Поцелуи & Объятия // Kisses & Cuddles

Хосок проводит ладонью по глазам, пока идёт по коридору. Он не замечает, как сильно дёргает дверь спальни, пока та громко не захлопывается за ним, рама дребезжит так же, как и его грудная клетка. Он очень расстроен. Хосоку требуется несколько мгновений, чтобы полностью осознать этот факт. Некоторые из них просто зависали в гостиной, смотрели телевизор и играли на своих телефонах, ожидая, когда Сокджин вернётся с ещё одним соджу и лапшой, и Чимин сказал: «Да, мы больше не тусуемся так часто». Хосок закрывает глаза и прижимает к ним ладони, стоя в темноте их с Чимином комнаты. Уязвимость пульсирует под кожей Хосока, и он снова и снова прокручивает в уме эту фразу, пытаясь понять, что именно в его тоне заставило желудок Хосока скрутить от боли, а горло сжаться от паники. Хосок делает глубокий вдох. Может быть, он слишком много в неё вложил. Но в том-то и дело — Хосок был влюблён в Чимина в течение длительного времени. Годами. И он не дурак — это не значит, что он витает на облачках своей влюблённости в Чимина или что-то в этом роде. Он — самодостаточная личность, и люди иногда влюбляются, независимо от того, насколько такие чувства неуместны или необдуманны. Хосок — взрослый человек, и он может справиться с этим, потому что не похоже, что он собирается, чёрт возьми, встречаться с Чимином или что-то в этом роде, но… Он делает глубокий вдох, его грудь вздрагивает в темноте комнаты. Мысль о том, что Чимину он даже не нравится настолько, чтобы проводить с ним время, причиняет боль. Потому что это правда. Они с Чимином живут в одной комнате, но сейчас почти не разговаривают, и Хосок пытался избавиться от неприятного ощущения, не обращая на паренька внимания, Чимин уже давно устал от него… месяцы прошли. Он садится на край кровати и делает глубокий вдох. Это не так уж и важно, думает он, но в конце дня всё равно выбежал из этой совершенно расслабленной атмосферы, потому что не мог совладать со своими грёбаными эмоциями, и теперь всё настроение, вероятно, испорчено, и нет никакого шанса, чтобы Хосок мог вернуться туда… Он лезет в задний карман за телефоном и вдруг понимает, что забыл его на кофейном столике в гостиной. — Блять, — бормочет Хосок. И тут, словно по команде, раздаётся тихий стук в дверь. — Хён? — спрашивает Чимин. Дверь со скрипом приоткрывается. — Ты тут? Боже, Хосок не хочет иметь с этим дело. Он прочищает горло. — Да. Чимин неуклюже шаркает внутрь — и он не должен чувствовать себя так неловко в собственной комнате, чёрт возьми, Хосок просто всё испортил. — Ты оставил телефон в другой комнате, — говорит Чимин. В тусклом свете комнаты Хосок различает очертания Чимина, мягко помахивающего ему прямоугольником. — Ты в порядке? — продолжает он, делая вслепую мягкий, чуток пьяный шаг по деревянному полу. — Почему здесь темно? Хосок на мгновение закрывает лицо руками, а потом вздыхает. — Ты можешь включить свет. Он включается секундой позже. Глаза Хосока напрягаются от яркого света. И по большей части Хосок хорошо скрывает последствия, которые оказывает на него собственный стресс. Он всегда умел отодвинуть в сторону свои тревоги, чтобы ухватиться за короткий миг радости, прятал все моменты глубоко в то маленькое пространство внутри себя, где незначительные вещи умирают, а большие гноятся, пока не вырвутся наружу и не вынудят его переосмыслить их. И это не так уж важно. В этом не должно быть ничего особенного. Иногда люди просто отдаляются друг от друга. И это нормально. — Я в порядке, — говорит Хосок. Он кладёт ладони на бёдра и делает глубокий вдох. — Всё нормально. Чимин на мгновение замолкает. Он моргает, его глаза становятся маленькими, а скулы приподнимаются, полные губы приоткрыты, выражая приличное беспокойство. Иногда Хосок думает, что он самый лучший человек во всём грёбаном мире. — Я не хотел тебя расстраивать, — говорит Чимин. Его голос слегка заплетается — он кажется более пьяным, чем, вероятно, должен быть, запинаясь в произношении своих «с» и слегка спотыкаясь, когда он подходит и кладёт телефон Хосока почти благоговейно у его бедра. — Мне очень жаль, хён. Мы можем больше общаться, если ты хочешь. Он кладёт свои руки поверх рук Хосока, прежде чем присесть перед ним на корточки. — Господи, — говорит Хосок. Что-то похожее на боль поднимается в его горле, душит