Only Love Can Hurt Like This

Есть такая хорошая поговорка − первыми с тонущего корабля бегут крысы. И Чонгук всегда четко следовал этому принципу. Но что-то пошло не так, стоило ему заехать в эту небольшую деревушку. Он, конечно, преувеличивает, но все же, это тебе не Сеул, со своими многоэтажками и грязным воздухом, зато прекрасной жизнью. Ох, он ненавидит эту деревню Гуджин. Ничто не изменит его мнения: ни свежий морской воздух, ни её жители, ни живописные пейзажи, и даже Юнги, что застрял в голове. Чертов Тэхён, из-за которого он должен все это выносить и терпеть, потому что тому захотелось поиграть в любовь.  День сегодня начался однозначно не с той ноги − уже открыв глаза глаза он был раздраженным, злым, даже почувствовал безысходность и отчаяние, а ведь ему еще переться по делам, всего-то четыре часа, за которые нужно все хорошо спланировать, до города, который тебя полностью поглощает и уничтожает. Чон заранее видит, как будет стоять чуть ли не на коленях перед директором и отчитываться за каждый шаг Тэхёна, который должен быть на каких-то островах, но точно не в старой деревне. Его утешает одно, что сегодня он примет горячую ванну в своей прекрасной квартире, конечно, не в роскошном богатом районе Каннам, но все равно хорошем, на шестнадцатом этаже, со всеми удобствами и комфортом с невероятным видом на реку Хан. Откроет бутылочку дорогого вкусного виски, и, возможно, пригласит одного из своих любовных утешителей, чтобы провести горячую ночку. Ох, у Чонгука аж мурашки проносятся по коже от мыслей, возможно это из-за кондиционера в машине, что идеально работает, потому что на дворе можно расплавиться от жары, но Чонгук уже себе представляет, какой сегодня ему сделают хороший минет, так чтобы он обо всем забыл, и не вспоминал. − Блять… − помяни черта, стоит ему завернуть за поворот на главную дорогу, проезжая через автобусную стоянку, он хмурится на знакомый силуэт. Юнги. В ебаных черных брюках, что хорошо подчеркивают его зад, и в белой рубашке, расстегнутой на верхние пуговицы, зачесанными назад черными волосами. В этот раз никакой кепки, скрывающей лицо. Господи. От одного взгляда на него у Чонгука чуть ли не встал, а по груди прошлось что-то ранее неведомое. И он без промедления, не зная, что им управляет, нет времени на раздумья, просто заворачивает, пока нет автобуса, останавливается возле него, опускает окно, показывая довольную ухмылку. − На солнышке греешься? Садись. Я подвезу твою тощую задницу. Юнги сначала смотрит жмурясь, прикидывая, почему его долбаная жалкая жизнь играет с ним такие игры, и, к сведению, зад у него не тощий, хорошие такие половинки, Чонгук это точно знает. Сдаваясь своему второму голосу, что говорит оставить все как есть и не выделываться, потому что как бы ни было, а на машине все-таки быстрее, удобнее и не так жарко, он протяжно выдыхает, и подходит к задней двери, но Чонгук сразу же кричит: − Я тебе не водитель. Садись спереди. Юнги закатывает глаза, но слушается и стоит ему пристегнуться, Чонгук срывается с места, кидая на него быстрый взгляд. − Ты в Сеул? − Да, − простой ответ как всегда брошенный с холодностью, но Чонгуку это мало, поэтому он смотрит на Юнги, пока тот отводит глаза в боковое окно, высматривая знакомые, уже совсем не интересные пейзажи. Чонгук разглядывает жадно его жилистые руки, переплетенные вены и длинные изящные пальцы, тонкие ключицы, проглядывающие в распахнутом вороте, поймав себя на мысли, что похож на гребаного фетишиста. Юнги сплошное фетишистское нраво. Вглядываясь внимательнее в лицо, Чонгук, сам не подозревая, слишком хмурится, чёртова засохшая корочка на губе, а сверху, на челюсти, замазанный тональным синяк. Это раздражает Чонгука, ведь Юнги точно не в столб зашёл, он закусывает губу, не контролируя себя сжимает руль, а затем снова обращает свое внимание на дорогу, пока не попал в аварию, и делает глубокий вдох, чтобы успокоиться, а нос как назло ловит аромат духов. Морской запах с нотками грейпфрута и древесины… В груди начинает скрести и хочется знать, для кого он так вырядился. − Кого собираешься обмануть? − Чонгук правой рукой держит руль, ловко управляя машиной, а второй опирается на кожаный подлокотник двери, тарабаня слегка пальцами по нему. Говоря, он не поворачивается к Юнги лицом, стараясь звучать безразлично, но стискивает зубы, в глубине желая узнать ответ. Юнги ведет бровью не понимая вопроса, и Чонгук поясняет свой вопрос. − Вырядился так, будто на свадьбу собрался, − глухо фыркнул. − Как будто есть манеры. Но мы-то с тобой знаем, что ты просто хамло. − Тебе давно в нос не давали, да?! − скептически и холодно отзывается Юнги, хмуря брови, но не воспринимает оскорбления всерьёз, так и остается сидеть, откинув голову назад, наблюдая за дорогой, даже не одаривает Чонгука коротким взглядом. Кажется, общаться как нормальные люди − это не про