Чернильные кляксы и Незабудки

1 апреля 2004 г.

Азирафаэль вздрогнул и настороженно посмотрел на темнеющий горизонт. — Немного прохладно для пикника, нет? — спросил он. Хотя у них было ещё немного времени прежде чем начнётся дождь, небо всё ещё было серым, а воздух ощущался холодным и влажным, встречаясь с его кожей. — Нет, как раз идеальный день для этого. Всё место в нашем распоряжении, — сказал Кроули, указывая на пустые лужайки Сент-Джеймс парка. Он похлопал по одеялу рядом с собой, на которое Азирафаэль послушно опустился. Он потратил около минуты, пытаясь найти удобное положение для сидения, желательно такое, которое бы не слишком сильно мяло его одежду. Когда он нашёл его, он бросил быстрый взгляд на свои карманные часы и поморщился. — Дорогой, не то чтобы я не ценил этот жест, но мне действительно нужно вернуться в магазин как можно скорее. — Нет, не нужно, — сказал Кроули, вытаскивая сыры из корзины для пикника. — Ты слишком много работаешь в последнее время, я почти не вижу тебя. Магазин может оставаться закрытым и до полудня. Азирафаэль нахмурился и выбрал кусок копченой Гауды. Это не было ложным заявлением, в последнее время он работал невероятно много. Он проводил ребрендинг магазина на «А.З. Фелл & Ко.», что оказалось гораздо сложнее, чем он ожидал. (Он намеревался сохранить первоначальное имя как дань уважения Элси, но смущённые клиенты продолжали спрашивать об этом, и ему было слишком больно так часто говорить с незнакомцами о своей дорогой подруге.) Между выполнением повседневной работы в магазине и борьбе с налоговой по поводу изменений в своих декларациях, его средний рабочий день составлял пятнадцать часов, и в данный момент он не мог позволить себе нанять помощника. Но, честно говоря, Кроули всегда находил для него время, даже когда «Девятый круг» только открылся. — Кроме того, с нашего последнего пикника прошло много времени, — сказал Кроули, отправляя виноградинку в рот. — Когда мы так выбирались в последний раз, в Новой Зеландии? Азирафаэль покачал головой. — Нет, это была однодневная поездка в тот маленький городок недалеко от Оксфорда. — Вот-вот. Как называлось то место, Тедшир? Тентпол? — Что-то вроде того. — Азирафаэль посмотрел на свои брюки, которые начали мяться. — Элси была с нами в тот день. Это была чудесная поездка, наполненная солнцем и пением птиц. Элси хотела съездить в деревню за антиквариатом; потом они нашли очаровательный маленький яблоневый сад, который, казалось, был создан для пикников. — Да, я забыл об этом, — сказал Кроули со вздохом. Он протянул руку и мягко сжал руку Азирафаэля. Азирафаэль отшатнулся в ответ, не желая, чтобы он чувствовал себя виноватым из-за того, что поднял этот вопрос. Потеря Элси все еще была для него свежа и болезненна, но к нему не нужно было относиться снисходительно. Он сунул в рот ещё один кусок сыра, просто чтобы продемонстрировать это (ничто не беспокоило Кроули больше, чем отсутствие аппетита у Азирафаэля). Видимо, несколько этим удовлетворенный, Кроули откинулся назад и приподнялся на локтях. — Я полагаю, что ты ещё не читал сегодняшнюю газету? — спросил он странно притворно-небрежным тоном. Азирафаэль фыркнул. — Нет, а ты когда успел? — А вот и успел. Я заплатил за неё и всякое такое, — ответил Кроули. Чтобы проиллюстрировать свою точку зрения, он полез в корзину для пикника и вытащил упомянутую газету. Он торжественно протянул её Азирафаэлю, постукивая накрашенным чёрным ногтем по главному заголовку.

