Один не делится на два

      Весной жизнь становится такой сумбурной, такой суетливой… Всё куда-то движется, движется и не даёт тебе ни минуты покоя, чтобы сесть и подумать о чём-нибудь большом и значительном, а ведь многим очень нужно подумать об этом самом большом и значительном…       Солнце нагревало дорожки вымощенные каменной плиткой. Среди свежей зелени деревьев прятались кусочки лазурного неба. Лёгкие облака лениво ползли по куполу неба… Интересный факт: они похожи на сахарную вату, так бы и хотелось съесть. Глядя в небо, Марк подумал: «Любовь — странная штука, вроде любишь, а вроде и нет… Вроде ждёшь, а вроде и нет… Вроде знаешь… А вроде и нет.» — Эдриан? — Марк поднял голову вверх, солнце играло в золотых локонах обладателя, почти незаметные веснушки рассеяны по всему носу, красота… Вопросительный взгляд устремился на угольноволосого. — Что? Марк посмотрел на собеседника и ещё больше замялся. — Вот, что ты будешь делать, если тебе чего-то безумно хочется, но ты понимаешь, что лучше этого не делать?.. Что-то подсказывает тебе это что-то не делать, а ты даже не понимаешь для чего тебе это самое что-то… А это что-то ты безумно любишь… — писатель и сам понимал, что несёт какую-то несусветную чушь, но остановиться не мог, видно не судьба. — Что? А можно по-французски? — удивлённый взгляд, устремлённый на Марка, стал ещё более удивлённым. — П-прости… Короче говоря, что делать если ты идиот? — Марк яростно потряс головой, «выкидывая» из неё весь ненужный бред. — Лечиться?.. — Спасибо, ты очень помог. Ну, а если прямо, то… — Ты про Натаниеля, я правильно понимаю? — Эдриан запустил руку в волосы и перевёл озадаченный взгляд в небо. — Да… Я хочу отпустить его, но не могу, вот почему же так происходит? Я понимаю, что если не закончить эти недоотношения, он будет продолжать делать больно нам обоим, но я не могу… не могу его отпустить, я люблю его, чёрт возьми!.. — Знаешь… Мне кажется, что ты всё правильно делаешь. Ты не заслужил всего этого дерьма. — блондин всё отлично понимал, восемнадцать лет как никак, взрослый уже. Он знал, что такое боль, страдания и тому подобное, у оного этого в жизни было предостаточно. — Не выражайся. — писатель прикрыл глаза, только ещё одного ругающегося не хватало… — Хорошо. Разорви все контакты, никакого счастья тебе эта ситуация не принесёт. Как говорится, к чёртовой матери бросай этого придурка. — Эдриан.! — Хорошо, скажу проще. Он тебя не достоин. Вот сейчас абсолютно серьёзно прошу тебя, найди кого-нибудь получше. — Эдриан повернул голову в сторону Марка. Что-то промелькнуло в его взгляде, может быть это то самое большое и значительное? — Спасибо. Правда спасибо… — Марк заключает зелёноглазого в объятия. Солнце нагрело чёрную рубашку, теперь она невероятно тёплая и приятная на ощупь. Так и хотелось остаться в этих объятиях навечно… — Ну всё, хватит, не люблю долгие объятия, отпускай. — Эдриан расцепляет руки Марка за своей спиной, неудобно ведь как-то… Стоят, значит, посреди улицы и обнимаются, вот как это понимать? — Ладно, мне пора, фотосессия… — Пока. — Марк смотрел на уходящего вдаль блондина и продолжал тихонечко думать о большом и значительном.       Носки кроссовок шёркают об серый и шершавый асфальт. Шнурки качаются из стороны в сторону, туда и сюда, туда и сюда… Марк сидит на краю лавочки и чувствует, как потихоньку приходит вдохновение, будто что-то огромное и неподъёмное, как бегемот, вдруг становится лёгким, как облачко и летит, летит… Летит куда-то вдаль, оставляя после себя только приятные и тёплые чувства. Вдруг что-то огромное или, вернее сказать, кто-то огромный и неподъёмный плюхается на другой конец лавочки. После минутного молчания этот кто-то решается заговорить. — Привет, — кто-то на другом конце лавочки тоже старательно принялся ковырять асфальт носком ботинка. — Ты только не уходи, мне позарез нужно с тобой поговорить. — Хорошо, теперь ведь нам есть о чём помолчать… — Марку совершенно не хотелось смотреть в противоположную сторону, только нервы трепать… — Мне всегда было интересно почему я такой дурак… — голубоглазый кто-то перевёл взгляд с куста сирени на Марка, оный же настойчиво пялился в другую сторону. — Мне тоже… — писатель нагнулся вниз и сорвал цветок клевера. — Нередко соцветия прикрыты, особенно в начале, верхним или двумя верхними листьями, образующими род поволоки. Мне вот иногда кажется, что ты являешься полевым клевером. Точно также спрятался за листьями и показываешь из-за них неприличные жесты… — Ох, аж так… — кто-то на другом краю лавочки крепко задумался о том был ли он в прошлой жизни цветочком. — Ты позволил мне тебя потерять, так что я пойду, можешь посидеть и немного помолчать… Пока, Натаниель… — Марк встал с лавочки и направился в сторону места своего обитания. «Не стоит его останавливать… Если он сможет меня простить, пусть прощает, но видимо не сейчас. Хотел сказать «люблю», а сказал «ненавижу». Забавно получается, аж блевать тянет.»