Всё ради нас

Отдохнуть от вечных миссий удавалось не всегда. На то было несколько причин, больно звенящих в сознании и не дающих о себе забыть. Причины, преследующие Феникс на каждом шагу. Причины, перекрывающие доступ к кислороду — они никогда не будут приняты властями. Их отряд никогда не будет в безопасности, даже когда казалось, что их ничего не настигнет. Даже когда их посещали редкие минуты умиротворения и радости. Они смеются в лицо смерти уже почти на протяжении почти года, властям средние пальцы показывали и от всех проблем спасались бегством. Это был единственный выход в таких условиях, потому что Империя никогда не заключит мир с джедаями. Империя не прощает тех, кто не вписывается в их стандарты, а тех, кто не вписываются в их стандарты, они жёстко карают. Однако в минуты крошечного отпуска Саше хотелось отпустить мрачные мысли, что вызывали в сердце больную тревогу, в свободный полёт. Она не боец, как Мэл, Рекс и Асока, для неё частые переезды приносят один дискомфорт, пускай никто и не знал об этом, кроме Рейна. С виду Саше — необыкновенно сильная духом, уже к своим годам испытавшая боль и горечь утраты, не сломавшаяся и умеющая слушать и понимать. Саше давно придерживалась своего фасада, так было удобно, привычно. Не показывать реальные эмоции въелось подкожным инстинктом, выжжено в разуме. Своё прошлое она уважала, но не отрицала прошлых ошибок. Судя по произошедшему, Саше как-то провинилась перед богами, если они вообще существовали. Видимо то, что делала она, как пыталась выполнить свой долг, было ошибочным, неправильным. А умные люди учатся на своих ошибках, и этот груз прошлого Саше несла на плечах долгие месяцы. Мало кто знал, какая она в душе: ранимая, мечтающая о своём счастье и любви, то, что не помечено в уставах жирным шрифтом. Она была пропитана искренностью. Ей хотелось бы в одно время доверять своему сердцу и принимать решения согласно ему, только вот там, где Саше находилась, с чем сталкивалась, ей приходилось принимать решения согласно холодному рассудку. Саше стойко выдерживала все испытания, несмотря на лютый холод и зловещий хохот смерти. Она держалась, даже когда ощущала озноб и гусиная кожа выступала на её руках. Её болезнь с недавних пор — от всех скрывать свой провал и истинные чувства. Лишь немногие знали то, отчего Саше было противно. Немногие знали её истинные желания, чувства. Лучше чтобы так и оставалось. Немногие знали, что из головы не выходили мысли о её провале. У Саше душа в руинах, пережила кровавую войну и на этих руинах придётся отстраивать всё заново. На Рааде они находились с отрядом примерно дней пять, в кои-то веки на этой отдалённой от цивилизации луне удалось по-настоящему расслабиться. Дышалось легче. Раада была отдаленной сельскохозяйственной луной во Внешнем Кольце. Первоначально луна контролировалась фермерами, но Империя в конечном итоге взяла луну под свой контроль для собственного размножения богатых питательными веществами растений, которые использовались в рационах. На Рааде находилось только одно крупное поселение. Только непосредственная территория, окружающая небольшое население, была пахотной и имела поля, пригодные для сбора урожая. Остальная часть луны, как констатировал Хьюянг, была преимущественно скалистыми выступами и пустынными холмами, усеянными пещерами. Феникс проживал в одном из поселении, гла было всего несколько сотен фермеров и несколько десятков дополнительных рабочий. Луна не походила на Батуу и уж точно никак не могла сравниться с Набу. Дома пахнет иначе. По крайней мере пахло, пока не пришла Империя. Печаль от неприятных воспоминаний свернулась внутри Саше змеёй, но она заставила себя улыбнуться Хоуп, сидящей рядом на стуле и пытающейся нарисовать на датопаде какую-то сороконожку. Саше поймала себя на мысли, что скучала по спокойным и тихим дням до Феникса. Заняться чем-то обыденным казалось ей таким странным в нынешние время, немного неуместным. Наверное, им всем нужно больше отдыхать. — Мне казалось, у неё должно быть больше колец и лапок, — поделилась Саше, разглядывая наброски. — Должно быть, — не возражала Хоуп, — но эта приснилась мне недавно. Любопытно, да? — Да, — только и выдала Саше. На самом деле Хоуп беспокоила её. Остальные на Фениксе были понятными. Мэл всем руководила, Асока могла бросаться шутками, Рекс тяжело на это вздыхал, Хьюянг отговаривал Асоку от откровенно говоря безрассудных затей. А Хоуп не такая. Хоуп не нужны сражения, не нужна постоянная беготня. Она часто сидела на деревьях или под ними, препарировала насекомых и изучала их, собирая их в свою банку, пыталась учиться и много, очень много читала. Как Асока рассказала, Хоуп могла читать под одеялом до пяти утра. Она загадочная, тихая, словно сошла с ранних картин известных набуанских художников, носила всё мрачное, пугающее и не походила на типичного гиперактивного подростка. После своего побега Хоуп заняла позицию наблюдателя, общалась вполголоса, не выражала своё мнением при всём Фениксе, а если что и рассказывала, то лишь Рейну и Саше. Беседу поддерживала тоже только с ними, Асока рассказала, что разговорить Хоуп — одна из самых трудных задач. В Хоуп было что-то от неё юной, только она не понимала, что именно. Девочка потянулась к ней с первого дня, то ли дело было в проявлении заботы, то ли в том, что Саше единственная хоть как-то походила на обычного человека. С того дня Хоуп начала больше общаться с ней, никаких возражений и не было, лишь удивлённые глаза Асоки, которая была убеждена, что девочка будет больше доверять и чаще общаться с ней. Не хотела Хоуп быть воином, её начало устраивать её положение. Она занимала себя всем подряд, как принцесса из старой сказки. Пыталась отчаянно вспомнить своё прошлое, забытое по нелепой случайности. Саше её стремления понимала. Хоуп не была простой. По правде говоря, Саше до сих пор не понимала, что ей нравилось на самом деле, а чем она занималась от скуки. Хоуп читала, изучала и препарировала насекомых, иногда рисовала, недавно Мэл её назначила отвечать за быт на корабле. Она не просила помощи и говорила, что способна всё сделать сама. Ей скоро тринадцать, они решили сделать её днём рождения именно тот день, когда её нашли. На протяжении месяцев Хоуп хотела казаться взрослой, старше своего возраста, потому морщилась, когда говорили что ей лишь двенадцать, тогда как она исправляла на то, что ей уже двенадцать. На Набу в таком возрасте она уже могла бы претендовать на роль принцессы Тида или королевы Набу. Набуанцы всегда считали, что важен не возраст, а мудрость. Якобы юношеский ум ценнее. Четырнадцатилетняя Саше, чьи родители видели её будущее в политике, точно бы не поверила, что однажды разочаруется в системе родного дома. Но это случилось. Резко, нежданно, как первые капли дождя, одни тучи и ни одного луча солнца. Почесав нос, Хоуп взяла кружку с кафом и, не вытащив оттуда ложку, сделала пару глотков. Саше считала это очень неудобным. В глаз же так попасть может. — А ты не знаешь, после Раады мы куда полетим? — задала вопрос Хоуп. Саше задумчиво почесала бровь. — Насколько я поняла, Рекс и Мэл хотели встретиться с информатором на Нар-Шадаа, — вспоминала она. — Это планета похожа на