ГЕЙ-ПАРЫ ПОЛУЧАТ СОВМЕСТНЫЕ ПРАВА

Пары геев и лесбиянок получат возможность иметь те же юридические права, что и супружеские пары, в соответствии с новым законопроектом о гражданском партнёрстве. Законопроект даёт законные права однополым парам, которые регистрируют своё партнёрство путём гражданской церемонии... — Это что-то вроде брака, — сказал Кроули. — Не совсем то же самое, но это включает в себя юридическое признание и всё такое. — Хм, похоже на то. — Азирафаэль просмотрел статью, пытаясь усвоить законодательный язык. Он не читал газету несколько месяцев и, похоже, ему нужно было многое наверстать. — Так что ты думаешь? Азирафаэль всё ещё читал, не отрывая глаз от бумаги. — Что? — Как насчёт этого? — Как насчёт чего? Кроули усмехнулся. —Азирафаэль. — Что… ох. Ох! — Азирафаэль опустил газету и посмотрел на Кроули, который держал в руке маленькую бархатную коробочку. В её центре располагалось кольцо — элегантное серебряное кольцо с золотой каймой. Он снял солнцезащитные очки и сиял яркой сентиментальной ухмылкой, которая резко контрастировала с его жёсткой панковской внешностью. Лицо Азирафаэля застыло, его губы образовали идеальную О-образную форму, когда он изо всех сил старался собрать свои мысли, которые пытались бежать в девяти разных направлениях одновременно. Он попытался заговорить, но сумел пробормотать лишь крошечное: — Но… Кроули закатил глаза, хотя всё ещё ласково улыбался. — Ты собираешься заставить меня стать на одно колено, да? Я должен был знать, что ты не позволишь мне отделаться так легко. Ладно. Азирафаэль наблюдал, как Кроули встал на колено и снова протянул коробку с кольцом. — Азирафаэль Фелл, ты вступишь со мной в гражданское партнёрство? Азирафаэль всё ещё был в шоке. Конечно, Кроули не мог серьёзно иметь это в виду. Должно быть, это была еще одна его шутка (хотя и очень замысловатая). Или, если бы он говорил серьезно, как бы вообще выглядело это гражданское партнерство? У него не было возможности дочитать статью. Что бы они сказали людям, что бы это для них значило? Как это изменит их отношения? Улыбка Кроули начала угасать. —Ангел? — Я должен сказать, ты застал меня врасплох, — сказал Азирафаэль, слабо улыбнувшись. — Серьёзно? Всю неделю я был прикован к новостям и не мог от них оторваться. Тебе не показалось, что это не совсем для меня характерно? Азирафаэль беспомощно пожал плечами. — Я думал, ты просто наконец-то заинтересовался текущими событиями. — Текущие события, да видел я эти… — Кроули покачал головой, прерывая себя. — Хорошо, сюрприз или нет, что ты скажешь? Азирафаэль почувствовал, как покраснело его лицо и участился пульс. Внезапно влажный воздух показался ему тяжелым, слишком густым, чтобы нормально поместиться в его лёгких. Раньше у него никогда не было приступов паники, но он предположил, что это, должно быть, именно то, что человек во время них чувствовал. — Это, ну, это… — Просто ответь, да или нет, — сказал Кроули. Улыбка его уже совсем погасла, а протянутые руки начали трястись. — Но всё не так просто… — Просто. Кроули закрыл коробочку и снова принял сидячее положение. — Я глубоко, до безумия люблю тебя и хочу провести с тобой остаток своей жизни. И мне бы очень хотелось взять напрокат плохо сидящий смокинг и предстать перед нашими друзьями и Богом и заявить об этом миру. Я не понимаю, что может быть проще. — Кроули, не надо. — Не надо что? Азирафаэль закрыл глаза и глубоко вздохнул, медленно выдыхая. — Ты всегда так делаешь, говоришь что-то убийственно романтичное, от чего у меня перехватывает дыхание, и я теряю всякий рассудок. — Значит, теперь говорить что-то, от чего у тебя перехватывает дыхание — это преступление? Хорошо подмечено. — Давай без сарказма. Кроули провёл рукой по волосам и издал короткое разочарованное хмыканье. — Ну и что тогда? Что это всё значит? —Я просто… я даже никогда не думал о такой возможности! — воскликнул Азирафаэль. — Не то чтобы в детстве я сидел и мечтал о белой свадьбе, я думал, что стану священником… Глаза Кроули расширились. — Нет, — сказал он тихо. Азирафаэль не знал, какой ответ был правильным в этой ситуации, но теперь он знал, что тот, который он дал, был совершенно неправильным. Лицо Кроули выглядело пепельным, как будто для всего его мира только что рухнуло дно. — Нет, Азирафаэль, пожалуйста, — прохрипел он странным, незнакомым голосом. — Не надо, не думай об этом. Ангел, я думал, мы со всем этим покончили. Это уже древняя история, давно забытая, ведь так? Азирафаэль почувствовал, как в его груди вспыхнула искра гнева. — Эта древняя история — моя история! Я пожертвовал всем, чтобы быть с тобой, Кроули, и не жалею об этом ни на минуту, но это всё ещё часть того, кем я являюсь… Кроули