limb

Ch.2. Life = Death

«Нельзя привязываться к людям всем сердцем, это непостоянное и сомнительное счастье. Еще хуже — отдать свое сердце одному-единственному человеку, ибо что останется, если он уйдет? А он всегда уходит…»

Эрих Мария Ремарк «Станция на горизонте»

      Ноги не слушаются, а дыхание, что очень странно, совершенно не подводит, то ли так сказывается свежий древесный воздух, то ли в этом пространстве в принципе все устроено по-другому. Голода совсем не ощущает, усталость по большей части лишь в голове, а потому после такой, казалось бы, тяжелой нагрузки обязательно хочется лечь в постель и, прикрыв глаза, хотя бы минут пятнадцать вздремнуть, кутаясь в тепле. Глаза, по правде, начинают болеть спустя длительное время в едином зеленом оттенке. Он думает, стоит ли ему вновь сесть, как сделал это в прошлый раз, или вот сейчас наконец появится новая цель его пребывания. Но ничего не меняется, все по-прежнему — лишь далекая дорога, не имеющая конца. Единственное, что помогает двигаться дальше, — маленький цветочек, что, кажется, совсем скоро тоже отправится в топку к другим, что умерли еще до его пробуждения.       — Ну, черт возьми… — устало шепчет себе под нос. — Сколько можно?       Его испытывают, и он это всецело понимает, а потому не дает себе ни малейшего шанса опустить руки. В конце ведь его ждет что-то хорошее? Или же это все-таки его собственный ад, через который он будет проходить тысячелетия, так и не найдя конечного пути? Может, тогда стоило поддаться иллюзиям и скрасить свое и так безнадежное бессмысленное пребывание в этом месте? Он поддается этой мысли и вновь садится посреди дороги, оглядывая небеса, что все еще были серовато-синими с мелкими проблесками света, не дающими сдаться. Ждет по ощущениям пять, десять, двадцать минут, но ничего не происходит, как вдруг чешется нога, поясница, и он, не смотря, утоляет зуд, и тотчас ощущает — что-то живое ползет по его пальцам. Вмиг подскакивает, замечая огромное скопление насекомых и червей, движущихся прямо на него.       — Господи, — Джисон пугается, смотря, как мелкие муравьи поднимаются прямо по его штанинам, словно пытаясь поглотить целиком. Не теряя времени, бежит от них вперед, попутно отряхиваясь и скуля от отвращения. Знает, что сейчас где-то должно что-то появиться, а потому смотрит внимательно по сторонам и торопится. — Ну же, — переживает, замечая уже летающих жуков и крупных комаров, жужжащих прямо у его слуха. — М-м-м, — все тело неприятно раздражается, чувствуя, будто его кусают то в плечо, то в живот, то в лопатку, то под коленом. Наконец видит дом и движется к нему что есть силы, желая лишь снять с себя одежду и принять душ. — Ну-у, — дверь, как назло, не поддается, и Хан практически выламывает ручку, чтобы зайти внутрь. — Мам, я дома, — кричит в темную пустоту он, загнанно дыша от испуга. Мерзость, а что будет дальше — страшно даже представить.       — Ну, заходи, сынок, — с кухни в домашнем фартучке на рабочий костюм выходит Му Так, вытирая о подол красные следы.       — Нет-нет-нет, только не ты…

