Возможно, может быть

      В эту ночь Хуа Чен не спит, что, в общем-то, не удивительно: сон никогда не давался ему легко. Но сегодня его беспокойство вызвано тем, что в голове никак не укладываются воспоминания о встрече с Се Лянем и Гуцзы. Оглядываясь назад, можно сказать, что 1) он предложил свое время и услуги, чтобы отремонтировать магазин человека, с которым только что познакомился, когда у него очень сжатые сроки, и 2) что Се Лянь принял его помощь. И все же как-то... Все это не кажется странным. Все это кажется знакомым, как будто два старых друга встретились, чтобы протянуть друг другу руку помощи.       В какой-то момент Умин запрыгивает на кровать и мяукает, требуя ласки. Хуа Чен нехотя соглашается и чешет его за ушами, получая в ответ довольное мурлыканье.       Единственная причина, по которой он взял к себе в дом черепаховую кошку, заключается в том, что несколько лет назад он нашел его на улице возле своего жилого комплекса ищущим объедки. Уже одно это не вызвало у Хуа Чена особого сочувствия. (Он вообще считает, что с домашними животными больше хлопот, чем пользы.)       Несколько недель он просто игнорировал кошку, когда та мяукала на него или удирала от его незаинтересованных шагов. Но потом котенок исчез на несколько дней. Хуа Чен почти не заметил изменений, если не считать того, что его приходы и уходы стали гораздо тише, а мяуканья в его сторону не стало. Он решил, что котенка задрал какой-нибудь более крупный зверь или он умер от голода. Такова жизнь.       А через несколько дней... Котенок вернулся.       С рваной и затянувшейся раной.       На глазу... Который отсутствовал.       С той же стороны, что и у Хуа Чена.       Впервые увидев котенка, Хуа Чен замер на месте и просто уставился на него. Котенок, видимо, измученный тем, что стало причиной его травмы, несколько мгновений смотрел на Хуа Чена одним мерцающим зеленым глазом, а затем скрылся, словно смирившись с тем, что Хуа Чен ничего не собирается ему давать.       Хуа Чен видел, как под оранжево-красно-белым мехом его шерсти сдвигаются ребра.       И его грудь... Сжалась.       Сам того не желая, он протянул руку и взял зверька в руки. Котенок корчился, шипел и царапался, но, как понял Хуа Чен, когда он обхватил его пальцами, он был слишком худым и слабым, чтобы приложить силу, и в конце концов обмяк в его руках.       Хуа Чен приподнял котенка и внимательно осмотрел рану над глазом. Видно было, что рана заражена. Вокруг уже кружились мухи, пытаясь устроить себе жилище в разорванной плоти.       В тот же день Хуа Чен отнес котенка к ветеринару (пообещав себе, что будет заботиться о нем достаточно долго, чтобы он не умер от инфекции, и только потом вернет на улицу). Чертов идиот. - думает он сейчас, оглядываясь назад.       Ветеринар назначил ему курс антибиотиков в виде сиропа, который нужно было принимать два раза в день, и крем, который можно было наносить, когда рана начнет заживать. Поначалу Хуа Чен выполнял лишь минимум действий - кормил котенка, менял подстилку и давал лекарства. Потом он стал рассеянно гладить его, когда тот прижимался к нему на диване.       А однажды он нечаянно назвал питомца Умином. А однажды позволил ему прижаться к себе в постели.       И вдруг у него появился свой домашний кот.       Теперь, почти три года спустя, Хуа Чен закатывает глаза на самого себя. Чертов кот. - думает он (несмотря на то, что его пальцы все еще чешут Умина, что вызывает у него восторженное мурлыканье).       В конце концов, Хуа Чен теряет всякую надежду на сон и встает с кровати, решив вместо этого посмотреть, какую работу он сможет выполнить по этому грандиозному проекту, который он должен закончить в ближайшие несколько месяцев. Умин спрыгивает с широкой кровати и бежит за ним, явно выпрашивая еды. Хуа Чен не обращает на него внимания и включает свет в своей большой и просторной художественной студии. Помещение было специально переоборудовано под его нужды: мольберты, холсты, подставки, стена для многочисленных инструментов и принадлежностей, накопленных за долгие годы.       Хотя он владеет многими художественными стилями и средствами, чаще всего он использует краски. Поэтому он всегда держит под рукой избыточное ее количество, а также холсты разных размеров. (Хотя ни один из них не сравнится с размерами потолков, над которыми он должен работать. Все это звучит... Утомительно.)       