your petals and your thorns

Пять недель. Пять недель отдельного сорта ада, в который Бомгю не думал, что попадет. Пять недель, в течение которых он терялся в беспорядке, путанице, мгновениях счастья, разочарованиях и тревогах. Было также чувство, от которого у него болел живот, болела голова от обильных слез, и страх, с радостью сделавший сердце Бомгю своим домом. Он не знал, как называется это чувство, так как было слишком много и слишком мало слов, которые бы могли его объяснить. Он знал только одно: то, что он чувствовал, не было виной. Этого не могло быть, так как он знал, что такое чувство вины, и это было совсем не похоже на то, что было раньше. Он был напуган и нервничал, но происходило слишком много событий, чтобы Бомгю мог выделить что-то одно в качестве источника своего беспокойства. Было слишком много вариантов "что-если", слишком много "что они теперь обо мне подумают", и не было истинного ответа на его вопрос. И хотя, с одной стороны, он беспокоился о благополучии Тэхёна, с другой — страх перед реакцией друзей был почти в равной степени. Ведь, казалось бы, все знали, что Тэхён в него влюблен, но Бомгю поступил глупо и закрыл на это глаза, в результате чего и возникла вся эта неразбериха. Может быть, если бы он заметил все намеки и просто внял словам всех остальных, начиная с апреля, марта, черт возьми, может быть, даже раньше, то всего этого можно было бы избежать, и никому не пришлось бы иметь дело со всем этим. Может быть, если бы он не был таким тупым и догадался, но не сейчас, в самом конце всего этого. Тэхён должен быть зол на него. Бомгю не мог винить его, не винил бы его ни в малейшей степени, если Тэхён решил бы никогда больше не разговаривать с ним, если он решил бы сделать операцию. Бомгю знал, что если бы он был на месте Тэхёна, то, вероятно, поступил бы так же. — Эй, ты уже давно сидишь здесь, ты... Подожди, Бомгю, ты в порядке? Бомгю даже не осознавал, что снова плачет, пока Кай не сел на бордюр рядом с ним и не попытался вытереть слезы со взглядом, полным беспокойства. — Да, не волнуйся за меня, я в порядке. Просто задумался о некоторых вещах, — соврал Бомгю, отталкивая руки Кая в сторону. — Но Тэхён, как он? Они сказали, что заставило его... потерять сознание? Кай, не решаясь ответить, со вздохом посмотрел на землю. — Они сказали, что это были незабудки. Поскольку это сорняки, они быстро разрослись в груди Тэ и... закупорили ему горло. Хирурги сказали, что им даже трудно было вытащить большую часть цветов, потому что его часто рвало, — объяснил он. — Но если бы вы с Субином не нашли его вовремя, он... задохнулся бы насмерть. Не в силах придумать, что на это ответить, Бомгю устремил взгляд на проезжающие перед ним машины. — Ну, об этом даже страшно подумать, — пробормотал он. — Они сказали, когда мы сможем его навестить? — Они сказали дать ему два дня на отдых. Он истощен после рвоты и, видимо, не выспался, — сказал Кай, поднимаясь на ноги. — Но мы поедем рано утром, чтобы навестить его, когда сможем. А пока что мы можем использовать сегодняшний день, чтобы успокоиться, а завтрашний — чтобы отдохнуть, потому что нам это чертовски нужно. Несмотря на то, что он не мог заставить себя успокоиться при мысли об отдыхе, Бомгю все же заставил себя улыбнуться и тоже поднялся на ноги. — Да, думаю, так и сделаем.