      …

      Минхо уже второй день сидит на полу одинокой комнатки, смотря на пустую рамку на алтаре Джисона. Попивает которую уже по счету бутылку любимого виноградного соджу и с теплом вспоминает о проведенных вместе моментах. Он привез с собой фотографию матери парня, все еще удивляясь тому, как они с ним похожи.       Так грустно осознавать, что некому прийти и попрощаться с достойным, по его личному мнению, человеком. Хан раскрывался ему совершенно с разных сторон, каждая из которых была по-своему уникальна и притягательна. Его хотелось читать, словно шедевры Агаты Кристи, где до последнего не знаешь, кто же по итогу главный злодей. Так и с Джисоном, его характер, как кажется мужчине, не известен даже самому носителю. Какой он настоящий? Какие секреты хранит? Какую боль так упрямо прячет в себе? Последнее является для Ли как самым интересным, так и в то же время самым ненужным. Ведь видеть улыбку — обязательно искреннюю — лучшая услада для глаз, все, что поистине ему нужно, — счастье обыденное, непознанное, ощущаемое всеми фибрами души.       По правде, не так важно, узнает ли Минхо всю его подноготную, ему просто отчего-то хочется быть рядом. Джисон умело вдыхал в него жизнь, отрезвлял не столько кулаками, сколько нужными разговорами во время прогулок или перед сном. Парень за столь короткое время стал важен его нутру, и понимание, что романтический план не так уж и обязателен, сколько простое общение, простое знание, что тому хорошо и он в порядке.       Хан нисколько не идеален, даже будучи честным, нехорош по сути своей. Но ведь в каждом из нас есть и белое, и черное, а как мы к этому относимся — уже другой разговор. Парню часто было стыдно за свои поступки, за многие вещи, что делал, как-то в горячке он даже признался Ли, что мог бы сделать всё, чтобы исправить это, изменить свой выбор, чтобы не заканчивать так плачевно. Джисон был глубоко одинок, но Минхо уверен, что смог хоть на жалкие несколько процентов заполнить эту пустующую дыру. Однако что делать с этим дальше, он не уверен. Бороться за мнимые отношения — глупость. Бессмысленная влюбленность, не сулящая обоим ничего хорошего, лишь подкосит их дальнейшую жизнь. Смириться с тем, что есть, и просто быть незнакомцами друг другу? Уже не выйдет. Химия, напряжение между ними так просто не исчезнет. Их безбожно тянет друг к другу во всех планах, и не обращать на это внимание невозможно. Оно везде, всегда, во всем.       — Ху-у-ух, — грузно выдыхает Ли, чувствуя, как пятая, а может, и шестая-седьмая бутылка спиртного все же ударила в его голову, невыносимо прося выплакаться. — Я что, сопля какая-то? Триста лет не плакал и еще столько же не буду, ишь чего удумал! — шлепает себя по щекам, ощущая, как влага все же понемногу начинает согревать его щеки. — Минхо, ну-ка соберись! — брови сводятся к переносице, а губы вот-вот торопятся дрогнуть, испытывая неприятную боль внутри. Он прикрывает глаза в попытке сдержать слезы и ложится на пол лицом к отсутствующему портрету Джисона и вновь грустит. — Даже поговорить не с кем…       — Да что ты? Как же ты так всех от себя оттолкнул, а? — заходит сзади Ким, обдавая спину друга сквозняком с улицы. Ли не поворачивается, закрывая ладонями глаза — уже второй раз за столь короткий срок показывает себя с чувствительной стороны. Сынмин садится сзади, морщась от едкого запаха алкоголя, и кладет успокаивающе ладонь на его предплечье, чутко поглаживая. — Я принес сирень, как ты просил, — найти цветы посреди зимы — та еще задача для человека, а вот ангел с этим справится куда проще. Минхо поднимается, чуть шатаясь, и забирает небольшой букет из его рук, осторожно укладывая его у подножья алтаря. Нижняя губа предательски продолжает дрожать, но он сдерживается от большей чувствительности, понимая, что любая из его слез — бессмысленна.       — Спасибо, Мин, — шепотом, через спину, говорит ему Ли.       — Да… что уж там, — отмахивается мужчина.       — Нет, правда, спасибо. Я вообще не знаю, что бы делал без тебя, — поворачивается и, неловко переминаясь с ноги на ногу, подступается к нему, крепко обнимая. — Прости меня…       — Господи… Ты пьян и воняешь, — закатывает глаза друг, но не отталкивает, а, наоборот, прижимает ближе к себе, давая тому необходимую поддержку. — Хоть я и не понимаю тебя, вижу, как ты разбит. Спрашивать ни о чем не стану, и так все более чем понятно. Просто…       — Я не знаю, — трется носом о его плечо, пытаясь унять желание расплакаться, вместе с тем нагло вытирая слезы, что не смог сдержать. — Не знаю, что буду делать дальше, что буду делать потом. Никаких «мы» нет, — продолжает говорить про Джисона. — Я это допустил, мне и расхлебывать, — у него дрожит голос, но Ким — тот, перед которым можно, перед которым не стыдно, но все еще не хочется. Ли ведь старший «брат», он должен быть примером, тем, на кого стоит положиться и опереться.       — Когда… — он вновь вздыхает, стараясь быть мягче в своих словах. — Когда я говорил про чувства, все это было простой шуткой. Я-я не думал, что так далеко зайдет.       — Да знаю я. И не в тебе же дело, — сглатывает, думая обо всем, что между ними произошло. — На его чувства ты точно не мог повлиять.       — А на твои?       — Не знаю. Скорее всего, да, ты направил меня в то русло. Но в итоге все же я пришел к этому. Сам.       — Месяц, Минхо. Целый месяц, попробуй отвлечься, пока это не зашло слишком далеко, — просит его Сынмин.       — Я тоже думал об этом, но уже зашло… — остается на языке сладковатой горечью, понимая, что парень потревожил те части сердца, которые не должен был.       — Даже если ты этого не говоришь, я все равно слышу, — усмехается по-доброму Ким.       — Не-а, не слышишь, — качает головой Ли, все еще не отпуская из рук друга — никогда с ним не был таким тактильным.       — Не трудно догадаться. Это твоя первая влюбленность, а потому воспринимается так ярко. Не свезло, конечно, что это произошло с человеком, — смотрит на пустой алтарь и немного взмахивает ладонью, дабы его немного оживить и порадовать этим Минхо. — Смотри, — мужчина нехотя осторожно поворачивается и смотрит на то, как в рамке теперь есть его фото, вокруг еще больше сирени и свечи, что были до этого, горят теперь более ярким огнем.       Ли прикрывает вновь и вновь дрожащие губы ладонью и, вздыхая, смотрит наверх, чтобы сдержать глупую эмоциональность, так нарочно свойственную ему. На ненастоящей фотографии Джисон как специально улыбается так ярко и так искренне, что хочется вырезать это в своей памяти навсегда, возвращаться к этому чудесному лику каждый божий день и улыбаться ответно, трепетно теплея в груди.       Ким встает рядом и, осторожно обнимая его одной рукой за плечи, дает мужчине опереться на себя. Этот момент навсегда останется их общей тайной, никто не должен узнать, и Сынмин осознает это в полной мере, не посмев никогда так подло подставить своего друга, единственного, с кем так не скучно проводить эту вечность. Дает ему время оправиться, снова и снова становясь его правой ногой, на которую он может опереться, правой рукой, с помощью которой может творить, правым полушарием мозга, с которым он может советоваться и говорить.       — Все будет хорошо, — не будет, Минхо теперь более чем уверен. Ему показали, как жить, дали понять, что существование может быть не скучным, а это огромная проблема для того, кто не умрет ни завтра, ни через тысячу лет. Без Джисона теперь будет действительно трудно, и с этим тоже нужно научиться жить, жить без сожалений.

