limb

Ch.6. Caring?

«Человек не может двигаться вперед, если душу его разъедает боль воспоминаний.»

Маргарет Митчелл «Унесенные ветром»

      Очередной день подходит к концу, когда парень практически в тишине снимает перчатки, желая слегка остудить их в прохладной воде, заодно промывая стаканы. Посетителей уже нет, да и вряд ли появятся, Хан все косится на дверь, желая увидеть того, кого так хотелось поблагодарить все эти дни. Ненароком считает каждый день, проведенный вдали, заодно прикидывая, сколько ему осталось до конца. Слышит, как хлопает дверь, и за ней раздается омерзительный смех Му Така, от которого по всему телу проходятся противные мурашки, заставляющие всплыть в подсознании не самые приятные воспоминания. Джисон поднимает глаза и видит, как помятая девушка неспешно спускается, едва передвигая ноги. Смотрит на Терри, который со сморщенным в сочувствии лицом отвернулся от всего происходящего. Хан качает головой, понимая, что хоть тот, по сути, и не может ничего сделать, но, отвернувшись, не спасет себя от натиска судьбы.       Чем ближе девушка, тем сильнее замирает сердце Джисона, замечающего знакомые черты лица, чуть скрытые под припухшими разноцветными гематомами.       — Барам? — спрашивает тихо у себя, а после осторожно выдвигается к ней навстречу, точно узнавая лицо и татуировку бабочки на голени. — Барам, это я, — заглядывает ей в лицо, а она мигом меняет настроение, словно по щелчку пальцев улыбаясь старому другу. — Ты… — не в порядке, сам же видит, даже спрашивать глупо.       — Хом! Живой что ли? — неосознанно опирается на него, чувствуя ужасную усталость в ногах. — Хорошо выглядишь.       — Хей, пойдем со мной, хорошо? — внимателен и осторожен с ней, зная, через что ей пришлось пройти. Но откуда она здесь взялась? Они виделись в последний раз довольно давно, Хан не так часто о ней вспоминал, однако теплились внутри все моменты, что связывали их в тяжелое для обоих время. — Давай вот сюда, — заводит ее в кладовку и усаживает на скамью, накидывая на себя куртку и осматривает девушку, что была в чуть порванном платье и бомбере. Меняет их верхнюю одежду и отдает свою шапку, чутко заправляя спадающие на лицо волосы внутрь. Садится перед ней на колени, беря в свои руки чужие, стараясь немного поделиться теплом, а также заодно заглядывает ей в глаза, замечая расширившиеся зрачки, обрамленные красными полопавшимися сосудами. — Я тебя провожу, — кивает ей, стараясь говорить четче, чтобы дошел смысл сказанных слов.       — Хома, ха… Ты правда думаешь, что мне есть куда идти? — криво улыбается, а скулы так сильно напряжены, что выглядит устрашающе нездорово.       — Барам, что ты приняла? — проводит большими пальцами по ее щекам, стирая потекшую тушь и следы размазавшейся помады. Девушка теплится в его прикосновениях, прикрывая глаза, потому Джисон не настаивает и встает, давая той вновь опереться на него, и ведет к себе домой.       У входной двери замечает свежий пакет, что так трепетно заставляет сжаться внутренности где-то в районе солнечного сплетения. Запах сирени, оставленный легким шлейфом, вызывает минутную слабость в виде улыбки, но еле стоящая на ногах девушка все же заставляет его опомниться, и, прихватив с собой оставленную заботу, он проходит вглубь квартиры.       Снимает с Барам свою куртку и проносит девушку в ванную комнату, а дальше возвращается в ту самую отвратительную рутину, от которой уже практически отвык. Раздевает девушку, что все еще барахтается на обрывках сознания, умывает холодной водой — другой, к сожалению, в доме не имеется, — и усаживает на пластиковую подставку, которой сам пользовался крайне редко, подумав, что ледяной кафель будет очередным мучением для пострадавшей девушки. Смывает с нее косметику, кровь и пот, который раз ловя себя на мысли, что следы насилия и боли не смыть никогда — они будут с тобой сегодня, завтра и всегда. Возможно, немного притупить тяжесть в разуме, но она не исчезнет — о чем Хан так ненавистно сожалеет.       