***

— Эй, Бомгю, ты в порядке? — спросил Субин, протягивая Бомгю толстое одеяло и подушку. — Ты не сказал ни слова с тех пор, как мы приехали. Все четверо решили, что следующие две ночи лучше провести в квартире Субина, так как она находилась в самом центре города и была ближе всего к больнице. Но Бомгю думал только об одном — надеялся, что с Тэхёном все в порядке, надеялся, что младший будет достаточно вменяем, чтобы они могли поговорить, и вообще захочет ли красноволосый его видеть. Поэтому, когда Бомгю спросили, все ли у него в порядке, ему пришлось взять минуту на размышление, поскольку за последние пять с лишним часов он совершенно забыл о себе. — Просто думаю о некоторых вещах, так что пока скажу, что да, — пробормотал он в ответ, укладываясь на диван с закрытыми глазами. И хотя ему не нужно было смотреть им в глаза, Бомгю знал, что его ответ был недостаточно хорош, так как он все еще чувствовал на себе пристальные взгляды друзей. — Надеюсь, ты знаешь, что ты хуевый лжец, — сказал Ёнджун, и в его голосе, доносившемся из кухни, слышались нотки разочарования. — Ты не сказал ни слова за последний час, что мы здесь находимся, ты все время находишься в прострации и даже не отвечаешь, когда мы тебя зовем. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой здесь, так что не пытайся лгать и говорить, что ты в порядке, когда это не так. — Но я действительно просто думаю? Что, это преступление, что я просто хочу держать при себе? — Если ты из тех людей, которые держат все дерьмо в себе, пока не взорвутся, то да, сейчас это так. Бомгю, насмехаясь над этим, сел прямо и уставился на розоволосого с дивана. — Ладно, раз уж ты хочешь, чтобы я сделал настроение еще более унылым, чем оно есть, хорошо, — начал он с шипением. — Я чувствую себя как дерьмо, ясно? Дерьмо высшего сорта. Я знаю о ханахаки Тэхёна уже почти два месяца, и... — Подожди, подожди, ты хочешь сказать, что Тэхён уже рассказал тебе? — Кай прервал его, нахмурив брови от смущения. — Ты хочешь сказать, что я потратил все это время с марта по сегодняшний день, пытаясь заставить его признаться, хотя он уже признался? — Судя по твоей реакции, я думаю, что Тэхён рассказал только двум людям, в том числе и мне, — добавил Субин, переведя взгляд с Кая на Бомгю. — Я тоже знал об этом, только потому, что однажды зашел проведать его. Он не сказал мне, что кто-то еще знает об этом. — Я знаю только потому, что подслушал ваш разговор, когда работал с гиацинтами в магазине в одиночку, ведь стены у него тонкие и все такое, — объяснил Каю Бомгю. — Но о том, что Тэхён... любит именно меня, я узнал только тогда, когда рассказал об этом Ёнджуну около двух недель назад. — Мы просто догадывались, потому что не были слишком уверены, — пояснил Ёнджун. — Но все же, думаю, нам с Бомгю суждено было остаться в неведении, ведь Тэхён никогда ничего мне не рассказывал, — вздохнул он и посмотрел на Субина и Кая. — Но поскольку вы, ребята, знаете больше всех о том, что происходит, Тэхён будет оперироваться или нет? В комнате воцарилась напряженная тишина, Субин и Кай заметно напряглись, переглянувшись между собой, словно ожидая, кто из них заговорит первым. — Тэхён хотел сделать операцию с тех пор, как его вырвало первыми двумя цветками. Даже не думал о том, что можно признаться, — признался Кай низким тоном, едва слышным для Бомгю. — Ладно, значит, нам хотя бы сказали одно и то же, — пробормотал Субин. — Потому что он также сказал мне, что хочет сделать операцию, и я пытался отговорить его от этого, но, зная, что он хотел сделать операцию так рано, я уверен, что он все равно пошел к врачу, чтобы узнать, когда он сможет ее сделать. Во второй раз за этот вечер в комнате воцарилась тишина, но долгое время никто не решался ее нарушить. Бомгю мог только предположить, что он не единственный, кто не знал, как ее нарушить. Так оно и было, пока Ёнджун не оторвался от кухонной стойки с драматическим зевком. — Ладно, нам нужен отдых, раз уж Тэхён в порядке, так что, если позволите, я посплю в кровати Субина, — сказал он, после чего встретил растерянный взгляд Субина. — Подожди, ты поспишь в моей кровати? Почему там? — Субин, ты серьезно собирался заставить меня спать на диване вместе со всеми? Бомгю и Кай с трудом сдерживали свое хихиканье. Поняв, что розоволосый говорит серьезно, Субин смог лишь вздохнуть и поплестись за уже быстро убежавшим Ёнджуном.