      …

      — Какого ты здесь забыл? — Джисон трясется, упираясь лопатками в деревянную резьбу двери, и смотрит вглубь комнаты, видя лишь темноту из-за выключенного света. Вновь переводит взгляд на чужую одежду и задается вопросом, кому принадлежит алая жидкость, украшающая чужие фартук и ладони так ярко?       — М? Я здесь живу, — обыденно отвечает Му Так. — Рад, что и ты зашел сюда. Как раз вовремя, — он идет прямо к нему и пытается ухватить за локоть, чтобы поднять с пола.       — Я-я сам, — резко вырывается из его грязной хватки Хан и, загнанно дыша, идет на кухню, боясь увидеть, что там произошло. Страхи пусты, ведь там все более чем нормально: на столе большой кусок мяса рогатого скота, в крови которого мужчина, по всей видимости, и испачкался. Джисон морщится от неприятного запаха и хочет пойти в комнату рядом, задумываясь о том, что там, возможно, до сих пор комната Минхо, где, как ему кажется, гораздо безопаснее.       — Поможешь мне закончить тут со всем? — по-доброму улыбается мужчина, что, словно пыль в глаза, пытается заманить парня в ловушку. Его хотят здесь оставить, верно? Он сомневается, но начинает принимать правила игры, чтобы после выбраться из этого кошмара. Берет из чужих рук тяжелый нож и встает перед крупным бедром некогда живого животного. Сглатывает отвращение и начинает разделывать, осторожно поглядывая в сторону Чхве. — Я схожу брошу фартук в стирку, скоро вернусь. Спасибо за помощь, Джисони, — вновь теплая улыбка, совершенно не похожая на его настоящую, показывающая, что все вокруг не более чем симуляция.       — Мгм, — немногословно, ведь разговаривать с этим «человеком» желания нет абсолютно. Все тело по обычаю отзывается прохладным омерзением, когда видит, слышит или даже просто думает о нем. Никого в жизни так сильно не ненавидел, как Му Така, по-настоящему сделавшего из его жизни ад, и какое же испытание он преподнес ему на этот раз?       Он неумело продолжает вырезать прожилки и разрезать на более мелкие куски мясо, весь уже выпачканный в крови, переоденется позже, думает он. От тошнотворного запаха уже тянет блевать, чувствуя тяжелое головокружение, но он продолжает, ожидая, когда же игра начнется и он вновь сбежит из этого дома. По правде, он надеялся, что вновь расслабится под чуткими прикосновениями матери и, может, хоть немного отдохнет в мягкой постели с Минхо. Увидит ли он их снова или же испытания, связанные с ними, уже закончились?       — Джисон, — только он подумал о нем, как теперь слышит из-за спины его шершаво-бархатный голос, столь уникальный, тем самым обязательно запоминающийся чутким слухом. Хан ведется, выдавая улыбку с поличным, и оборачивается, желая хотя бы пару секунд насладиться иллюзией, утонуть в нем, прикоснуться дыханием и теплом тел друг друга. Лишь на мгновение освежить в памяти его лицо и вспомнить характерную ему мимику.       — Привет, — прикусывает губу, пытаясь подавить столько чувств сразу: обреченность, так как настоящего Ли уже никогда не увидит, влюбленность, потому что картинка такая реальная, что не ощущать желания целиком и полностью насладиться им невозможно, и радость, ведь как с Минхо иначе — с ним всегда только с улыбкой. Но чужие глаза, столь дрожащие и мокрые, смотрят не на Джисона, а за него, в непонимании боясь действовать дальше. — М? — он резко оборачивается, видя уже вместо оленины маленькую девочку, чье лицо узнает из тысячи.       — Зачем ты это сделал? — неслышно спрашивает Минхо.       — Нет… Нет-нет-нет, хен, — он трясется, роняя на пол окровавленный нож. — Нана… Это не я, Минхо, не я.       — Я же не слепой, Джисон, — Хан оборачивается и идет прямиком к нему, видя, как тот, боясь, пятится назад. — Не подходи.       — Хен, — он сжимает его рукав, практически повисая на нем, и так невыносимо сейчас боится потерять его доверие, его чувства. — Это не я. Меня подставили, слышишь? — тот отрицательно качает головой, пытаясь оттолкнуть от себя Джисона. — Пожалуйста, поверь мне, — глаза на мокром месте, вновь забывая, что все вокруг — игра.       — Так беспощадно… такую кроху. За что? — взгляд, что полон недоумения и гадкого разочарования, так больно бьет прямо в глубину его сердца.       — Почему ты мне не веришь? — плачет Джисон, начиная стучать кулаками по его предплечью. — Я же говорю правду, там не было ее. Му Так сказал мне разделать мясо, — он уже практически сверху, но с каждым ударом чужая зеленая кофта окрашивается в красный, то ли от чужих запачканных рук, то ли от ран, наносимых ими же. — Предатель! Ты должен был мне верить! — единственное, о чем сейчас думает парень, раздавленный чужим выбором. Минхо решил довериться Му Таку, а не ему, но почему? Так тяжело, противная боль поглощает его с головой, заставляя срываться с петель.       — Ты убил ее, и ты это прекрасно знаешь, — ладони, обозленные на чужие слова, уже на его шее, крепко сжимают сонную артерию. Глаза Джисона устрашающе заливаются черным, совершенно не оставляя белоснежного белка, и единственное, что он видит, как вены на его руках окрашиваются в такой же черный оттенок, прежде чем Ли под ним развеется словно пепел.       — Ч-что… произошло? — смотрит, как темный оттенок отливает от его кожи, и бежит к ближайшему зеркалу, чтобы осмотреть свое лицо. — Что за хрень? — прямо на глазах возвращается его прежний вид, и он оглядывается по сторонам, вновь подходя к столу и видя, что Наны там больше нет. На столе, в принципе, больше ничего нет, как и в доме. С трясущимися руками он вновь открывает дверь на улицу и абсолютно поникший, не зная результата, выходит. — Когда все это закончится? — слезы такие вымученные, но необходимые катятся по его щекам, образовывая безграничный океан под ступенями дома. — Ха. Ха-ха-ха, мне теперь плыть, что ли? А-а, — он, уже порядком сходя с ума, кричит в пустоту, не видя даже дороги, по которой ему нужно следовать. Вздыхает и все же погружается в ледяную воду, моментально задыхаясь от холода и страха, вызванного темнотой под ногами, невозможностью ни достать до дна, ни даже увидеть его очертаний. Обернувшись, дома словно и не было никогда, и теперь ему нужно каким-то образом прийти к правильному месту, следующему уровню, если таковой и имеется.