Что бы сказал Минхо, будь он здесь? Почему он вообще думает о его мнении? Кажется, что тот знает больше, весь слишком правильный и мудрый, однако это так ужасно в нем и бесит. Заносчивый придурок. Ничего не знает о жизни и заставляет сейчас себя чувствовать так погано, совершенно не давая помочь давней подруге. Сколько раз Джисон предлагал ей обратиться в полицию, однажды даже сделал это самостоятельно — не вышло. Таких, как они, никогда не послушают, людям важны лишь набитые доверху кошельки, а потому им остается только держаться вместе, лишь таким образом помогая друг другу. Парню так больно смотреть на следы на желтоватой коже девушки, похожие шрамы и ожоги, что всегда будут напоминать о прожитом. С болью замечает синяки на сгибе локтя, а вместе с ними следы от уколов. Внутри все так и просит, словно по рефлексу, заставляя слюну во рту упрямо выделяться в большом количестве, из-за чего он просто отворачивается, не в состоянии нормально бороться с собой, с зависимостью, что он однажды просто поставил на второй план, потому что уже просто не мог так жить.       Закончив, он отдает ей свою футболку и кладет на матрас, уходя на кухню, чтобы заварить ей лапши — единственное, что осталось из продуктов, купленных Ли. Вспоминает про пакет и возвращается за ним в прихожую, чтобы посмотреть содержимое: вновь около десятка пачек лапши, мясная нарезка и вода, однако на дне замечает обезболивающее, что сейчас так кстати, вновь начиная чувствовать боль внизу живота. Улыбается.       Куда же ты пропал?       Надеется, что завтра они все же смогут увидеться, но не зацикливается на этих мыслях, вновь возвращаясь к приготовлению пищи. Кипятит воду, задумываясь, что в этом месяце нужно будет заплатить за счетчики, — не страшно, понимая, что в течение пары недель уже сможет заплатить за долги и выставить квартиру на продажу, чтобы убраться отсюда куда подальше, не видеть более этой комнаты и толпы людей на улицах столицы.       Возвращаясь с пластиковой тарелкой к себе в комнату, он вновь будит уставшую Барам и принимается кормить ее. Она практически вырывает у него посуду и, откидываясь лопатками на стену, принимается есть самостоятельно — привычка всех, кто так или иначе жил жизнью джунглей, где приходится выживать самому, никогда не рассчитывая на поддержку других. Джисон садится рядом, прикуривая свой косяк, и под ароматом еды чувствует неприятный голод, но готовить себе совершенно не хочется — устал. Вдыхает привычный дым, заполняя им легкие, и переносится куда-то в теплое место, где нет такой пугающей реальности. Отодвигает подальше от себя одеяло, чтобы не пропиталось едким запахом, а оставило свой, уже такой нежный, укутывающий его в самые спокойные сны.       — Что ты там делала? — прерывает навязчивые мысли, каждый раз, как назло, вертящиеся вокруг одного человека.       — А ты как думаешь? — уже стало чуть лучше, поэтому говорит яснее, понятнее для обоих. — Доза, деньги.       — Зачем тебе это все? Ты же сбежала тогда, я… я думал, что ты спаслась, отошла от всей этой херни, — говорит Джисон, уже совершенно растворяясь в приятной неге иллюзий.       — Хом, завали, и так тошно, — хлюпает бульоном, втягивая в себя жадно лапшу. — Знаешь же, каково это, тогда какого хуя лечишь? — грубит, что всегда было в ее стиле, когда затрагиваешь тему жизни.       Хан молча докуривает косяк и откидывается на край матраса, уступая вторую половину девушке. Когда она доедает, ставит тарелку недалеко от них, только сейчас замечая несколько стопок книг.       — Ты библиотеку ограбил? — усмехается она, беря в руки одну из верхних и пытаясь в темноте разглядеть название. — Спе… Спи… — не может разобрать, а Джисон словно по запаху уже их различает.       — Спеши любить, — девушка незаинтересованно откидывает ее куда-то прочь, укладываясь ближе к парню под одеяло.       — Любовь — какая же брехня все это, — притягивает к себе парня, неосознанно щекоча зудящие места, но Хан не откидывает ее, напротив, хочет хоть немного помочь, понимая, через что ей пришлось сегодня пройти. — Все это не более чем ложь, придуманная для того, чтобы оправдать человеческую слабость и глупость. Оружие, которое нагло используют для манипулирования, контроля и причинения боли.       — Не думаешь, что может быть и чистая, настоящая любовь? — что-то внутри отчаянно сопротивляется ее словам, желая верить в сказочный мир настоящего нежного чувства. Хотя ему более не удастся его испытать, лишь надежда на светлое будущее человечества кричит где-то в оптимистичной части подсознания.       — Не у нас точно, — заключает она, решаясь отдаться в руки необходимому сну. Джисон только может представить, что творится у нее внутри, разъедая грудную клетку от боли, но Барам никогда не покажет собственной слабости не при нем.       