***

Отправленный один по просьбе Тэхёна, Бомгю даже не был уверен, сколько минут прошло, прежде чем он, наконец, глубоко вздохнув, открыл дверь больницы. В палате Тэхёна царила почти полная темнота, единственным источником света была лампа у кровати. Даже солнечный свет не проникал в палату, так как Тэхён закрыл жалюзи. Однако флориста не беспокоило отсутствие света, так как он сидел спиной к двери и напевал про себя тихую песенку. — Господи, Хён, ты бы хоть свет включил, — ворчал Бомгю, щелкая одним из выключателей после того, как с шипением вскрикнул от боли, ударившись ногой о ножку стула. — Здесь темно как в гробу. Бомгю предположил, что красноволосый не знал о его присутствии в комнате до этого момента, так как Тэхён, как будто его ударили хлыстом, слишком резко оглянулся через плечо, выглядев так, как будто он был в нескольких секундах от того, чтобы вскочить на ноги. — Боже, неужели тебе так трудно заявить о своем присутствии нормальным образом? — Тэхён хмыкнул, закинув ноги на кровать и усевшись в крестообразную позу. — Ты либо чересчур громкий, либо появляешься из ниоткуда. Есть ли шанс, что я смогу найти что-то среднее между этими двумя вариантами? — Опять же, мой дорогой Хён, нет абсолютно никакого удовольствия в том, чтобы делать что-то обычное, — хмыкнул Бомгю, заняв место на кровати, вместо того, чтобы сесть на стул, стоящий рядом с кроватью. — Но к сути, как ты себя чувствуешь? Лучше, чем раньше? На мгновение Тэхён просто смотрел, не решаясь произнести ни слова, а затем вздохнул. — Ну, можно сказать и так. Хотя лично я чувствую себя хуево, — пробормотал Тэхён, откинувшись на подушку. — Но поскольку ты уже знаешь о моем ханахаки, я просто скажу тебе — доктор сказал, что стало хуже. Сейчас у меня третья стадия. Третья стадия. Последняя стадия для человека с ханахаки, когда мысли о любимом человеке причиняют боль. Если нет шансов получить взаимность, пострадавшему лучше сделать операцию по удалению или поддаться цветению. И если быть честным, то Бомгю не нравился ни один из этих вариантов. — Вообще-то, я хотел поговорить с тобой об этом, — сказал Бомгю. Под пристальным взглядом Тэхёна он почувствовал, что начинает нервничать, и медленно сел обратно. — Ладно, можешь не указывать на это, но... я хочу попробовать, — сказал он, его голос немного дрогнул. — Я хочу попробовать полюбить тебя, Тэхён. — Бомгю, это... У нас недостаточно времени для этого... — Мы никогда не узнаем, если не попробуем. — А я думаю, что нам не придется ничего узнавать, потому что ничего не получится, — возразил Тэхён. — У меня осталось два месяца, в лучшем случае три, если я не сделаю операцию, — сказал он голосом, который постепенно становился все тише с каждым произнесенным словом. — И... и я не хочу, чтобы это было вынужденно, понимаешь? Я хочу, чтобы ты любил меня, потому что любишь, а не потому что я умираю. — Тэхён, пожалуйста... пожалуйста, дай мне хотя бы попробовать, — умолял Бомгю, взяв руки Тэхёна в свои. — Это будет естественно, без принуждения или чего-то подобного, клянусь. Мне просто нужно, чтобы ты мне доверился. Тэхён явно не решался согласиться, он молча смотрел на свои руки в руках Бомгю, а затем со вздохом сцепил их. — Хорошо, я доверюсь тебе, Бомгю, — пробормотал он, после