Корусант. Только там всё ещё хуже выглядит. — То есть там плохая экология? — уточнила Хоуп, не скрывая беспокойства. — Я бы сказала отвратительная. Саше заметила, как Хоуп отвела взгляд в сторону и дотронулась рукой до шеи. — А я же могу сидеть на корабле и не выходить на улицу? — Хоуп, всё нормально? — забеспокоилась Саше. — Да, просто в последние дни хочется меньше куда-то выходить, — выдавила Хоуп, фальшиво улыбнувшись и вернувшись к работе над рисунком. Её поведение всегда было понять сложно, однако Саше научилась различать, когда Хоуп нервничала и недоговаривала. Та в последнее время мало говорила о том, что её тревожило и больше слушала, чем говорила. Она и раньше не отличалась разговорчивостью и эмоциональной выразительностью, но здесь ситуация иная. Хоуп казалась непринужденной, словно её не волнуют беды. Саше же понимала, знала, как она отчаянно скрывала за всем этим своё смущение и неуверенность. Как призналась однажды сама Хоуп, ей некомфортно, когда вокруг много людей. Она в каком-то плане чувствовала страх от публики и когда на неё смотрела ни одна пара глаз. Ей хотелось в такие моменты только одного — остаться одной, спрятаться. — Ты же помнишь, что можешь мне рассказать обо всём? — мягко спросила Саше. — И я тебя выслушаю и не осужу. — Ну... — Хоуп замялась, будто раздумывала, говорить или нет. Саше на неё не наседала, лишь аккуратно положила руку ей на плечо, не сильно сжимая, как бы говоря, что она рядом и готова выслушать. Если сердце Хоуп требовало поддержки, она не против была помочь, выслушать. Проявлять доброту не означает проявлять слабость. Хоуп прикрыла на несколько секунд глаза и положила подбородок на костяшки пальцев. — Кажется, я заболела. Брови Саше сдвинулись к переносице. — Но Хьюянг брал недавно у всех нас анализы, ты здорова. — У меня тогда вопросы к его компетентности, — угрюмо хмыкнула Хоуп, — раз он не увидел у меня по явным симптомам аллергию на загрязненную экологию. На миг оцепенение пробежалось импульсами по всему телу. — Да не может быть, — отрицала Саше, — Хьюянг бы заметил. Потом, как ты поняла, что это аллергия? — Помнишь когда были на Раксусе, я сказала, что мне нездоровится, и я попросилась обратно? — напоминала Хоуп. — Тогда у меня начали глаза зудеть, чихнуть хотелось, хотя не чихалось, и горло першило. Я подумала это из-за резкой смены климата, а потом когда мне не стало лучше, я попросилась на корабль. Открыла голонет, а там чёрным по белому было сказано, что это аллергия. Все симптомы схожи были. Это повторилось на Кореллии, Аксиле, а на планетах как Батуу и Раада мне хорошо. — И ты поверила голонету? Там же часто чушь пишут. — Конечно я сразу не поверила, — возразила Хоуп. — Поэтому я перечитала несколько десятков источников, спросила издалека у Хьюянга есть ли вообще аллергия такая, а потом спросила у Рейна. Всё сходится. Но я всё думала, что если это не аллергия? После двух случаев я разбиралась, но на Аксиле, где мы были, мне резко стало ещё хуже. Я пыталась помочь себе, но вышло лишь хуже. У меня все глаза красные были. Только недавно лучше стало. — Ты говорила, что это из-за недосыпа. — Неприятный ответ больно кольнул глубоко в душе Саше. Внутри всё похолодело. — Ты наврала выходит? — Хоуп ничего не ответила, затравленно опустила глаза и лишь повертела ложкой в кружке. — Почему ты не сказала нам тогда? — Потому что все были заняты, — тихим голосом пояснила Хоуп, — да и зачем вас отвлекать пустяковинами? Саше коснулась своего ожерелья и нервно сглотнула. Колючим зверьком толкнулась тревога. Тщетно пыталась понять, как же вышло, что она не замечала состояние Хоуп на протяжении долгих месяцев. Как в течении года никто из них не заметил у ребёнка аллергии? Почему Хьюянг ничего не обнаружил? Он же должен был на сканах понять, что она не совсем здорова. Они не заметили её глаза и поверили, что это из-за недосыпа. Аллергия на загрязнённую экологию — звучало до абсурда нелепо. Оказалось, что она пристроились в организме Хоуп, никто и не успел поднять тревогу — хотя вряд ли бы подняли. К тому же, все вокруг так сильно были заняты собственными проблемами, что никто и не думал обратить внимание на недомогания Хоуп. Во всём остальном она выглядела как обычно. Во всяком случае, как казалось. Хоуп вставала позже всех, ела не так много, делала заметки в датападе, занималась самообразованием. После чтения она разглядывала пойманных в банке жуков, найденные минералы и пыталась поговорить о философии с Рейном. Она вела себя как обычно. Для себя. И никто не заметил, как она избегала планет с загрязнённой атмосферой, где токсины в воздухе парили. Хоуп сама не говорила. Хотела убедиться во всём сама. Глупышка, так ведь хуже себе могла сделать. Саше уважала её стремление разбираться самой со своими проблемами. Хоуп за эти месяцы стала правда более независимой и самостоятельной, создавалось впечатление, что ей не нужен был никто для помощи. Она сама варила себе каф или чай, что-то уже готовила, убирала каюты, училась. Занималась своими делами и никому не мешала, будто её и не было в команде. Будто она хотела угодить всем и никому не мешать, чтобы никто больше не ругал её. Это выражалось в её поведении, как в кругу всех, она не проявляла активного участия и не выражала своего мнения, а лишь тихо соглашалась или едва слышно молвила «я не знаю». Однако она всё ещё была неуверенной в себе. Медлила перед принятием решением, часто разглядывала себя в зеркале, ища изъяны. Хоуп рассказала про аллергию лишь тогда, когда ей стало легче после серьёзного приступа. Ей нужна была помощь других, потому что иначе она навредит себе. — Хоуп, я знаю, что ты хочешь самостоятельно справляться со своими бедами, — начала издалека Саше. — Это похвально. Но тебе нужна сейчас помощь. Мы поможем, купим таблетки, я уверена, Мэл выделит кредиты. Самолечением ты уже сделала себе хуже, что если в другой раз ты не сумеешь себе помочь? — Я потому и решила рассказать, — вполголоса вымолвила Хоуп. — Мы тебе поможем, — твёрдо заверила Саше, — найдём таблетки, только не занимайся больше самолечением. Тень пробежала по лицу Хоуп. Она сжала губы в тонкую линию и понуро посмотрела на свои пальцы. Маникюр на них давно слез и ногти выглядели слегка не ухоженными. Как будет шанс, надо будет её отправить в маникюрный салон. — Может, это поможет как-то, — понадеялась Хоуп. — Не хочется как-то на дно потянуть всех из-за этого. — Ты не потянешь, — уверяла Саше, поглаживая её по спине, — у всех есть свои какие-то проблемы со здоровьем. Не бывает абсолютно здоровых. — Повезло Хьюянгу, — прокомментировала Хоуп, — он-то дроид, ничем не болеет. Она часто могла перевести всё в шутку, когда нервничала, Саше заметила это за ней. Иногда иногда горькую, иногда нелепую. — Ты, пожалуйста, не отмалчивайся больше, хорошо? — попросила Саше. — Я же тоже переживаю за тебя, мне не всё равно. Когда её рука коснулась плеча Хоуп, та как-то замерла на долю секунды, прежде чем прикрыть глаза и склонить голову вбок, так, что её щека коснулась руки Саше. Хоуп прижималась, словно тосковала по ласке. Губы Саша сами собой расплылись в улыбке. Более уверенно Хоуп себя чувствовала себя с теми, кому она верила. Её движения не были скованными, неуверенными. Она