Honeysuckle

Тёплый пирог с вишней, свечи и запах шампанского. В квартире Казухи растекалась настоящая семейная идиллия, – ведь мамы вернулись в Иназуму, и теперь Тыковку ласкали три пары рук, вместо одной, а Казуха собирался на работу в окружении ласковых слов и любви, пока дома пахло уютом и счастьем. – Выглядишь прекрасно, – слегка лениво своим альтом похвалила Казуху Бэй Доу, разместившись на диване в гостиной. Она облокачивалась одной рукой о спинку, подперев голову, в другой держала бокал с игристым, которое чуть покачивалось с каждым её движением. – Да? – Казуха с улыбкой обернулся на женщину, стоя перед зеркалом. Он поправлял ворот приглушённо-морковного цвета рубашки, сам одетый также в молочные мягкие брюки в мелкую полосочку, утянутые серым ремнём. – Мхм. Тебе вообще красные тона идут, – сказала она и посмотрела на него оценивающе. – Правду говорит, – к ним подошла Нин Гуан, притягивая Каэдэхару к себе и нежно, по-матерински целуя его в волосы. От неё приятно пахло выпечкой и ванилином. – Спасибо, – блондин с любовью оглядел своих опекунш. Тыковка тоже что-то промурчала и запрыгнула на колени Бэй Доу, хорошо устраиваясь. Та почесала её за ушком, а кошечка в ответ огладила её плечо своим пушистым хвостом. Казуха посмотрел на наручные часы. – Мне выходить пора, – сказал он и, прежде чем уйти обуваться, подошёл к Тыковке, чтобы тоже почесать её – только под подбородком, как она любила. Собравшись, Каэдэхара попрощался с мамами и с лёгкой душой вышел на улицу. Литературный фестиваль должен был начаться в шесть часов вечера, но перед этим литредактор собирался зайти в магазин за бенто, чтобы не пришлось голодать и была возможность поесть в перерыве. Подготовка к фестивалю выдалась немного напряжённой. Казухе так же, как и Кокоми, пришлось заниматься подбором авторов. Следить за ходом дела, исправлять ошибки при необходимости; координировать участников, распределять время выступлений. Нужно было решить множество мелких проблем, чтобы всё прошло хорошо. Они едва ли находили время для сна, поскольку всё приходилось делать в сжатые сроки. Оставался последний рывок – провести сегодня фестиваль так, чтобы он прошёл гладко, и все остались довольны. Выбор бенто в супермаркете оказался широким. Все они были красиво упакованы в пластиковые коробочки, а их содержимое аккуратно было сложено. Рядом, в секции справа, на полочках стояли многочисленные онигири с самыми разными начинками – с лососем и нежным на взгляд сыром, со свернутой креветкой, с какими-то овощами; с бурым рисом и угрём; всё в кунжутной или морской посыпке и обёрнуто в упаковку с рисунком. Но выбор Казухи, всё-таки, остановился на бенто – набор из риса, рыбы, омлета, наггетсов и разных овощей казался чуть более сытным. Он взял коробочку и, по дороге на кассу, захватил из того же сектора с холодильниками жёлтый ванильный пудинг с карамелью в баночке и с дном-цветочком, не удержавшись в этот раз. Всё-таки, день предстоял трудный, – так он решил оправдать себя. *** Литературный фестиваль проходил в доме культуры. Это была достаточно просторная аудитория, что могла вместить около ста пятидесяти человек. Как и всё остальное здание, она была выполнена в классическом, немного театральном стиле – красное ковровое покрытие на полу; приглушенное освещение, стулья со столиками, расставленные в шахматном порядке у сцены высотой примерно с две ступени, и отдельный ряд нескольких столов для раздачи автографов и лимитированных томов от приглашённых авторов. За сценой были кулисы, которые сегодня не использовались за ненадобностью, но они добавляли немного торжественности мероприятию. В аудитории уже было достаточно многолюдно. Всюду сновали ассистенты; приглашённые гости переговаривались между собой в обособленных группах, попивая предложенные напитки. Кокоми сегодня была одета более официально, чем обычно; однако её милый, нежный девичий стиль всё ещё читался в аккуратном твидовом костюме светло-голубых оттенков. На носу у неё были маленькие очки-дольки, которые она часто поправляла, заглядывая в списки авторов, чтобы вести учёт присутствующих и тех, кто ещё должен подойти. Она казалось очень занятой, вдумчиво вчитываясь в написанное на одном из листов, закреплённых на планшете, поэтому Казуха решил подойти к ней позже. Син Цю наблюдал за подготовкой, раздавал брошюры с краткими биографиями, сопровождал участников и, иногда забываясь, с горящими