них. − Хах, − потешается Чонгук, стукая легко пальцами по рулю, успокаиваясь. − Но тебе, вижу, зарядили. Юнги тяжело выдыхает в ответ, игнорируя реплику младшего, сжимает зубы, когда удобнее усаживается на месте, держась за правое ребро, и Чон готов поклясться, честно, что ему не нравится этот звук боли от старшего, но на это он ничего не озвучивает. Юнги закрывает глаза и тихо протяжно выдыхает носом, показывая, что он не готов продолжать их разговоры ни о чем. Но Чонгук будет не Чонгук, если: − Ты собираешься спать, пока я веду? − Просто закрой хлебало и смотри на дорогу. − Айгу… Вы только посмотрите на него. Манеры − твое все, Юнги. Тебе кто-нибудь говорил об этом? − А тебе, что ты заноза в заднице, Чон? − Юнги открывает глаза и кидает на него холодный взгляд. − Ну… − тянет он с улыбкой, − в твоей заднице я еще не был, так что не заливай. Но знай, если что − я готов. Думаю, мой член будет хорошо смотреться в тебе. − Только через мой труп, Чон, − отрубает Юнги. − С другими делай что хочешь, а мой зад не тронь. Чонгук усмехается. Вот снова, колкая фраза, правда, что они друг другу никто, и ревновать никто не будет, они свободны, ничем не связанные. Тончайшая грань.  − По делам? − переводит разговор, а язык так и чешется сказать: «Чего едешь в Сеул? Что будешь там делать? С кем встречаешься?» Но все, что ему можно в голос произнести, потому что как бы поебать, это сраное никакое «по делам?», чтобы услышать в ответ такое же сухое: − Можно и так сказать.  Ведь рамки они себе сами обозначили. Не друзья, не знакомые, что нормально общаются, а не как кошка с собакой, даже не любовники. Просто никто, иногда трахаются. Ведь так? Такой был уговор. Без всяких правил. Делай что хочешь, спи с кем хочешь, только не лезь в мою жизнь. Без каких-либо вопросов: «Как дела?», «Ты покушал уже?» Будто это уже перешагнуло бы за границу дозволенного. И раньше Чонгук был просто без ума от такого. Но сейчас... Его это раздражает, хочется даже рычать. Нервы словно под высоким напряжением. «Блять», − думает он. «Какого хуя?» − хочется заорать. Чонгук сильнее сжимает руль. Это будут тяжелые четыре часа в пути, теперь он понимает, почему Юнги раздумывал над тем, садиться ли в машину.  А напряжение так и витает в воздухе. − Ты надолго в Сеул? − Чонгук предполагает, что нет, поскольку Юнги без каких-либо вещей с собой. − Где-то на пару часов. − Хорошо. Я тоже, − вранье, безбожное вранье вырывается изо рта. И самое худшее, он не понимает, зачем врет. Зачем это все? Зачем? Кто-то, пожалуйста, приведите его в чувство. − Можем назад поехать вместе.  Юнги молча долго смотрит на Чонгука, будто тот сказал какую-то дурость, но Чон лишь с ухмылкой переводит на него взгляд в ответ, поднимая брови. − Ой, да брось, − хмыкает. − Не такая уж и хорошая твоя компания, что ты себе что-то напридумывал. Иногда я тоже творю добрые дела. А может потом приспичит потрахаться. − Какой же ты хороший, − скептически язвит Юнги и, отвернувшись, возвращает взгляд на боковое окно, но через некоторое время говорит то, что удивляет Чонгука: − Если тебе подойдёт, можешь забрать меня, там, где и высадишь. В двадцать один ноль-ноль приедет автобус, я сяду на него, если тебя не будет, − Юнги закрывает глаза, показывая этим, что их разговор окончен. Чонгук удовлетворенно кивает и не разворачивает эту тему. Ощущение, что они ходят по острому лезвию, оба. Они просто это пропускают. Как будто и не было. Это ведь ничего не значит. Следующие два с половиной часа они молчали, Юнги дремал, обернувшись к боковому окну, а Чонгук наслаждался музыкой и тихим спокойным дыханием этого хамоватого кота. Чонгук включает поворотник и заворачивает на заправку, останавливая машину возле колонки. − Просыпайся, спящая красавица, − бросает он Юнги и выходит из машины. Расплачиваясь за два американо со льдом и бензин, Чонгук стоит возле столика у окна и добавляет себе сахар, раздумывая над тем, как любит пить Юнги. Добавлять сахар? Сироп? Яд? Последнее конечно же шутка, над которой в уме он улыбается сам себе, и все-таки ничего не добавляет ему в айс американо, лишь поднимает голову и смотрит на него. Тот отошёл подальше, чтобы покурить, и стряхивает пепел своими длинными идеальными пальцами, еще и ловкими, черт бы их побрал. Чонгук не понаслышке знает, вспоминая как он ими его растягивал. Он трясет головой, потому что не место этим мыслям сейчас, но не может отвести взгляд от Мина. Хочется прикоснуться к нему, погладить подушечками пальцами по щеке, очертить контур губ, и смотреть-смотреть в вечно напряженные и задумчивые темные глаза.  