Парень поглаживает ее по спине, сканируя размытым взглядом потолок. Воспоминания свежи, как капли дождя за окном, ни за что не забыть, как он, счастливый, улыбался, быстрым шагом идя домой, чтобы наконец порадовать маму, которая так долго просила его нормально взяться за учебу. Кто же знал, что дальнейшая жизнь подкосится в одно мгновение и впоследствии будет идти лишь вниз, скатываясь почти под прямым углом. Он скучал по ней, скучал по ее теплым рукам и объятиям, что та дарила каждый вечер. Скучал по нежному голосу, что даже, ругаясь, никогда не повышался, лишь обессиленно умолял. Хану стыдно и тоскливо от того, что был одной из причин ее окончательного выбора. Он не заметил, как ей было плохо — скрывала всё за ласковой улыбкой. Стыдно и за то, кем он стал, до чего себя довел. Как-то обещал ей поступить в Сеульский, но после увиденного сил не было не то что ходить в школу, в принципе жить не хотелось самому. А потому отчаянно убивал себя, начиная с легких наркотиков, заканчивая самыми страшными, смешивая с отвратительным образом жизни. Сам виноват, что довел себя до этого, теперь уже поздно сожалеть о чем-либо.       Он рассказал о случившемся Ли, вероятно, на это повлиял выпитый алкоголь, однако Джисон не особо жалеет. Было даже приятно поделиться этим с кем-то впервые за долгое время. Мужчина пропал, не появляясь уже неделю, но самое приятное — знать, что не оставил, продолжает молча заботиться, как и всегда было нужно Хану. Если бы тот предложил что-то купить, парень никогда бы не одобрил, еще бы кулаками помахал, чтобы Минхо и не думал лезть в чужую жизнь, нагло разбрасываясь деньгами. Засыпать с улыбкой, думая о нем, будучи окутанным запахом сирени, которым он волей-неволей начинал проникаться, уже стало чем-то привычным, но все еще очень запретным.       Пробуждение далось тяжело, голова отчего-то предательски раскалывалась, а глаза упорно просили еще чуточку отдыха, но посторонние звуки на фоне все же заставили подняться.       — Что делаешь? — смотрит еще чуть слипшимися глазами на девушку, которая роется в своей сумке, встревоженно что-то ища. Не отвечает, будто не слышит, а потом радостно выдыхает, находя маленький пакетик с таблетками, и кладет пару на язык, через несколько секунд проглатывая. Джисон недовольно цокает, наблюдая за ней, припоминая, как сам находился в похожей ситуации.       — Проснулся, — ухмыляется Барам, усаживаясь на его бедрах, и начинает пальцем обводить все пятна, шрамы и ожоги, что попадают в ее поле зрения. — Что это за херня?       — Приболел, — сглатывает, чувствуя, как все ноет под ее весом, хотя та, кажется, не весит и сорока килограммов.       — На больницу денег нет, ага, — говорит за него, совершенно четко понимая его ситуацию. — Ладно. Что будем делать? — берет его за щеки, сжимая. Хан понимает, что та просто отвлекается, всегда так делала, когда сильно беспокоилась.       — Предложить вряд ли что смогу, — пожимает плечами он.       — Куда пропал весь твой энтузиазм, Хома? Хм… Кто-то обидел тебя? Какой-то ты печальный, неужто влюбился? — улыбается девушка, нездорово приближаясь к его лицу и клюет носом чужой.       — Черт, да я только проснулся, о чем ты вообще? — она ложится рядом, а Джисон все смотрит в потолок, чувствуя что-то неприятное в груди.       — Скучаешь? — спрашивает его, рукой находя где-то под бедром пачку сигарет и закуривая.       — Да нет, думаю, что он вернется, — витает в мыслях Джисон, еще не до конца проснувшись.       — А? Кто он? — ухмыляется она и переворачивается на живот, заглядывая тому прямо в глаза.       — Что? — словно из гипноза выходит парень, глупо моргая. — А ты про кого?       — У тебя кто-то появился, Джисони? — Барам выдыхает прямо ему в лицо табачный дым, заставляя того закашляться, а сама смеется.       — Ащ, какая же ты, — закатывает глаза, чувствуя подступающую головную боль. — Никто у меня не появился.       — Да? А продукты кто принес? — заметила.       — Барам, — смиряет ее чуть гневным взглядом, что направлен скорее на себя, нежели на нее. Говорить тут не о чем, потому что влюбляться сейчас — самое глупое решение, а потому отчаянно закрывает свое сердце от заботы Ли.       — Все-все, — откидывается обратно на свою часть и думает о былых временах. — Помнишь, как было весело, когда мы убегали от шайки ублюдка Роткова? — Хан все же не выдерживает и поддается ностальгии, чуть улыбаясь краешком губ. — Мы столько сперли тогда! Интересно, он до сих пор нас ищет? — усмехается девушка.       — Если бы искал, давно бы нашел. Меня уж точно, я не скрываюсь.       — Ты под крылом Му Така, тебе ничего и не сделают, пока не закончишь с ним, — Джисон тяжело сглатывает и тянется за необходимой сигаретой. — Тяжело?       — Привык уже, — необходимая затяжка и вновь становится легче.       — С Наной давно виделся? — ковыряние еще свежих ран так болезненно воспринимается как морально, так и физически, что уже дышать кажется невозможным. Он накидывает на себя одеяло, что еще едва хранило в себе остатки успокаивающего запаха.       — Давно. Давай не поднимать эту тему, — губы предательски дрожат, вместе с пальцами, что подносят к ним сигарету.       — Я скучаю по ней… Такая светлая малышка, надеюсь, она счастлива сейчас.       — Барам, захлопнись, черт возьми! — кричит на нее, сам поднимаясь с места и уходя в ванную. Такая реакция вполне понятна ему самому, но как быть с ничего не знающей подругой, которая совершенно не в курсе того, что пришлось пережить им обоим? Умывается холодными каплями, остужая лицо, что кипит от злости. Сползает на пол, срываясь от боли на рычание, и обессиленно бьет кулаком по плитке, выпуская наконец все эмоции. — Нана… Прости меня, пожалуйста. Моя милая Нана, — всхлипывает, прося прощения у небес. До сих пор не разрешал себе возвращаться даже краешком мысли к этой теме, но сейчас уже ничего не поделаешь — накопленное вмиг разрывает его на болезненные терзания. — Как же без тебя тяжело. Блять, — в груди все сильнее сдавливает, дышать практически невозможно, он вдавливает ладони в глаза, ненавидя себя за слезы, за поступки, за Нану. — Прости меня… Прошу, найди меня там, осталось совсем немного, — и это единственная мысль, которая радует его в скорой смерти.       Возвращаясь обратно в комнату, уже немного успокоившись, он видит Барам с одной из его книг в руках. На заднем плане резко натыкается на банку с деньгами и думает о том, что было бы разумно спрятать ее куда подальше от чужих глаз и рук, однако в пустой квартире достаточно сложно найти подходящее место. Оставлять девушку у себя тоже не хотелось бы, вечерняя смена только сильнее стискивает грудь тревогой. Хотя он и не ожидает такого предательства от подруги, все же осторожность не помешает, когда имеешь дело с зависимым от наркотиков человеком, — знает по себе.       — И как ты только читаешь весь этот бред? — спрашивает она, крутя в руке старую книжку.       — Почему же бред? По мне, так отличный роман, — уходит на кухню, дабы приготовить себе еду.       Достает из пакета лапшу, неосознанно принюхиваясь с расстояния. Скучает? Быть того не может. Но почему-то запах с каждым днем становится все приятнее, и он привязывается к нему все сильнее, утопая словно в наркотике, — ловит себя на этой мысли, чувствуя себя омерзительно. Вновь зависимым быть не хочется, хотя от этого, в принципе, никуда уже не деться. Один раз попробовал — и после будешь лишь искать то, что сможет хоть наполовину утолить жажду в искусственном дофамине.       Но загвоздка в том, что он никогда не любил сладкое, это касалось и запахов. Всегда нравилось что-то древесное, горьковатое, может, слегка цитрусовое, но никогда сладкое. Так отчего же сирень, столь неуловимая, так трепетно заполняет все легкие?       Пальцы, мельтешащие по зудящей коже, постоянно вспоминают мягкую ткань шерстяных свитеров Ли, а следом и нежную кожу, шанс прикоснуться к которой предоставился парню в их последнюю встречу. Прохладная, но вмиг раскаляющаяся от его хватки ладонь так приятно ощущалась в собственной, что Джисон, вспоминая об этом, каждый раз нарочито краснел. Когда они увидятся вновь и есть ли смысл давать тому шанс подружиться, если смерть уже на подходе, или все же стоит закрыть свое сердце от возможности нового предательства и прожить последние дни в одиночестве? Хан не знает ответа и предпочитает все же действовать по ситуации, уже беспокоясь скорее о своих чувствах, нежели незнакомца.       Когда заканчивает с трапезой, выходит, чтобы посмотреть, почему же затихла Барам, которая минутами ранее хотя бы шуршала страницами и ерзала на матрасе. Она уснула — оно и к лучшему, — думает парень и решает воспользоваться ситуацией, забирая банку и ища место на кухонных полках.       Осталось совсем немного потерпеть, и я со всем закончу.       