Ночью Хуа Чен переодевается в свою малярную одежду (старые, поношенные джинсы и рваную футболку) и берет шарик глины, надеясь, что ощущение ее перекатывания в ладонях зажжет в нем огоньки вдохновения. Он разминает глину в руках и бесцельно подходит к большой стене с окнами в противоположном конце комнаты.       Когда Хуа Чен только начинал ремонт студии, он заплатил непомерную сумму за то, чтобы выбить эту стену и заменить ее окнами от пола до потолка. Они сделаны таким образом, что Хуа Чен может беспрепятственно заглядывать в них, но прохожие не смогут заглянуть внутрь.       Бездумно работая руками над глиной, изгибая и скручивая ее в бесформенные формы, Хуа Чен смотрит на сверкающий город. Из его квартиры в пентхаусе открывается обширный вид на город, и обычно он может найти проблеск вдохновения где-то в его изменчивом движении. Однако сегодня он видит только машины и сталь, поблескивающую в искусственном сиянии.       В конце концов, творчество ускользает от него так же неуловимо, как и сон. К тому времени, когда солнце поднимается вверх, заливая большую комнату ослепительными оранжевыми и розовыми оттенками, от него остается лишь бесформенный кусок глины.       Поэтому в четверть восьмого Хуа Чен заплетает небольшую часть волос назад, переодевается в привычную одежду - черные джинсы, красную футболку с длинным рукавом, черный бомбер и ботинки, поправляет в зеркале повязку на глазу и отправляется в путь.       Утро еще достаточно теплое, поэтому Хуа Чен преодолевает расстояние до Храма Каштанов пешком, полагаясь на то, что его длинные ноги донесут его до храма вовремя. Конечно, когда он сворачивает на маленькую улочку, по которой обычно ходит к магазину Хэ Сюаня, он приходит туда с минутой в запасе. В отличие от вчерашнего дня, Хуа Чен постучал в дверь, чтобы обозначить свое присутствие. Также в отличие от вчерашнего дня, он слышит шарканье и голоса внутри, поэтому открывает дверь и входит внутрь.       Войдя в помещение, он увидел, что Се Лянь, одетый сегодня в темно-серые джоггеры и лесно-зеленый свитер с высоким горлом, отодвигает от стены к середине комнаты довольно большой стеллаж. Несмотря на размеры металлического шкафа, Се Лянь, похоже, нисколько не напрягается.       Когда за ним закрылась дверь, Хуа Чен услышал тихое посапывание. Он опускает взгляд и понимает, что не только Се Лянь напряженно работает. Гуцзы упирается двумя маленькими ладошками в заднюю стенку полки и, кажется, изо всех сил толкает ее; его пухлые щеки надулись и покраснели от напряжения. Несмотря на все усилия Гуцзы, Хуа Чен уверен, что он не прилагает к шкафу никакой силы. Тем не менее, его желание помочь не может не радовать.       Сдвинув шкаф с левой стороны, Се Лянь с довольным поцокиванием вытирает руки и смотрит на Хуа Чена, который наклоняет голову набок и подходит ближе, улыбаясь. — Доброе утро. — говорит он, бросая взгляд на Гуцзы, чтобы тот понял, что его тоже приветствуют.       Се Лянь выглядит так, словно не может поверить, что Хуа Чен действительно пришел, но безмерно рад этому. Он улыбается - той же самой легкой и однобокой улыбкой, что и вчера, - а затем взмахивает рукой. Хуа Чену стало тепло и... Как-то не по себе.       — Привет, Сань Лан. — тихо поздоровался Гуцзы.       Его тоненький голосок снова застает Хуа Чена врасплох, как и то, как он выговаривает гласные в его имени. Это до боли очаровательно. Он тепло улыбается Гуцзы, не пропуская ни одного мгновения, а затем говорит: — Похоже, ты очень стараешься помогать с утра пораньше.       Гуцзы отводит взгляд и смущенно кивает, как будто он полностью согласен с оценкой Хуа Чена, но знает, что не должен этим хвастаться.       Краем глаза Хуа Чен заметил, что Се Лянь гордо улыбается. Хуа Чен с легким одобрительным смешком положил руки на бедра и снова повернулся к Се Ляню. — Итак... Каков план?       Се Лянь улыбается и рассеянно проводит рукой по шее, указывая на стены. — Стены нужно перекрасить, поэтому я надеялся, что сегодня удастся отшлифовать отслаивающиеся части и загрунтовать неровности.       Хуа Чен кивает в знак согласия. Он не знает, что Се Лянь планирует сделать со стенами, но уверен, что все, что угодно, станет улучшением по сравнению с тем унылым и шелушащимся бежевым цветом, которым они сейчас покрыты. — Звучит отлично.       Ся Лянь закивал, а затем хлопнул в ладоши. — Точно! Если поможешь мне перенести все остальное в центр комнаты, то все будет готово.       Хуа Чен кивает, снимает бомбер и кладет его на стол у кассы, а затем поворачивается к Се Ляню с легкой улыбкой. — Готов в любое время.

