавая ситуации, лишь видит, как неравнодушно чужое лицо, то ли осуждая его за поступки, то ли сожалея совсем о другом. И Хану действительно есть, что ему сказать, но помолчать тоже неплохо, ведь слова могут сделать лишь хуже, а чувства, теперь же открытые друг другу, напротив, могут вернуть ту затерявшуюся где-то под ногами искру.       И в это мгновение Джисон точно для себя осознает, что что бы ни стояло у него на пути, как бы сложно ни было, он добьется бессмертия любыми способами. Главное — убедить в этом Ли.