Один не делится на два

      Марк приподнял веки, туман колыхался перед глазами, голова болела. Ощущение будто кто-то с радостью долбит парня по черепной коробке поварёшкой. События прошедшего дня медленно всплывают в голове. Он помнит, как заснул на плече Натаниеля, он помнит, как он всё время болтал с Эдрианом, но он совершенно не мог вспомнить, как же он добирался домой… Ещё Марк вспомнил глинтвейн на основе коньяка. Неужели на него так действует алкоголь? Ну тогда ему лучше вообще никогда не пить, а то мало ли…       Писатель снова закрыл глаза, уже было думая, что сейчас ему лучше проспаться, но обстоятельства заставили его снова поднять веки. Он был не дома. Господи, как же до него не дошло сразу? У Марка над головой никогда не было второго яруса кровати, также как и не было: напиханных под матрас на втором ярусе карандашей, линеров, линеек и прочей художественно-оформительской дребедени; висящего немного поодаль голубого ловца снов, и естественно никаких обмотанных о балки кровати лент. Вот говорила мама «Не пей никогда, а то обязательно в какую-нибудь передрягу попадёшь», в Марк глупый, а Марк-то выпил. Чёрт.       Вдруг плотную и тихую тишину прервал громкий стук в дверь. «Ба! Чего так пугать-то?» — Марк подскочил на матрасе и ошарашенно огляделся по сторонам, натянув одеяло валяющееся на полу «на уши». — Уж никогда бы не подумал, что буду стучать в дверь в свою же комнату, но думаю что тебе пора вставать. — человек постоял перед дверью ещё буквально несколько мгновений. Потом его шаги отдалились, он ушёл. «Ох, это же голос Натаниеля. Чёрт, как я сразу не догадался? Ну и идиот… — Марк поелозил на кровати, а вернее на диване, как он заметил позже, скинул одеяло «с ушей» и огляделся по сторонам.       На спинке стула с колёсиками висела его толстовка; два больших соединённых окна выходили на север Парижа; в углу стоял мольберт, на нём конечно была навешана парочка футболок, но всё-таки мольберт разглядеть было можно. Марк слез с дивана и почувствовал под ногами холодный паркет. Посмотрев вниз, писатель понял, что сняли с него не только толстовку. Ну спасибо, что не всё остальное, как-то не прельщает спать у кого-то на диване без одежды. Ух, аж звучит страшно. Натянув толстовку, Марк стал оглядываться в поисках носков. Вот носков, как раз таки, и не было, красота. Ладно, будем топать так… чёрт бы эти носки побрал…       Писатель аккуратно повернул ручку двери и вышел наружу. Рядом находилась ещё парочка дверей; сбоку был длинный коридор с обоями песочного цвета; немного поодаль был проход в зал и ещё одна дверь. Недолго думая, Марк направился вперёд по коридору. Из дальней комнаты был слышен стук тарелок и доносился аромат кофе. Интересно, что же это за комната? Так сложно… А — ответа нет Б — читальный зал В — кухня Г — ванная «Ох, я даже и не знаю… Скорее всего — ванная! Да, так и есть, это ванная.» — Марк усмехнулся, ему нравились шутки когда сам пошутил и сам посмеялся. Глупо, весьма глупо, но всё же…       Медленно подойдя к косяку двери, Марк заглянул внутрь. Натаниель что-то сосредоточенно искал в кухонном шкафу. Звуки на тот момент уже прекратились, раковина была пуста. Наблюдать за кем-то весьма интересно. Знаете, абсолютно не важно чем он в данный момент занимается. Вот ты просто стоишь и смотришь, а тот человек просто занимается своими делами. Если тебе повезёт, ты сможет увидеть то, что он или она никогда никому не показывали. Но не в том смысле о котором ты сейчас мог подумать, мой дорогой читатель, а в плане тех качеств, мыслей и чувств о которых ты даже и не подозревал. Простояв так ещё минут пять, Марк весьма неуклюже переступил с ноги на ногу, задел бедром неподалёку стоящую напольную вазу с соломенными цветами и с выражением лица, а ля «ох, чёрт» спрятался за косяком. — Ну и сколько времени ты тут стоишь? — послышалось из-за двери. — М-минут пять, наверное… — перетрусивший Марк ещё раз переступил с ноги на ногу, слава богам, ничего не задев. — Заходи, что ты там стоишь-то? — Натаниель оторвался от своего занятия и повернулся в сторону коридора. — Ох, эм… ну ладно… — парень выглянул из-за косяка, получил утвердительный кивок от Ната и тихонько вошёл в помещение. Облокотившись о стену, Марк принялся разглядывать кафельную плитку на стене. Красиво оформленная в жёлто-рыжих тонах кухня, напоминала комнату сплошь залитую солнечным светом. — Удивительно… У тебя даже на ногах ногти лаком покрашены… — Марк посмотрел вниз на свои ноги. — кстати, насчёт носков, они у тебя в обуви. И да, худей, я тебя еле поднял, а я, между прочим, тебя весь вечер таскал.       