Очередные дни сметаются друг за другом, а входная дверь все также полна людей, но в то же время пустует. Джисон уже буквально мотает головой, стараясь не зацикливаться на мужчине, но скучно. В действительности одиноко. Барам, кажется, не торопится уходить, удобно устроившись на второй половине матраса, которого всегда было мало даже одному Хану, не то, что двоим. С Ли было странно, но интересно. Он увлек его своей странностью, необычностью, и, казалось, что тот и правда хотел с ним подружиться — парень почти поверил в эту сказку. Оставшийся вопрос «что у того на уме?» не дает покоя, потому как Минхо исчез, однако не прекратил заботиться.       Джисон делает себе очередной кофе, оставшись в одиночестве, когда смена заканчивается, и не торопится, держа на языке вкус лавандового сиропа. Он и правда кажется ему странным, вроде и сладкий, но что-то не так, что-то не дает ему насладиться и прочувствовать его сполна, каждый раз открывая новые грани.       Он смотрит на журавлика, оставленного Ли, и осторожно гладит крылья, задумываясь о том, как на деле свободны птицы в природе. Хотелось бы сейчас окунуться в облака и попарить над землей, совершенно не задумываясь о проблемах и гнетущем будущем. Опускает голову на согнутую руку и лишь сейчас осознает, что абсолютно не горит желанием возвращаться домой, словно чувствует что-то плохое. В баре тихо, лишь он и пара охранников во всем пространстве, а потому он может едва ли спокойно отдышаться, прежде чем прийти обратно в квартиру, где под очередным наркотиком валяется посреди комнаты подруга и получает кратковременный кайф. Признаться честно, Хан завидует. Он бы сорвался, но что-то внутри отчаянно не позволяет, напоминая истинную причину отказа от наркотиков. На деле ведь это совсем не весело, последствия, как физические, так и окружающие, бьют под дых, ни капли не жалея.       Прошло уже полчаса с конца рабочего дня, и Джисон вновь поднимает голову, понимая внутри себя, что очередной день, когда никто не припозднился, когда все, кому было нужно, вовремя пришли и также ушли, не оставив за собой и следа. А шлейф сирени, как назло, остался в атмосфере заведения, заставляя желать, чтобы его обладатель вернулся и забрал все, что так безобразно напоминало о нем.       Выходя из здания, прикуривает сигарету и идет в совершенно ином направлении от дома. Проходит мимо ресторанчика, в котором они ели вдвоем. Садится на лавочку напротив и думает, неустанно размышляет о человеке, что так неприятно заполнял все его мысли. Ему не с кем поговорить, и эту потребность Ли так умело закрывал, что выработалась привычка, и теперь отвратительно чувствуется пустота где-то в горле, что хочется откашляться, да не выходит.       Он глубоко вдыхает поток воздуха, который фантомно несет в себе его запах, заставляя обернуться в поиске, однако людей и так достаточно много на улице, а яркого пятна не замечает. Лишь сейчас его внимание привлекает небольшая кофейня, точнее, книги, стоящие на стеллажах. Он решает зайти внутрь, не понимая, почему же Минхо не приходит сюда, чтобы отведать вкусного кофе — главного блюда в меню, — а ходит к нему в убогий бар. Смотрит на книги, замечая, что издания очень похожи друг на друга, и книга, которую подарил ему Ли, словно из этой же коллекции. Припоминает, что тот, кажется, вышел оттуда же, когда они ходили в ресторан впервые. Возникает все больше вопросов к мужчине, который только начинает казаться более знакомым, как вмиг отдаляется на тысячу шагов назад, заставляя сильнее сомневаться в его персоне.       Откладывает предмет и удаляется из кафе, пока не возникло каких-либо вопросов к нему. Идет домой, желая просто отключиться от сегодняшнего дня. Сколько ему еще осталось? Каждый день мучает этот вопрос, не давая бездумно распалять время на ненужные вещи. Смотрит на вывешенные на доске объявления о поездках в Пусан, Чеджу и другие не менее чудесные места, сминая в кармане чаевые, которые получил за сегодня, понимая, что осталось потерпеть еще пару смен, и он сможет немного расслабиться. Впереди самые прибыльные три дня недели, и он чувствует себя более чем воодушевленно, планируя, как будет проживать свои последние дни.       Подходя к квартире, его вновь сопровождает приятный запах сирени, и он торопится, поднимаясь по лестнице и надеясь застать его обладателя, но, увы, у чуть приоткрытой двери стоит лишь одинокий пакет, совершенно не похожий на предыдущие. Черный, из плотного картона, выглядит достаточно дорого, что даже немного страшновато заглядывать внутрь, однако он знает, кто его оставил, а потому бдительность куда ниже обычного. В бумажной упаковке, по-видимому, заказанные им вещи — невероятно мягкие на ощупь. Улыбка сама касается его лица, заставляя сердце трепетать от новых чувств. Почему же принес Ли? И где он сейчас сам, почему не выходит из тени?       