Юнги смотрит всегда так, будто Чонгук для него опасен, вот-вот выстрелит из оружия. Только Чонгук безоружен, и кому действительно стоит бояться, так это Чону Юнги. Загадочного и красиво опасного настолько, что отдает болью в груди. Закрытая книга для Чонгука. И он снова говорит себе, что нет, нельзя, не должны его волновать вопросы: Зачем ему в Сеул? Еще так вырядился! К кому? Откуда долбаная корочка на губе? Синяк?! Если он был богат, что же случилось? Почему так тревожит сердце? Почему ведет себя как дикий кот? Чонгук начинает ненавидеть себя, и обещает, что больше не позволит этому коварному кошаку влезть в голову!  − Американо со льдом, без сахара. Можешь не благодарить, − младший подносит напиток Юнги, а тот хмурит глаза, но все−таки берет с ухмылкой, выдыхая в сторону дым. − Яд подсыпал, − но делает глоток, облизывая губы. Вкусно, как и нахальный малой, что всю дорогу дерзит. − Ты мое единственное развлечения в Гуджине, поэтому, конечно, нет. Как башкой об стену. Приводит в сознание, чтобы не заблуждаться. Юнги переводит на него изнуренный и задумчивый взгляд и смотрит в большие темные глаза, что светятся игривостью. Высокомерный, трудолюбивый, уверенный в себе пацан, наверняка прошел через ад. Юнги таких видит насквозь. Птицы, что падали низко, но все-таки взлетели и теперь боятся потерять роскошную жизнь, прячась за своими масками. Чонгук хороший игрок. Хочет показаться плохим человеком, эгоистичным и безразличным, но зная Тэхёна… он бы точно не стал с таким работать. Чонгук хочет спрятаться за щитом нахальности и дерзкими фразочками, прекрасным телосложением, над каким бы Юнги пришлось очень хорошо попотеть, но стоит его рассмотреть ближе, узнать, ты видишь мягкий и добрый взгляд детской наивности, ощущение дома, тепла и защиты. В Чонгуке легко «утонуть», забыться. Влюбиться. Он ничем не уступает красотой Тэхёну. Но нужно быть дураком, чтобы нажать на педаль вперед, потому что это ненастоящее. И сейчас Чон только и сможет сделать, что разбить сердце, разбить тебя, бросив посреди дороги, и вернуться в свой Сеул победителем, как и всегда жить дальше свою прекрасную жизнь, потому что от такой не отказываются. Юнги знает. Для Чонгука их связь − ничто, просто развлечение, чтобы не было скучно, просто снять напряжение. Он сам это сказал. Они сами этого хотели. Для них двоих это должно быть просто. Юнги просто забывается. Чонгук не послан ему свыше, чтобы помочь, чтобы полюбить, чтобы быть рядом и пройти через этот ад. Он привыкает к этому мелкому нахальному пацану и чувствует, как его горло сжимается, а сердце уже покрывается трещинами. От Чонгука нужно убегать, и как можно скорее. «Блять». − Юнги… Я спросил, сигарету дашь? − Чонгук подмечает изменившееся настроение старшего, и уже жалеет, что ляпнул тупую шутку вслух.  Но разве все не так? Юнги встряхивает головой, приходя в себя и достаёт из кармана пачку сигарет, отдавая младшему, а сам говорит, что будет ждать в машине. Не бывать тому. Это просто секс. Слишком много он пережил дерьма, чтобы ещё и это свалилось на его голову, поэтому он себе обещает, что будет осторожен и закончит с этим всем побыстрее. А Чонгук тем временем смотрит ему в спину, в груди кошки нещадно проходятся когтями.  Дурак Идиот. − Тебе должно быть безразлично. Безразлично! − через зубы тихо шепчет себе, прикуривая сигарету. Оставшийся путь они молчали. Подъезжая к Сеулу, Юнги будто оживился в надежде на что-то. Чонгук выдыхает: наконец-то знакомые небоскребы, атмосфера стиля, деловитости и впечатлений, а не глушина деревенская с местными жителями. − Мне в Каннамгу, где тебя высадить? «Никто и не сомневается», − думается Юнги. − Можешь здесь, на перекрестке, где остановка. − Тебе нужно на Итэвон? − вырывается у Чонгука, прежде чем он подумал и прикусил язык, включая поворотник и заворачивая на край дороги возле автобусной остановки, чтобы остановиться. Юнги отстегивает ремень безопасности, игнорируя вопрос Чонгука, который пялится на него, открывает дверь, а после Чонгук ахуевает, потому что Юнги вытащил из кармана брюк бумажник, кинул пару тысяч вон на сидение, смотря как на чужом лбу от удивления появляются морщинки. − Не хочу оставаться должным. Чонгук только успевает открыть рот, как Юнги захлопывает дверь и уходит. − Вот сукин сын! Да засунь свои деньги себе в жопу! Идиот! − говорит сквозь зубы и стучит по рулю, наблюдая, как тот исчезает в толпе и заводит машину, срываясь с места. Он не знает, что его так рассердило. Он что, блять, просил деньги? Или он водителем такси подрабатывает?! Да ему эти деньги нахрен не сдались, что не скажешь о Юнги. − Чертов козлина! Чонгук выдыхает только тогда, когда подъезжает к зданию офиса. Сейчас его ждет не лучшая часть его работы. Отчитываться. Как же он это ненавидит. Он сканирует свою карточку пропуска и заходит внутрь. Поднимаясь на лифте собирается с мыслями, сейчас же придется очень убедительно врать, поскольку Тэхён только недавно сказал, что не собирается больше подписывать контракт с этой компанией, а они видимо даже не знают.