_______________

      У них двоих (и Гуцзы, конечно, который "помогает" настолько, насколько это возможно для маленького человека) уходит около получаса на то, чтобы перенести все столы, полки и горшки с растениями в середину помещения и заново натянуть брезент, чтобы пол оставался защищенным.       — Так. — говорит Се Лянь, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос и осматривая стены. — Я купил несколько шлифовальных брусков, так что мы сможем сгладить отслаивающиеся участки, прежде чем начнем грунтовать. — он поворачивается к Гуцзы и говорит: — Можешь принести рулон пакетов из подсобки? — Гуцзы кивает и самодовольно уходит. Се Лянь хихикает и снова поворачивается к Хуа Чену. — Я подумал, что мы с Гуцзы можем сосредоточиться на шлифовке, а ты начнешь грунтовать? — спрашивает он, слегка прищурившись, словно Хуа Чен может в этот момент понять, что он больше не хочет помогать, и отказаться от своего обещания помочь.       Хуа Чен мягко улыбнулся и согласно кивнул: — У меня довольно твердая рука, так что я не против заняться обработкой краев, если хочешь?       Се Лянь улыбнулся. — Было бы здорово! — говорит он и хлопает в ладоши.       В этот момент раздается хруст бумаги, за которым следует тихое недовольное ворчание. Оба поворачиваются и видят, как из подсобки появляется Гуцзы с коричневым бумажным пакетом в руках, который почти такой же большой, как и он сам. Похоже, он случайно наткнулся на дверной проем и помял часть пакета.       — Ну что, нашел? — спросил Се Лянь и хихикнул, наблюдая за тем, как Гуцзы утвердительно хмыкнул и пошел к ним навстречу. Затем он с драматическим вздохом опускает пакет на пол.       Се Лянь улыбается и опускается на корточки перед пакетом. Он лезет внутрь и достает два шлифовальных бруска. — Вот. — говорит он, передавая один из них Гуцзы, а другой оставляя себе. — Ты поможешь мне отшлифовать облупившуюся краску.       Гуцзы держит шлифовальный брусок в ладони очень осторожно, как бы опасаясь, что прикосновение к нему причинит ему боль... А может быть, и самому бруску. — Он шершавый, пап. — говорит он, слегка нахмурившись, и проводит пальцем по боку. — Ой. И царапается. — добавляет Гуцзы с ноткой неодобрения в тоне. Он поворачивается и смотрит на Се Ляня, который с сомнением копается в пакете.       Се Лянь хихикает и достает из сумки новую щетку. — Он должен быть шершавым, чтобы мы могли счищать краску со стен.       — Ох. — Пауза, а потом: — Папа, а скрести стены не больно?       — Вовсе нет. — мягко успокаивает Се Лянь, поворачиваясь к Гуцзы с мягкой улыбкой. Он продолжает сидеть на корточках, чтобы быть чуть ближе к росту сына. Между его коленями зажат краскопульт, который он держит в той же руке, что и шлифовальный брусок. — Мы как бы очищаем ее... Так же, как мы очищаем кожу в ванной. — он протягивает свободную руку и издает преувеличенный скребущий звук, почесывая живот Гуцзы.       Гуцзы восхищенно смеется - приятный, воздушный звук - и скручивается в клубок, уходя от прикосновения Се Ляня.       Се Лянь несколько раз тихо и заливисто хихикает, а затем убирает руку, давая Гуцзы возможность перевести дух.       Опасения Гуцзы, похоже, развеялись, и он с затаенной улыбкой наблюдает за Се Лянем, ожидая дальнейших указаний.       Хуа Чен находит весь этот обмен очень милым. Он не может не оценить терпение и внимание Се Ляня к Гуцзы и его проблемам. Когда он рос, взрослые, в том числе и приемные семьи, не проявляли терпения к его неуверенности и вопросам. Однако Се Лянь, похоже, ценит скептицизм и любопытство Гуцзы. Это вызывает у Хуа Чена странное чувство удовлетворения и... благодарности? Возможно, благодарность за то, что есть такие родители, как он, которые воспитывают детей с нежностью и терпением.       