Толкает на себя дверь, странно пялясь внутрь прихожей, не понимая, почему квартира открыта. В мыслях лишь примерка новой одежды, теплая лапша и долгожданный сон. Джисон осторожно проходит внутрь, набирая попутно сообщение на сохраненный номер швеи с благодарностью. Дома пусто, Барам не встречает, возможно, ушла в магазин за новой пачкой сигарет — ее уже давно закончилась, и она совершенно не прочь нагло таскать у парня, однако долгие часы работы и его отсутствие дома очень отчетливо сказываются на зависимом нутре девушки. Он вздыхает и решает воспользоваться моментом, наскоро переодеваясь в обновки и вставая у зеркала. Интересный факт: каждый уголок свитера пропах сиренью, что невероятно удивило Хана, понимая, что теперь от мыслей о мужчине будет еще сложнее отвязаться. Черный свитер смотрится очень красиво, идеально сидит по фигуре и выделяет его бледную кожу. Конечно, было бы лучше, если бы он рассматривал себя под нормальным светом, а не пользовался телефонным фонариком, но что есть.       Находит в пакете также черную шапку и такой же шарф, но что больше удивляет, так это наличие незаказанного еще одного свитера цвета лаванды. Хан не привык носить яркие вещи и выделяться из толпы, но отчего-то точно уверен, что будет ее носить. Интересно, попросил ли об этом Ли или изготовитель сам решил положить так называемый подарок? Приятное тепло не выдерживает и все же разливается по его груди, согревая центральную ее часть.       Голова резко начинает кружиться, то ли от голода, то ли от усталости и боли, сопутствующей каждому его шагу в течение дня. Он как-то резковато садится на матрас, чувствуя шуршание под собой, но не спешит проверять. Прикрывает веки ладонью, стараясь сосредоточить мысли на чем-то едином, а не бешено мельтешащем. Взгляд, закрытый пеленой, мечется в разные стороны, холодные капли пота медленно выделяются на его лбу. Джисон дышит, упрямо дышит, не собираясь так легко отдаваться в руки болезни.       Спустя минут десять все же становится лучше, и он решает откинуться назад, чувствуя прохладу на обнаженном торсе. Тянется за одеялом, укрываясь практически с головой, и думает, как все же тяжело жилось без него. Без одеяла, конечно же. Сглатывает, когда понимает, что спорит с собственными мыслями, которые, как и обычно, полны противоречий. Ненавидит себя за оказавшуюся все еще не похороненной способность к чувствительности. Мысли одна за другой наводят беспорядки в голове, еще больше ее нагружая, но, к счастью, усталость берет свое, и Хан засыпает, совершенно не в силах сходить в душ и поесть.

…

      — И долго ты планировал тут отлеживаться в одиночку, м? Какого черта не позвонил мне сразу? — возмущается Сынмин, отчаявшийся ждать хоть какой-то весточки от Ли.       — Да я занят был, — упрямо старается остаться наедине, не желая вступать с ним в диалог.       — Знаю. Был наверху, но чего даже не зашел? Мог бы хоть рассказать, к чему пришли, — Ким усаживается за круглый стол, упирая голову на ладони и продолжая сканировать спрятавшийся в одеяле затылок Минхо.       — Да эти придурки, как обычно, шептались про мнимое восстание. Не пойму, они столь уверены в себе или в чем причина? Да будь их в двадцать раз больше, им никогда не достигнуть своей эгоистичной цели, — пробурчал во влажный сгиб локтя мужчина. Лежать под одеялом и скрывать свое состояние было все труднее, казалось, пар, исходящий от оголенной части лица, уже распространяется по всей квартире. Сынмин встал, чтобы сделать себе кофе, отворачиваясь от Ли, однако слух все еще был острым, стараясь не упустить ни одной малейшей детали.       — Ты стал более мягким, сравнивая с несколькими веками ранее. Об этом прознали, а потому уже не особо боятся, рискуют, — мужчина скованно берет замерзшими руками горячую чашку и усаживается обратно на место.       — Это не дает им право распоряжаться душами, которые им даже не принадлежат, — строго произносит Минхо, совершенно не видя уже пространства вокруг. Кажется, пот густым слоем застелил все поле зрения, легкие также обволакивает влага, и дышать становится все труднее.       — Я на твоей стороне, Мин. Нужно устроить показательную порку и наладится, м? Что думаешь? — сквозняк от настежь открытого окна, впускающий практически зимний ветер, заставляет сжать пальцы ног в надежде согреться. Ким не планирует указывать, как Ли распоряжаться собственным пространством — сам пришел без приглашения, — однако ситуация с каждой проведенной вблизи минутой настораживает.       — Я все же надеюсь решить проблему словами, — Минхо вновь бьет мелкая дрожь, совершенно не соответствующая его состоянию.       — Ха… Интересно, что бы на это сказал твой паренек, — усмехается Сынмин. Минхо сразу же пришел в голову ответ — ничего, сразу бы вмазал, ни секунды не раздумывая. — Вы, кстати, на какой стадии сейчас? Сколько там времени осталось?       — Ммм, — замычал старший, стараясь посчитать в уме. — А какое сегодня? — Ким как-то странно глядит на его спину, замечая шевеление под одеялом, и в голове что-то щелкает. Он моментально поднимается со своего места и, подойдя к кровати, заносит руку, сопротивляясь самому себе всего долю секунды, и кладет ее на мокрую щеку, вмиг ошпариваясь, словно от кипятка.       — Идиот… Ты что наделал? — в голове вдруг становится так опасно пусто и страшно, вспоминая, как такое уже происходило однажды. — Я что тебе говорил? — казалось бы, он кричал на него, но в реальности воздуха не хватало настолько, что выглядело так, будто он просто сейчас задохнется, жадно глотая кислород.       — Мин, уйди отсюда, — было слегка совестно, зная, сколько сил тот вложил, чтобы Ли восстановился до нормального состояния. Сынмин тяжело дышит, стараясь справиться со стремительно накипающей яростью, кулаки сжимаются, совершенно не веря в происходящее.       — Может, уже раскроешься? Нет необходимости скрывать свое состояние… теперь, — говорит с ним едко, но все же не грубо. Минхо словно ребенок упрямится, не желая делать то, что ему говорят, потому Ким самостоятельно тянет за одеяло вниз. Не спрашивая разрешения, берет того за руку и старается сделать все возможное, чтобы облегчить его состояние.       — Что творишь?! — Ли резко прижимает к себе руки, вскакивая на постели.       — Мне это не повредит, а тебе — да. Поэтому сядь спокойно и делай то, что я говорю, — стальным голосом произносит он, смотря исподлобья прямо на старшего.       — Ты верно забыл, с кем разговариваешь? Я сам виноват, что не предпринял должных мер безопасности, так мне же и справляться с последствиями.       — Будешь сейчас властью кичиться? Сядь и дай мне сделать уже это. Дашь мне небольшой отпуск, ну, — тянется к его рукам вновь, но тот жмется в сторону, не давая даже задеть себя.       — Сынмин, это не твоя забота, — говорит тихо, но строго, так, чтобы весь смысл дошел до него как можно лучше.       — Черт, — он злостно выдыхает, вставая с места, и идет к раковине, чтобы набрать холодной воды в стакан. Поднося его ко рту, усмехается и следует импульсивной мысли, ни капли не беспокоясь о последствиях. Возвращается к Ли и резко выливает содержимое ему в лицо. Пока тот в замешательстве жмурится от непривычных ощущений, хватает его ладони, сжимая до белеющих костяшек. Минхо сильнее — он это прекрасно знает, однако старается забрать столько, сколько может, сколько успевает, пока тот не припечатывает его к мягкому шерстяному ковру. — Тебе пацаненком заниматься надо, а ты болеешь — нехорошо, — заключает он, чувствуя, что тому лучше. Кряхтит под напором его силы, но не перестает улыбаться. — Я на пару неделек съезжу в Швейцарию, покатаюсь на лыжах, ладно, босс?       — Спасибо, — негромко выдает Ли, поистине чувствуя благодарность. Прячет глаза, которые видят гораздо лучше прежнего, температура уходит, не оставляя после себя ни следа.       — Такой ты все-таки милый, — усмехается мужчина. — Но, может, все же отпустишь меня? — Минхо смотрит на него, находясь сверху, и раздумывает. Сынмин приподнимает в удивлении бровь из-за того, что тот не ослабил хватку даже после того, как признал пользу от его исцеления. — Ну?       — А кто меня заменять будет, пока ты уедешь? — выдает он свои мысли.       — Да я и там, и тут, будто не знаешь меня, — закатывает глаза Ким.       — Накосячишь же, — наконец встает с него Ли, но ни на миг не сводит пытливого взгляда.       — Когда это я косячил?! — возмущается он, чувствуя задетое самолюбие.       — Всегда, Мин, — отворачивается от него Минхо, идя прямиком в ванную, чтобы смыть с себя липкий пот и начать собираться, возвращаясь к делу.              — Вот же… — плюется ему в спину Ким и осматривается вокруг, решая, что стоит чуть прибраться и наконец закрыть ледяное окно. Голова чуть кружится, состояние немного подкосилось, но понимание, что это в десятки раз легче, чем то, что пришлось испытать Ли, явно охлаждает его пыл.       