чего посмотрел на Бомгю с полуулыбкой. — Будем надеяться, что ты быстрее, чем ханахаки, да? — Нет смысла надеяться, когда мы уже знаем, что я это сделаю, — уверенно хмыкнул Бомгю. — Теперь отойдем от этой темы, — начал он с ухмылкой. — Скажи мне, Хён, когда ты впервые влюбился в меня. Лицо Тэхёна быстро сменилось выражением ужаса, когда он уставился на Бомгю расширенными глазами. — Я буквально чуть не умер из-за цветов, а теперь ты пытаешься убить меня смущением? — спросил он с красными щеками и кончиками ушей. — Да ладно, не может быть все так плохо. — Осознание того, что я влюбился в тебя, было самым худшим из всех. — Ладно, теперь ты просто преувеличиваешь, — шипел Бомгю, чувствуя себя слегка оскорбленным. — Ты буквально целую неделю был влюблен в нашего профессора по ораторскому искусству только потому, что он поставил тебе высший балл среди всех в классе. — Ошибаешься, это был помощник преподавателя, но в любом случае, он был горяч. Ты тоже видел, как он выглядел, так что ты не можешь меня винить, — с досадой ответил Тэхён. — Но я понял, что влюбился в тебя еще в январе, то есть четыре месяца назад. — В январе ты влюбился в того... парня из вашего класса с Каем, верно? — спросил Бомгю. — Тот, который музыкальный инженер, да? — Ага, Ханыль, и в тот раз, когда я решил с ним потусоваться, он пошел и сделал уродливую стрижку, — усмехнулся Тэхён. — Я сказал, что пойду в уборную, после того как смотрел на его прическу десять минут подряд, и больше не вернулся. — Тэхён, ты не можешь просто так взять и бросить кого-то, потому что он решил постричься, — сказал Бомгю, а Тэхён надулся в ответ. — Но у него была косичка и все такое, и хочешь знать, что он сделал? Он пошел и сделал дурацкую стрижку! Буквально убил все мое влечение к нему, — скрестив руки, возразил Тэхён. — Но в тот же день я понял, что ты мне нравишься. — Ты так быстро оправился? — спросил Бомгю, лишь пробормотав извинения, когда Тэхён бросил на него взгляд. — Ладно, извини, продолжай рассказ. — Меня расстраивает тот факт, что ты не помнишь ничего из этого, когда я буквально разглагольствовал с тобой о том, как Ханыль выглядит с этой бомжовской прической, — вздохнул Тэхён. — Но когда я вернулся с той неудачной вечеринки, ты ждал меня в магазине с горячим шоколадом, и ты был просто... Наблюдая за тем, как лицо Тэхёна пылает до такой степени, что начинает становиться почти такого же цвета, как и волосы, просто от рассказа этой истории, Бомгю с трудом сдерживался, чтобы не фыркнуть, ведь единственная причина, по которой он сохранял полутишину, — это сердитый взгляд Тэхёна. — Ладно, знаешь что, иди нахуй, больше я ничего не расскажу, — проворчал Тэхён, укладываясь обратно. — Тебе просто придется использовать свой маленький мозг, чтобы вспомнить все остальное. — Я даже не могу вспомнить, о чем говорил профессор Мун на биологии неделю назад, с чего ты взял, что я могу вспомнить, что было три месяца назад? — Хм, может, тебе стоило подумать, прежде чем начинать смеяться надо мной, как над придурком. — Почему с тобой так сложно? — заныл Бомгю, плюхнувшись на ноги Тэхёна. — Может, хотя бы потом расскажешь мне эту историю? Тэхён снова секунду замолчал, потом вздохнул и взял телефон, лежавший на кровати. — Я подумаю об этом.