Дорога сновидений

      Я шла по городу, донимаемому грозой. Воздух пах озоном, мокрой зеленью и пылью, но с базара по-прежнему доносилась болтовня. Его обитателям был нипочем дождь. В любую погоду они устраивали перебранки, воровали друг у друга вещи и продавали их вдвое дороже.       Возле магазина миссис Лин сидела на раскладном стуле и курила сигарету. На двери было повешено объявление о том, что требуется работник. Внутри хлопотал Хенрик: раскладывал удобрения, вешал кашпо. Увидев меня, он улыбнулся и подмигнул. На часах было 8:30. А значит, мне надо поторапливаться. Хотя…       Руки юноши держали в руках ножницы. Я отчетливо слышала звук срезаемого стебля, пусть даже нас отделяло стекло. А в школе меня будет ждать прокуренный класс с завявшей лавандой.       Сейчас — или никогда!       Я открываю дверь в магазин. Звенит колокольчик.       Жребий брошен!       Он удивленно вскидывает бровь. Я присаживаюсь на стул возле кассы. Он увешан куртками и тряпками. Из ящиков торчат бумаги. Дохленький компьютер ещё кое-как работает.       — Разве миссис Лин не собиралась отключать электричество? — спросила я.       — Уговорил, — сказал Хенрик.       Сегодня он был явно не в духе. И это было видно по его резким движениям, по неуклюже собранным букетам, по удобрениям и семенам, валящимся из рук.       — Самоучитель твой в ящике, — сказал Хенрик, — В центре справа.       Я открыла указанный ящик. Потрепанная книжка уже поджидала меня. Его инициалы были аккуратно выведены на обложке.       — С моим автографом, — усмехнулся Хенрик, — Ты в школу собираешься идти?       — Не хочу.       — Поругалась с одноклассниками?       — Я чувствую себя лишней среди них.       — Но это ведь не уважительная причина.       — И че?       — Резонный вопрос, — хмыкнул Хенрик, — Ладно, как знаешь.       Он закончил возиться с цветами и сел рядом со мной.       — Хочешь… — замялся он, — Ещё поучу плести макраме?       Я пожала плечами. В это время гроза закончился, сменившись простым моросящим дождём. Хенрик включил радио, попав на песню «вкус мёда» и тут же нахмурился.       — Мне нравится, — сказала я, — Люблю её. В самое то во время дождя.       — Плохие воспоминания с ней связаны, — тихо сказал Хенрик, — И тоже в один дождливый день.       Его лицо разом как-то потемнело. Он закрыл глаза, но в последний момент я увидела предательский блеск в них.       — Но если она тебе нравится, то почему бы и нет? — уже обычным голосом сказал он, улыбнувшись, — Не бери в голову.       Он взял в руки нитки и показал мне несколько узлов. Я честно пыталась повторить за ним и даже вышло что-то приличное.       Внезапно к нам вошла миссис Лин.       — Опять с посетительницами болтаешь, Хенрик? — сварливо спросила она, — Либо покупай что-то, либо вымётывайся отсюда, — грозно обратилась она ко мне.       — Я по поводу работы, — не раздумывая, выпалила я.       Иногда мой язык работал быстрее, чем я. И это был именно такой момент.       — Чего? — хором переспросили миссис Лин и Хенрик.       Я покраснела до корней волос, проклиная свою импульсивность. Деваться было некуда. Тем более, это не такая уж и плохая идея. Да, признаться, я действительно подумывала об этом. Я смотрела на то, как Хенрик работает с цветами, находясь среди аромата вечной весны, и хотела работать рядом с ним. Минуты, проведённые здесь, приносили мне счастье. Уж не знаю, почему. Быть может, здесь, в этом крохотном магазинчике, ещё сохранилась частичка Флорендолла, цветущего города.       — Я хочу здесь работать, — уже менее уверенно сказала я, съёжившись под оценивающим взглядом миссис Лин.       — Это уже не ко мне вопрос, — развёл руками Хенрик, — Пусть заведующая решает. Он покосился на женщину. Видимо, она и была заведующей.       — Ты же ещё школьница, — проворчала она, — Уроки прогуливать будешь? Ты вообще хоть немного разбираешься в цветах?       — Мне уже восемнадцать, — сказала я, — И я помогала матери пересаживать комнатные растения и ухаживала за клумбами на даче родственников.       — Вот как? — сощурила она глаза.       — Ладно Вам, миссис Лин, — примирительно сказал Хенрик, — Мы итак в бедственном положении находимся. А тут девочка добровольно хочет устроиться на работу.       — Ну хорошо, хорошо, — сдалась миссис Лин, — Завтра принесёшь паспорт. Будем составлять договор.       Я растянула рот до ушей. Даже щёки заболели. Я была рада, что буду больше времени проводить здесь. Хотя, мы будем работать в разные смены, так что пересекаться особо не будем…       — Мне нужно идти, — сказала миссис Лин, — Хенрик, присмотри за магазином. И чтобы без глупостей, нечего отвлекаться на болтовню.       Хенрик кивнул и тепло попрощался с заведующей. Та пошла по улице, раскрыв ярко-синий зонт.       — Спасибо тебе, — смущённо сказал Хенрик, — Но ты вовсе не обязана была…       — А мне нравится здесь, — покраснела я, — Очень… Здорово.       — Правда? — оживился Хенрик, — Я сейчас собираюсь чай сделать с кленовым сиропом. Будешь?       Я кивнула. Он достал чайник, разогрел воду, откуда-то выудил засаленные чашки и разлил чай, налив кленового сиропа.       — Мы с бабушкой в детстве его собирали… — пробормотала я.       — Навевает воспоминания, да? — подмигнул Хенрик.       — Тебе тоже? — обрадовалась я.       — Нет. У меня нет бабушки.       — Ой…       Он достал коробку с печеньем. Я от смущения пролила на себя чай. Почувствовав кипяток на своей коже, я вскрикнула.       — Что ж ты так? — причитал Хенрик, забирая у меня чашку, — Ожога хоть нет? Покажи ногу.       Я задрала юбку, обнажив покрасневшее бедро.       — Надо что-нибудь холодное приложить, — цокнул он и удалился.       Меньше, чем через минуту он вернулся с тряпкой банкой пива. Поймав мой удивленный взгляд, он рассмеялся:       — Не, это миссис Лин пьёт, ничего не подумай. Суровая женщина.       Я вытерла тряпкой чай.       — Не стоило, — помотала я головой из стороны в сторону, — Это же даже не ожог.       — Судя по виду, ожог первой степени, — сказал Хенрик, — Конечно, это не так серьёзно, но всё-таки.       Я приложила банку к бедру. Оно действительно побаливало. Как будто кипяток всё ещё на коже. И от банки было не лучше.       — Красивая подвеска, — внезапно сказал он. Подвеска с бриллиантом вывалилась из моей кофты и сейчас болталась на шее, такая неуместная на фоне одежды, купленной на рынке. Огоньки призрачного света бегали по лепесткам цветов, по ярким нитям макраме, по стенам, увитым лианами, по стеклу, открывающему вид на серую улицу, по его лицу и золотистым волосам, неряшливо торчащим в разные стороны. Блеск упавшей звезды отражался в его широко распахнутых глазах. И тогда я захотела разрушить невидимое стекло между нами, чтобы мы по-настоящему услышали друг друга, но вместо этого пробормотала:       — Это подарок.       — И кто же делает тебе такие дорогие подарки? — лукаво сощурился Хенрик.       Я вспыхнула.       — О-отец на совершеннолетие! — соврала я.       — Он, наверное, долго копил на такой подарок, — мечтательно сказал Хенрик, — Хотел тебя порадовать. Я бы на твоём месте не носил его вот так, в открытую. Он ведь для торжественных случаев. Для бала, для вечеринки… Для свидания.       На последнем слове он подмигнул мне. Я покраснела ещё больше и замахала руками.       — Я вообще-то его прячу под одеждой, чтобы не привлекать лишнего внимания! И достаю его, когда никто не видит! Он просто случайно вывалился…       Какого чёрта я вообще оправдываюсь?       — Я знаю, я просто пошутил, — фыркнул Хенрик, — Не кипятись ты так.       Я затравленно посмотрела на него. Что-то странное промелькнуло в его взгляде, но лишь на мгновение. Он вдруг сделался каким-то уютным, домашним, похожим на старого друга.       — Будешь ещё чай? — спросил он, -Я его готов литрами поглощать. Одна из причин жить в этом странном мире.       Он налил ещё чаю и вгрызся в печенье. Потом налил мне.       — Надеюсь, на этот раз не прольёшь? — хохотнул он.       Я стала пить. Он пах фруктами и душистыми травами и на вкус был терпко-сладкий, обжигал язык и нёбо. Хенрик сахара не добавлял, а я бухнула сразу три ложки, чем заслужила его дикий взгляд. Мы пили чай, грызли сухое безвкусное печенье и болтали о всякой ерунде. Я без умолку рассказывала ему о своей жизни, а он о своей очень мало. Узнала о нём только, что в детстве он ездил в горы и эта поездка ему очень запомнилась. А ещё — что давно знал заведующую. Просидели мы так до пяти часов, и потом пришла миссис Лин и пригрозила, что если Хенрик так любит проводить здесь время, то она устроит ему вторую смену. Хенрика это, похоже, не испугало, а наоборот обрадовало.       — Извини, — виновато улыбнулся он, — Передержал тебя тут. Давай хоть провожу, чтобы хоть как-то загладить свою вину.       Мы шли к моему дому в шаге друг от друга, и это казалось мне чем-то нереальным. Ещё совсем недавно я только и делала, что утром, в спешке в школу, я украдкой смотрела на его спину и волосы, не смея даже предположить, что в ближайшем будущем буду идти с ним рядом и разговаривать, как с давним знакомым. Но это случилось.       И это слишком хорошо. Так не бывает.       Я открываю самоучитель. Он хранит его запах: молоко и мёд. На первой странице пятнышко от чая. Везде его пометки, выведенные бисерным почерком. Свертло-синяя паста, с лёгким нажимом. На середине закладка: свертнутый и помятый буклет с пансонатом где-то в горах. Я изучала самоучитель, но осилила только вступление и основы. Решила, что завтра схожу в рукодельный магазин и куплю макраме.       Отец пришел тихо. С него ручьями стекла вода. Он раздраженно повесил пальто на вешалку. Но потом к нему вернулось приподнятое настроение.       — А где мама? — спросила я.       — У соседей, — выдохнул отец, — Кстати, почему ты нам не сказала, что завтра собрание?       Я почувствовала, что опять начинаю краснеть. Взгляд предательски опустился на его блестящие ботинки.       — Завралась совсем, девочка? — нарочито строго спросил отец.       Я подняла голову. Он подмигнул мне.       — Ничего, я сам когда-то был школьником. Знаю, тебе в это с трудом верится, ты думаешь, что я всегда был лысеющим занудой, читающим каждый выпуск ежеутренней газеты.       Я прыснула. Мы прошли на кухню. И у него, и у меня подводило животы от голода. Но как в холодильнике, так и в буфете было шаром покати. Только несколько яиц и прокисшее молоко.       — Ужас, — вынес вердикт отец, — Мама там небось у соседой шарлоткой объедается.       — Может, купить что-нибудь? — жалобно спросила я.       — Не стоит, — вздохнул отец, — Я закажу.       Он позвонил в кафе поблизости и попросил доставить нам пиццу и колу. Через 15 минут курьер всё принес. Мы молча всё съели и разошлись по комнатам, оба довольные друг другом.       Я опять достало подвеску. Казалось, бриллиант всё ещё хранил ту нежную зелень и капельки на лепестках розы. Я прижала его к груди и закрыла глаза, забывшись сном.       Это был странный сон — то же лето, те же ягоды в лесу за речкой, и тот же пятнистый платочек на голове бабушки. Мы шли по шаткому деревянному мосту, широкому и очень старому. Моя кожа была коричневой, а коленки почти черными, с носа и щек слезала кожа, а во рту пересохло. Бабушка шурила глаза, лёгкий сарафан до пят и платок развевались на ветру. Мы несли в руках по корзине. Мы покинули мост, и мои босые ноги покрузились в горячий песок. Около меня летала стрекоза с роскошными прозрачными крыльями. Впереди темнел лес, полный ягод. Август мне запомнился веснушками, ломящимися корзинами и мешками и кленовым сиропом.       — Бабушка, смотри, горы, — удивилась я, указав вдаль.       Прямо за кромкой леса возвышались величественные горы, сверкая снежными вершинами.       — А что тебя так удивляет? — весело ответила бабушка, — Эти горы старее нашей деревни.       — Это понятно, — буркнула я.       Мы вошли в лес, и меня окружили его звуки: жужжание насекомых, роящихся вокруг меня, пение птиц, шелест листвы… Бабушка принялась собирать ярко-красные ягоды. Я их сразу же ела, наслаждаясь кисловатым послевкусием.       — Не советовала бы есть немытые ягоды, — сказала бабушка, — Мало ли какую заразу они носят.       Я пожала плечами и продолжила есть. Мои плечи грело солнце, напекало голову, не закрытую панамой или банданой, а ног касались колючие сучья и прохладная листва. Зелень снова перемешивалась с тёплым солнечным светом. Быть может, я и магазин тот полюбила за то, что он так похож на этот лес? Быть может, я и на Хенрика смотрю с таким упоением, потому что он напоминал мне бабушку, которая знала этот лес как свои пять пальцев?       — Ты так не соберёшь ягод, — сказала бабушка, — Повезёшь только мои. Не стыдно будет?       Я вздохнула и принялась собирать их. Муторное занятие. Хенрику бы понравилось. Мои пальцы царапали ветки. А один раз я наткнулась на уховертку. Она ползала по моей руке, такая большая, коричневая и усатая. Я заорала не своим голосом и попыталась сбросить её с меня. Бабушка со смехом сняла её с меня.       — Люди несправедливо обижают насекомых, — сказала она, — Это микромир, такой похожий на наш и вместе с тем совершенно другой.       — Я слышала, она в ухо залесть может, — сказала я, дергая глазом.       — Бессовестная клевета, — отрезала бабушка, — Она абсолютно безобидна.       Она положила её обратно на листок. Уже садилось солнце. Так быстро? Хотя, здесь, хоть наяву, хоть во сне, время и впрямь текло очень быстро. Миг между рассветом с блестящей росой и закатом с цикадами был невообразимо короток.       — Я ведь говорила, — сказала бабушка, — Смотри, сколько у тебя набралось. Даже до половины не дотягивает. Вот что ты за ребёнок такой?       Впрочем, она не злилась. Она была просто не способна на это. Из тех людей, чья старость безмятежна, словно утренняя дремота. Солнце садилось, окрашивая её торчащие из-под платка пряди в оранжевый. Я слышала, она была в молодости рыжей. Так это или нет — я не знала, не доводилось её лично спрашивать.       От полуденного зноя не осталось и следа. Цикады тянули свою трель, лягушки с кузнечиками вторили им. Легко и свободно дышалось этим летом.       Мы отнесли корзины на пустующую кухню и уселись на заднее крыльцо. Если с одной стороны были горы, то с другой — бескрайняя пустошь, поросшая вереском.       — А я знаю, что я тебе снюсь, — вдруг сказала бабушка, — И что это ты мне снишься.       — Что? — удивилась я, — Бабушка, ты о чём?       — И ты, и я захотели увидеть удивительный сон, — терпеливо объяснила бабушка, — И это дало нам силы воссоздать то лето, которое ты провела здесь.       — Ты… Знаешь что-то об этом?       — Я знаю, что ты научилась посещать чужие сны. Быть может, в скором времени научишься на них влиять. Я просто хочу сказать, чтобы ты была поосторожней с этим.       — Хорошо, — кивнула я, — Я не стану злоупотреблять этим.       — Спасибо, — вдруг сказала бабушка, — Этот последний сон был действительно прекрасным. Теперь я не боюсь уходить.       — Что? — мои брови поползли вверх, а живот скрутило от страшной догадки.       — Не пытайся меня удержать.       Её смуглая сморщенная кожа лоснилась на солнце, контрастируя с белым платком. Меня обуревало какое-то легкое, светлое чувство и вместе с тем невыносимая боль.       — Я счастлива, что мы смогли снова пособирать ягоды, — продолжила бабушка.       — Я знаю, — по моей щеке покатилась слеза, — Я скучала по этим денькам.       — Но ты уже не та загорелая девочка, не желающая носить панамку, — шутливо пожурила меня бабушка, — Ты выросла. А я постарела. Пришло нам время прощаться — это не навсегда, успокойся. Встретимся в прошлом лете!       Она помахала мне рукой. Мне вдруг подумалось, что она очень похожа на ту бабушку-северянку с картины Джея.       Всё исчезло, растаяло в мягких солнечных лучах. Я провожала бабушку, махая ей непонятно откуда взявшимся платочком, и с удивлением не обнаружила в своём сердце боли. Только какую-то светлую тоску, радостную печаль, похожую на послевкусие фруктового чая. Или на ощущение теплоты кленового сиропа на своём языке. Я улыбалась, а по моим щекам текли слёзы.       Чья-то рука их вытерла. Я снова оказалась в объятиях Икара.       — Нелегко провожать? — сочувственно спросил он.       — Это странно, — сказала я, — Мне легко и в то же время невыносимо. Раздирает от этого противоречия. И в то же время я чувствую удивительную гармонию.       — Смотри, не впугни её, — насмешливо сказал мой друг, — Кстати, она тебе подарок оставила.       Возле нас лежала корзина, полная клубники. Я улыбнулась.       — Будешь есть, Икар?       Он кивнул. Мы сидели друг возле друга в воде, среди цветов и набивали щеки клубникой. Причем даже если она была зелёной. Всё равно. Удивительно-вкусные ягоды. Со вкусом самого счастливого лета.