утонуть во сне.

закрывая входную дверь, сережа выходит из квартиры, довольно теплой и чистой с недавних пор. в глаза из маленьких окошек падает настойчивый свет. пешков мельком кусает бутерброд, который на быструю руку приготовил только что, и спускается по лестнице вниз. во дворе — все тоже самое, начиная с подметенных дорожек, ведущих от подъезда к подъезду, и заканчивая большой бродячей собакой с задумчивыми карими глазами. такое родное и надоевшее, без слез не опишешь. слез от ностальгии, конечно. камни из-под ног вылетают, словно по назначенной заранее траектории, и идеально пролетают через бордюры навстречу велосипедистам и их потраченным нервам, когда те будут менять шины с рваными дырами. камушки не виноваты, виноват злой сережа, которого любимые гугл карты в пятый раз заводят в чащу дворов и к переходам, перекрытыми заборами. сегодня он даже забрел в переулок и познакомился с его прекрасными жителями. парковка под церковью с наличием бухих мужиков будет снится ещё долго. улицы, машины, парки. довольно странные проулки и панорамные окна в помещениях. геолокация показывает, что где-то среди этих домов должна находиться дверь в мастерскую. витрины со множеством разных предметов на них. кажется, тут предостаточно маленьких деталей, игрушечных корабликов в бутылках. но, на самом деле, все эти маленькие композиции — самое настоящее произведение искусства. они сменяются одна за одной, пока синяя стрелочка на карте не дойдёт до красной, и механический голос из телефона не скажет: «вы на месте». отличают это место от сотни таких же цветы на входе, да и за стеклом виднеются прекрасные работы, похоже, лучшего флориста в городе. большое количество растений попадает в поле зрения с самого входа. — здрасьте, — еле слышно произносит сережа, толкая от себя стеклянную дверь. в ответ — мертвая тишина, будто в помещении кроме эха никого нет. смело заходя чуть глубже в просторную комнату, сережа быстро заметил выглядывающий из-за стола пушистый хвост. недолго думая, парень решил разведать обстановку, подойти чуть ближе к цветному кусочку шерсти, забрать и свалить отсюда куда-нибудь подальше. правда, все это смахивает на ловушку. людей нет, как и звуков, лишь убивающая тишина. дверь была открыта. бумаги и растения будто всем своим видом оправдывали название. кто вообще оставляет открытым магазин посреди питера, к тому же в обед? правильно, русоволосый незнакомец с лопаткой для сада, резко появившийся за спиной. не ожидал даже спокойный котенок, который сбежал от сережи в ноги к хозяину. зелёные глаза. словно два изумруда, такие пронизывающие. сережа засмотрелся и, кажется, не заметил, как парень напротив уже прошел мимо пешкова к столу. по дороге он откидывает испачканный прибор и, опускаясь на стул, захватывает с собой котенка. перчатки смело брошены на соседнюю полку. — фикус от капусты отличаешь? — серёжа хочет застрелиться от такого приема на работу. «что за бред, блять» — единственная мысль, которая мелькает в сознании. — допустим, — допустим, сереж, допустим. думаю, ты не сильно отличаешься от этого, красивого непонятного, русого. скорее всего, на счету у вани не первый такой интересный сотрудник, ведь тот не особо удивился. вообще, он на стену похож. холодную, мертвую. на лице не видны эмоции. их никто не пытался заметить. — трудовой договор подписывать будем? — не отрываясь от рассматривания прекрасной стены, говорит бессмертных, словно специально не смотря на собеседника. — будем, — передразнивая ваню, произносит пешков, все ещё пытаясь заглянуть в глаза, спрятанные за тонкими линзами. очки идеально ему подходят, но прикрывают красоту болотных глаз. имена друг друга они не знают. точнее, по каким-то бумагам сережа четко увидел, что русого незнакомца зовут бессмертных иван валентинович, а свое имя кудрявый вписал туда же, в графу «фио». кот ластится к рукам старшего, мило мурлыкая, спускает одну лапку с колен и мирно засыпает. это — его обычное состояние, а слоган в жизни пушистого — «спатьспатьспать». у сережи в глазах плывет от этой домашней атмосферы, и локоны русые настольной лампой освещаются слишком правильно. ваня пытается не поднимать взгляд. боится забыться в каштановых кудряшках и потеряться в лесу карих очей. пытается, но это не означает, что получается. руки осматривает, как те карандаш по-волшебному между пальцев крутят, когда серёжа слушает новые указания на работу в будущем. — на сегодня это все. завтра в девять, без опозданий, — по голосу, кажется, сразу становится понятно, что пешкова даже за опоздание никто не выгонит на улицу, даже за испорченные горшки. такого разбито-счастливого серёжу больше никто и никогда не выгонит. это не мысли пешкова, это цель вани — стать частицей в его внутреннем мире.

***

«утро начинается не с кофе» — именно так говорят мамочки с пятилетними детьми, которые с утра пораньше устраивают капризы. ваня стал такой мамочкой для своих покупателей. это сложно, жуть как сложно, когда люди не разбираются и лезут под руку. ваня умереть готов каждый раз, как только у него спрашивают: «зачем ты верхние лепестки снимаешь? я за целый цветок платил, а ты мне все портишь». согласитесь, со стороны выглядит очень глупо, но тут случается серёжа, и спокойным тоном отвечает о том, что так надо, а потом валит в сад на полчаса, возвращаясь с окровавленными руками. — кого ты там убил, пешков? — потирая переносицу от усталости, кажется, спокойно произносит бессмертных. паниковать и правда смысла нет, — серёжа не маленький. но, смотря в его глаза, изучающие лицо напротив, хочется отвлечься хоть чем-нибудь. в аптечке всегда находилось пару пластырей, потому что порезы — самое обычное в его работе, перекись и вата. — кто же знал, что эта хуйня острая такая, — шипит сережа и пенка на пальце. — не хуйня, а сорняки, хотя в этом с тобой полностью солидарен, — отрывая ненужные детали лейкопластыря, ваня отдает в целую руку пешкова мусор, одними глаза говоря: «выкинешь потом». у бессмертных на руках шрамов много. нет, не тех. а от порезов канцелярским ножом и проколов шипами роз и шиповника. сережа потерялся в желании поцеловать каждую ранку на худых руках. ваня после окончания медицинской процедуры, решил, что лучше всего будет, не отрывая своей руки, уволочь раненного в соседнюю комнату. молча усадив пешкова на стул, русый открывает разные шкафчики, достает пакетики с непонятным содержимым и ставит чайник. сережа за ним не успевает, может лишь прослеживать каждый шаг и действие. просто смотреть на ваню — удовольствие. — это чай, — честно признается ваня, замечая подозрительно-долгий зрительный контакт. сережа, прищурив глаза, все же делает глоток, быстро отставляя кружку. обжегся, но виду не подал, продолжая смотреть-смотреть-смотреть в самую душу. — вкусно, — говорит, уже не чувствуя пол-языка и крепко вцепившись в керамические стенки. так нагло отобрать весь чайный комплекс прямо из-под носа, а после — бесстыдно заварить себе с этим теплый чай, мог только бессмертных. в компании с огоньками в глазах, полными желанием вывести и попить свой горячий чудо-напиток. недавно собранная мята расплывается приятным запахом по маленькому помещению, даруя новые ассоциации с этим местом. стало слишком уютно после прихода кареглазого. — у меня минимализм, — глядя в только что ворованную чашу, с нотками горечи на языке из-за сушенных лепестков розы проговаривает пешков. — да не ной ты! — загребая ложкой все травы из кипятка в чашке, ваня уже готов переложить все обратно в ярко-голубую ёмкость, лишь бы не видеть обиженку сережу через полу-прозрачные стенки. одним плавным движением чабрец, липа, ромашка и ещё пара непроизносимых растений оказались на своем родном месте. довольное лицо кудрявого, разлитый на светлый стол чай и прилипшие к небу листья смородины. — теперь у тебя целый рассадник, — и сам смеётся, ведь глаза напротив бегают по комнате в поиске очередного язвительного словечка, но не находят. и, кажется, злятся из-за этого, но потом тонут в моменте и теряются в этом мире. «искал медь, нашел золото» — слышали? сережа случайно зацепился взглядом за изящную кисть бессмертных, которая аристократично придерживает ложку, и за малиновые губы, упакованные в самую сладкую трубочку с карамелью в чистом виде. вкусно безумно, потому что все идеально сочетается друг с другом. мята — любовь, чистая и молодая. первая и неосознанная, такая дурманящая, как сигареты с ментолом, запитые банкой яблочного сидра. как на скрипучих качелях вдвоем, ночью под самый депрессивный альбом фэйса. самая грустная и эмоциональная. настоящая. ее в чаше много, мята придает свежести, но может перекрыть другие вкусы. ослепить вкусовые рецепторы. сережа моет посуду, когда в комнате уже нет никого. ваня минут пять назад вышел с мольбами о том, чтобы его наконец оставили в покое, хоть в свой перерыв. пешков снимает фартук и хватает со стола начатую пачку сигарет. по дороге на улицу, прошаривая карманы, он находит коробку спичек. оголек тлеет на конце папироски долго и поэтапно, с каждым вдохом. с каждым выдохом он ближе к смерти, но ведь святой человек писал: «курить — значит, буду дольше жить…» ему искренне похуй. докуривая последнюю сигарету из пачки и огорченно выдыхая, сережа на одних пятках разворачивается, возвращаясь в помещение и прикрывая за собой дверь. в комнате раздается шуршание. подойдя ближе к двери в холл, пешков натыкается на котенка, того самого, что встретил его на пороге, вместо коврика «welcome». ваня все еще сидит за своим столом и ножницами ровняет стебли роз. на его руках красуется очень много пластырей, скрывающих множество ран. он слишком погружен в работу и не знамечает, как по его кисти бежит тонкая бордовая полоса. сережа усмехается, смотря на недавно приклеенный пластырь на своей ладони, и отправляется за аптечкой. — моя очередь о тебе заботиться, — необдуманно произносит кудрявый, сразу же заливаясь краской. резко — он так не хотел. кончики ваниных ушей почти такого же цвета, как кровь, которую сережа плавными движениями стирает с руки. дверь с громким стуком закрывается, и на входе оказывается денис. пешков не отвлекается и даже не поворачивает голову, а бессмертных свободной рукой откладывает очки на стол и совершенно спокойно берет со стола чашку кофе, поглядывая на только вошедшего друга. коломиец в ступоре переводит взгляд на усердно обрабатывающего рану сережу, а потом — на еще более безмятежного ваню, который раскинулся на стуле, как кот. кстати о коте, он уже трётся о ноги дениса в ожидании ласки. — спасибо большое, — проносится над ухом сережи, от чего те немного набрались красным цветом. в ответ он мямлит что-то вроде «не за что» и краем глаза цепляется за силуэт дениса, который уже с котом на руках, но все так же с удивлением смотрит на уходящего пешкова. — я своего мальчика в автобусе встретил, — начинает свою гейскую песнь коломиец. ваня всегда с него удивлялся. такого человека, как денис называют самым приятным «бабник», но не все знают, что он как раз не по девушкам. друг признался в классе десятом, на ступенях около запасного выхода. вот так, легко и с улыбкой, «вань, я тебя люблю». глаза искрились от счастья или наступающих слез. бессмертных всегда был правильным до жути, все время под давлением общества. сейчас ничего не изменилось, да и очевидно, что ваня не хочет ничего менять. его устраивает его личность, ну, если только чуточку подбешивать начинает. у дениса в свое время любовь прошла, как оказалось, довольно быстро. как только со своей ориентацией определился, и ваня каждый день выслушивал, сколько красивых мальчиков тот видел сегодня. слушал, улыбался дружелюбно и продолжал цветы резать. из года в год. у дениса были очередные, в последнее время, разговоры только об одном. все так сладно-сладко. ваню тошнить начинает, кажется. — илья, илья, илья, илюша, — распевает ваня, правда быстро заканчивает, и комната наполняется смехом и ворчаньем коломийца. — там все не так, как с другими, — задумчиво произносит денис, а бессмертных легонько машет рукой в его сторону, потому что не первый раз это слышит. потому что друг с появлением этого ильи в его жизни другим стал.