Когда Минхо выходит из ванной, он смотрит на время, прикидывая в голове, сможет ли еще успеть увидеться с Джисоном. Переводит взгляд на мужчину, что стоит с засученными рукавами рубашки, облаченный в домашний фартук.       — У меня в доме был фартук? Или ты свой принес? — усмехается, стараясь отвлечь себя от легкой испарины на его лбу.       — Ха-ха, — иронично говорит мужчина, ладонью приглашая за стол.       — Кимбап? — без особого энтузиазма Ли садится и принимается погружать кусочки себе в рот, совершенно не заботясь о том, как выглядит.       — Все, что успел, — пожимает плечами, задумываясь о том, когда тот последний раз ел. — Ты…       — М? — отрывается от пресноватой еды всего на секунду, замечая чужое замешательство.       — Заботься о себе, — чуть сжато отвечает.       — А ты мне тогда зачем? — улыбается Минхо и подносит руку в воздух, протягивая тому закуску. — Ну, съешь. Не так уж и плохо, — Сынмин забирает у него кимбап пальцами, сразу же прожевывая.       — Я не всегда могу быть рядом. Поэтому думай о себе сам, — он усаживается напротив, закидывая по-хозяйски ноги на соседний стул.       — Да нормально я… Не волнуйся, — наскоро облизывает пальцы, чувствуя, что уже время начинает поджимать.       — Как это произошло? — чуть мрачновато спрашивает Ким, даже не поднимая головы. Смотрит на сложенные в замок пальцы, пытаясь понять, что двигало Ли, обещавшего больше не совершать опрометчивых поступков.       — Я не послушал тебя, — поворачиваясь к нему спиной, отвечает Минхо. — Хотел забрать боль. Я угостил его алкоголем, совершенно не подумав, что ему станет только хуже. Мной… Мной двигало желание узнать о нем больше, но тем самым я только еще больше сократил данное мне время. Уже почти конец ноября, а я до сих пор ничего о нем не знаю, — Минхо словно говорил сам с собой вслух, озвучивая ранее беспокоившие его мысли. — У него рано умерла мать, но мне это ровным счетом ничего не дает. Это, конечно, может оправдать парочку грехов, но не перекрыть их. Еще и две недели абсолютно не общались… Возможно, я потерял ту самую каплю доверия, что возникла между нами в тот день, — Минхо замолчал, услышав, как удивленно выдохнул Сынмин за его спиной, и задумался о смысле сказанных им слов. — На кой черт ты мне сказал, что я могу ему нравиться?! — вспылил он, поймав себя на очередной неприятной мысли. — Как мне теперь с ним работать? Я каждое его движение теперь воспринимаю как…       — Как флирт? — глумится Ким, усмехаясь над другом. — А, может, это у тебя к нему чувства? Ого…       — Заткнись, Ким Сынмин! У меня хоть к кому-то были чувства за все это время?       — Ну, если вспомнить…       — Замолкни. Не смей даже упоминать это, — Ли злится, в особенности чувствуя неприятный осадок в груди от тяжелого времени, что пришлось когда-то пережить.       — Ты сам спросил, — пожимает плечами Сынмин.       — Я ни к кому и никогда ничего не испытывал, уяснил? И этот придурок, распускающий при любом удобном случае свои кулаки — не исключение.       — Угу, — старается подавить улыбку мужчина, видя, как тот взбушевался из-за простой безобидной шутки. — Даже меня не любишь? Своего верного друга?       — Айщ, захлопнись, — он застегивает пуговицы на рубашке и заправляет ее в брюки — заморачиваться с образом нет времени. Сверху накидывает бордовый кардиган и напоследок причесывает волосы. — Нормально? — спрашивает Кима о своем внешнем виде.       — Как на свидание собираешься, — ехидничает он, ликуя от того, какую реакцию каждый раз получает. Минхо смотрит на него убийственным взглядом, не желая даже спорить — бессмысленно. — Давай, у тебя все получится, ну, — он поправляет ему воротник и, заглядывая в уставшие глаза, ободряюще кивает. — Совсем не отдохнул.       — Отдохну позже, — отходит, надевая поверх куртку и кладет телефон в карман.       — Шапку!       — Взял, — говорит напоследок, закрывая за собой дверь.       Сынмин часто оставался у него дома, единственный у кого есть доступ к его логову и собственный ключ. Мужчина сделал слишком много, чтобы не заиметь свой собственный уровень доверия, который кому-либо переплюнуть было бы очень сложно. Даже сегодня он под маской шута показал свое истинное отношение, переняв на себя проклятье. Делать так запрещено высшими правилами, однако, Ли разберется с этим позже, когда решит более важные на данный момент проблемы.