Наверное, спят и думают, как бы ещё сбить бабла с проектов Тэхёна. Он и не удивляется теперь, стоит только вспомнить прошлое, у самого волосы дыбом встают, никакой свободы: связан правилами компании от А до Я. Его омма хорошо продумала, чтобы он даже вдохнуть не смог свободно, наблюдая за ним двадцать четыре на семь.  Чонгук и любил, и не любил свою работу. Для него не тяжело было быть крысой, пока сам не прикипел к старшему. Тогда становилось тяжелее −  нужно было выбирать между деньгами и дружбой Тэхёна. Ему хотелось помочь, и все, что мог Чонгук − это врать. Держать за руки, и говорить, что сегодняшний день скоро закончится, и он отдохнет от этого, что все будет хорошо, хотя они понимали оба, что нихрена не будет хорошо, но все-таки от обманчивых мыслей становилось легче. Чон вдыхает и выдыхает перед дверью директора, включает на айфоне аудиозапись, потому что не сегодня на свет родился, прячет в передний карман черных джинсов, а затем толкает ручку, заходя внутрь и на миг его лицо теряет способность держать маску, но он быстро собирает себя, делая уважительный поклон. − О, и кто же у нас тут? Чон Чонгук, моя кэ. Он не ожидал ее увидеть здесь, сидит в роскошном платье и делает затяжку сигареты, притворно улыбаясь. Как же Чонгук сам её ненавидит. Деньги уже полностью ослепили ее. Директор поднимается со своего стола и присаживается на кожаный диван, показывая рукой, чтобы Чонгук присел напротив, что он и делает. − Где он? − Лиа Ким не церемонится, стряхивает пепел в пепельницу и сканирует глазами Чонгука. − Он не отвечает на мои звонки! − Он отдыхает, госпожа Ким, − сдержанный и серьезный тон, как и всегда. Проглотнуть неприязнь и отвращения, Чонгук всегда хорошо умеет играть свою роль так что не придерешься. Правильные ответы на вопросы и игра мимикой. − Скоро у него будет забытый весь график.  − И он даже не может взять трубку? − у нее срывается наигранный и недовольный вздох. − Он так долго и усердно работал все годы без выходных, госпожа, − Чонгук показывает легкую улыбку. − Я думаю, он заслужил отдых. Дайте ему еще немного чувства свободы и обещаю вам, что он вернется с новыми силами.  − Ну что ж, пусть отдыхает, − она надменно улыбается, показывая белые зубы, и Чонгук с облегчением в душе выдыхает, что она смирилась с ответом. Лиа Ким возвращает на него взгляд и не сводит глаз. − Собака же не будет кусать руку своего хозяина! Да, Чон? − Конечно, госпожа, − Чонгук склоняет голову в утверждении. Его ничуть не оскорбляют ее слова. Он на них вырос. Каждый ее звук в его сторону − это напоминание ему, откуда он пришел, как оказался здесь, кому он должен быть благодарным. Сначала он благодарил эту женщину, коварность ее его не страшила и он готов был выполнить ее любой приказ. Перепуганный малой из детдома ничего не имея за душой был готов на все, чтобы быть здесь. Но годы идут, страх улетучивается, и ты сам становишься игроком. Разглядев всю суть этого страшного мира шоу-бизнеса с такого юного возраста, он понял одно: здесь ничего нет кроме лжи и долгих часов работы. Но кто сейчас должен быть благодарным, так это Лиа Ким, потому что он спас ее Тэхёна от смерти! А Тэхён видимо спас его, показав, что можно быть человеком с чувствами, а не роботом или рабом. − Скажи, чтобы связался со мной поскорее, − и поднимается на ноги, поправляя платье. Директор вслед за ней, как и Чонгук. − Оставляю вас, мальчики. Как только она выходит за двери, директор начинает подходить к делу, сразу же становясь серьёзным. − Я надеюсь его увидеть послезавтра в целости и сохранности, Чон. За все эти годы ты меня не подводил, уверен, и дальше не станешь. Не знаю, что себе думает Тэхён, но, надеюсь, глупить он не будет. Хорошо, что он отдыхает. Наберется новых сил. Потому что после у него не будет времени. У нас много работы, новые проекты, сейчас все на рассмотрении у маркетологов, нужно выбрать более успешные, что принесут большие доходы. Ты уже во всем разобрался, что тебе скинули? − Конечно, директор. Я уже все изучил. Не беспокойтесь. Я привезу его в целости и сохранности. Все охранники уведомлены о вылете, отели забронированы. Стафф подготовлен, но, конечно, сегодня я сам еще раз все проверю. − Хм… − постукивает пальцами по колену и не сводит взгляда с Чонгука. Чонгук же стойко все выносит, готов уже к чему угодно. − До меня дошли слухи, что его хочет заманить B&H Corporation. Ты что-нибудь об этом знаешь?  Не ко всему. «Черт», − проносится в голове Чонгука. Одному Богу известно, как сейчас его лицу тяжело держать спокойный вид. Давление и тяжесть мыслей его душит. − Нет, директор. Впервые слышу, − убедительно врет, сам себе уже готовый вручить Оскар за лучшую роль. − На почту Тэхёна ничего не приходило, а его звонки я контролирую. Вы же знаете, что ему нельзя связываться с другими агентами, потому что это предусмотрено контрактом. В случае чего он выплатит большую сумму за несоблюдение контракта. Не думаю, что он дурак, чтобы пойти на такое, директор.  «Дурак. Такой дурак, что бросает Чонгука на растерзание этим собакам, а после еще наверное по судам!» Его съедят первым, как закуску. − Я доверяю тебе, Чон. Ты хорошо послужил за эти годы. И ты с Тэхёном двадцать четыре на семь, наблюдай за ним, − директор поднимается с места, идет к своему столу и через минуту возвращается, бросая на стол небольшую черную сумку. Чонгуку не нужно гадать, что там, он хорошо знает. Это то, что обеспечивает ему хорошую жизнь. Как и связывает руки. − Скоро заканчивается контракт. Сделай все, чтобы он снова подписал с нашим агентством. Он доверяет тебе. Уговори, что лучше нас никого нет, что все пойдет прахом, если он начнет сначала с кем-то другим. Что он пошел вверх только благодаря нашим стратегиям, финансам и поддержке! Не знаю… Напои, дай дурь, шантажируй компроматом, но чтобы у него даже сомнений не было, когда соберется совет директоров, и его печатка была на бумаге. Ты все понял? От этого зависит и твоя доля. Мне тебе напомнить? − Нет, директор. Я все оформлю как надо! − он делает небольшой поклон. Чонгук впервые смотрит на сумку с такой болью и обидой, что становится противно от себя. Самое печальное, что у него нет выхода, если он не возьмет, вызовет подозрения, если возьмет − снова предаст Тэхёна. Единственное, что хоть немного позволяет выдохнуть − это запись их разговора. Двойная игра это тяжело, потому что после все обращается против тебя.  Сидя в машине он понимает, как ненавидит себя, когда прячет сумку в багажник. Его мысли так перегружены, так долбят по голове и не хотят отпускать… Его и Тэхён бросит, стоит узнать правду, что это он вручил письмо Намджуна.  У него только полчаса, чтобы снова встретиться с Юнги, потому что он все время проторчал в компании, улаживая дела. Охуительно. Уже смотрит в будущее, как будет нажимать педаль скорости на разрешенной трассе, чтобы успеть. Почему он усложняет себе жизнь долбаным Мин Юнги?! Нет чтобы поехать сейчас домой, расслабиться, он должен снова возвращаться в Гуджин! Он со злости бьет ногой в колесо машины. − Что с тобой творится, Чон! Блять! Соберись! Он добирается вовремя, ровно в тот момент, когда подъезжает автобус. Выдыхает, то ли с болью, то ли с радостью, что успел, глазами находя только одного нужного человека, из-за которого гнал как идиот.  «Идиот, идиот, идиот!» Юнги с хмурым лицом курит возле стоянки, делая последнюю затяжку, но его может выдать только маленький, возможно незаметный для глаз, поднявшийся на секунду уголок губ, когда он услышал звук останавливающейся машины, и почему-то ему даже не нужно было поднимать голову − он знал, кто это, не верил, но хотел, наверное, поэтому кончики его пальцев сейчас покалывает и он набирается решительности, чтобы поднять голову. Он выбрасывает на землю окурок, как раз в тот момент, когда начинают падать первые капли дождя с затянувшихся серых вечерних облаков. Юнги дает себе еще секунду, а затем поднимает голову и встречается взглядом с большими сверкающими глазами Чонгука.  Почему-то это ощущается как что-то грандиозное. Что-то такое, что пронзает слух, пытаясь убрать внушенные сомнения самим собой. «Ты приехал…» − так и хочется сказать вслух, но больше от неверия. И давно у Чонгука такие яркие, такие сверкающие милые глаза?! Давно он так смотрит на него? Что это за чувство, в котором теряешь самообладание и будущее уже не кажется таким размытым?  Но это современная сказка и Мин помнит, что главное − не сломаться. Он не спешит. Снова размышляет о миллионах причин в голове. Вот его ебаный принц, прикатил на машине, как и обещал. А он и не надеялся, если честно. Мало ли что могло случиться. На смену хорошему всегда приходит плохое. В этот миг раздражения и тысячи вопросов «Зачем все таки приехал, а ведь правда, зачем приперся? Зачем тревожит… Это так бесит», он сглатывает ком и подходит к машине, открывая дверцу и садится на переднее место, встряхивая пальцами свои черные, слегка намокшие волосы.  Нет счастливого конца. − Не думал меня увидеть? − сразу говорит Чонгук, не понимая, зачем снова начинает. Возможно, это снова раздражение, нарастающее новой волной. Стоило ему увидеть Юнги, как в сердце снова что-то полыхнуло.  − Не думал, − честно отвечает Юнги с досадой, и Чонгука как будто это тормозит, он молча заводит машину и резко стартует с места, закусывая губу.  На улице уже темнеет, они едут в полной тишине, не проронив больше ни слова. Слышно только как сильный дождь стучит по крыше машины и стекает вниз по стеклу. Чонгук едет осторожно, но злость так и щекочет нервы, никак не снижаясь в крови. Атмосфера в машине напряженная. Запалишь спичку − полыхнет знатно. Юнги не выглядит злым, но видно что его что-то тревожит, он не в настроении даже сказать слова, все время смотрит на дорогу вперед, и даже дышит тихо, как кот. И как всегда жизнь любит вставлять палки в колеса − именно в этот момент, в который они где-то на середине пути к деревне, глохнет автомобиль. Чон останавливается, хмуря брови от непонимания, а Юнги прикрывает глаза: только не это.  − Какого черта… − возмущается Чонгук, пробуя еще пару раз завести машину, но все тщетно. Юнги, откидываясь головой на сидение, тяжело выдыхает, наблюдая за попытками младшего. − Щибаль. Ну же малышка, давай, − он гладит панель приборов с особой нежностью, пробуя снова завести мотор. − Давай же… − Это машина, а не животное. Вряд ли она заведется, потому что ты ее погладил, Чон. − Оу, ты у нас такой умный, да? Разбираешься в машинах?! − Юнги закатывает глаза. − Тогда помолчи лучше!  Молчать долго не получается: следующие десять минут Чонгук пытается завести машину с нервами и сотнями матов, еще больше раздражает звук такого сильного дождя, что и сантиметра не проглядишь в окно, и нет желания сидеть до утра, стуча зубами от холода. Такая себе перспектива, поэтому нужно действовать. − До Гуджина три часа пешком, но здесь поблизости есть другая небольшая деревня. Нужно дойти до нее, и попроситься переночевать, а с утра вызовем эвакуатор. − Я что, по твоему, брошу свою машину здесь? − повышает голос Чонгук, и отчаянно бьет ладонью по рулю, заводясь от нервов. − Среди дороги? Да ты с ума сошел! Ты хоть знаешь сколько она стоит?! − возмущается он. − Это, блять, всего лишь машина.  − Всего лишь? − Чонгук оборачивается на него, и его аж передергивает.  Да, Юнги прав, это всего лишь машина, дом всего лишь дом, но Чонгук, блять, столько дерьма вынес, чтобы иметь это все. Не для того, чтобы сейчас все пошло прахом, потому что некий Ким Тэхён прогонит его нахуй, как только узнает, правду. У него ничего не будет, только испорченная репутация, с которой компании точно не захотят иметь дела. Он знает, что Мин Юнги ни в чем не виновен, разве только что появился в его жизни, но тем не менее, он не должен сейчас срываться на него из-за своих проблем и возникшей злости, но ничего не может поделать с этим, ему просто нужно спустить пар. Он прекрасно знает, что во всем виноват. Он мог быть сейчас в своей роскошной квартире, с мальчиком или просто сам, расслабиться и выспаться, но застрял непонятно где, с ним. Это что, никому не делай добра, и тебе плохо не будет? И Юнги просто со своим спокойным и недовольным выражением лица скажет − это всего лишь машина! А Чонгуку реально срывает тормоза. − Оу… Я Мин Юнги… − передразнивает он своим голосом, − мне плевать на вещи! Потому что я весь такой похуистичный! Холодный. И мне на все насрать, я разберусь сам со своими проблемами, а ты не лезь, потому что еще не дорос, ведь я такой умный! Но да… я с тобой потрахаюсь!  − Серьезно, Чон? − Повышает голос Юнги и смотрит скептически Чонгуку в глаза. И Чонгуку бы замолчать, но словесный понос сам вырывается из его рта, чтобы сделать больно, чтобы ему не одному было так плохо или просто выместить злость на ком угодно.  − Да, блять! Серьезно! Все из-за тебя! − «Молчи, молчи», − говорит внутренний голос, но он больше не контролирует себя, и выдает, то, что лучше б не произносил: − Как только ты появился в моей жизни! Все катится к черту! − Из-за меня? − удивляется Юнги и хмурит брови еще сильнее, − твоя, блять, жизнь катится к черту, Чон? Твоя?! Пошел ты, − он чуть ли не выплевывает это в лицо. − Да! Мы застряли здесь из-за тебя! Потому что ты у нас такой загадочный! А я, блять… а я, блять, просто устал от этого дерьма! Сука! И ты… Юнги не намерен слушать всякое дерьмо о себе от сеульского пацана, у которого что-то случилось. Он отстегивает ремень безопасности и резко выходит из машины, не дожидаясь, когда дождь немного утихнет, мокнет практически за пару секунд, но ему не дают спокойно уйти, пока все еще не стало хуже, он слышит как за Чонгуком тоже закрывается дверка. − Ну и куда ты убегаешь? Только это и умеешь делать? − Чонгук кричит в спину, жмуря глаза от сильного дождя, что нещадно бьет по лицу, и ловит Юнги за запястье, силой поворачивая к себе. − Слушай, пацан… − Юнги резко оборачивается от хватки младшего и чуть не врезается в него самого, резко вырывая свою руку. Он сжимает зубы от боли, и только шумно выдыхает контролируя себя, чтобы не вмазать младшему по лицу за такое поведение. Юнги не знает, что случилось у Чонгука, но это не повод срывать на нем свои нервы. Он приближается ближе к его лицу крича в ответ. − Если это из-за меня, то я просто облегчу тебе жизнь.  Юнги снова делает шаг, но Чонгук не дает ему ступить дальше, хватая за локоть, снова разворачивая. − Нет, блять… − Заканчивай,  − срывается резко в ответ.  − А то что, ударишь? − Чонгук подходит к нему впритык, прикасаясь своим лбом к его, нарываясь определено на драку. − Или снова просто словами бросишься? Чонгук возможно и сильнее. Это наверняка. Мокрая насквозь рубашка хорошо подчеркивает рельеф мышц младшего, но Юнги это знает по другой причине, он трогал его бицепсы на руках, ласкал его живот с идеальным прессом, поглаживал его сильные бедра, в которых толкался со всей силой, чтобы сделать ему приятно. Но тем не менее он не боится. Юнги знает Чонгука, даже, кажется, без слов. Просто взглянув в эти потрясающие сверкающие глаза, если приглядеться и почувствовать, просящие о помощи. Этот день был чертовски длинным. И Юнги готов поклясться, что его удерживает тонкая-тонкая нить, и только поэтому он не поднимает руку и не бьет в ответ по этим невоспитанным губам, позволяя своей злости просто уйти, сойти с поезда,  − Ты еще не дорос, чтобы мной манипулировать! Сученыш. − Ох, вы посмотрите на него! − разводит руками Чон, а затем легко толкает Юнги назад, но тот не дает сдачи, просто закусывает губу, сжимает пальцы в кулаки и отходит на шаг назад, мотая слегка головой, убирая назад промокшие волосы с глаз и смотрит таким взглядом, что ток проходится по телу. Чонгук не верит в увиденное, и начинает смеяться как безумец. − Весь такой гордый, да?! Так наплевать на меня? − последнее срывается с губ совсем не обдуманно, и Чонгук просто захлебывается в ненависти к себе. Он никому никогда не был нужен. − Ну и проваливай… Убирайся к черту! − повышает голос сильнее. − Катись! Уходи, ублюдок! Чонгук разворачивается обратно к машине, а в груди кошки скребутся. Грудь с тяжестью поднимается и опускается со скоростью. Он чуть ли не задыхается. Он не хочет здесь быть. Он не может ничего с этим поделать, слезы срываются с глаз, но как хорошо, что дождь все маскирует, его разрывает на части, это все слишком, этот момент омрачён, он понимает все больше, как сходит с ума, как Юнги все больше и глубже проникает в его сердце, как больная одержимость. Но вместо взаимности он ощущает только холод. Это правильно. Родители бросили его лунной ночью, его бросит Тэхён, узнав правду, и сейчас, Юнги бросает, оставляет под сильным дождем, потому что это не сказка. И он одинок, каким и был всю свою жизнь.  Но вот оно, то, чего он не ожидает − крепкие руки, обнимающие сзади. Он пытается вырваться ужаленным зверем, но ему не дают. Не отпускают, крепче прижимают к себе, заставляя прийти в себя. Это пугает. Само размышление, правильно ли он сделал выбор среди темной дороги, по которой они ехали. Юнги ведь даже не услышал столь нужные слова, но младший нуждается в нем, даже если сам не может об этом сказать. И Юнги даст ему укрыться этой ночью, потому что это его Чонгук.  Пусть хоть на мгновение. − Успокойся. Успокойся, малыш, − от последнего Чонгук застывает, не веря в услышанное, и перестает дергаться, замирая в руках Юнги. − Успокойся. Дыши… − Юнги чувствует как Чон трясется от холода, или же от срыва, но не делает больше попыток вырваться. Юнги оставляет легкий поцелуй в его затылок, как маленькое спасибо. Ненавидит он себя? Да. Но бросить младшего здесь одного, насквозь промокшего, со сломанной машиной он не может. Не может, потому что тот у него в крови, потому что он притяжение, которому невозможно противостоять.  − Я отойду на минуту, − он поворачивает потерявшегося младшего к себе, и ладонями обхватывает его лицо, заставляя смотреть сверкающие, рассеянные глаза на себя, - включу аварийную световую сигнализацию и выставлю знак аварийной остановки. А за это время ты придешь в себя. Ты понял меня, Чонгук? − он кивает в подтверждение. Юнги отпускает его, и идет выполнять то, что сказал. Мин возвращается через пару минут и протягивает ладонь. Чонгук пришел в себя, смотря теперь обескураженным взглядом, но протягивает руку в ответ Юнги и следует за ним. Они не знают, сколько идут молча, не проронив и слова, но дождь даже не собирается смилостивиться над ними.  Вблизи уже виднеется свет от домов в небольшой деревне и они ускоряют ход. Они заходят во двор старого традиционного дома с черепичной крышей, забегая под укрытие и стучат в дверь. Старая женщина с завязанными седыми волосами сразу же пускает их в дом, узнавая Юнги. В ходе разговора Чонгук понимает, что старший знаком с ней, и удивляется, откуда тот знает язык жестов. «Вы, наверное, так замерзли! Я принесу вам полотенца, сухую одежду и еду. Вы можете поселиться в левое крыло дома. Ты ведь помнишь, куда идти, Юнги?» − Да, не беспокойтесь. Спасибо вам большое, − он говорит и показывает на пальцах и отвешивает поклон и женщина уходит готовить им еду. Юнги отправляет младшего первого в душ, и пока Чонгук моется, он успевает снять мокрую насквозь одежду, повесить ее на вертикальную сушилку в углу небольшой комнаты рядом с вещами младшего, надеть простый комплект белой широкой старой футболки и синих шортов, и съесть пару ложек риса с кимчи и мясом, принесенного женщиной, выпить чашку крепкого чхонджу. Он откидывает голову на стену прикрывая глаза, тяжело вздыхая, и чувствует, как алкоголь проходит по телу, согревая и расслабляя мышцы. Ха Юн хорошая женщина. Юнги, убегая от своей жизни, познакомился с ней десять лет назад и некоторое время прятался здесь, помогая ей с хозяйством. Она одинока, потеряла сына и была очень рада приютить Юнги. Он вспоминает прошлое, пока его не вырывает из мыслей младший, и Мин открывает глаза, смотря прямо на него, одетого в старую черную футболку и спортивные брюки. Чонгук немного мнется у двери, почесывая влажные волосы пальцами, не зная, как поступить и что сказать, прячет взгляд от старшего, который первым подает голос. − Садись кушать. Я в душ. Чонгук просто кивает и заходит вглубь комнаты, присаживается, подминая ноги под себя за низким чайным столиком и берет палочки в руки, не поднимая головы. О да, в душе у него было время подумать о том, как он поступил, как его понесло, и как он расклеился, потерял самообладание, как последний идиот. Он съедает всю порцию и закуски понимая, насколько он был голоден, ничего не съев в обед, совсем потерявшись в делах. Юнги приходит через десять минут, потирает влажные волосы полотенцем, складывает его сушить и присаживается напротив.  − Прости, − неуверенно бубнит Чонгук, и Юнги только угукает в ответ, наливая себе еще чашку чхонджу, и подносит к чашке Чона, давая этим понять, что было, то прошло, он не собирается это обсуждать, и тот послушно и уважительно двумя руками поддерживает, чтобы ему налили. − Спасибо, что не бросил там помирать. − Не преувеличивай. Не будем об этом. − Хорошо, − соглашается младший, чувствуя как кошки скребут внутри. − Тогда выпьем? − Это хорошая идея, − сухо отвечает Юнги и делает глоток.  Они выпивают молча, Чонгук не может с него глаз свести, морщинки на лбу Юнги будто застряли. Это все от тяжелых мыслей в голове, наверное, такие же как и у него самого. Чон пытается их не слушать, но они слишком громкие. Его не бросил Юнги, мог, мог ударить в ответ, мог обзываться бесконечными матами, покрыть с головы до ног, мог уйти и просто бросить… Ведь они никто друг другу. Но. Он остался. Это что-то значит?  Чонгук хочет дотянуться до его ладони на столе, чтобы показать, что он и вправду сожалеет, показать, что… что… хочет чего-то другого? Не просто развлечения на пару минут, а быть рядом? Но быстро себя отдергивает, отчитывая в уме, о чем он вообще думает! Поэтому снова тянется к бутылке и наливает себе в чашку, выпивая залпом. Непонятное чувство не покидает его грудь, оно разъедает и томит, ноет, причиняя боль. Но когда он слушал свое же сердце?  Юнги поднимается молча, расстилает им футоны, недалеко друг от друга, чтобы они легли уже спать и этот день поскорее закончился. Он знает, что Чонгук просто поддался своей слабости. Он знает, что такое минута разрушения, она приходит быстро, как зажженная спичка, распаляя внутри резкий огонь, который быстро угасает. Минута слабости. У всех есть такие моменты. Только у Юнги их за последнее время слишком много. Они угасают, но оставляют за собой черный след. И он не может больше позволять их себе. Ведь завтра Чонгук станет прежним. Сеульским парнем, что съебется отсюда как только придет время. Только… Чонгук поднимается, подходит к нему медленно, проводит пальцами по щеке, убирая влажные пряди волос назад, смотрит в глаза своими блестящими и прикасается нежно своими губами к его. И Юнги позволяет себе оставить еще один выжженный след и ответить на поцелуй, пусть в последний раз, но он почувствует мягкость губ Чонгука, проведет языком по зубам, позволит сплестись языками и утонуть в вихре эмоций, и прижать к себе ближе, насколько возможно, заглянуть в глаза так как никогда не смотрел. Сломлен, побежден. − Прости, − тише шепчет Чонгук в его теплые губы, когда поцелуй заканчивается, обнимая за талию, чтобы быть рядом, потому что отпускать не хочется. − Хватит, − так же тихо шепчет Юнги, будто боится испортить обстановку, − а то я подумаю, что у тебя не все дома.  − Кажется, так и есть, из-за тебя, − Чонгук сам не понимает, как глупое признание срывается с языка, и открывает широко глаза, отслеживая реакцию старшего, наблюдая за немигающим, немного удивленным взглядом.  Мин быстро моргает и прокашливается, отпуская младшего из своих объятий.  − Уже поздно. Ложимся спать, − Юнги пропускает все мимо ушей. Сегодня они и так наделали много ошибок. И продолжают делать, лежа рядом друг с другом в темной тишине, слыша дыхание друг друга, держась за руки, переплетая пальцы, словно в этом и есть спасение.  … Чонгук просыпается один.  Он потирает сонные глаза, понимая, что еще рано, на часах едва перевалило за восемь утра, но второй футон сложен, как и нет одежды Юнги, нет и его самого. Только утренние лучи жаркого солнца, пробивающиеся через окно, освещают лежащий на полу небольшой, сложенный пополам белый бумажный лист, до которого Чонгук сразу же тянется, чтобы прочитать, ощущая, как внутри что-то разбивается. «Давай на этом закончим».