Он отмахнулся от этой мысли и стал наблюдать за тем, как Се Лянь встает, затем поворачивается к нему, протягивает руку и с легкой улыбкой предлагает кисть.       — Спасибо — говорит Хуа Чен, берет кисть и старается не думать о том, какие теплые и мягкие кончики пальцев у Се Ляня, когда они соприкасаются пальцами. Он улыбается, и Се Лянь тут же отвечает ему улыбкой, а затем наклоняет голову в сторону стены позади себя. — Если ты подскажешь мне где грунтовка, я начну с этой стены. — предлагает он.       — Ох! — с веселым смешком произносит Се Лянь, прикладывая руку ко лбу. — Да, я полагал, что тебе понадобится грунтовка, не так ли? Пойду принесу ее из подсобки.       Хуа Чен уже хотел предложить ему сходить за ней, но не успел - Се Лянь скрылся в подсобке. Он осмеливается взглянуть на Гуцзы, который опустился на пол в нескольких футах от него и, похоже, с научной точностью изучает шлифовальный брусок.       Это вызывает у Хуа Чена улыбку.       Он поворачивается и видит, что к нему идет Се Лянь с огромной бадьей грунтовки в каждой руке. Хуа Чен уже готов броситься вперед, чтобы протянуть руку помощи, но тут он замечает, что Се Лянь не выглядит ничуть уставшим. Более того, он с такой легкостью возвращается к ожидающему его Хуа Чену, что Хуа Чен на мгновение убеждается в том, что в бадьях находится воздух.       — Спасибо. — говорит он, когда Се Лянь ставит перед ним обе емкости.       — Без проблем. — отвечает Се Лянь, оттряхивая руки.       Се Лянь улыбается, и Хуа Чен отмечает, как меняются черты его лица, как опускаются уголки глаз и смягчается выражение. Он выглядит таким... добрым.       Остановись. - говорит себе Хуа Чен, наблюдая, как Се Лянь подходит к Гуцзы и протягивает ему руку, а затем направляет их к стене на противоположной стороне помещения. - Ты едва знаешь этого человека.       И все же... В нем есть что-то магнетическое и завораживающее. Хуа Чен всегда умел определять характер, и он чувствовал, что в Се Ляне есть что-то особенное. Что-то, что он пока не может определить.       Хуа Чен прогоняет эту мысль легким покачиванием головы, а затем, держа кисть в одной руке, тянется вниз и поднимает одной рукой банку с грунтовкой. Он не удивлен, но не менее впечатлен тем, что она оказалась такой же тяжелой, как он и предполагал. Поднеся ее к стене, над которой предстоит работать, он заметил, что Се Лянь, очевидно, гораздо сильнее, чем можно предположить по его мягкому, стройному телосложению.       Хуа Чен поставил бадью у стены и принялся снимать с себя верхнюю одежду. Хотя он довольно осторожный маляр, несчастные случаи все же случаются, и он предпочел бы уберечь свой любимый бомбер от такого злодеяния. Поэтому Хуа Чен бросает одежду на стеллаж, который Се Лянь перенес в центр помещения, и приседает перед грунтовкой.       Он берет плоскую отвертку, лежащую на полу неподалеку, и открывает ею крышку. Закатав рукава, Хуа Чен окунает кисть, которую ему дал Се Лянь, в белоснежную жидкость. На полу лежат брезенты, но Хуа Чен все равно двигается осторожно, стараясь, чтобы краска не капала на полотно, когда он подходит к стене. Он решает начать с самого верхнего края (того, который граничит с потолком), поскольку, несмотря на свой рост, ему все равно придется вытягивать руку вверх, чтобы сохранить ровный и устойчивый край. Он физически силен и обладает впечатляющей выносливостью, но при этом чувствует странную обязанность обеспечить Се Ляню наилучшее качество работы. Поэтому он хочет сделать этот край первым, пока его рука не устала.       Пока он работает, двигаясь взад-вперед между грунтовкой и стеной, Хуа Чен слушает, как на другом конце комнаты Ся Лянь терпеливо уверяет Гуцзы, что шлифовальный брусок не повредит стену, показывает ему, как пользоваться им, чтобы не поцарапать руку, а затем направляет его к нижним участкам отслоившейся краски, до которых он может добраться. Хуа Чен в очередной раз поразился терпению Се Ляня и тому, как внимательно он относится к каждой тревожной жалобе и осторожному вопросу Гуцзы.       