просто была собой. Со стороны двери послышались уверенные шаги и на кухню, в очках с идеально-чистыми стёклами, вошёл Рейн. От одного его появления в душе Саше затрепетали бабочки и радость разливалась по телу. — Привет, — поздоровалась она, не скрывая улыбку. Рейн сперва осёкся, но быстро скрыл свою обескураженность, нагнувшись к Саше и обняв её. Видимо, он вспомнил её слова про чувства, и что он мог вполне не скрывать их при других. В этом они с Хоуп были похожи, оба не показывали свои чувства при посторонних. Такое странное чувство плескалось внутри. Как будто Рейн самый близкий, родной человек, который остался у Саше. Она не боялась ему открыться или поделиться своим мнением. Знала, что он всегда спокойно выслушает, даст совет и обнимет. Между ними крепкая нить доверия. Первый шаг сделала она — приобняла его после того разговора из-за побега Хоуп. Как бы эгоистично это не звучало, ей нравилось, когда Рейн сидел рядом с ней и смотрел как она рисовала. Саше чувствовала рядом с ним себя нужной, важной. Он заставлял её угасшие чувства вспыхнуть новым ярким пламенем. Возможно, из-за неё он и решился вступить в восстание. По крайней мере, если это правда было так, Саше была очень польщена. Жалела ли она, что когда-то давно ради подросткового бунта поцеловала его на глазах у одной из служанок? Нет. Потому что ей, крифф возьми, нравилось осознавать и чувствовать, что он рядом. Ей нравилось чувствовать весь вихрь эмоций, что тогда вскружил голову. Они начали узнавать друг друга лучше, за эти месяцы Рейн и Саше очень сблизились, и вот Мэл недавно предложила сделать небольшую перестановку. Это дало им шанс съехаться, они жили теперь в одной комнате. Саше не могла представить, чтобы она делала без него. Без его поддержки, без его объятий. Да, он тоже не был богат на эмоций, но это не волновало. С тех пор, как Саше проявила себя в политике, скучных, серых дней становилось с каждым днём всё больше, они росли, накрывая её лавиной. Саше в какой-то момент начала терять горизонт, перед ней — пустота, которая что-то шептала, кажется, просила остановиться, но слов всех было не разобрать. В какой-то момент Саша начала терять смысл свой жизни. С Рейном она обрела надежду. Его поцелуи с табачной терпкостью полны такой сладкой надежды. Его объятия, вызывающие приятные трепет, её будто вытащили из пучины серых дней. Саше не представляла, что кто-то не похожий на неё мог стать так сильно нужен. Это начиналась как банальный интерес, опасное любопытство — и всё ушло из-под контроля. Саше привыкла, что близкие люди её покидали, отказывались от неё, словно ничего она не стоила, но Рейн был рядом. Курил, мог ворчать про нрав Тано, но не покидал её. С тех пор, как в её жизни появился Рейн, светлых дней стало чуть больше. Порой Саше думала, что всё происходящее — прекрасный сон. Рейн слишком хорош, чтобы быть правдой. Созданный самой Силой. Обычно говорят, что внешность не главное, но в случае Рейна это правило не работало. Саше не могла перестать смотреть — ей не под силу было остановиться и не хотелось. Когда Саше впервые увидела его голоснимок в списке гостей, в голове будто что-то щёлкнуло, её внимание было приковано к этому человеку, будто её заворожили, околдовали, и она поняла, что ей нужно узнать этого молодого человека. Чары невидимого купидона из старых легенд Набу. Во время их первой беседы он вёл себя раздражённо, но это было не из-за неё точно, Саше это понимала. В памяти отпечатался его взгляд на её пышное платье, замысловатую причёску. Он смотрел на неё так, словно она была крупной суммой кредитов. Словно она была ангелом или божеством. Было много встреч, пока разум не выстроил новую программу и не появились новые, ранее неизвестные режимы. Ситх, она любила этого парня. Он заставлял её чувствовать себя такой особеннойй, женщиной в кои-то веки. И вот спустя время она начала просыпаться в его объятиях. Таких сильных, важных для неё. Если он её обнимал, то так, будто он боялся, что она исчезнет и оставит его. Будто всё происходящее с ними — нереально и лишь было глупыми играми Силы. Рейн обязательно проявлял хоть какие-то знаки внимания Саше каждый день, даже когда они работали. Его привязанность к ней она видела в действиях. Он не мастер выражать чувства словами, ему было это трудно. Как и нелегко ему было отойти от некоторых принципов ради неё. Рейн хороший напарник и они вместе делали работу гораздо быстрее. Иногда анализ политической ситуации выливался в спор или в настоящий сборник анекдотов. Руководство повстанцев ими было очень довольно, поэтому Рейна решили всё-таки оставить в нашей команде. Как же Саше было хорошо с ним. Её душа пела и расцветала родом с ним, жизнь обретала новые, яркие краски. Хотелось продлить это навсегда. Отстранившись от Саше, они оба устремили взгляды на Хоуп, спокойно пьющей кайф и не обращающей на них никакого внимания, словно ей всё равно было. Стеснялась, подумала Саше, вот отвернулась. Рейн, глядя на Хоуп, поднял вверх бровь. — Опять кафом балуешься? — Просто захотела, — непринуждённо улыбнулась Хоуп. — Говорят, что каф рост останавливает, — констатировал Рейн. — Мой рост и так давно остановился, значит мне и каф можно, — невозмутимо ответила Хоуп. Она сделала глоток и подняла глаза на Рейна. — Будешь? — Воздержусь, — скривился он, посмотрев на её кружку. Видимо, подумал, что Хоуп ему предлагала выпить из своей кружки. Сам Рейн к кафу относился весьма положительно. Порой Саше задумывалась, что если человек в среднем состоит на сорок процентов из воды, то Рейн из кафа. — Я сделаю тебе отдельно, — вызывалась Хоуп, — я ж не буду из своей кружки предлагать. — Точно, ты брезгливая. Уши Хоуп залились алым цветом. — Ну так будешь? — вновь спросила та. — Травить не буду, честно. — Напугала, — фыркнул насмешливо Рейн, — ты и травить-то не умеешь. — Тебе с сахаром? — терпеливо продолжила Хоуп. — Без. — Поняла, — Хоуп нарочито вежливо улыбнулась и тут же слезла со стула, направляясь делать Рейну каф. Саше еле сдержалась, чтобы не засмеяться. Хоуп становилась благодаря Рейну более остроумной, как она заметила недавно. Ей было комфортней с ним и Саше, она чаще позволяла себя улыбаться, была менее зажатой. Его общество определённо шло ей на пользу. Да, Хоуп не переставала желать одиночества, но она по-крайней мере не лезла туда, где была не сильна. Кто знает, быть может в будущем Хоуп такой будет не только с ними и она станет уверенней чувствовать себя с другими. Сколько они сидели втроём Саше не знала. Считать, впрочем, ей не хотелось. Время будто остановилось. В тот момент все проблемы мира казались такими бестолковыми, воображаемыми. В памяти отпечаток оставил этот момент: залитые красным щёки Хоуп; Рейн, рассказывающий про новую книгу, которую недавно приобрёл; сама Саше, тихо смеющаяся над подколами Хоуп и Рейна и радующаяся, что они могли вот так посидеть все вместе, никуда не спешили. Хоуп с особым вниманием слушала Рейна, периодически что-то спрашивала. Здесь она проявляла активное участие, поддерживала тему. Весь мир был полон нелепой лжи и мрачности, а им удалось на время уйти в свою, выдуманную реальность и просто отдохнуть, поговорить. Саше не хотелось, чтобы это кончалось.