Натаниель опёрся локтями о столешницу и цепким взглядом стал исследовать все изгибы тела собеседника. Угольно-чёрные волосы растрёпаны и находятся в полнейшем беспорядке, тонкие черты лица, словно у девушки, яркие зелёные глаза, немного помятый вид, чёрные джинсы обтягивают точёные, но такие женственные бёдра, тонкие пальцы с длинными чёрными ногтями, где-то на кончике ногтя лак потёрся и было заметно маленький кусочек ногтевой пластины. — Ты… — писатель уж только было открыл рот, но спокойный и одновременно грубый голос рыжего прервал полёт мыслей Марка.  — Тс. Молчи. — Натаниель оторвал оценивающий взгляд от парня, — я вот думаю, откуда в тебе столько веса… — Эй… Между прочим это обидно… — испытывая весьма неопределённые чувства, Марк хмуро глянул на Ната и отвернулся. — и вообще, хватит на меня так смотреть! — Ты очень милый когда спишь… — как-бы невзначай вбросил в разговор художник. Сказать, что Марк был смущён, значит, не сказать ничего. Каким было бы ваше выражение лица, если бы человек, которому вы бы хотели быть прекрасным другом или даже немного больше, а это важно, сказал, что вы очень милы когда спите? — Че-чего? — выглядело это так, как будто по щекам Марка кто-то размазал насыщенный яркий градиент. Настолько быстрым и внезапным был переход от светло-бежевого к ярко-красному, что можно было бы даже задуматься: «А не волшебные ли у него щёки?» Щёки Марка никогда волшебными не были. Просто организм Марка решил, что румянец не надо распределять по всему телу, лучше будет абсолютно весь показатель смущения отправлять в щёки. — А знаешь… — будто бы не замечая ничего вокруг себя, продолжал Натаниель, — мне почему-то совсем не хотелось тебя будить… Ты так мило уснул на моём плече, что даже Эдриан любезно согласился вызвать нам такси. Тебя дома-то надеюсь, никто не потеряет? Я не хочу быть виновным во всех бедах, знаешь ли… И кстати, ты случайно не притворялся? Я тебя дважды чуть не уронил, а ты мирно себе спал… Как так вообще спать можно? Тут видимо только я бессонницей да другими ночными ништяками страдаю, круто, а за то, что чуть не уронил — прости. — рыжий немного погодя сквозь зубы буркнул, — ненавижу извиняться… Всё время до этого смотрящий в пространство между головой Натаниеля и чайником, Марк наконец-то перевёл взгляд на собеседника. Неизменная рыжая чёлка была закреплена двумя невидимками, открывая обзор на всё лицо собеседника. Небесные голубые глаза чётко и прямо смотрели вперёд, тонкая линия губ растянута в мягкой улыбке, голова наклонена немного вбок, рыжие пряди свешиваются вниз, открывая пытливому взгляду писателя мочку уха собеседника. И только сейчас Марк замечает, что у того проколото ухо. Небольшая дырочка прямо в середине мочки… Натаниель всегда говорил, что не любит проколотые уши… Изменившиеся мнения, изменившиеся мнения… — Ох, проклятье! Где же мои манеры? Чай, кофе? — Натаниель легонько хлопнул себя рукой по лбу и повернулся спиной к собеседнику. — Чай? — Не правильно, кофе. Ладно, глупая избитая до смерти шутка, хах. И что ты стоишь-то, садись и, как говорится, чувствуй себя, как дома. Зелёный, чёрный, с лавандой, с мятой, улун, имбирь, а может с персиком? — Нат закинул в кружку пару ложек сахара, достал вторую и поставил рядом. — Ох, аж голова от такого разнообразия кружится. Можно с лавандой? — Марк пододвинул к себе стул, стоящий неподалёку и присел на краешек. — Конечно, без проблем. — художник повернул голову в сторону Марка. — Садись нормально, нечего тут выделываться. — К-конечно… — писатель поелозил на стуле.       Вскоре чайник вскипел, Натаниель поставил кружки на стол и присел напротив. — Дома-то, надеюсь, тебя не потеряют? — Даже не надейся.