протянул руку и схватил его за предплечье. — Видишь, но я именно об этом я и говорю, после всего этого, после всего, через что мы прошли, об этом даже не должно быть вопроса! У Азирафаэля закружилась голова, когда он пытался уследить за ходом этого спора. — Но тогда зачем вообще нужен этот вопрос? Почему это имеет значение? Разве тебя не устраивает то, как обстоят дела? — Он остановился, прежде чем успел добавить: «Разве ты не доволен мной таким, какой есть? Тебе этого недостаточно?» Старые призрачные страхи, которые годами цеплялись за его разум, шёпот сомнений, который давал о себе знать только в мертвой, тревожной темноте ночи. Они были такими молодыми, когда впервые встретились, такими запутанными и неопытными. Несмотря на их немного непростое начало, или, возможно, из-за этого, Азирафаэль всегда чувствовал необходимость оглядываться через плечо, следить за дамокловым мечом, который наверняка висел над их головами. С того момента, как Кроули отъехал тогда от Аллен-холла, у него возникло ощущение, будто их счастье каким-то образом украдено, что появился еще один ботинок, который вот-вот упадет. И, видимо, так оно и было. — Я счастлив, поэтому я хочу это сделать, — медленно сказал Кроули. — Это то, что люди делают: дают клятвы друг другу. Если для тебя это не имеет значения, то почему ты так против этой идеи? — Почему ты хочешь что-то изменить, если ты и так счастлив? — Азирафаэль выпалил в ответ. — И вообще, это всё совершенно неожиданно! Я не спонтанный, мне нравится осмотреться, прежде чем прыгнуть. Ты слишком быстр для меня, Кроули, я… — Слишком быстр для тебя? Кроули опустил руку. — Слишком быстр для тебя? О, просто потрясающе. Действительно, действительно гениально, ангел. — Он снова провёл рукой по волосам, заставив их абсурдным образом встать дыбом. — Мы вместе уже почти четырнадцать лет, сколько ещё, чёрт возьми, времени тебе нужно? — О, ты знаешь, что я не это имел в виду… — Нет? Тогда скажи, ангел, что ты имел в виду? Азирафаэль не знал, что он имел в виду. Он не мог сформулировать десятки эмоций, которые сейчас бурлили у него в животе; всё, что он мог сделать, это беспомощно пожать плечами и посмотреть на свои скрюченные руки. На его большом пальце был небольшой заусенец, всего лишь крошечный кусочек рваной белой кожи. Он потянул его и почувствовал яркую острую боль, когда он вырвался, оставив после себя яркую, как драгоценный камень, каплю крови. — Ты не можешь отталкивать меня вечно, — тихо сказал Кроули. Голова Азирафаэля резко вскинулась, когда он почувствовал надтреснутый, прерывистый тон его голоса. Без обычного барьера в виде солнцезащитных очков слезы Кроули были на виду. Одно дело — не хотеть поцеловать меня или взять меня за руку на публике, я это понимаю. Но, ангел, ради всего святого? — Он ткнул пальцем в смятую бумагу с насмешливым заголовком. — Всё меняется. Это уже не то же самое, как тогда, когда мы только начинали, ты знаешь это не хуже меня. Но ты все равно боишься хотя бы встать перед мировым судьёй и сказать, что любишь меня? Он встал, надев тёмные очки обратно на лицо. Азирафаэль потянулся, чтобы схватить его за рукав, но тот оказался вне досягаемости. — Дорогой, мы не можем просто поговорить об этом? Кроули покачал головой и засунул руки в карманы. — Я больше не хочу говорить, ангел. Я устал. И с этими словами он направился обратно к «Фольксвагену», оставив Азирафаэля наедине с корзиной для пикника и помятой газетой. Несколько минут он сидел молча, пытаясь осознать то, что только что произошло. В прошлом они много раз ссорились, но Кроули никогда раньше не уходил. У него всегда была позиция: «Не ложись спать злым, не ложись спать и борись», и он настаивал на том, что они на их собственной стороне, что они команда, и нет ничего, что они не могли бы решить вместе. Но, возможно, это было не совсем так. Когда Азирафаэль начал собирать остатки печального обеда, он заметил, что на дне корзины была спрятана особенно красивая бутылка шампанского, а также небольшая коробочка клубники в шоколаде. Свидетельство надежд Кроули, его ожиданий относительно того, как должен был пройти этот день. Глаза Азирафаэля наполнились слезами, когда он положил на них виноград и пакеты с сыром, эффективно скрывая их от глаз. Клубника слишком долго оставалась в контейнере и бесцеремонно была выброшена в мусорное ведро после того, как её алые верхушки сморщились и обросли серо-голубым мехом; позже шампанское было засунуто в дальнюю часть шкафа и забыто еще на пятнадцать лет. В тот вечер, после самой долгой поездки на такси в жизни Азирафаэля, они снова поссорились, и Кроули заснул на диване. Утром ссора возобновилась. Колебания Азирафаэля разорвали что-то глубокое и