***

Ближе к десяти вечера по местному времени весь Феникс собрался вместе для игры в скрэббл. Такой способ провести время всем вместе, отдохнуть. Рейн не проявлял особо участия. По правде говоря, он вообще не хотел играть, но, взглянув на глаза Саше, будто умолявшие его остаться, он понял, что не мог отказаться и уйти. Его удивляло, как посреди всего хаоса, творящегося в галактике, нескончаемой борьбе между Империей и сопротивлением, они собрались вместе, просто, без повода, забыв про все невзгоды и отдавшись полностью покою и веселью. В тот момент все беды превратились в одну незначительную мелочь. Стали такими крошечными, почти невидимыми. Ничего не значащими. Все проблемы ушли, уступив место свету, лёгкости и безграничному счастью. Всё для того, чтобы собраться вместе. Общество собралось, в принципе, терпимое, Рейн периодически наслаждался моментами триумфа, когда по очкам он обгонял Тано. Он не сомневался в том, что в компании Феникса веселее, чем с некоторыми дворянскими отпрысками. Некоторые ему были отвратительны, в особенности родственники королевы Брехи Органы. А Рейну приходилось в дворянском обществе находиться часто, статус такой был, отец к тому же ещё заставлял. Как никак, его семья считалась одной из богатейших семей на Альдераане. Дом Вет когда-то триста лет назад даже правил планетой, до восстания на Альдераане. Их род приручил страшных и агрессивных чудищ в галактике — бальегов. Жуткий череп самого крупного бальега до сих пор висит в их доме, как напоминание о былых временах. Все знатные семьи Альдераана были до глупости просты, до тошнотворного добры, криффовы пацифисты. Веты высечены из более крепкого камня. Они подобно закалённому бескару и твёрдой глыбе льда. Играли людьми как пешками для достижения целей. Весь мир не более, чем стол для дежарика. Веты — это редкие, заточенные болью и льдом фразы; оглушительное молчание, едкой кислотой пожирающее пространство; сверкающая в льдистых глазах мрачность и уверенность. Несгибаемые, несгораемые — одним словом, повелители. Семья Рейна никогда не вернёт былого величия, что мертво вернуть нельзя. Его семья после того восстания никогда не будет любима, пускай остальная знать фальшиво улыбалась, держалась достойно, ибо воспитанные наследники не позволят себе сказать о ком-то грубо. Они не позволят себе обратить внимание на недостатки человека, какими бы уродливыми они не были. Рейн знал, что их презирали за то, кем они были. Прошлое забывается с непосильным трудом на Альдераане, и Веты для народа оставались злодеями, которыми родители пугали своих детей. Их взгляды, манеры, поведение в обществе сильно разнилось с обычной знатью. Веты никогда не были пацифистами и дипломатами. Все проблемы они решали огнём и кровью, а не пустой дипломатией — это и привело к краху их династию. Все Веты, так или иначе, были друг на друга похожи: льдистые глаза, чёрные, как смоль, волосы, аристократическая бледность, вдобавок набор определённых качеств, не особо уважаемых на их родине. То есть каменное сердце, ледяная выдержка, строгость, молчаливость и склонность к безумной и крайне жестокой мести. Так их предок, Рейгар, первый король династии Вет, сжёг дома убийц своей жены. Каждый дом горел ещё трижды, поля, прежде на которых выращивали зерно, стали мёртвыми, безжизненными, а земле те отныне считались проклятыми. Безумие у себя в душе Рейн не обнаружил, а по остальным признакам он под это дурацкое описание подходил. В принадлежности отца к Ветам тоже можно было не сомневаться, деда Раксуса, почившего загадочным образом задолго до того, как Рейн научился ходить. Старший братец Раймус, в каком-то плане, тоже считался в своё время истинным Ветом по крови, как бы Рейн иногда не хотел этого. Покойный Раймус был умён, но не умнее Рейна. Рейн иногда поражался, как такой человек, как его старший брат, смог стать в восемнадцать лет послом Альдераана. В общем, все Веты, так или иначе, были похожи друг на друга. Лишь младший братишка обладал чертами, не свойственному этому распространенному описанию Вета. Райден добрее, теплом сердце согревал. Только последний год сделал его гораздо молчаливей и отстранённей. Виной тому была тень мёртвого старшего брата за ним с Рейном. Была и другая тень — девочки, имя которой за столько лет размылось в памяти, девочки, которая была для Райдена самым близким другом. Рейн скучал по младшему. Он поймал себя на мысли, что не видел его почти целый год. Нужно будет обязательно выбрать день, чтобы слетать домой и увидеть его. Из раздумий Рейна вырвал громкий победный возглас Тано: — У меня больше всех очков! Что-то сегодня ты сдулся, капитан, обычно всегда побеждаешь. Тано шутливо ткнула Рекса вбок, на что тот лишь неловко улыбнулся. — Старею, — качнул головой он. — Хоуп, — позвала её Асока, — твоя очередь. Рейн увидел немного потерянную Хоуп, сидевшую рядом с ним. Как только Тано её позвала, она будто вынырнула из вод собственных раздумий. Пташка опять плела паутину собственных мечтаний. — Хорошо, — закивала Хоуп, начав глазами исследовать лежащие перед ней фишки. Раздумывала она не долго и в результате у неё получилось собрать слово. Рейн приподнял от увиденного бровь, уголки губ дёрнулись вверх и скривились в подобие ухмылки. Тано озадаченно нахмурилась. — Флуоресценция? — попыталась выговорить она и уставилась на Хоуп, с круглыми глазами смотрящей на неё, словно провинившийся ребёнок. — Да, — неуверенно сказала та. — А такое слово есть? — подключился Рекс. — Не припомню, — усомнилась Саше, — может быть есть. Есть, кажется. — Хоуп, ты придумала? — спросила хмуро Мэл. — Но я... — Действительно, Хоуп, не надо для победы придумывать странные слова, — перебила её Тано. — Играй честно, ладно? Хоуп обвела всех присутствующих потерянным взглядом, прежде чем выдавленная через силу улыбка коснулась её губ. — Да, наверно, я случайно придумала, а потом подумала, что оно есть.. Да, наверное так. Рейн сжал челюсти и посмотрел холодно исподлобья на Тано. — Вообще-то, — не выдержал он, — это реальное слово. Тано смерила его вопросительным взглядом. — Ой, Вет, не выдумывай, девочка просто перепутала, с кем не бывает? — Да, у двенадцатилетней девочки словарный запас больше, чем у тебя, — отрезал Рейн. — С кем не бывает? Он еле сдержался, чтобы не засмеяться от обескураженной Тано, чья наглая улыбка пропала с её лица, и прежнее веселье сменилось возмущением. Хоуп бросила на него короткий благодарный взгляд, хотя по её глазам казалось, она вот-вот заплачет. После этого случая оставшийся вечер никаких инцидентов не произошло. Хоуп ласково улыбалась, как умела, на колкие шутки в свой адрес от Рекса и Мэл никак не реагировала. Саше иногда смиряла строгим взглядом Тано, когда та бросала колкие и гладкие фразы в адрес Рейна. Он бы сам выкинул что-нибудь гаденькое, правда Тано ему не поднять. Саше бы не одобрила ещё, а злить её ему совершенно