Один не делится на два

      Улицы, аллеи, кусты, деревья, скамейки, медленно едущие автобусы, клумбы, кофейни, мосты через Сену, солнце высоко в небе, магазины, торговые центры, безлюдные закоулки, нагретые тем самым солнцем кирпичи, урны, невысокие дома с резными балконами, парки, еще раз парки, рестораны и ресторанчики, оперный театр, Монмартр, лазурное небо, фонари…       Рука крепко сжимает телефон, пиджак легонько бьёт по утончённым бёдрам, золотые невидимки надёжно держат чёлку в одном положении, на шее висят беспроводные наушники, носок кеда задевает валяющийся на дороге камешек, тот с характерным звуком откатывается куда-то вдаль. «Марк, Марк, Марк… Будет очень весело, если его не окажется дома… И всё-таки… На часах десять утра, а моё величество зачем-то соизволило наведаться к Солнышку, он ещё спит… наверное…» — на «Солнышке» губы Натаниеля растянулись в мягкой улыбке. Может быть он вскоре сможет назвать Марка именно так…       Вскоре бесконечную череду парков и аллей сменили низкие дома песочного цвета. До боли знакомое место… Сколько раз он был здесь? Тысячу? Две? Приятные воспоминания, тёплое, но жгучее чувство тоски сжимало лёгкие и не давало воздуху подойти к альвеолам. Приятное волнение и покалывание в кончиках пальцев. Волнение… Почему же? Было бы намного понятнее, если бы Натаниель испытывал тонкий страх или давление где-то внизу живота, но волнение… Яркое солнце напекает макушку, волосы нагрелись, скоро на них можно будет жарить картошку.       Тяжёлая металлическая дверь приоткрывается, зелёные глаза, растрёпанные волосы… Затуманенный взгляд обладателя вмиг проясняется, тёплая улыбка проявляется на тонких чертах лица… Дверь распахивается шире, теперь можно увидеть небрежно накинутую чёрную футболку, перекрывающую голубые джинсовые шорты и криво натянутые длинные радужные носки. Через распахнутую дверь проникают слабые лучики солнца и играют в угольно-чёрных волосах Марка. Потрёпанный вид придаёт какой-то своеобразный шарм. Никакой туши, никакого блеска на губах, нет серёжек в ушах, только голубой пластырь на коленке. — Привет… — художник, будто пытаясь не нарушить тишину, нависшую в помещении, говорит тихо, но очень выразительно. — Привет… — Марк опирается рукой на ближайшую стену, взгляд снова затуманивается, печальная улыбка освещает лицо. — Думаю, тебе нужно уйти. — Стой, почему? — Натаниель резко хватается за железную дверь, не давая собеседнику закрыть её. — Знаешь, как говорят… Сотрётся моя помада… Мне кажется, что она уже стёрлась. Что ж сказать… — улыбка становится ещё печальней, Марк тихо шмыгает носом. — Нет, не стёрлась. — художник прикладывает ещё немного сил, тонкие пальцы Марка разжимаются, край двери выскальзывает из-под его пальцев. — Нат, не надо, тебе лучше уйти. Нам не о чем разговаривать, я думаю. Я устал. — Марк думает с мгновение и добавляет — Наверное я нашёл человека с которым мне намного комфортнее. Прости. — Я не уйду. — Натаниель задерживает взгляд на спущенном носке Марка, а потом крепко цепляется за глаза цвета сочной полевой травы. — Перестань… — по обладателю дивных глаз видно, что он уже на грани. — Уходи! Хватит делать больно нам обоим! — Ну ты давай, заплачь ещё… — Натаниель отводит взгляд куда-то в сторону, будто пытается найти что-то среди обоев. — Мне кажется, что ты этого и добиваешься! — Марк круто поворачивается и уходит в соседнюю комнат «Чёрт!» — рыжевласый обречённо смотрит на дверь комнаты за которой спрятался бывший собеседник. Поворачивается и отходит от железной двери, предварительно с силой захлопнув её.

«Вечер — время для монологов растревоженной ветром души. И не стоит искать предлогов, и не нужно куда-то спешить… Укрываясь пологом ночи, уходя от дневных тревог, ты сплетаешь из мыслей строчки, проникая в души монолог…» Осенний Джаз

— Странный вопрос, но у тебя есть список вещей на которые ты можешь бесповоротно засмотреться? — блондин удобно устроился в огромном кресле, рука свешивается с подлокотника, тело расслаблено, веки полузакрыты, но это не мешает пристальному рассмотрению парня напротив. — Засмотреться.? Я даже и не знаю… Ну, я могу очень долго смотреть на тлеющие угли в камине, на падающий снег, на водоворот в кружке с кофе… Я могу долго смотреть на что угодно, мне кажется… — мечтательный взгляд направлен куда-то в сторону, подушечки тонких пальцев отстукивают какую-то мелодию. Вроде бы «при свете луны»… — М-м-м… Ясно. А я вот люблю смотреть на то как перелистываются страницы книги, в этом есть какая-то эстетика, какой-то шарм… — рука тянется к ближайшей полке и достаёт оттуда небольшую цветную книгу. — «Эмиль и сыщики». 1929 год. Эрих Кестнер. — легким движением руки, Эдриан открывает книгу на середине, берёт кончиками пальцев несколько десятков страниц и размерено выпускает по одной из твёрдой хватки. Страницы медленно опускаются вниз, тихо шурша. И в правду, в этом есть какая-то завораживающая сила… — Красиво, — Марк задумчиво смотрит на книгу, взгляд скользит по буквам, медленно смешивающимся в одну невнятную кашу. — Я будто чувствую, как она притягивает к себе… — Ага… Есть немного… А можно глупый вопрос? — книга была аккуратно убрана на полку. — Да, конечно, спрашивай что хочешь… — Марк перевёл взгляд на камин, языки пламени облизывали бруски дерева, мягкий жёлто оранжевый свет заполнял всю комнату, слабо освещая пространство вокруг. — У тебя есть фетиши? — Эдриан заёрзал в кресле, в глазах заплясали озорные искорки. — Фетиши? — от неожиданной сути сего вопроса, зелёноглазый чуть ли не подпрыгнул на мягкой ткани кресла, щёки зардели. — Именно. Есть? — блондин подался вперёд всем телом, пальцы сжимали коленные чашечки, если использовать немного фантазии, можно дорисовать ушки торчком, это только дополнит образ воодушевлённого кота. — Нет конечно. Когда я разрешил тебе спрашивать, что ты хочешь, я не имел ввиду абсолютно всё. — Марк специально выделил голосом нужное наречие, ужас, и он ещё приличный человек! — Эх, ну ладно, как хочешь, — Эдриан сделал кислую мину и откинулся на спинку кресла. — Вот мне очень нравятся глаза… Они завораживают так же как и книги. А ты стихи пишешь? Просто я подумал… мало ли ты стихами балуешься… — Ну, да, если честно, есть немного, но я воистину не Франсуа Гийом Жан Станислав Андриё, так что… — писатель тряхнул головой, золотая невидимка выпала из копны угольно-чёрных волос. Марк наклонился вниз и поднял аксессуар с пола, подцепив его длинным ногтем. — Вот в чём ещё один плюс отращивания ногтей, между прочим… — А мне бы очень хотелось послушать, можно? — Эдриан окончательно прикрыл глаза, где-то вдалеке играла «Лунная соната», вроде бы до диез минор… Красивая музыка хорошо сочетается с красивыми стихами… — «The fire is slowly dying, And, my dear, we still goodbying…» — Марк прикрыл глаза и полностью отдался настроению, давно забытая песня из детства всплыла в голове, не давая прийти в себя. — Знаешь, у меня сейчас подозрительно рождественское настроение. Странно, не правда ли? Этот синий ветер, тёплый вечер… «But as long as you love me so, — Let it snow, let it snow, let it snow…» — зелёноглазый тоже подключился к рождественским мотивам. — И так и не ответил на мой вопрос, ты расскажешь парочку стихов? — Хорошо, только, пожалуйста, не закидывай меня тапками. — С удовольствием закидаю, принести плед? — Можно, наверно… — Вот и отлично.

Oh the weather outside is frightful, But the fire is so delightful Since we've no place to go Let it snow, let it snow, let it snow It doesn't show signs of stopping, And I've brought some corn for popping The lights are turned down low, Let it snow, let it snow, let it snow When we finally kiss goodnight How I'll hate going out in a storm, But if you really hold me tight All the way home I'll be warm The fire is slowly dying, And, my dear, we're still goodbying, As long as you love me so Let it snow, let it snow, let it snow…