глазами горячо выражал своё восхищение некоторым писателям, за творчеством которых следил давно и лично, вне работы. Сам Казуха должен был вести отчёт того, как проходит фестиваль, хотя неофициальной задачей его оказалось… следить за автором, с которым он работал. – Казууу, когда там уже начало? – ныл невысокий юноша с тёмными волосами, заплетенными в бирюзовые косички, следуя за Каэдэхарой, пока тот внимательно что-то записывал. – Венти, прошу тебя, не отвлекай, – блондин отвечал ему спокойно, и его воистину самурайской выдержке мог позавидовать каждый. Венти, или Барбатос – такой был у него писательский псевдоним – был тем самым начинающим амбициозным литератором, с которым Казухе пришлось знатно помучаться. Как бы ни был он талантлив, Венти никогда не поспевал за дедлайнами, создавая проблемы литредактору и в целом издательству. За ним нужно было следить, как бы тот не отлынивал и не уходил в писательский кризис, как это уже случалось пару раз за всё время, что Казуха с ним работал. И даже сейчас этого юношу не стоило оставлять одного, чтобы тот не ушёл в кураж, донимая других авторов своей довольно… эксцентричной компанией. – Казу, скажи мне, а что это там такое в бокале у Моракса? – Мы уже обсуждали это, – с укором ответил Каэдэхара, – Ты не будешь пить на фестивале. – Даже чуть-чуть? Хоть каплю в рот, не? – Нет, – отрезал Казуха. Венти с опечаленным видом потянул в разные стороны бант на шее. Вместе с тем он был одет в оливкового цвета рубашку и коричневые брюки на высокой посадке; на ногах были оксфорды, что создавало образ студента какой-нибудь академии, хотя и писатель давно отучился. – Ну почему ты такой бука, – пробурчал он, смотря Казухе в затылок, – Аяка бы мне разрешила. – Но я не Аяка, и ты прекрасно это понимаешь, – легко ответил Каэдэхара, поворачиваясь к Венти с улыбкой. – Ну и пожалуйста, – обиженно сказал Барбатос, а потом лицо его вмиг просветлело: – О, а вот и Камисато! Наконец-то! Казуха оторвался от бумаг и обратил внимание на сцену, на которую вышел высокий мужчина с небесного цвета волосами. Мелодичным, проникновенным голосом он призвал к тишине, вытянув вперёд изящную руку. Гул в зале прекратился, и все вняли его словам. Венти взял Казуху за рукав и притянул за собой к стульям, усаживая его за свободный столик. – Скажи, он хорош, – прошептал Барбатос блондину, прикрываясь ладошкой. У Аято Камисато, главы их издательства, были красивые, чуть печальные глаза, выражающие вместе с тем властность и полный контроль над ситуацией. Он был одет в белый смокинг, подчеркивающий его точёную фигуру и статность. Он был действительно красив и обладал притягательной внешностью. Красив.. Казуха грустно улыбнулся, вспоминая васильковые глаза. Подумать только: даже сейчас мысли путал его образ. Каэдэхара перевёл взгляд с Камисато на сидящего рядом Венти, что смотрел на сцену заинтересованно, подперевши подбородок кулаком. Тёмные волосы с синим отливом. Его волосы почти такого же цвета. Только чуть темнее, уходящие в сиреневый. Обрамляющие аккуратные черты лица. Чуть касающиеся его губ, когда он не смахивал их в сторону. Губ, что трогала усмешка, когда он смотрел на него. Архонты, о чём он думает. Казуха закусил губу, возвращая себя болью в реальность. – И, без дальнейших церемоний, позвольте поприветствовать нашего хорошего друга и коллегу – Моракса, что откроет наш вечер замечательной лекцией на тему переосмысления жизненных ценностей и человеческого бытия. Камисато начал хлопать, и аудитория послушно последовала его примеру, пока на сцену стал подниматься такой же высокий мужчина в коричневом костюме с чёрным отворотом и серебряного цвета резными застёжками. Под его пиджаком была светло-кофейная жилетка, а под шеей блестело золотое украшение в виде кристалла. – Благодарю Вас, господин Камисато, за вашу тёплую вступительную речь. И огромное спасибо всем присутствующим, кто решил разделить этот вечер сегодня с нами, – мужчина говорил глубоким, спокойным голосом, – Я хотел бы начать нашу лекцию с непростого вопроса… В течение следующих тридцати минут зал сидел в полной тишине, пока Моракс рассказывал и рассказывал, а Казуха был погружён глубоко в свои мысли. На тридцать пятой минуте размышлений о деле, что вёл Горо, о состоянии Хэйдзо, об одном флористе, Казуха не выдержал и шепнул Венти, что ему нужно отлучиться. Что происходило в его жизни? Раньше она была спокойной и размеренной. Почему