не хотелось, как бы не раздражала его Тано. Больше его раздражало произошедшее с Хоуп. Ему ненавистна была вся ситуация до скрежета зубов и сильно сжатых кулаков. Выдержка Вета сменилась яростью и горело пламенем в груди, когда Рейн смотрел, как Хоуп позволила себя практически высмеять и никак не пыталась отстоять свою правоту. Саше, судя по её глазам, одна сочувствовала пташке. Казалось бы, вроде простое слово, да и о Хоуп он искренне никогда не заботился, однако эта ситуация затронула самые глубокие рубцы, совсем недавно переставшие напоминать о своём существовании. Шрамы и осколки из его детства. В детские годы у Рейна из защитников была тётя и старший братец, чтоб его на том свете помучили хорошенько. Да и сам Рейн мог легко постоять за себя. Веты славились ещё и пассивной агрессией. Пташка, дурочка, быстро согласилась с Тано, несмотря на то, что это именно Тано была не права. Он медленно начал закипать внутри, глядя на то, как она позволяла себя унижать и купалась в обвинениях. И ведь такое не в первый раз. Хоуп пташка неконфликтная, замкнутая. Рейн, возможно, был сам таким когда-то, но настолько давно, что эти фрагменты поблекли в памяти, оставив после еле слышимый отголосок. Раймус научил его пассивной агрессии, давать сдачи. Какая-то польза от него всё-таки была. Хоуп тоже нужен толчок. Пора этой пташке научиться клевать своих обидчиков, будь это хоть сам император. Рейн нашёл её после игры, упорхнувший в своё гнездо на крыльце. Пташка склонила голову над датападом, подпёрла рукой голову, её глаза бегали по буквам на экране. Обычно, причиной их разговоров была Саше, но в данный момент источником желания поговорить с Хоуп была не она. Нечто из детства, ужасно неприятное для него, подстегивало неизвестно откуда взявшуюся решимость. Возможно, если он поговорит с Хоуп, эти гадкие воспоминания заглохнут наконец-то. — Спать не собираешься? — Рейн спросил первое, что пришло на ум. — Пока нет, — Хоуп подняла на него глаза и спонтанно улыбнулась, — я чуть позже пойду. Рейн тихо хмыкнул. Он вспомнил детство, как он тоже сидел до поздна и читал. — Пташка, а откуда ты узнала о флуоресценции? — решил прямо спросить он. — Ну, Асока мне принесла недавно минералы, которые они нашли в пещере, — рассказывала Хоуп, — я начала о них читать в голонете и узнала, что если на них посветить ультрафиолетом, они излучают определенный свет — флуоресценция. Пташка, значит, не бездумно составила слово, знала значение. — Ты же правильное слово составила, — спокойным тоном заметил Рейн. Глаза Хоуп на секунду забегали в разные стороны. — Ну, да, — невозмутимо подтвердила она. Будто в этом не было ничего страшного. Рейн сложил руки на груди. Кровь закипела от негодования. — Тогда чего ты прогнулась и отступила? — возмущался он. — Я конфликт не хотела раздувать, — объяснилась Хоуп. — Конфликт она не хотела, — желчно усмехнулся Рейн. — Пташка, ты же понимаешь, что надо отстаивать себя, иначе тобой будут пользоваться? Ты прекрасно общаешься со мной и Саше, что не так? Нравится когда тобой пользуются? — Мной не пользуются, — насупилась Хоуп. — А кого поставили полы на корабле мыть? — припомнил Рейн. Хоуп виновато опустила взгляд. На правду не обижаются. Тяжело вздохнув, Рейн подошёл к столику, за которым сидела Хоуп, и, отодвинув стул напротив, сел. Он не мастер мудрых речей, но слова посыпались сами: — Пташка, послушай, тебе надо выходить из своего пузыря и отстаивать себя. Будь уверенней, жёстче, холодней. Хоуп внимательно взглянула на него. По её реакции было ясно, что он сумел заинтересовать её. Воззвать к её разуму. — Холодней? — переспросила она. — Да, чтобы не быть уязвимым и тебя не высмеяли, — пояснял Рейн. — Ты же не глупая, так будь ещё и уверенней. Умей давать сдачи, покажи, что ты не тряпка. Ты пташка, — он позволил себе легонько толкнуть её в плечо, дабы подбодрить. Ему удалось вновь вызвать у Хоуп прежнюю улыбку. — Ты можешь улетать от бед в своё гнездо, но если хочешь большего, помни про клюв. Используй его и клюй всех, кто обидел. — Насколько сильно? — Хоуп игриво сощурилась. — Чтобы другие птицы больше тебя не упрекали во лжи, а задумались над своим недостатком знаний, — Рейн понизил голос до полушёпота, взглядов указав на дверь в доме, где занималась своими делами Тано. Хоуп тихо засмеялась. То, что его слова сработали, Рейн не удивился. Он уже прекрасно знал подход к ней. Закончив смеяться, она почесала нос. — Не знаю, я не уверена, что смогу быть такой с другими, — выразила свои сомнения Хоуп. — Сможешь, просто боишься, — наставлял Рейн. — Используй свои сильные стороны, прояви мозги. Сделай их своей бронёй и ничто тебя не испугает. Не упрекай себя в чём-то, сама себе сделаешь хуже. Со страхами нужно бороться, иначе они тебя сожрут изнутри. — И если я буду бесстрашной, я добьюсь своего? — уточнила Хоуп. — Иначе Мэл не стала бы главной, — подметил с лёгкой ухмылкой Рейн, похлопав её по плечу. Когда его рука задержалась на секунду дольше положенного на его плече, Хоуп положила свою ладони поверх его, её улыбка стала шире, теплее. Она улыбалась искренне, по-детски, и тогда в голове Рейна всплыли воспоминания. В голове возник образ девушки: карие глаза, тёмно-каштановые волосы, пухлые щёки, она была всего на год младше Раймуса. Девушка всегда от чистого сердца пыталась заботится о нём, поддерживала и также мило ему улыбалась. Маленький Рейн, пусть и не подпускал к себе чужих, подпустил её, но не настолько близко, как брата и тётю. У девушки был прекрасный, нежный голос, большое сердце, тёплые руки, а её веселье бывало заразительным. Не удивительно, как Раймус влюбился в неё до искорок в глазах. Но всё это было в прошлом. В том времени, которое уже не вернуть. Рейн убрал руку с плеча Хоуп и откинулся на спинку стула. — Надеюсь, ты с первого раза всё запомнила, — вернулся к своему фирменному тону он. — Я два раза повторять не буду. А ты птица забывчивая, много чего из головы вылететь может. Она склонила голову на бок и сощурилась. — Я не забуду, я же ещё такая молодая в отличие от некоторых, — съехидничала она. Рейн позабавился её попыткой дерзко отвечать. Пускай лучше научится так отвечать посторонним. — Осторожней, пташка, — беззлобно предупредил он, — пусть ты и нравишься мне, но не перебарщивай. — Есть над чем работать? — Там над всем работать надо. Выкинь страх перед другими, когда отстаивать себя будешь. И старайся выглядеть уверенней, не то будешь похожа на пугливого шаака. Держись так, словно тебя ничего не пугает. В качестве мотивации можешь выбрать того, кто сильнее тебя, кто твой кумир и на кого бы ты хотела равняться, а потом пытайся его превзойти. — Поняла, — весело кивнула Хоуп. Рейн надеялся, что она в самом деле поняла и до её мозгов дошла вся суть. В мыслях всплыл образ младшего брата. Райден последний год сам не свой. Угрюмый, потерянный, ест плохо. Нужно будет точно его навестить.