      …

      Минхо закончил со всем, с чем планировал. Вытирая черным шелковым платком ладони, он идет к дверям амбара, не совсем понимая, доволен ли он собой или все же сожалеет о том, что устроил весь этот беспорядок. В руке новая зажигалка, и он думает о том, чтобы спалить всю эту местность дотла. Останавливается, взвешивая все «за» и «против», думает о том, сколько человек пострадало от их огня, и все же бросает за спину огниво, отчетливо слыша выстрел. Чуть выше солнечного сплетения собирается бордовая влага, не сулящая ничего хорошего. Мужчина усмехается, падая замертво и составляя компанию остальным телам, валяющимся бессознательно в этом пространстве.       — Все равно тебе не выжить с такими травмами, — последняя мысль, когда улыбка появляется на его бесстрастном лице.

      …

      — Ты совсем с ума сошел? Тебя не было несколько дней! Как мог подставиться под пулю? Забыл, что ты человек?! — ходит по квартире Сынмин, не имея возможности найти себе места. Раздражается от мысли, что друг еще больше погрязает во всем этом дерьме из-за глупой, как ему кажется, влюбленности.       — Я случайно, Ким, — закатывает глаза, согреваясь в своей постели. Тело еще до конца не оправилось от «воскрешения», а дней в человеческом состоянии все меньше. — И вообще, что со мной могло случиться?       — Тебя могут наказать, — глупо шепчет он, с сожалением смотря ему в глаза.       — Плевать. Правда плевать, Мин. Я уже почти невосприимчив к их манипуляциям, — кряхтит он, кутаясь сильнее в одеяло.       — Что было в эльбритуме в последний раз? — садится рядом, поднося свежую чашку с чаем к нему.       — Да то же самое… — нервно сжимает уголок губы, показывая, что совсем не настроен на этот разговор.       — Анастасия?       — И Джисон, — сглатывает, когда делится новым откровением, видя, как сжимаются чужие скулы в недовольстве. — Прекращай.       — Ты собираешь свои уязвимые места или что? Новый вид коллекционирования? Черт… — он как-то резко выдыхает, желая просто прикончить своего неразумного друга. — Попроси о повышении. Я не хочу, чтобы ты работал с людьми.       — Я хочу.       — Не хочешь.       — Хочу.       — Не-а.       — Да-а, — продолжают спорить по-детски.       — Минхо, я знаю тебя как облупленного, — психует Ким.       — Если выбирать между лизанием задниц заносчивым павлинам и работой со смертными, я всегда за второй вариант, — Сынмин сдерживает в себе пошлую шутку, совершенно неуместную в их разговоре, и давит улыбку, пока Ли не ударяет его кулаком в предплечье, показывая, что и так все понял.       — Идиот.       — Ты не лучше, — Минхо качает головой и тоже улыбается.       — Так ты не в обиде на меня за то? — все же спустя почти неделю решается заговорить об этом первым.       — Нет, жду, когда тебя накажут, — ехидно отвечает Ким. — Теперь-то твои кошмары будут изощреннее, смерть Джисона вон как подкосила. А еще горы трупов и крови — мечта психопата.       — Ясно, — закатывает глаза Ли, недовольный его, по сути, правдой. — Они этого заслуживали.       — Как и ты. Ты тоже заслуживаешь, чтобы тебя наказали, — Минхо молчит, после кивая и соглашаясь с его словами.       — За это не накажут. А вот за дальнейшее — да, — проносится в голове, так и не имея шанса оказаться на языке, ведь Сынмину об этом знать не обязательно, но по-другому не может или не хочет.       — Ты говорил с кем-то? — удивляется Ким.       — Мгм. Михаил прилетал, когда я очнулся, проверял, — смотрит осторожно на друга, зная в каких он с ним напряженных отношениях. — Отчитывал, но я настоял на своем, объяснил про лазейку в правилах.       — И?       — И он сказал, что будут пересматривать их, ужесточать, а я отделался легким выговором.       — Серьезно? Так просто? — Ли кивает, сам удивленный такому везению. — То такой противный этот… — промолчал оскорбление, зная, что за ними могут постоянно следить. — То так легко прощает.       — Ну а что он еще мог сделать? Поругал, правила изменит, больше же ничего ему не остается, — пожимает плечами и решает подняться с постели.       — Ты куда? — морщится Сынмин, смотря как мужчина надевает на свое еще не зажившее тело новый свитер.       — Нужно еще кое-что сделать.       — Я тебе врежу, Мин. Пусть люди сами разбираются, ты уже сделал достаточно, — подрывается Ким, хватая его джинсы, и, словно ребенок, не отдает.       — Тише ты, здесь я уже со всем закончил. Я отдохнуть еду, — отмахивается, практически не говоря лжи.       — Отдохнуть? Здесь уже не то? Сериалы, мороженое? Как же нагло ты врешь, — закатывает глаза, все еще не отдавая штанов.       — Я хочу съездить до Госпожи Нам, — объясняет Ли.       — Ты был с ней месяц!       — Природа спит, она сейчас слаба…       — Ой-й, не надо. Сказки расскажешь Джисону, хорошо? Что ты задумал? — Минхо уже начинает злиться, что парня каждый раз используют против него, в действительности превращая его в свое слабое место.       — Развеять его прах, — стальным голосом произносит он, смотря, как смягчается в неловкости чужое лицо. Пользуясь моментом, вырывает из его рук одежду и надевает на себя. — Все? Или «папа» хочет знать еще о чем-то? — язвит, порядком раздражаясь от того, что он волен сам принимать решения, но друг теперь носится с ним, как с младенцем.       — Прекрати, — смотрит в сторону Сынмин, вздыхая.       — Напомни, пожалуйста, сколько мне лет, Ким? — уже спокойнее спрашивает его Ли.       — Ты сам-то помнишь? — усмехается мужчина, в действительности забыв, как свой, так и чужой возраст.       — Вот именно, — он что-то считает в уме с поднятыми к потолку глазами, чуть качая головой. — Много, — под чужую усмешку выдает он, сам не выдерживая, вздергивает уголок губ. — Так что перестань меня пасти.       — Я не пасу. Беспокоюсь и только, — Минхо понимающе кивает, чуть потрепав его по щеке. — Представь, что меня наказали бы на век с лишним, — чуть слышно кричит ему в спину, выдавая, по правде, обиду, спрятанную глубоко в сердце. Ли останавливается, отчетливо слыша, как дрожит его голос. — Ты правда ничего не понимаешь? Не могу я просто наплевать на тебя.       А жаль.       — Знаю. И вел бы себя точно так же, будь я на твоем месте, — говорит ему мужчина, всего на пару мгновений оборачиваясь, прежде чем снова уколоть его в самое сердце. — Прости.