всё так завертелось? Он вышел из аудитории, направляясь в уборную. Нужно было умыться. Туалетная комната была выполнена в том же традиционно-торжественном стиле, как бы то ни звучало. В ней было пусто, что играло на руку и давало шанс успокоиться. Казуха провернул ручку золотого крана с благородным изгибом. Набрал ледяную воду в ладони. Окунул в них лицо, умывая все терзающие разум мысли. И стало немного легче. *** Когда он вернулся в аудиторию, Моракс уже почти закончил свою лекцию. Через пару минут зал снова зааплодировал ему, мужчина неглубоко поклонился, и началось время, когда можно было задавать вопросы. Рука Венти взлетела почти сразу же, но внимание уделили девушке с первого ряда. Он надул губы, повернувшись к Казухе, и Каэдэхара лишь приподнял брови, мол, это неудивительно, мы сидим у самого дальнего края. Однако же, право на второй вопрос досталось всё-таки ему. Моракс сосредоточенно нахмурился; Венти самодовольно улыбнулся. – Прежде всего, господин Моракс, спасибо большое за замечательную беседу. Я бы хотел спросить, как начинающий автор, который боится ошибаться… Какой Ваш самый большой провал? – с танцующим весельем в глазах спросил Барбатос. *** После сессии вопрос-ответ было решено сделать перерыв, в течение которого присутствующие и приглашённые гости могли пообщаться, и вторые – дать также интервью. Казуха и Венти прогуливались по залу, подходя то к одной дискутирующей группе, то к другой. Барбатос резво вклинивался в споры, и частенько литредактору приходилось одёргивать его энтузиазм, сглаживая углы его смелых высказываний. Писатель имел чертовски широкий кругозор, и его острый язык находил ответы на любые вопросы. В такие моменты успеха Венти улыбался так, будто он обыграл в шахматы самого Архонта. – Что-то произошло между тобой и Мораксом? – всё-таки решился через время спросить Казуха, когда они отошли к столику, за котором сидели ранее, а Венти раскрыл папку со своим уже отредактированным Каэдэхарой романом. – Хаа, не, мы просто.. давние приятели, хехе, – как-то пространно ответил Венти, словно не желая развивать эту тему. Он сразу же перевёл взгляд куда-то вдаль, словно что-то сильно заинтересовало его. Казуха проследил за этим взглядом, но ничего примечательного, кроме того, что Камисато Аято давал интервью, он не нашёл. И расспрашивать дальше Венти он тоже не стал. В конце концов, это его право – хранить свои секреты. Литератор стал перечитывать отрывок, который собирался зачитать в завершающей части программы, чтобы отрепетировать своё выступление. Казуха скучающе, за неимением больше другой работы, просто наблюдал за гостями и за тем, как шепчет Венти слова своего романа, пока не заметил темноволосую макушку – отрезанные коротко пряди, длинные на загривке. Насколько вероятно было то, что он ошибается? Безумие. Казуха же не собирался вскочить с места и пойти искать его? Собирался. Сердце само приказало, пропустив пару ударов в волнении. И вот он действительно поддался этому мимолётному желанию, к своему стыду. Он встал из-за стола, пообещав Венти вернуться через время. Тот лишь не особо заинтересованно посмотрел на него и вернулся к чтению. Казуха прошёл вглубь аудитории, меж скоплений людей, туда, где видел темноволосого. А он ли это был..? Конечно, он не успел поймать его. Затеряться среди гостей было просто, и это же доказывал тот факт, что Каэдэхара не заметил его раньше. Обойдя несколько раз столы с гостями – вокруг, по диагонали – он почти смирился. Найдя взглядом Венти, что всё ещё сидел на прежнем месте, перелистывая роман, Каэдэхара обомлел. Позади него, в полутьме, был он. И, всё-таки, действительно он. Сердце подскочило к горлу; Казуха прерывисто вздохнул, подавляя улыбку. И направился к нему. – Я уже даже не удивлён, что мы снова встретились, – уставшим голосом произнёс темноволосый юноша, расслабленно сидя на обособленном стуле в неприметном углу. Он смотрел на Казуху прикрыв глаза, словно тот совсем не интересовал его. Что же, он был отличным актёром. – Ты не рад нашей встрече? – спокойно, не выдавая внутреннего воодушевления, спросил Казуха, – Мне казалось, в прошлый раз ты был не против быть ближе, чем просто незнакомцы. – Казалось, – издевательски ответил флорист, закинув ногу на ногу и скрестив на груди руки. Смотря на Каэдэхару всё так же с приподнятым подбородком. – Ты видел меня здесь до этого момента..? – то, что крутилось на языке, всё-таки