***

Девочка бежала в неизвестном направлении, спасаясь от кого-то или чего-то. Под ногами неистово шелестела палая листва. Высоко к ночному небу тянулись мрачные кроны деревьев. Высокие, пугающие, на их фоне девочка была всего-навсего мелкой букашкой. Ночной лес был удивительно тих. Настолько, что девочка слышала в этой глухой тишине один лишь громкий стук своего сердца. Пульс разогнался до ста пятидесяти, если не до двухста ударов в минуты. Девочка, запыхавшись, остановилась в центре какой-то непонятной поляны, пробежалась глазами в разные стороны, изучала лесную местность, старалась понять, куда ей бежать дальше, где искать ей спасение. В темноте ночной мглы девочка едва различала очертания деревьев и кучерявых кустов. Впереди была тьма и ничего больше. Сзади — тоже. Страх своими ледяными пальцами стиснул до боли внутренности. В голове звенящий шёпот: «беги, спасайся». Над ухом проносились фразы, болью отдающие в груди и сеющие панику: «дочь или муж?» «Видишь, дитя? Твой папа тебя не любит, раз выбрал себя», «Плевать, что нужно, с неё мы срубим больше денег. Бросим голову девчонки, там сам пускай смотрит, кто ему был нужен». Кто сказал эти слова? Что они под себя подразумевали? В голове лишь звенящая тишина ночного леса, гулкий стук сердца и невыносимые слова, бьющие острыми клинками под рёбра. Тонкими иглами пронизывала по всему телу паника. Непрожеванный крик застрял в горле. На щеках засохли следы слёз. Откуда-то над ухом раздался посторонний шелест, хруст веток, словно кто-то подкрадывался сзади. Девочка вздрогнула и от неожиданности вскрикнула, озираясь по сторонам. Стоило ей вскрикнуть, как изо рта повалились зубы, падая вниз. Напуганная в слезах девочка посмотрела вниз, в спешке желая найти выпавшие зубы. Увиденное под ногами заставило ужасу свернуться внутри и воплю страха вырваться наружу — под ногами лежала мёртвая птица. Девочка поспешно попятилась назад и больно врезалась головой в дерево. Хруст веток становился громче и отчетливей слышались чужие шаги. Они наступали со всех сторон, и девочка от ужаса вся сжалась, спряталась за толстым стволом и затаилась. Она услышала болезненный мужской крик, будто кого-то резали или ещё хуже. Громкий, режущий слух, пронзающий больно сердце. Чужие шаги стали громче. Девочка поняла: кто бы это не был, они уже находились рядом с ней. — Принцесса! — подзывал неприятный мужской голос нарочито ласково. — Выходи! — Мы всё равно тебя достанем! — выкрикнул второй мужчина сиплым голосом. — Лучше вылезай по-хорошему. Отец твой своевольничал, теперь без головы остался. Мать твою тоже зарежем, если придётся. И бабку твою сумасшедшую, и деда. — Всех зарежем и головы повесим в центре твоего города! Всё равно не скроешься! Девочка зажала рот рукой и прикрыла глаза. В мысли прокралась молитва. Всё её тело покрылось ледяными мурашками, дрожь не давала успокоиться. Она сидела, молчала, старалась даже не дышать, чтобы её не нашли. Будто её здесь не было. Всё, чего ей хотелось — скрыться, чтобы её не нашли, убежать от опасности. Для этого стоило быть тихой и успокоиться. Нужно было срочно успокоиться, не плакать и не дрожать, несмотря на то, что злые люди с виброножами убили её папу и хотели убить её маму! Молчать. Молчать, потому что тогда её поймают. Не издавать не звука, иначе её убьют. Её мозг начал вырабатывать программу, она зарождалась ещё задолго до всего этого, с пятилетнего возраста, когда родной дедушка её публично опозорил: прячь эмоции, чтобы быть в безопасности. Молчи и усмири свои эмоции, чтобы не потерять контроль и не быть уязвимой. Подавляй чувства и молчи, чтобы тебя не нашли. — А вот и ты! Девочка резко повернула голову и увидела высокого мужчину, лысоватого, с тёмной бородой и зловещим оскалом. На гнилых зубах была кровь и стекала вниз по подбородку. Его руки были по локоть в крови, на поясе висел бластер, на спине непонятный мешок, а за его спиной лежало чьи-то безжизненные тела, слишком знакомые. И тогда девочка с ледяным страхом узнала в этих трупах свою семью. Вся её попытка сдержаться вмиг сошла на нет. Она не смогла. Её нашли. Её семья убита и их не вернуть. Из горла вырвался крик. И в этот момент с громким, полным ужасом крика, проснулась Хоуп и подскочила на кровати. Дыхание сбилось, дышать было трудно. Хоуп ловила воздух ртом. Асока, спавшая на соседней койке, тут же проснулась и подбежала к ней. — Хоуп, что случилось? — обеспокоенно спросила она. — Кошмар? Хоуп сперва кивнула, потом покачала головой и снова кивнула. Думы не удалось сфокусировать ни на чём, мысли хаотично разбросаны. Впрочем, Асока и так поняла её состояние и прижала к себе, поглаживая по плечу. — Тише, спокойно, всё хорошо, — успокаивала она. Дверь отворилась и к ним в комнату вошла взволнованная Саше. — Что случилось? — Хоуп кошмар приснился, — рассказала Асока. Завидев Саше, Хоуп тут же с испуганными потянулась к ней, будто она была её спасательным кругом. — Там... там была кровь! — рвано дышала та. — У-убийцы! — Всё прошло, это был сон, тише, — Саше крепко её обняла и погладила по голове. — Асока, как думаешь, это может быть... что-то из её прошлого? — Не уверена, — покачала головой Асока, — это надо знать, что точно было во сне. Хоуп оставалось лишь прижаться ближе к ней. Думы сфокусировались на дыхание и тепле, исходящим от Саше. Вдох, выдох и так до того момента, пока не удалось выровнять сбившееся дыхание. Прямо как в тот день, когда Феникс нашёл Хоуп на своём корабле. Хоуп? А была ли она ею на самом деле? У неё была прошлая жизнь, было от рождения другое имя, иная семья: мама, папа, бабушки, дедушки, возможно, братья или сёстры. Ей хотелось бы верить, что она была любима в той семье. Из той жизни она не помнила ничего. Всё стёрлось в один миг и никак не хотело возвращаться. Часть её жизни ушла и, вероятно, навсегда, хотя Хоуп не оставляла попытки попытаться вспомнить что-то из прошлой жизни, уцепиться хотя бы за крупицу. Всё, что удалось пока вспомнить за год, было место с большим скоплением людей, высокий мужчина в чёрном костюме и ледяными глазами, любопытные глаза присутствующих и страх, сковавший движения. Ещё Хоуп видела сон, где девочка, лет десяти, сидела рядом с матерью, вместе с ней разглядывала сороконожку. Девочку звали Рейнира, она удивительно походила на свою маму, за исключением глаз. У матери карие, у девочки льдистые. Хоуп не знала, было ли это просто плодом её не совсем здорового разума, а может это прошлое так давало о себе знать. Она держалась за своё прошлое как за самое ценное, что у неё могло быть. Ей хотелось выяснить, как же она попала на корабль тогда, откуда она взялась и кем она была на самом деле. Феникс дал ей новое имя, новую жизнь, вложили в это имя определённый смысл, однако что-то