его, и, Господи Иисусе, Он не собирается плакать перед Чимином, потому что ему не настолько нравится Хосок. Он не собирается этого делать. Боже, он такой кусок дерьма. — Я не хочу заставлять тебя тусоваться со мной, Чимина, это ёбаный… — Эй, эй, — обрывает Чимин. Его глаза ясные, когда он вглядывается в Хосока, такие красивые, даже когда он не носит никакой косметики, ширина его губ и изгиб его век, которые заставляют сердце Хосока трепетать, и, боже, он чувствует себя таким уродливым по сравнению с ними. — Ты ничего меня не заставляешь, хён. Чувства Хосока скатываются, как снежный ком. — Я просто… — Хосок вытаскивает руки из-под ладоней Чимина, кусая губы в паузе между собственными словами. — Ничего страшного, если я тебе не так уж сильно нравлюсь, типа, я понимаю, это не такая уж большая проблема или что-то в этом роде, мы живём вместе, и вроде как… время от времени Тэхён просто сводит меня с ума, и это не такая уж большая проблема или что-то такое… — Эй, — зовёт Чимин. Он смеётся, его губы растягиваются в улыбке, а глаза превращаются в милые маленькие полумесяцы. — Ты мне нравишься, хён. Конечно, ты мне нравишься. — Он проводит ладонями… маленькими ручками, маленькими пальчиками, абсолютно драгоценными почти во всех отношениях. Ком встаёт у Хососка поперёк горла, будто он собирается заплакать. — Прости, я не хотел, чтобы ты так считал. Я просто… стрессую в последнее время, но я очень люблю тебя, ты знаешь, и я беспокоюсь о наших отношениях, ты знаешь, и я… Он останавливается. Хосок смотрит на него сверху вниз, сжав губы в неприятно напряжённую линию. Чимин смотрит на него с той странной невинностью, которая свойственна пьяным людям — когда в мозгу нет места для запретов, фасадов или чего-то ещё. Есть только правда, какой бы неловкой она ни была. — Эй, хён… — Чимин замолкает. — Что случилось? Хосок резко вздыхает, его глаза захлопываются, задняя часть ладоней впивается в глаза. Его злит то, что не может даже скрыть свои чувства от пьяного человека. — Всё в порядке, — говорит Хосок. Он никак не может заставить себя отвести руки от лица. — Ты просто пьян. — Хён, — хнычет Чимин. Он тянет Хосока за запястья, пока его руки не падают обратно на колени. — Что-то тут не так. Скажи мне. И Хосок не может — он знает, что в конце концов всё возвращается к чувству неадекватности, знает, что он интерпретирует любую незаинтересованность Чимина в нём как личности как крайне негативную, потому что не думает, что он достоин, не думает, что он достаточно хорош, но в данный момент у него нет такого уровня ясности в голове. В этот момент Чимин присаживается перед ним на корточки, взгляд трезвый и заботливый, и у Хосока возникает такое ощущение, осадок, что Чимин здесь только потому, что он закатил истерику, и как мог Чимин не быть здесь, и он предлагает сделать что-то, чтобы Хосок почувствовал себя лучше, потому что когда Хосок грустит, все остальные падают в уныние, как костяшки домино, это вопрос неудобства для всех участников, а не того, что Хосок на самом деле стоящий человек, на которого всем наплевать… Чимин встаёт, толкая Хосока в плечи. — Хён, — бормочет он, перемещая телефон Хосока дальше по кровати и заменяя его своим коленом. — Это потому, что ты снова чувствуешь себя дерьмово? Его колени обхватывают бёдра Хосока, руки упираются в его плечи. С комком в горле Хосок смотрит мимо лица Чимина в потолок. — Ты же знаешь, что хорош, правда? — спрашивает Чимин. Его губы складываются в выражение, которое Хосок с трудом различает между хмурым и надутым, но в любом случае оно восхитительно. — Ты милый. Красивый. Дыхание Чимина скользит по щекам Хосока, когда он говорит. Резкий, горьковатый запах алкоголя наиболее очевиден, но он достаточно близко, чтобы под ним Хосок по-прежнему мог различить запах геля для душа Чимина, его дезодоранта, последние нотки одеколона, которым он пользовался в тот день. Сердце Хосока трепещет в груди. — Ты ведь это знаешь, да? Ты такой хорошенький. Красивый. И танцуешь ты тоже хорошо, знаешь, и ты столько времени проводишь, пытаясь заставить нас чувствовать себя лучше, что иногда мы игнорируем тебя, и мне так жаль, потому что ты такой хороший друг, а иногда мне кажется, что мы забываем, что у тебя тоже есть проблемы, и ты нуждаешься в поддержке… Чимин обрывает себя, прикусывая губу. Он поднимает одну руку с плеча