В конце концов, все трое вошли в ритм. Хуа Чен работает с отработанной точностью и эффективностью профессионального художника, его мазки плавны и ровны, в результате чего он быстро справляется с обработкой кромки. К тому моменту, когда он готов приступить к нижней части стены, Се Лянь и Гуцзы мало продвинулись на противоположной стене, в основном потому, что Гуцзы постоянно отвлекается на рассказы, а Се Лянь - на их выслушивание.       Хуа Чен не возражает против их медленного темпа работы, ему нравится слушать их шутки. Закончив первую стену, он смотрит, нет ли других стен, пригодных для отделки. (Он решает, что его время лучше потратить на помощь в шлифовке.)       Он опускает взгляд на кисточку в своей руке. Он хотел бы промыть ее, но не хочет пачкать раковину в подсобке без разрешения Се Ляня. Он оборачивается, чтобы привлечь его внимание, и, совершенно без предупреждения, называет Се Ляня не по имени, а: — Гэгэ?       Черт. Хуа Чен сохраняет невозмутимое выражение лица, мысленно костеря себя. Где это видано, чтобы он мог называть этого человека, с которым только что познакомился и которому совершенно без спроса предложил свои услуги, таким ласковым и привычным словом, как "Гэгэ"?       Если Се Ляню и не нравится это прозвище, то он это хорошо скрывает, потому что, когда он поворачивается лицом к Хуа Чену, на его лице появляется лишь мягкая, любопытная улыбка. — Что такое? — спрашивает он.       Хуа Чен взял в руки малярную кисть и сказал: — Я заметил, что у тебя в подсобке есть раковина. Не возражаешь, если я воспользуюсь ею, чтобы промыть кисть? Я не хочу, чтобы образовывался налет.       Се Лянь слегка нахмурился, как бы в недоумении, а затем снова посмотрел на Хуа Чена. В этот момент его взгляд слегка сместился в сторону от Хуа Чена и уперся в стену позади него. — Ох. — вздохнул он, и на его губах заиграла улыбка. Затем он улыбнулся. — Ого. Ты действительно быстро работаешь, Сань Лан. Гуцзы. — говорит он, наклоняясь, чтобы осторожно потянуть за один из рукавов.       — Хм? — говорит он и снова поворачивается к отцу.       — Смотри. — говорит Се Лянь, указывая на стену. Глаза Гуцзы следят за его жестом. — Сань Лан закончил закрашивать края. Ты знаешь, что это значит?       Гуцзы на мгновение задумывается, его взгляд устремляется к потолку, затем он пожал плечами и снова повернулся к Се Ляню, покачав головой.       Се Лянь улыбается и показывает один палец. — Это значит, что нам, — говорит он, игриво постукивая Гуцзы по кончику носа, — нужно прибавить темп! Мы не можем позволить Сань Лану вальсировать здесь и показать нам, что мы не справляемся!       Гуцзы улыбается - маленькой, снисходительной улыбкой, которая говорит о том, что он знает, что отец просто забавляется, но все равно собирается его развеселить. Он берет шлифовальный брусок и, бессистемно сжимая его в обеих руках, начинает заглаживать им особенно маленькое пятнышко, расположенное на уровне глаз.       Се Лянь хихикает и снова поворачивается к Хуа Чену. — Можешь воспользоваться раковиной. Ты можешь использовать все, что здесь увидишь, не нужно спрашивать.       Хуа Чен улыбается в знак благодарности и кивает, отправляясь мыть кисть. После этого он кладет ее на бумажные полотенца, чтобы просушить на воздухе, и возвращается в главную часть помещения. Они работают уже около получаса, но пока стены не будут полностью отшлифованы, делать больше нечего. Поэтому Хуа Чен решает помочь.       Гуцзы продолжает зашкуривать небольшой участок (который уже не требует зашкуривания и грозит стать чрезмерно зашкуренным), а Се Лянь переместился к окнам в передней части магазина. Он приподнялся на цыпочки, чтобы достать до скопления отслоившейся краски под потолком.       