Впечатления - наша валюта

Ацуши Накадзима работает в единственном цветочном магазине в городе. Спрашивается, а зачем собственно этому захолустью цветочный магазин? Ацуши и сам не знает, но семейный бизнес есть семейный бизнес, да и его особо никто не спрашивал. Отец в один день просто отдал ему ключи от магазина, вышел покурить и больше не вернулся. Может, это и к лучшему. Что ещё более удивительно, так это то, что цветы у него брали с завидной постоянностью. Никому и в голову не приходило прийти домой без цветастого букета и пирожного Ацуши, которые тот пёк от нечего делать. Все его время было занято выпечкой, составлением букетов, ухода за цветами и чтением. Его квартира была прямо над магазинчиком, но ее он использовал только для сна и душа, так как все комнаты, которых было не так уж и много, засажены цветами. Отовсюду выбивались цветы. Постоянная влага в ванной, много солнца в гостиной, сухая тень в спальне. На всех поверхностях располагались огромные и поменьше горшки, цветы из которых шли на продажу. Посреди кухни гордо стояла ржавая старая ванна, в которой теснилась хворая сирень и пышные белые розы. У Ацуши были всегда очень двоякие чувства к этим цветам. Белая роза – символ вечной любви, молчания, или невиновности, тоски, скрытности и смирения. Он и есть белая роза. За это он и не любит цветок. Сложно осознавать, что, несмотря на всю многогранность человеческой натуры, его самого, да и многих, можно уместить в одном цветке. Рыжий студент с его общаги – красная гвоздика.Его «друг» прославившийся гениальностью и чересчур холодным взглядом – красный гиацинт. Препод по математике – львиный зев. Единственный человек в городе, ставивший цветочную систему Ацуши в тупик – Рюноске Акутагава, его постоянный клиент и любовь всей жизни по совместительству. Правда, Рю об этом даже не знает, но какая разница, если у Накадзимы есть целый альбом с его рисунками, фотографиями, записями и всем тем, что обычный человек посчитает ненормальным, но Ацуши не псих, честно, он просто влюблен. Хотя, в чем разница между психическим отклонением и любовью? Лишь в видении общества. В тот день Ацуши не ночевал дома. Можно было бы придумать ему витиевато закрученную интрижку, где будет много страсти, погонь, крови и вина, но на деле все намного прозаичнее. Он просто уснул за очередным букетом. Руки во сне приобрели сетку почти не ощущаемых царапин – подарки розы, а вот шея жутко затекла и теперь ныла от каждого движения. Накадзима попробовал ее размять, но жуткая боль сковала тело и он решил бросить это занятие. Разбудил его на удивление не колокольчик, что означало бы посетителя, а настойчивый запах сирени, что было непонятно и даже странно, ведь у Ацуши в жизни не было в магазинчике сирени, ни белой, ни лиловой, ни какой-либо. Букеты с ней заказывали очень редко, если заказывали вообще, ведь на его памяти не было такого. Целые кусты, если не заросли, располагались в конце улицы в свободном доступе и совершенно бесплатно. Правда приходилось быть внимательным, чтобы не наткнуться на сидящего в засаде дворника. Что было ещё более странным, так это то, что Ацуши точно знал, что от запаха не просыпаются. Отсюда два вывода: либо научные журналы у него в туалете врут, либо до сирени, которая оказалась у него под носом, тут кто-то был. Кто-то, заставивший его проснуться. – Утро, Ацуши, – колокольчик запоздало звякнул, испуганно умолкну, стоило грузной женщине сократить пространство и без того маленького помещения. Деревянные половицы жалобно всхлипнули, когда платьице в горошек угрожающе близко подошла к Накадзиме. – Утро, тетя Наташа, – отрываясь от изучения двух сломанных веточек светлой сирени, пробормотал Накадзима. Белая сирень – первая любовь. Ацуши не хотел мечтать о том, кто положил этот цветок на прилавок. Враки. Ещё как хотел и мечтал бы дальше, если бы названная тетей Наташей не потребовала свою ежедневную порцию тюльпанов. Жёлтых. Ацуши всегда гадал, верит ли она в вестников разлуки, желание радовать возлюбленного, или она просто слушала не те песни, что нужно. Правда был ещё вариант, что женщина просто любила эти цветы, но Накадзиме это казалось маловероятным, так как он сам видел, с каким презрением платье в горошек относится к красным и розовым тюльпанам. Кто вообще может их любить настолько, что скупать каждый день чуть ли не все запасы Ацуши, которому потом приходилось срочно дозаказывать цветы из соседних городов побольше. Вот и сегодня, женщина скупила почти все жёлтые тюльпаны в магазине и, повиливая толстым задом, ушла. – Тюльпаны? Как всегда. – Тихий голос заставил Ацуши вздрогнуть. Вслед за женщиной в застеклённую коробку просочился человек, появление которого, заставляло Накадзиму оказываться в шкуре по уши влюбленного подростка из дешёвого сериала. Как бы Ацуши не пытался бороться с глупым чувством любви, вспышками белой, фиолетовой и розовой сирени царапающей грудь, у него ничего не выходило. Накадзима содрогался от болей в груди каждый раз, когда цветы рвали сердце своими листьями и стеблями; каждый раз, когда сирень подбиралась к горлу, скрадывая воздух; каждый раз, когда ненавистные любовные цветы стремились прочь из клетки ребер. – В моем скелете прорастут кусты сирени, – обещал Ацуши какому-то бледному человеку в зеркале, что так жаждал лишь одного. Рюноске Акутагаву. Накадзима любил шутить про ханахаки, но когда он чувствовал жгучий кашель, сжимающий горло, доля правды в безобидной шутке резко увеличивалась. – Привет, Рю, да вот видишь, эта женщина меня разоряет, – пожаловался Ацуши, пряча цветок сирени под прилавок и старательно сдерживая обезумевшее сердце. Оно билось так быстро, что казалось, будто разломает ребра, превратив их в костяную крошку Акутагава пожал плечами, поправляя крафтовый пакет с едой, из которого живописно высовывался батон, в тщетной попытке походить на багет. – Что сегодня? Ромашки? Розы? Лилии? – участливо гадал Ацуши, уже заворачивая красные хризантемы в очередной надежде, что Рю не догадается прогнать все букеты по флориографии и не раскроет маленький секрет продавца цветов. – Зачем спрашивать если уже сделал букет, – проворчал Акутагава, протягивая взамен на букет купюру. Ежедневная игра «за-счет-заведения-да-возьми-ты-наконец-деньги-и-не-беси-меня» сегодня прошла поразительно быстро, но Рюноске не сдался и сунул Ацуши намного больше чем стоит букет. – Я от тебя даже половины цены не приму, а ты мне сверх даёшь, – возмущённо пробурчал Накадзима и уставился на клиента с осуждением. – Во-первых, если ты будешь брать половину цены, то разоришься и не будет больше мне цветов. Во-вторых, мне нужен ещё один букет. Для девушки. Сердце Ацуши медленно разбивается. На сто двадцать восемь осколков. Именно столько лепестков в желтой розе, которую он деревянными пальцами прячет в глубь букета из таких же роз. Шипы впиваются в мягкую сердечную ткань. Рюноске сам выбирал цветы, но у Ацуши нет сил вспоминать, что это значит. Он просто разбит. Сирень в груди душит, скребётся и умоляет задать вопрос, клеймом ставший на все мысли Накадзимы. Кто она? Ему бы только имя. Только бы знать, что Рю, его Рю, окажется в хороших руках. Ему бы только знать, что о нем позаботятся, что заставляет поесть вовремя, что бережно заплетут в косички неровно отросшие волосы, что будут любить так же, как делал это он, Ацуши. Он не готов отдать своего Рюноске. Сразу же после ухода Акутагавы, Накадзима закрыл магазин. С сильнейшей болью в горле и груди, он поднялся в квартиру. Кафель ванны встретил его недовольным блеском, а стоило Наказдиме выключить фиолетовые лампы, заменившие солнце, цветы ворчливо зашелестели. Из зеркала на него смотрел человек с головой белой сирени. Лепестки окрасились кровавой росой. Ацуши не помнит как лег спать. Помнит только, когда он проснулся он пошел на кухню и срезал все цветы отвратительной сирени. Он не роза. Он чертова сирень. Такая наивная и свободная. Была свободной, пока ее сердце не оплели идиотские цветы. Белые, мелкие, радостные и ужасно режущие тело Накадзимы изнутри. Ему не хотелось выходить на работу в тот день и в последующие, да и вообще не хотелось выходить из квартиры. Лечь в мягкую землю в ржавой ванне и пустить корни – вот, что хотелось ему тогда. Чтобы через ребра красиво потянулись молодые ветки, а гроздья набухли над самой головой Ацуши. Он станет прекрасным цветком, чьи лепестки окрасятся молочными слезами продавца букетов. Может тогда его кто-то полюбит. Может тогда он принесет больше пользы, чем приносил будучи наивным подростком с маленькой квартирой и стеклянной коробкой, наполненной удушающим запахом роз, тюльпанов, лилий, ирисов и маков. Там, где он умер. Там, где его убили. Но больше чем выходить из кухни, не хотелось только видеть его. Знать, что Рюноске не принадлежит ему и больше никогда не будет. Потому что букет роз уже подарен, а багет уже съеден, вино уже выпито, поцелуй на щеке уже оставлен. Будто чувствуя настроение Ацуши, тетя Наташа впервые за три года не пришла за тюльпанами. Хоть в чем-то он был ей благодарен. Когда колокольчик звякнул, все существо цветочника понадеялось на соседку, или влюбленного студента, или ещё кого-то. Забавно получалось, когда Накадзима всем сердцем ждал Рюноске, репетировал перед зеркалом комплименты, которые не произнесет, по тысяче раз проклинал неровную челку, которая, как казалось Ацуши, делала из него урода, когда все шло своим чередом, Акутагава появлялся лишь под вечер, на секунду, а потом снова исчезал за стеклянными дверями, но эта секунда грела сердце Накадзимы остаток дня и ночь, чтобы на следующий день снова возвратиться с приходом Рюноске. – Ты чего? – привычно тихо, но чуть удивлённо спросил посетитель, много месяцев штурмующий голову и душу Ацуши. Тот поднял лицо, спрятанное в ладонях, и печально улыбнулся. – Кто она? – голос Накадзимы был слишком усталым и блеклым, как и он сам. Под глазами поселились тени, заработанные после бессонной ночи, губы потрескались, а глаза покраснели. – Ты о ком? – осторожно цепляя пальцами чужой подбородок, недоумевающе спросил Рюноске. Ацуши покорно поднял голову, но в глаза не решился взглянуть. – Девушка, которой ты подарил тот букет. – Девушка, которой я подарил тот букет, – повторил Акутагава, впервые за долгое время их знакомства меняясь в лице. – Моя сестра, Гинни. А ты что подумал? Ацуши уже ничего не думал и думать не хотел. Он только сейчас заметил в руках Рю букет сирени. Фиолетовой. Накадзима чувствует под пальцами теплую кожу Акутагавы, когда обхватывает его щеки руками. Чувствует покусанными губами его слишком мягкие для реального человека губы. Чувствует, как вздрагивает Рюноске. Чувствует, как лихорадочно колотится сердце. Чувствует, как в груди расцветает сирень. Эти глупые чувства бьют через край, затапливая цветочный магазинчик, вчерашние пирожки на противне, остывший кофе и глупого Ацуши, через прилавок целующего так долго ждавшего этого Акутагаву. Где-то над ними, в его квартире, горит альбом с фотографиями Акутагавы и прорываются сквозь землю в ванной ростки туманной сирени.