      …

      Бескрайний океан — все, что так пугающе окружает его уже на протяжении долгого времени. Он не понимает, как до сих пор не утонул, и кожа совершенно в порядке, не взбухающая от влаги. Холод тоже слишком быстро стал привычным, совсем незаметным. Все упрямо указывает на искусственность происходящего, на картонный мир, по сути являющийся игрой его разума. Он наедине со своими мыслями, что упрямо поглощают его, заставляя буквально утопать в вине. Что он сделал с Минхо в том доме? Что на него нашло и почему вдруг кровь в его жилах окрасилась в черный и в тот же момент охватило безумство?       Руки невероятно ломит, не в силах столько времени плыть. Смотря вниз, он только вызывает панику, совсем не видя дна, — лишь практически черная глубина и мерещащиеся морские обитатели, которые так и норовят его проглотить. Он сглатывает, случайно вертясь, и уже не помнит, в какую сторону только что плыл.       — Кто-нибудь, — жалобно скулит он, теряя оставшиеся силы двигаться дальше. — Помогите, — не кричит, ведь мощи в горле совершенно не осталось. А что будет дальше? Ну найдет его кто-то, а что он будет с этим делать? Новый уровень, который он должен пройти, но никакого желания, да и энергии бороться за неизвестный приз уже нет.       — Залезай, — вновь знакомый голос за спиной режет прямо без ножа, заставляя его болезненно промычать, замечая несколько быстро плывущих острых плавников прямиком к нему. — Ну же, — беспокойно просит его Минхо, и Джисон осторожно оборачивается, видя его протянутую ладонь. Хан неторопливо берет ее в свою, и в этот момент выбирает остаться. Остаться в иллюзии, остаться с Ли, остаться там, где, наконец, сможет быть счастлив, даже если все вокруг не более чем притворство. Притягивает его к себе и, обнимая за щеку холодной мокрой ладонью, аккуратно целует так невесомо и так необходимо, словно у них есть еще все время мира, чтобы насытиться друг другом. Минхо, будто под властью сирены, ведется на его прикосновения, действуя ответно и согревая его своим теплом, уходит вместе с ним под воду, ни на миг не разрывая ни поцелуя, ни объятий.       Когда чувствуется, что дышать больше нечем, Джисон вдруг ощущает запах любимой сирени, вмиг чувствуя себя снова живым. Вода уходит из его поля зрения, и он вновь лежит на том самом лавандовом поле, где цветки друг за другом превращаются в сирень, открывая перед ним самые прекрасные виды. Лишь он и Минхо сейчас здесь, в самой настоящей сказке, открывая друг другу свои сердца. Тучи наконец исчезли, выпустив на свободу яркие лучи солнца, что заставляют счастливо щуриться обоих. Но Хан чувствует, как ему все еще чего-то не хватает, какая-то часть его просит продолжать бороться, но он упрямо не хочет ее слышать, наслаждаясь приятной компанией в самом приятном месте.

      …

      Сидя на обрыве, Ли, уже давным-давно замерзнув, обрывает лепестки прихваченных с собой цветов, пуская их по воздуху прямо в воду, что приливает неплохим течением к Уллындо.       — Ему нравилась сирень… Почему? — говорит сам с собой, нарушая такую громкую тишину. — Почему не розы или те же пионы? Даже здесь решил отличиться, — по-доброму, но слегка печально усмехается Минхо. — А ты знал, Джисон, что пурпурная сирень обозначает первую любовь? Ха, — кусая губы, продолжает убивать себя изнутри. — Если бы не знал тебя, подумал, что ты решил признаться мне на смертном одре. Дурак, — качает головой, видя, что в руках остались лишь тонкие зеленые веточки, и кладет их рядом с собой, доставая из-за спины небольшую вазу и держит ее еще с полминуты, мысленно прощаясь. — Мы скоро встретимся. Но не уверен, что это будет именно так, как я хотел бы, — проглатывает горечь и, дождавшись более сильного ветряного потока, развевает пепел, оставшийся от чужого совсем еще молодого тела.       Снимая с себя пальто, разувается, более не думая о последствиях. Ему интересно чувство, которое испытал лишь на днях. Он давно об этом думал, тайно мечтая, и сейчас более чем способен исполнить свое желание. Прыгает с довольно большой высоты в холодную воду, и высокие камни лишь помогают прочувствовать некогда изведанное ощущение смерти, что так приятно въелось в разум. Будучи бессмертным, нужно приложить много усилий, чтобы хоть немного достать до него, но сейчас в теле человека покончить с собой проще простого, даже если через какое-то время он возродится вновь.