неотъемлемое в их отношениях, и четырнадцатилетние старые недовольства и невысказанные обиды выплеснулись наружу. Каждый отменённый ужин, каждая мнимая обида были вытащены наружу к свету, как будто они оба невольно вели счет на протяжении всего времени своих отношений. В конце концов ссора переросла в мелкие оскорбления и обзывательства. Они были вместе почти четырнадцать лет и оба знали недостатки и слабости друг друга так же хорошо, как и свои собственные. Мужчина-ребенок. Чопорный мерзавец. Вульгарная змея. Напыщенный, праведный придурок. Грубый, наглый невежда. Никогда не выйдешь из шкафа. Две недели спустя Кроули и Аластор съехали. В тот вечер Азирафаэль пришел домой и обнаружил полупустую квартиру, физическое свидетельство новой дыры в форме Кроули в его жизни. Террариума больше не было, как и проигрывателя и коллекции пластинок. Развлекательная система, растения, репродукция Моны Лизы, яркий трон, который Кроули нашёл на том электронном компьютерном сайте, древние копии «Автомобиля и Водителя», каждый предмет темной одежды в гардеробе — всего этого больше не было. Азирафаэль начал дрожать, когда ощутил гнетущую пустоту квартиры. Ему было 34 года, и он никогда раньше не жил один; он ушёл из дома матери в школу-интернат, затем в семинарию и в квартиру Кроули. Последние четырнадцать лет его дом был просто домом. Были и смех, и тепло, и дни рождения, и поцелуи в лоб, и чашки чая, и медленные танцы на кухне, а теперь ничего этого не было. Ничего, кроме полупустой квартиры, наполненной воспоминаниями, и глубокого, душераздирающего осознания того, что Азирафаэль только что совершил самую большую ошибку в своей жизни. — Что я наделал? — прошептал он, хотя прекрасно знал, что рядом было некому ответить. — Что, чёрт возьми, я наделал? Он рухнул на диван и схватился за декоративную подушку, которая всё ещё слабо пахла Кроули, от чего было слишком больно, чтобы даже плакать. Он оставался в такой позе, дрожа и шепча «что я наделал?» снова и снова, как мантра, пока он не погрузился в беспокойный, прерывистый сон. В итоге он спал на этом диване каждую ночь в течение трёх месяцев, не в силах вынести мысль о том, что ему придется спать в кровати, которую они делили столько лет. (В конце концов практичность победила: из-за дивана у него начались проблемы со спиной, и мануальному терапевту пришлось умолять его исправить ситуацию со сном.) Даже годы спустя Азирафаэль не мог объяснить, что случилось с ним в тот день в парке. Он должен был сказать «да». Ему следовало крикнуть небесам «да», следовало сбросить Кроули обратно на мокрую траву и зацеловать его до бесчувствия. Вместо этого он сказал: подожди. Он сказал: давай поговорим об этом. Он сказал: помедленнее. В тот момент, когда это имело наибольшее значение, его храбрость подвела его, и он позволил старой призрачной тени сомнения снова проникнуть в его разум. Как подвернувшееся колено, старая военная травма, которая заживает, но в плохую погоду внезапно обостряется. И Кроули, его дорогой, добрый, любимый Кроули, стал его жертвой. Он так долго был терпелив, но это терпение лопнуло. Азирафаэль зашёл слишком далеко, и всё треснуло под его тяжестью, отправив их обоих в ледяные глубины. Он полагал, что время залечит все раны. После нескольких утренних пробуждений в одиночестве, после того, как запах корицы, табака и чернил исчез из квартиры, после того, как Кроули начал небрежно приходить в магазин, чтобы отдать неправильно доставленную почту, и вести себя так, как будто они никогда не были никем иным, как соседями, конечно, после всего этого болезненное одиночество, горе и сожаление должны были уменьшится. И в какой-то степени так оно и было. Со временем он снова смог смеяться, просматривать свои старые фотоальбомы и улыбаться воспоминаниям. Спустя первые несколько лет он даже смог работать над организацией свадьбы, не испытывая рвоты. Он смог построить жизнь для себя и научиться жить в одиночестве, не вращая свою жизнь вокруг Бога или партнёра. Но это всё никогда не прошло до конца, не так, как он хотел. Оно всегда было здесь, прямо под поверхностью, ожидая, чтобы заявить о своем присутствии. Как ни странно, даже несмотря на всю эту боль и постоянные напоминания о своей теперь уже безответной любви, ему ни разу не пришло в голову закрыть магазин или переехать. Может быть, это было из-за преданности Элси, а может, католическая вина заставляла его чувствовать, что ему требовалось наказание. Но больше всего это было вызвано глубокой духовной потребностью сдержать обещание, данное себе и спящему Кроули много лет назад. Не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя. Но куда ты пойдёшь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить.