Пионы цветут в июне

После встречи с Бакуго в цветочном магазине жизнь Тодороки не изменилась (то есть мир не перевернулся, и черепахи со слонами не прибежали на крики о помощи). Просто теперь мысли о Бакуго стали чуть более... навязчивыми. Если в воскресный день он мог спастись от них, закрывшись в своей комнате и зарывшись с головой в учебники (два синуса плюс три кацу... то есть косинуса), то в понедельник его не могло спасти ничто. Бакуго, с которым они не виделись утром, вошел в класс в компании шумных Каминари и Киришимы, рассуждающих о том, где стоит снимать следующее видео (то, что Киришима ввязался в идею Каминари, никого не удивило). Итак, Бакуго вошел в класс, и Тодороки захотелось выйти. Но Энджи Тодороки потратил долгие годы и нервы обеих сторон на то, чтобы вбить в голову сына непростую истину — только трусы бегут от трудностей. Шото трусом не был, поэтому как сидел за своим столом, так и остался за ним сидеть. Возможно, он пару раз грустно вздохнул, чем вызвал беспокойство у сидящей рядом подруги, которая тактично поинтересовалась, все ли с ним в порядке. — Все хорошо, Яойорозу, не беспокойся. Беспокоиться на самом деле было о чем. Тодороки звезд с неба не хватал, кометы сачками не ловил, да и космическую пыль в ладони не собирал. Иными словами он понимал, что с Бакуго надеяться на что-то, кроме «привет, двумордый» и «дай пульт, двумордый», несколько провально, поэтому предпочитал изредка бросать на Бакуго косые взгляды и не думать о большем. А думать о большем хотелось очень (что вы, что вы, только приличные мысли, за кого вы Тодороки Шото принимаете), и это явно не было той вещью, которую он мог контролировать. Тодороки на мыслях о контроле посмотрел на Мидорию и подумал о Шинсо, учащемся в 3-В. Интересно, насколько целесообразно было просить его взять под контроль неугомонный разум, чтобы тот выкинул из него мысли о кое-ком белобрысом и шумном? «Шинсо, не мог бы ты помочь? Я не для себя спрашиваю, я для друга…» Провал. Впрочем, солнце продолжало вставать на востоке, метро — открываться в пять утра, а жизнь Тодороки продолжала идти своим чередом. В среду после занятий уставший Тодороки спускался на лифте, чтобы добраться до кухни и перекусить. В школьной столовой шел ремонт: очередной злодей (откуда их столько берется? наверняка кто-то включил станок на заводе по их производству и ушел, забыв отключить его) разбил окна и мебель. Чего он хотел от академии и ее учеников — никто толком, правда, не понял. Тем не менее все закончилось довольно быстро и безболезненно для учеников и совершенно наоборот для злодея. На четвертом этаже лифт остановился, и в него зашел Бакуго с рюкзаком, в котором, как предполагал Тодороки, находилась рабочая одежда. Разве что белая форменная рубашка, расстегнутая на две пуговицы (да это издевательство какое-то!), оказалась надета на него. Доехали в молчании. На первом этаже велся активный спор о новой деятельности Каминари, который на полном серьезе заявлял о скором успехе канала. Энтузиазм одноклассника подхватывал жестикулирующий Иида, тогда как остальные сидели со смиренными выражениями лиц, убеждая себя в том, что они прошли вместе через многое, так что и через это пройдут. — Хм-м, — протянула Ашидо, держащая в руках пачку чипсов и сидящая на спинке дивана, когда Бакуго пришлось остановиться, чтобы послать нахрен своего увлекшегося друга. — Бакуго, почему от тебя пахнет цветами? Спор стих. Несколько пар глаз метнулись в сторону замершего, напрягшегося Бакуго, крепче стиснувшего лямку рюкзака. Он знал лишь один универсальный выход из всех ситуаций (кричи и сваливай), но подсознательно чувствовал, что сейчас пользоваться им все равно что лично подбрасывать дрова в костер разгорающегося интереса. — Это от меня. — Тодороки действовал скорее инстинктивно, чем осознанно. Несколько пар глаз метнулись к нему. Тодороки достойно принял их вызов. — От тебя? — переспросил Киришима. — Да. — Он кивнул и посмотрел на реакцию Бакуго; его плечи чуть расслабились. — Я недавно виделся с матерью, и она подарила мне парфюм. — И каким образом запах цветов от тебя перелетел Бакуго? Тодороки умел держать лицо. — Мы вместе ехали в лифте. — Ага, — наконец подал голос Бакуго. — Типа супер близко ехали. А вообще, пошли вы все! На том и порешили. Поверить в то, что цветочный запах шел от Тодороки, было значительно проще и менее интеллектуально-ломательно в отличие от глупой, совершенно идиотской идеи о том, что цветами пах Бакуго. И только Аояма загадочно смотрел Бакуго вслед.

***

В субботу Тодороки открыл дверь цветочного магазина. На улице лил жуткий ливень, под который не спешили выходить даже те, у кого под рукой находились зонты. Тодороки к таким счастливчикам (людям, которые смотрят прогноз погоды) не относился, поэтому был промокшим с головы до ног. Капли дождя стекали с его волос, падая на мокрую рубашку и на чистый пол магазина. Бакуго сидел за прилавком, подпирая рукой щеку, и скучающе просматривал новостную ленту, уткнувшись в телефон. Тодороки просиял от одного его вида, и даже испытываемый холод из-за порывистого ветра заменился теплом, согревающим гусиную кожу и что-то в груди. Услышав звон колокольчика, Бакуго бросил небрежный взгляд на покупателя и без особого энтузиазма выпрямился, убирая телефон в карман на фартуке. — Ты в курсе, что существует такая штука, как зонт? Тодороки вытер ноги о коврик и прошел вперед. — В первый раз слышу о нем. Наверно, это из фэнтези. — «Тодороки Шото и Восемь метеорологов». Бакуго не часто называл его по имени (ровно столько же, сколько джокеров в колоде карт: один раз на первом году обучения и один раз на втором), поэтому тот испытал диссонанс, от которого по спине побежали мурашки. — Почему восемь? — Сам придумай, двумордый. Вот. Тодороки выдохнул. Вот это уже было привычнее и не заставляло сердце подрываться каждый раз. Бакуго вышел из-за прилавка, чтобы скрыться за стеклянной дверью в оранжерее и собрать букет калл. Тодороки, оставшийся в одиночестве, пытался придумать темы для разговора, но те крутились либо вокруг цветов, либо вокруг академии. Разговоры об учебе или работе… нет, увольте. Тодороки предпочитал молчать. После того случая в гостиной общежития, когда язык Тодороки действовал в отрыве от разума, Бакуго его не поблагодарил и не послал, позволяя однокласснику посчитать, взвесить и решить, что действия вышли в большой и ровный «ноль». Вскоре цена была названа, деньги отданы, цветы получены, а поводов остаться у Тодороки как не было, так и не появилось. Он двинулся к выходу, как его телефон, поставленный на беззвучный режим, известил о пришедшем сообщении. Его мать писала, что процедуры, которые она проходила утром, были перенесены на позднее время. Тодороки метнул взгляд на часы, на улицу, на которой количество зонтов стремительно увеличивалось, и обреченно вздохнул. — Ну и че встал? — спросил Бакуго, открывая потрепанную книгу по флористике. — У моей матери перенесли процедуры на час, — ответил Тодороки, убирая телефон в карман. — Можешь остаться здесь, если хочешь, — предложил тот, не обращая внимания на развернувшегося в его сторону одноклассника. Тодороки предложение принял. Не то чтобы он не мог добраться до реабилитационного центра (до него быстрым шагом около пяти минут), да и ливень уже не мог представлять для него существенную опасность — он и так своим видом напоминал человека, решившего броситься в фонтан посреди лета, но все же… Тодороки сел на диван, откладывая букет на невысокий столик, на котором росли все те же еще не расцветшие пионы. Он не помнил магазин без этого горшка, словно первоначально был заложен не фундамент небольшого здания, а посажены цветы. — Когда они расцветут? — спросил Тодороки. Да, он решил не говорить о работе, но оно все как-то само, знаете… — Залезь в гугл, узнай, — недовольно произнес Бакуго и, чуть подумав, добавил: — В июне. В июне, отлично. Тодороки не знал, что делать с этой информацией, которая могла влететь в список бесполезных фактов, копящихся в голове любого среднестатистического человека. Что-то из разряда: чаще всего победителями Евровидения становились представители Ирландии или что расширенная версия всех фильмов «Властелин колец» идет больше двенадцати часов. В магазине повисла тишина, разбавляемая уютным стуком капель по стеклу. Тодороки нельзя было назвать интересным собеседником, да и Бакуго… наверно, тоже (по крайней мере тот упорно игнорировал присутствие одноклассника, погрузившись в чтение). Полчаса они провели в молчании, за которые Тодороки сбился со счета, сколько раз бросал на Бакуго короткие взгляды. Он подмечал, как тот зачесывал падающую на глаза челку или как прикусывал губу и хмурился, читая по несколько раз одно предложение. Ответные, упорно скрываемые взгляды он не замечал. Тодороки было тяжело. Здравый смысл подсказывал ему (громко кричал «let me in», пока ворота к мыслительному процессу запирались на замок перед его носом) перестать изображать из себя стеснительного подростка, боявшегося пригласить кое-кого на свидание. Оп. Ворота закрылись. Когда ливень начал стихать, дверь цветочного магазина распахнулась, пропуская покупателя, сложившего зонт и поправившего пиджак. Тот походил на офисного работника, только пережившего важную встречу; в руках он держал папку с документами. Несколькими минутами позднее он проследовал за Бакуго в оранжерею, чтобы в красках описать, какие именно цветы ему нужны в качестве подарка на годовщину. Через приоткрытую дверь Тодороки чувствовал насыщенные ароматы цветов и слышал отрывки диалога: «…красные — это пошло, что-то более…» «…герой? Где?» «…все это несерьезно, глупости сплошные…» Тодороки, чуть наклонившись вперед и приглядевшись, заметил, как Бакуго напрягал плечи, сжимал пальцы в кулаки и боролся с явным желанием подорвать раздражающего покупателя. — …убытка от героев больше, чем от любого злодея, — распинался мужчина, выходя из оранжереи впереди продавца, возле пальцев левой, свободной руки которого Тодороки замечал вспыхивающие искры. Тодороки напрягся (и умилился тому, как тот старательно защищал цветы, не позволяя искрам вспыхивать в той, в которой он их держал). — Статистика говорит, что разрушения инфраструктуре наносят не злодеи, а герои. Я, конечно, не хочу сказать, что ваша работа… бесполезна, — рассказывал мужчина, поправляя галстук, — но вам следовало бы стараться гораздо, гораздо больше. Тодороки был довольно спокойным человеком, которого вывести из себя было так же тяжело, как и заставить монетку упасть ребром. Подкинутая монетка застряла между трещинами в бордюре, копируя сцену из фильма про футбол. — А ведь налоги простых граждан идут куда? — Покупатель, явно вошедший во вкус, распалялся все больше, покачиваясь на пятках, пока Бакуго скрипел зубами, обматывая герани белой лентой. — Моя мать не может добиться медпомощи уже несколько лет, но, конечно же, давайте отдадим существенную часть бюджета на очередной ремонт вашей академии. Что вы, что вы, — затараторил он, заметив, как ярость блеснула в глазах продавца, — конечно, я ни в коем случае не обвиняю вас, но подобное распределение бюджета заставляет меня хвататься за голову. Тодороки знал, что не все люди, обладающие способностями, разделяют желание бороться с преступностью не только с помощью полиции, но и с помощью специально обученных героев. В интернете можно найти множество плещущих яростью высказываний в сторону героев (забавно, что злодеи удостаиваются меньшим вниманием), но интернет — это одно. Тодороки не планировал встречать кого-то столь агрессивно настроенного в реальной жизни. — Или вот, к слову, недавний случай… Тодороки не заметил, но почувствовал, как сдерживаемые искры в ладони Бакуго продолжали нарастать — да, он за последние два года стал более сдерживаемым в проявлении эмоцией, но не настолько, чтобы случайно не подорвать магазин. Ладно-ладно, Тодороки утрировал. Или нет. Тодороки помнил, что камер в магазине не было, поэтому предположил, что, если покачивающийся с пятки на носок мужчина поскользнется на не пойми откуда взявшемся льду, это останется тайной для многих поколений. Мужчина упал на спину и крякнул. Документы и зонт, который тот держал в руках, разлетелись по помещению. Бакуго подавил смешок и наклонился, чтобы собрать документы в папку. Тодороки прищурился: альтруизм, направленный в сторону раздражающих его людей, явно не был тем, чем тот промышлял по выходным. Поэтому то, что мужчина мгновением позже выходил из магазина потрепанный и злой, он оставил без внимания. А вот слабо идущий от черной папки серый дым — нет... Дверь за мужчиной закрылась. Тодороки поднялся и подошел к прилавку. — Ты только что подорвал его документы. — А ты только что уронил этого уебка. — Бакуго ткнул его пальцем в грудь и потянулся к стоящей сбоку бутылке воды. — Мы теперь соучастники в преступлении. — Но мы разве что-то нарушили? — Тодороки склонил голову на бок. Они поступили неразумно — все-таки мужчина мог пострадать, но под известные Тодороки статьи их деяние не подходило. — Двумордый, ты идиот? — Бакуго, закрутив крышку на бутылке, вскинул бровь. — Это такая фраза. Partners in crime. — Слышал только про murder husbands, — честно признался Тодороки. А потом до него дошло, как это звучало, и… покраснел он прежде, чем повернулся к лежащему букету на невысоком столе (но это было не страшно, потому что Бакуго отвел смущенный взгляд быстрее, чем успел заметить перемену в лице одноклассника). — Спасибо за гостеприимство, — тихо произнес Тодороки, поднимая букет цветов. — Здесь тебе не хостел. — Бакуго открутил крышку и вновь приложился к бутылке, выпивая воду большими, торопливыми глотками. Тодороки кивнул и, уже собираясь открыть дверь, за которой продолжал идти стихающий дождь, обернулся на «Эй, придурок». Он поймал черный зонт. — На обратном пути вернешь, — пробурчал Бакуго, погружаясь в чтение книги. На обратном пути Тодороки вернул зонт и застал Бакуго за складыванием… оригами. — Заткнись. — Я ничего не сказал. — Все равно заткнись. Тодороки, стоя возле прилавка, продолжал смотреть на попытки Бакуго согнуть листы так, чтобы те хотя бы отдаленно начали представлять из себя подобие стебля. Или лепестков. Судя по тому, что потрепанные края бумаги были обожженными, страдало не только оригами, но и сам Бакуго. Тодороки кинул быстрый взгляд на схему астры и удивился тому, насколько результат может быть различен. Его мать умела складывать различные забавные фигурки из бумаги, чему научила и сына, поэтому оригами никогда не представляли для него больших трудностей. Тодороки взял листок из рук Бакуго, с опозданием понимая, что тот особенно против не был — да, он шумно вздохнул носом, да, напряг плечи, но все же не попытался пинками выгнать его из магазина. Тодороки мог бы придать этому большее значение, если бы не был сосредоточен на смазанном касании горячих пальцев, от которых собственные покалывало иголками. — Хозяин магаза звонил, — объяснил Бакуго, опираясь локтем о прилавок и с вызовом выпячивая подбородок, мол «ну давай, засранец, сложи этот сорняк». — Хочет как-то украсить прилавок цветами. — Он буквально владелец цветочного магазина. — О, если ты хочешь поспорить с этим помешанным на магазине дедом о гениальности его затеи, то вперед. Тодороки не выдавалось возможности вступить с ним в спор, но если уж Бакуго не решался, то посчитал, что у него не было и шанса. Тодороки плохо разбирался в людях и постоянно удивлялся тому, как Яойорозу по взгляду определяла энергетику прохожего и не контактировала с теми, кто вызывал у нее отторжение; еще больше он удивлялся тогда, когда выяснялась правота подруги (Тодороки мало понимал в этой энергетике, предпочитая руководствоваться фактами и здравым смыслом). Однако его не оставляло ощущение того, что хозяин цветочного магазина, видевший его каждую неделю на протяжении полугода, знал гораздо больше о Тодороки, чем он сам о себе. Это какая-то способность? Третий глаз? Он остановился на том, что владелец был проницательным человеком, и перестал возвращаться к разгадке его личности. Минутой позже он показал Бакуго получившийся цветок. — Гребаный читер, — отозвался тот, выхватывая астру из рук и оценивающе рассматривая ее. — Это не так сложно. — Тодороки улыбался. Если бы он знал, что мог восхитить Бакуго простым складыванием оригами, давно бы сложил для него целый букет. — Да-да, сам разберусь, а теперь вали. Тодороки, может, и не хотел никуда уходить, но больше никаких сообщений на его телефон от родственников не поступало, солнце уже минут как двадцать стояло на чистом небе, а Бакуго, начинающий заранее проклинать доставаемый из папки листок, в данный момент действительно мог выгнать его из магазина пинками. Он, попрощавшись, вышел из магазина, разумно оставляя продавца крыть матом того, кто придумал оригами.