      …

      Джисон забывается, совершенно забывается, наслаждаясь таким необходимым его сердцу вниманием. Они вот уже сколько времени лежат вместе, чувствуя друг друга на всех возможных уровнях. Лучи солнца нежно ласкают их лица, но осознание, что живых существ помимо них здесь нет, не дает до конца упасть в негу поистине райского удовольствия.       — Я скучаю по тебе, хен, — признается мужчине Хан, по-настоящему пытаясь расслабиться и отпустить, но не выходит.       — Так вот же я, зачем по мне скучать? — глупо усмехается Ли, вновь зарываясь в чужой свитер носом, щекоча, в попытке поднять настроение.       Да если бы это был ты…       — Я убил человека, Минхо, — пытается посмотреть на реакцию, напомнив о втором испытании.       — М? Что? — он странно хлопает ресницами, не прекращая улыбаться, думая, что парень просто шутит.       — Я убил маленькую девочку, — сквозь ком в горле повторяет ему Джисон, не собираясь отступать.       — Джисон, ты же в курсе, что шутки должны быть смешными? — он не помнит этого, ведь совсем другая иллюзия, не та, что была в доме Му Така.       — Да-да, прости, — отходит от этой темы, еще больше занимая свой разум беспокойством. — Кстати, что было в сериале после того, как главные герои помирились? Там ведь еще порядка двадцати серий оставалось, — продолжает игру.       — М? Они разве помирились? Я как раз остановился на моменте, когда они опять расстались, — и первый «мир» был с другим Ли, — заключает Хан.       — Ах, да, я, наверное, ошибся, — казалось бы, притворство так легко можно прочесть на его лице, но Минхо так сладко увлечен им, что буквально хочется выдавить себе глаза, зная, что тот никогда себя так не вел, да и вряд ли повел бы, ведь ответных чувств и не было никогда. Старший мог заботиться, слушать и слышать, но не испытывать к нему столь высоких чувств, ведь, в конце концов, кто Джисон, а кто он? Использовать картинку все еще кажется подлым, однако понимает, что вряд ли сможет когда-то еще испытать такое с кем-то настоящим. — Я могу тебя попросить о чем угодно, так?       — А ты чего-то хочешь, милый? — фу. Джисон кривится в недовольстве, не понимая, что за глупую шутку продолжает устраивать ему его разум, делая иллюзию настолько нереальной, что из нее в действительности захочется вылезти.       — Можешь показать, где здесь выход? — по правилам или нет, Хан рискует, желая обхитрить собственный разум.       Я ведь знаю, где.       Подскажи мне, Минхо.       — Выход? — он осматривается по сторонам, неуверенно пожимая плечами. — Ты хочешь уйти от меня? — расстроенно спрашивает он.       — Нет, что ты, — вкладывает всего себя в эту игру, дабы мужчина поверил и все же повелся на его не до конца продуманную уловку. — Мы пойдем вместе, как же я без тебя? — вот это уже правда, без Ли безумно тяжело, и Хан знает, что тот всегда будет в его мыслях, сердце и даже душе.       — А тебе здесь разве не нравится? Я думал, ты любишь сирень, — спрашивает он, усаживаясь на собственные колени, и смотрит на огромное количество цветков, что находятся вокруг них.       — Не сирень я люблю, хен, — прикусывает губу, боясь собственных откровений в голове. Встает с места, подавая Ли свою раскрытую ладонь.       — А что? — не понимает Минхо, ведь отчетливо помнит, как тот говорил именно о ней.       — Кого… — исправляет, не считая должным прямо отвечать на вопрос, и, держа его крепко за руку, уверенным шагом направляется на поиски конечного выхода.       Хоть здесь я могу держать тебя за твои нежные ладони…