Хуа Чен присел рядом с Гуцзы, губы которого плотно сжаты и искривлены в хмурой гримасе. Его взгляд напряжен и устремлен в одну точку. — Гуцзы? — говорит Хуа Чен, сохраняя спокойный и серьезный тон.       Гуцзы прекращает шлифовать и поворачивается лицом к Хуа Чену. — Хм? — произносит он. Это крошечный, любопытный звук.       Хуа Чен поднимает взгляд и протягивает руку, указывая. — Видишь эти пятна, там, наверху? — говорит он, стараясь не улыбнуться тому, как Гуцзы неосознанно прижимается к нему, напрягая шею, чтобы разглядеть. Когда Гуцзы кивает, Хуа Чен говорит: — Если мы будем работать вместе, я думаю, мы будем достаточно высокими, чтобы дотянуться до них. Как ты думаешь?       Гуцзы кивает в знак согласия, а затем протягивает к нему руки, явно готовый к тому, чтобы его подняли.       Несмотря на то, что он сам предложил это, жест застал Хуа Чена врасплох, и на мгновение он запаниковал. Он не знает, как держать ребенка. За всю свою взрослую жизнь он почти не разговаривал с детьми, не говоря уже о том, чтобы брать их на руки. Однако отступать уже поздно, и Хуа Чен позволяет интуиции руководить им.       Он протягивает руки вперед, обхватывая Гуцзы за пояс, и одновременно поднимает его, выпрямляясь во весь рост. Он прижимает Гуцзы к своему телу, как это делал вчера Се Лянь. Гуцзы прислонился к нему без всяких жалоб, и Хуа Чен решил, что все сделал правильно. Он подтягивает одну руку под крошечные ножки Гуцзы, чтобы удержать его, а затем протягивает другую руку ладонью вверх, безмолвно прося шлифовальный брусок. Гуцзы передает его, и тогда Хуа Чен говорит: — Хорошо... С чего бы нам начать?       Гуцзы смотрит на стену и, очень серьезно относясь к своим обязанностям, корчит рожицы, раздумывая. В конце концов, он останавливается на месте, расположенном примерно в футе от потолка. — Вот эта. — уверенно говорит он.       Хуа Чен подходит к нему и несколькими движениями отшлифовывает место. — Отлично. Куда теперь?       Гуцзы не спеша выбирает другое место. Хуа Чен, как и прежде, следует его примеру и с легкостью шлифует все места. Время от времени он замечает, что Се Лянь наблюдает за ними с ласковой улыбкой, стараясь не перехватывать взгляда.       К тому времени, когда все стены были полностью отшлифованы, руки Хуа Чена устали, по крайней мере, половина волос Се Ляня выпала из его пучка, а Гуцзы явно потерял свой энтузиазм. Он немного ерзает на руках Хуа Чена, а потом говорит (хотя и очень вежливо): — Сань Лан? Пожалуйста, поставь меня на землю.       — Конечно. — Хуа Чен наклоняется и осторожно ставит Гуцзы на ноги. Тот протирает глаза и идет к Се Ляню, который стоит посреди помещения, любуясь их работой и потирая спину.       — Папочка? — рассеянно отвечает Гуцзы, перекрестив руки и продолжая осматривать комнату.       — Да, любимый? — рассеянно отвечает Се Лянь, перекрестив руки и продолжая осматривать комнату.       У Хуа Чена заныло в животе от этого очаровательного прозвища. Впервые он услышал, как Се Лянь называет Гуцзы не по имени.       — Папочка, а можно нам перекусить? — с надеждой спрашивает Гуцзы.       Се Лянь смотрит на Гуцзы, прищуривается и поднимает бровь. — Перекусить, да? — он снова поворачивается к стенам. — Как думаешь, мы заслужили это?       Гуцзы оглядывается по сторонам, послушно осматривая пространство. Он кивает. — Да!       Се Лянь улыбается и протягивает руку. — Я согласен. У меня есть крекеры со зверятами, пойдем в подсобку и возьмем их. — Гуцзы кладет свою руку в ладонь Се Ляня и ждет, обращаясь к Хуа Чену. — Ты любишь крекеры с животными, Сань Лан? — спрашивает Се Лянь с лукавой улыбкой.       Хуа Чен даже не пытается скрыть свою ухмылку.