тянуло Хоуп не в настоящее, а в выдуманную иллюзию её старой жизни. Где у неё была любящая мама, любящий отец, бабушка и дедушка. Она хотела узнать кем была, вернуть свою старую жизнь. Быть может, тогда она будет чувствовать себя полноценной. Ощущать каждой клеточкой тела пустоту в сознании надоедало с каждым днём. В голове Хоуп крутились мысли, полные тревоги и безысходности. Она не знала, как ей жить дальше, как ей вернуть свою жизнь и утраченные воспоминания, когда у неё есть новое имя и новая жизнь. Учёба давала знания, любимые увлечение — умиротворение. Хоуп не сразу поняла, что ей нравилось, месяц она отчаянно перебирала всё, желая отыскать что-то близкое старой версии себя и у неё получилось. Она заметила у себя любовь к минералам и насекомым, рисованию, чтению романов и поэзии. Проходила тесты в голонете, пробовала самостоятельно учиться. Не только потому, что это было полезно и важно, так она думала, что хоть что-то вспомнит о себе. Что ей придёт какой-то знак. Время, словно струящийся песок, неумолимо ускользало сквозь пальцы. Хоуп хотела вернуть свою старую жизнь, но признаться в этом остальным не решалась. Что там говорил Рейн? Будь уверенней, веди себя так, будто ты король, будто тебя ничего не волнует. Хоуп как молитву в мыслях начала читать: «я уверенная», «я бесстрашная», «я ничего не боюсь», «меня не волнует чужое мнение», «я буду прочнее бескара и холодней льда, так, возможно, меня начнут уважать». Хоуп хотела другой жизни, не гоняться на миссиях. На подсознательном уровне, она начала задумываться о том, чтобы покинуть команду, как только она станет совершеннолетней. Она для Феникса обычный ненужный балласт, что тянет всех на дно, Мэл ни раз так говорила, Рекс говорил, столько людей они не тянут. Сама Хоуп понимала, что не нужна здесь. Ей очевидно не договаривали, эта атмосфера недосказанности чувствовалась в воздухе, не стремились помочь ей вспомнить прошлое. Мэл и Асока ведь джедаи, они вполне могли ей вернуть память. Но это была не главная причина — Хоуп осознавала, что в случае реальной опасности, когда враги прижмут к стене, спасать её никто не будет, Мэл главная, она посчитает так лучше, и тут уже никакие Рейн с Саше и Асокой не помогут. Справедливо, думала Хоуп, она ничего не делает, кроме как занималась бытовухой и саморазвитием. В боях от неё нет после, в разведке тоже. Так быть может, ей и вправду стоило уйти? Рейн говорил, ей бы другую жизнь, например в лаборатории с тараканами или в библиотеке. Хоуп всерьёз занялась улучшением своих навыков в области истории, права и политики. Иногда просила у Рейна принести ей учебники по обществознанию. Но Хоуп всё ещё не знала, кем хотела быть. Трудно было определить своё будущее в таком возрасте, особенно когда все мысли корнями уходили в прошлое. Порой она сомневалась, было ли у неё какое-то будущее. — Сегодня ты поспишь с нами, — заявила Саше. Хоуп непонимающе уставилась на неё. — Зачем? — Так мне будет спокойней, — стояла на своём Саше. — И тебе тоже. — Да, Хоуп, иди, — подначивала весело Асока, — всё будет в порядке. Хоуп раскрыла рот, переваривая услышанное. — Но я не хочу... Саше набрала в лёгкие воздуха и, словно ни в чём не бывало, взяла её за руку. — Пойдём! — потянула она её за собой. — Ничего страшного в этом нет, мы тебя не укусим, и там ты, может, уснёшь быстро. Соображать Хоуп было трудно, её мысли всё были не в реальности. Где-то там, в чертогах своего сознания, анализируя собственный кошмар. Что если это правда был голос из её прошлого? Такой специфический. Что если часть этого кошмара суровая реальность её прошлого? Хоуп не хотелось верить, что её настоящая семья была перебита этими монстрами. Саше привела её к ним с Рейном в спальню. Рейн, уже не спавший из-за крика Хоуп, сидел на краю кровати, устало потирал глаза. Услышав шаги, он поднял вопросительный взгляд на Саше и Хоуп. — В чём дело? — спросил он. — У пташки яйца украли? Хоуп чувствовала, как предательски-алый цвет окрасил её уши. — Рейн, она поспит сегодня с нами, — сообщила Саше, стоя сзади неё. Её руки поглаживали её плечи. — Не понял, — только и выдал Рейн, переваривая услышанное. — А зачем она будет спать с нами? У неё своего гнезда нет? Храпит, что Тано избавиться от неё решила? Саше смерила его уничтожающим взглядом. — Ей приснился кошмар, — ровным тоном объясняла она. — Зачем ей спать с нами? — проворчал полусонным голосом Рейн. — Ей почти тринадцать лет! Взрослая пташка! — Мне так будет спокойней, — продолжила прерваннуб мысль Саше, её голос стал немного жёстче. — Если ты не возражаешь, а я по тебе вижу, что не возражаешь, она поспит с нами. Тема закрыта. Рейн поджал губы, явно не желая спорить с ней. Он задержал испытывающий взгляд на Хоуп. Ей хотелось провалиться сквозь землю и никогда не показываться больше на поверхности. Спорить с Саше было бесполезно, на Фениксе это понимали все. С одной стороны она создавала впечатление тихой и скромной девушки, но если ей было необходимо, она проявляла свой внутренний стержень для достижения целей. Поэтому Хоуп, поняв, что не переспорит ей, молча легла посередине, при этом стараясь не смотреть на возмущённого Рейна, которого не устраивала перспектива спать с ней. И Хоуп его поняла. Тринадцатилетняя девочка спит с взрослыми людьми — да это настоящий маразм! Хоуп начало скручивать от самой себя и собственной неуверенности. Отвращение к собственной персоне липкими щупальцами расползлось по сознанию. Раздражение внутри доходило до критической отметки и угрожало перерасти все возможные пределы, увеличиваясь в геометрической прогрессии. Рейн был прав, пора перестать быть тряпкой. Пора научиться отстаивать себя, своё мнение и свои личные границы. Стоило стать уверенней, жёстче, местами холодней. Ей тоже необходим свой стержень для достижения желаемого. Рейн говорил, стоит развить в себе сильные качества, то, к чему есть талант. Раз особенностью Хоуп были мозги, она будет развивать их. Во всех битвах побеждали самые умные. Гениальные стратеги вели игру престолов, захватывали королевства и одерживали победы. Где был бы сейчас Палпатин, если бы не его ум? Да, Асока, Мэл и Рекс его всегда ругали, но не стоило отрицать, что идиотом он не был. Идиоты целой галактикой не правят. Дураки не выигрывают игру престолов. Выигрывают лишь самые стойкие, умные, уверенные и хитрые. Рейн говорил, что стоило найти сильного и уважаемого человека, на которого стоит равняться, чтобы потом его превзойти. У Хоуп было два кумира: её любимая героиня из цикла фэнтезийных романов и Рейн Вет. Вот на последнего она начала равняться в последние месяцы. Ей казалось, они похожи: общими интересами, интеллектом, даже внешние сходства какие-то имелись. Наверное, стоит попробовать равняться на него.