      …

      — Ким, прошу тебя, помоги, — мечется по кабинету Ли, уже совершенно потерянный, не в силах мириться со всем, что так или иначе на него свалилось, хотя виновником всех его проблем всегда был он сам. — Ну прекрати игнорировать, пожалуйста, — хватает его за предплечье, пытаясь удержать на месте, чтобы наконец поговорить. — Пять месяцев, Мин. Пять. Неужели тебе еще мало?       — Мало? Что ты несешь? Я просил тебя, Минхо. По-хорошему просил, чтобы ты больше не делал глупостей, но ты думаешь всегда лишь о себе. И сейчас ты пришел ко мне только лишь за помощью, но, знаешь, срать я хотел на твоего Джисона. Надеюсь, он подохнет там и просто исчезнет. Может, хоть тогда у тебя что-то зашевелится в голове и ты начнешь думать не как тупой депрессивный подросток.       — Сынмин, — невзирая на грубость, принимает его слова, продолжая настаивать на примирении. — В том-то и дело, что я раскаиваюсь перед тобой. Я не должен был так поступать, — сглатывает, вновь теребя позорный браслет на руке. — Мне правда жаль, что я не подумал в этот момент о тебе.       — В какой из? Когда прыгал со скалы, когда травился ядом или…       — В любой. Я думал лишь о себе и о том, что это затронет только меня. Я не знал, что обернется именно так.       — Знал, Минхо. Ты все знал, но упрямо проигнорировал, так получай сейчас такое же отношение к себе. Или тебе неприятно? — язвит, не скрывая боли на языке.       — Я виноват, — Ли, кажется, впервые чувствует поглощающий его страх. Страх потерять двух — единственных — близких ему людей.       — Именно. Поэтому прими, пожалуйста, мои чувства. Хотя бы раз подумай и обо мне тоже, — и Минхо принимает, но не хочет сейчас отпускать все на самотек, желает помириться и узнать чуть больше о том, что ему неизвестно.       — Сынмин, прошу. Правда, я исправлюсь, больше не поступлю так с тобой. Обещаю, — старший не так часто дает какие-либо обещания или клятвы, ведь если дал, то обязан исполнить, что он каждый раз и делает, а потому Ким упрямо подкупается, но не смягчается ввиду нахлынувших эмоций, что подавлял в себе почти полгода.       — Черт, — вздыхает, протискивая воздух через зубы, и смотрит злобно, практически с ненавистью на него. — Если еще раз предашь меня и мое доверие, Азраил, я тебя собственноручно засажу в Эльбритум, — обращается именно к той части мужчины, что вечно отвечала за импульсивные поступки, эгоистично принимая решения. Ли отчаянно кивает, вновь подходя к нему ближе, и заглядывает с надеждой во все еще обозленные на него глаза. — Выкладывай.       — Джисон… он все еще не появился. Душа не может упокоиться… Что я могу сделать? — шепчет он, зная, что повсюду уши, их всегда слышат, за ними следят, особенно в столь уязвимое для него время.       — Ничего, — Минхо обеспокоенно смотрит прямо ему в глаза. Неужели совсем ничего нельзя сделать? — Сам ведь знаешь, в среднем сорок дней на упокой души. Либо он не прошел свои испытания, либо решил остаться там.       — Мин.       — Все. Это все, что я могу сказать. Мы при всем желании не можем вмешиваться. Просто оставь это и готовься к худшему, — хлопает его пару раз по плечу, желая просто выйти из совместного с ним помещения. — Еще кое-что… Вряд ли уже пригодится, но все же, — вздыхает. — У него уже пятнадцатая жизнь. Так что даже если он выберется оттуда, долго в лимбе он не протянет, — Ли вздрагивает и лишь мелко кивает ему, принимая правду такой, какая она есть: горькая и саднящая, однако все еще действительно нужная.       — И с этим тоже ничего нельзя сделать, да? — неслышно спрашивает, цепляясь за крупицу надежды.       — Ты же не бог, — разбивает все в одночасье Ким, наконец захлопывая за собой дверь.       Ли не соврет, если скажет, что хотел поговорить с другом сразу же после вынесения наказания, но было безумно стыдно. Не перед высшими архангелами, не перед собой, а именно перед Сынмином. Он не заслужил такого, как Минхо. Мужчина уже столько раз подводил его доверие, что лучше уже и правда оставить его с самим собой, чтобы понял, прочувствовал на собственной шкуре, что такое одиночество, отсутствие поддержки и плеча, на которое в трудный момент можно опереться.       