Хосока, полностью перенося свой вес на его бёдра, и убирает чёлку со лба. — Хосоки-хён, — бормочет Чимин. Боже, он охереть как идеален. — Ты должен обнять меня сейчас, — говорит Чимин и продолжает падать на тело Хосока, крепко сжимая его между бёдер. — Я так решил. Резко воздух выбивается из лёгких Хосока, когда Чимин наваливается на него всем своим весом. — Ну, ладно, — тихо бормочет он, когда Чимин утыкается лицом в изгиб шеи Хосока и извивается, пока тот не поднимает руки, чтобы обхватить Чимина за талию. — Объятия дольше двадцати секунд должны помочь твоему эмоциональному здоровью, — говорит Чимин. — Значит, нам надо обняться. — Кажется, это слишком долго, — говорит Хосок. Он делает всё возможное, чтобы говорить чётко, несмотря на тугой узел в горле, но судя по тому, как губы Чимина поджимаются у его кожи, Хосок предполагает, что он, вероятно, не справился. — Может быть, шесть секунд. Я на самом деле не помню. — Чимин прижимается бёдрами к Хосоку — а это так опасно, что Хосок даже не знает, как переварить происходящее, — прежде чем тот снова заговоривает, тихо. — Хосоки. Хосок мычит. Его язык скользит по губам, что-то глубоко внутри становится мягким. — Ах ты, сопляк, — говорит он безо всякой на то причины. Чимин хмыкает. — Я люблю тебя, — говорит он. Его горячий рот прижимается к шее Хосока так близко, что он чувствует его влажное дыхание. И Хосок знает, что он не имеет в виду это — не имеет в виду в этом смысле, но он не может сопротивляться тому, как его сердце подпрыгивает к горлу. — И ты такой красивый, знаешь, ну… — бормочет теперь Чимин, слова почти неразборчивы на коже Хосока. — Ты когда-нибудь видел, как ты делаешь грёбаную волну своим телом, типа, блять, это пиздецки горячо, знаешь, твоё лицо и бёдра, и, ну, — охереть — весь мир хочет отсосать тебе, Хосоки, ты сам настолько классный и такой веселый, и это просто делает тебя более привлекательным, ну, знаешь, типа вау… — Чимина, — обрывает его Хосок, слегка толкая Чимина в плечи. — Ты пьян. Чимин издаёт тихий гортанно звук в знак протеста, крепче сжимая Хосока. — А вот и нет, — говорит он. — Во мне, ну. Две бутылки. Я чутка, а так стёкл, как трезвышко. Ты мне просто нравишься. Хосок не смог бы удержаться от улыбки, даже если бы захотел. — Ох, — говорит он. — Да? Чимин подталкивает себя вверх, всё лицо расплывается в улыбке, когда он поднимает руку, чтобы ущипнуть Хосока за щёку. — Да, — говорит он. — Ты мне нравишься, Хосоки. — Он вытягивает последний слог, подчёркивая его с дерзкой усмешкой на лице. — Эй, — говорит Хосок, отталкивая руку Чимина. — Не будь таким паршивцем. — Но ты мне нравишься, — говорит Чимин. Осторожно он рисует пальцами по лбу Хосока, вплоть до его щеки, и по его губам. — Ты мне очень нравишься. Мгновение проходит в молчании, его губы хмуро поджимаются. — Прости, что я позволил тебе забыть об этом, — говорит он. — Это не твоя вина, — говорит Хосок. Он морщит нос и улыбается Чимину. — Я просто веду себя, как большой ребёнок, вот и всё. Чимин широко улыбается. — Нет, хён. — Он ерошивает волосы Хосока и скользит ладонью вниз по его шее, цепляясь пальцами за воротник рубашки. Как будто не может перестать прикасаться. — Ты молодец. Не беспокойся об этом. Хосок старается не придавать этому особого значения. Чимин, как правило, становится немного прилипчивым, когда выпьет. В этом нет ничего нового. — А теперь пошли, — говорит Чимин, соскальзывая с края кровати. — Возвращайся и побудь с нами. Лапша скоро сюда приедет. Его пальцы переплетаются с пальцами Хосока прежде, чем он успевает подумать об этом. — Лапша — это хорошо, — говорит Хосок, и во рту у него пересыхает. — Не будет странно? — Не-а, — говорит Чимин. — Мы все иногда расстраиваемся. И я буду сидеть рядом с тобой, и мы сможем поиграть в игры на телефоне вместе, и всё будет тип-топ. — Он тянет Хосока к двери их спальни, останавливаясь перед тем, как открыть дверь, и поворачивается лицом к Хосоку. Долгое мгновение он ничего не говорит. Просто стоит, переводя взгляд с глаз Хосока на его рот и шею. Хосок наблюдает, как его горло подпрыгивает, когда он глотает. — Пошли, — говорит Чимин после долгого молчания. — Эм, пойдём. Он открывает дверь, и Хосок останавливается, прежде чем последовать за ним. Он делает один долгий, прерывистый вдох и совершенно не вникает в этот конкретный момент.