***

Пятилетний Рейн тихо шёл по коридорам ночного поместья, стараясь никого не разбудить. В тишине коридора были слышны лишь его тихие шаги. Свет луны пробивался сквозь занавешенные тёмные занавесками окна. В их поместье всё было тёмным, таков был цвет семьи. Всё идеально блестело, ни одной пылинки, ни одной царапинки на чёрном мраморном полу. Персонал всегда следил за чистотой в доме, не желая надоест на себя пугающий всех гнев хозяина и главы дома Вет. Тот, что в пьяном облике явился Рейну в кошмаре. Его отец явился в самом жутком обличии, с бутылкой виски в руке и безумной, зловещей улыбкой, походящей скорее на оскал. Он много пил, выплёвывал желчные оскорбления в сторону своих сыновей, как он ими недоволен и разочарован. В том сне старшему брату влепили жёсткую оплеуху, что тот упал на пол. Когда глаза отца поймали напуганного Рейна, он вынырнул из этого кошмара, проснулся в неприятном поту и с трясущимися руками. Пульс застучал громче от неприятных воспоминаний. Громкая правда билась в сознании — его кошмар вполне мог стать реальностью. Отцу всегда было плевать на своих сыновей. Рейн часто думал, они для него лишь выгода. Обычные куклы, которыми можно попользоваться, а потом выкинуть на помойку. Душа отца окрасилась кровью и жестокостью, и Рейн его боялся. Мама умерла, когда ему и года не исполнилось. Ушла в другой мир и всё, что осталось от неё, скромная могилка с её любимыми цветами, воспоминания о ней от старшего брата и тёти, а ещё забытые вещи, золотые и серебряные украшения, зелёные и чёрные платья. На щеках засохли слёзы, Рейн дернул скулами, дабы расшевелить застывшее будто в глиняной маске лицо. Он не застал маму, потому не знал, какой она была. Но у него был человек, с которым он чувствовал себя защищённым, как за каменной стеной. Ноги привели его в комнату старшего брата. К счастью идти пришлось не так долго. Рейн был рад, что спальня брата находилась недалеко и не пришлось проходить мимо пугающего черепа бальега. Раймус никогда не закрывал дверь. Не потому что он забывал или ему так нравилось. Он не закрывался специально, чтобы младший братишка спокойно к нему пришёл в любое время. В его комнате всегда был идеальный порядок, все вещи в шкафу аккуратно сложены, не валялись по полу, над столом приклеены бумажки с математическими и физическими формулами. Вся канцелярия ровно сложена на столе, лежал блокнот, где Раймус пробовал писать собственные стихи. Над кроватью висело его расписание на каждый день, лунный календарь и всего один голоснимок, где братья сидели вместе у моря. Рейн понимал, что ни к кому больше он прийти не мог, кроме как к старшему брату. Только он его спасёт, только он отгонит от него эти мрачные тучи. Мягко и неспешно Рейн подошёл к спящему брату, обнимающего во сне подушку, и дрожащими руками начал трясти его за плечо. — Раймус, — звал он дрожащим голосом. — Раймус... Зажмурившись на долю секунду, он медленно разлепил глаза. — Приятель, ты чего? — сонным голосом спросил Раймус, приподнимаясь. — Который час? — Раймус, мне сон страшный приснился, — робко пояснил Рейн, грустно смотря на него. Раймус сжал губы в тонкую линию. Его глаза блести от сожаления, каково у отца никогда не наблюдалось. Рейн знал, придти к брату и рассказать ему всё было правильным решением. Раймус отодвинулся ближе к стене и раскинул руки в стороны, приглашая в объятия. Не колеблясь ни на секунду, Рейн нырнул в объятия брата, уткнувшись ему в грудь и тихо всхлипывая. Он не сумел сдержаться. Его успокаивающе гладили по спине, отгоняли все кошмары. И ведь действительно отгоняли. Рейну дышалось легче. Плач стихал. — Всё хорошо, дружок, — шептал Раймус, — я здесь. Тебя никто не тронет, я обещаю. Рейн просто слушал, сильнее прижимался и не желал отпускать старшего брата, являвшегося для него самым близким и дорогим человеком. Опорой, каменной стеной, за которой можно спрятаться. Со старшим братом он мог был маленьким мальчиком, желающим быть услышанным и понятым, потерявший маму и не запомнивший её толком. Раймус был образцом для подражания — всегда прямая осанка, уверенный взор, идеальные манеры, уважение среди знати. Старший сын, наследник, не боящийся высказать своё мнение. Для всех он был хмурым, ледяным, интересующейся одной учёбой, и только для младшего братишки он сохранял ласку, заботу и любовь. Раймус всегда обнимал младшего, для этого не нужен был повод. Его объятия всегда были самыми уютными и приятными для Рейна. Старший брат всегда с ним гулял, поправлял одежду, как заботливая мамочка, готовил ему есть, сам, не обращаясь за помощью к дворецкому. Пускай кулинария было не совсем то, что ему удавалось, Рейн был ему благодарен. Раймус поощрял его увлечения, будь то скрипка или чтение книг о джедаях. — Твои увлечения могут показаться миру странными, — сказал он однажды, — но это не значит, что ты должен перестать этим заниматься. Рейн в свои пять уяснил пару вещей — брат и тётя были единственными, кому он был важен как человек. В этом убогом мире объятия брата были самым надёжным местом. Раймус опустил его на простыню, лёг рядом с ним и натянул на них обоих одеяло, лежащее в ногах. — Ложись, ничего не бойся, — успокаивал он. — Я тут, с тобой, просто спи. — Раймус, — жалобно позвал его Рейн, — а папа никогда не перестанет пить? Раймус ненадолго смолкнул и уставился в темноту, обдумывая ответ. — Не знаю, — честно признался он. — Чтобы не случилось, говори мне, ясно? — Рейн сделал кивок. — Ты сейчас чего-нибудь хочешь? Поесть или воды? — Не оставляй меня, пожалуйста, — буквально умолял Рейн. Взгляд Раймус стал ещё более мягче. — Как скажешь, — он натянул подобие улыбки и взъерошил брату волосы, как обычно делал, чтобы того подбодрить. Раймус опустился рядом на подушку и едва прикрыл глаза, когда Рейн снова позвал его: — Райм, — его голос звучал тихо, сравним с одним движением губ, но брат его услышал, — а ты можешь почитать мне? Пожалуйста? Раймус запустил пятёрню в волосы и несколько раз моргнул, будто отгоняя от себя сон. — Конечно, — пробормотал он, вставая с постели. — Твою любимую? Рейн молча кивнул, и Раймус, потерев спину, ему подмигнул. Он не считал, сколько времени прошло. Как долго Раймус ему читал, пытаясь пародировать голоса главных героев. Несколько минут или час, а может и всю ночь, потому что никто не засекал. Старания брата не были напрасными. Плечи Рейна прекратили вздрагивать, весь страх ушёл, сменяясь чувством покоя. Он сам не заметил, как провалился в сон. Рейн спал у брата под боком, пару раз случайно пинал его во сне, но на это Раймус жаловаться не смел, лишь тихо посмеивался, считая это нормой. И так было не единожды: Рейну снился кошмар, он просыпался и стабильно шёл к старшему брату, тот ему читал и сон сам быстро приходил. Такой своеобразный ритуал. Пятилетний Рейн просто знал, кому он нужен и кто его защитит. Под боком старшего спалось легче. Кошмары его не преследовали.