Сейчас же у него буквально не было другого выбора. Пойти к кому-то другому с такой просьбой — значит скомпрометировать себя, выдать самые глубокие тайны, о которых известно лишь ему и близкому другу. Минхо ужасно корит себя за то, что поступил необдуманно, шел лишь за мнимым удовольствием, ведь в действительности смерть является для него чем-то недосягаемым, и это была единственная возможность прочувствовать ее приятную боль на себе так явно.       Он был готов к тому, что его посадят в Эльбритум, где он вновь и вновь будет бороться с извращенными кошмарами собственного разума и испытывать свою силу воли. Но браслет, который считается одним из самых позорных в поднебесной — то, чего он никак не мог предположить, хотя и всегда знал, что есть такая возможность. Он обязан носить его еще месяц, прежде чем Михаил разрешит его снять. Кто же мог подумать, что именно таким способом архангел, взяв пример с Ли, воспользуется хитростью, не забыв задеть своего недруга Сынмина, обвинив в пособничестве и покрывательстве. Теперь же Киму точно так же приходится сталкиваться со сплетнями, усмешками и постоянным неуважением, хотя он, по сути, и не виноват вовсе.       Минхо, сползая по стенке, закрывает ладонями лицо, стараясь успокоить беспорядочно мельтешащие мысли и придумать хотя бы один план, чтобы разрешить уже какую-нибудь ситуацию. В какой момент он стал таким неосмотрительным и беспечным? Почему поступает столь необдуманно, в действительности, как какой-то подросток? Так на него повлияла влюбленность? Глупость же. Не может того быть. Чувства чувствами, но разум всегда должен оставаться холодным.       — Ху-ух, — выдыхает он, чуть шлепая себя по щекам, чтобы прийти в чувства. Нужно подождать — подождет. Джисон вернется, справится — он уверен. Именно по этой причине все еще не дает себе раскисать. — Пятнадцатая жизнь, черт возьми… — то, что теперь совершенно не может выйти из головы.       Даже если тот справится, долго ему здесь не протянуть. Сынмин прав, а потому еще до его прихода нужно начать действовать, и у Ли всего один вариант в голове, что он может сделать, чтобы хоть как-то заиметь шанс помочь тому, ради которого сердце так необходимо стучит уже столько времени. Забыть так и не получилось, напротив, каждый день вдали от него лишь сильнее разжигает желание встретиться, увидеть, услышать — это все, чего он, по правде, желает. Джисон особенный его сердцу, а потому он хотя бы для себя обязан что-то сделать, чтобы помочь ему. Готов ли на все — спорный вопрос, на который он ответит чуть позже, когда подвернется удобная ситуация, а так, на словах, можно говорить что угодно, ведь доказать это не представляется возможным. Поступки говорят громче любых слов. И он докажет Сынмину, что дорожит им и его доверием, и покажет Джисону свои намерения, найдет способ если не быть вместе, то чтобы тот был и дальше живым.       Встает и, отряхиваясь, смотрит на себя в экран телефона, причесывая волосы и поправляя ворот рубашки. Пытается отдышаться, понимая, что, возможно, совершает самую большую ошибку в своей жизни, но, если есть шанс, что это поможет, то он обязан им воспользоваться, а потому берет себя в руки и идет в нужное место на самом верхнем этаже. Взгляды осуждающие, пытливые его не волнуют. Все, всяко, признают его мощь и уважают, некоторые, знающие его лишь по слухам, даже боятся, но ему по-настоящему все равно. Он идет с высоко поднятой головой прямиком в дальний кабинет коридора, ставший уже почти привычным, и хранит в кармане притаенную надежду — единственное, что продолжает его держать на плаву. Нервно сглатывает, прежде чем постучать кулаком по двери, и когда слышит знакомое «Войдите», понимает, что бежать уже поздно и передумывать тоже. Гавриил сидит довольный чужим приходом, однако все же удивлен, что же привело Минхо к нему по собственному желанию. Ли не медлит, выкладывает все как на духу, зная, что ответ в любом случае будет положительным.       — Я хочу стать архангелом.