сорвалось, выдавая Казуху с головой. – Нет. А что? Хотелось бы? – вызывающе и провокационно. В самое сердце. Как он умел. – Да, – выдохнул Каэдэхара. Брови флориста приподнялись в удивлении. В самом деле? Он смущённо отвёл голову в сторону. На лице появилась полуулыбка. Темноволосый хмыкнул. – Ты составишь мне компанию сегодня? – с уже нескрываемой надеждой спросил Казуха, когда все карты теперь были на столе. – С чего вдруг? У меня есть работа. Да и у тебя, разве нет? Казуха не знал, что ответить. Ему действительно было чем заняться: фестиваль ещё не окончен, Венти оставлен наедине с собой. Вдруг – урчание. Чёрт, – пронеслось в голове у Скарамуччи. Он закусил губу. Как же стыдно. Стыдно, стыдно, стыдно. Он не смел больше поднимать взгляда. Но Казуха на это лишь улыбнулся и протянул руку. – Я поделюсь с тобой ужином. Идём? *** В кладовой мебели и декораций было чуть пыльно, но тихо и уединённо. Горел свет, но глубокие тени отбрасывались от многочисленных коробок, нескольких ширм, отдельно стоящих шкафов и снятых со стен картин. Всё это ещё и было завалено какой-то театральной атрибутикой, что сильно съедало свободное пространство. Они сидели на оставленной ненужной лавке, часть которой была покрыта свисавшим брошенным гобеленом. Бенто был поставлен между ними на сложенном магазинном пакете. – А что ты делаешь на фестивале? Ты работаешь в издательстве тоже? Или.. пишешь..? – интересовался Казуха, смотря на то, как флорист пытался подцепить немного риса их общими палочками, что им пришлось делить. Общими.. – Яэ Мико предложила мне подработку, так что я согласился, – безразлично объяснил темнолосый, – И вот я её мальчик на побегушках. Надеюсь, однажды я сотру эту самодовольную улыбку с её лица, – сказал он так, словно это самая обыденная вещь, и положил рисинки в рот. – Вот как… – Казуха поспешил отвести взгляд от губ юноши, – И как тебе фестиваль? – Скука смертная. Скажи мне, вы в издательстве все такие зануды? – флорист свёл брови у переносицы. – Что? Почему ты так говоришь? – А что? Тебе действительно нравится вся эта хрень? Лекции какие-то, цивильные переговорчики, и всё такое? – А что нравится тебе? – вдруг спросил Казуха, смотря флористу прямо в глаза, – Что ты любишь? Темноволосый усмехнулся, посмотрев на литредактора, и это было всем его ответом. Каэдэхара почувствовал себя неловко. Он перешёл границы? Надавил? Поторопился? Конечно, они ведь даже имён друг друга не знают. Ах, имя.. – Как тебя зовут? – он задал новый вопрос. – Что, думаешь, что покормишь меня, и я отдамся? – Я всего лишь спросил- – Скарамучча, – перебил его флорист, отворачиваясь, чтобы скрыть свою улыбку. Похоже, он делал так довольно часто. Но почему..? Казухе нравилась его улыбка… Очень… – Очень приятно. Меня зовут Казуха, – представился литредактор и протянул руку, чтобы завершить знакомство. Скарамучча посмотрел на него насмешливо. А потом просто передал палочки. Казухе стало неловко во второй раз. Чтобы пережить накрывший его стыд, он принял их и сделал вид, что действительно хотел взять кусочек рыбы. – Стрелять люблю, – вдруг сказал Скарамучча. – Что? – немного не сориентировался литредактор. – Что? Ты спросил меня, что я люблю. – Ах.. – понял Казуха, – В видеоиграх? – В жизни. Скарамучча вновь повернулся к нему лицом. На губах его застыла нечитаемая улыбка. Казуха чуть приоткрыл рот в некотором недоумении. – Действительно..? – Похоже, что я шучу, или что? – Нет, прости. Просто я не всегда понимаю – когда ты серьёзен, а когда нет, – литредактор немного смутился и перевёл взгляд на бенто. В нём остались пара наггетсов и помидорка. А потом он вспомнил: – Ах, точно, у меня ведь ещё пудинг с собой. Он достал отодвинутый в сторону ванильный пудинг, что купил ранее вместе с бенто. – Моя мать любит такое, – с усмешкой заметил Скарамучча, завидев десерт в руках блондина. – А ты? – Я нет. Не ем сладкое. – Я тоже не часто ем сладкое, на самом деле, – начал оправдываться Казуха, – Стараюсь, по крайней мере.. – Тогда зачем взял? – Захотелось? – литредактор ответил неуверенно. – Любишь следовать мимолётным желаниям? Каэдэхара сглотнул. А ты любишь читать людей? – ему вдруг захотелось спросить, но он сдержал непрошеную грубость. В итоге Казуха решил промолчать, поэтому просто надломил кончик пластика и отклеил плёнку с пудинга, сняв перед этим крышечку с ложечкой. Он взглянул ещё раз неуверенно на Скарамуччу. – Да ешь уже, – насмешливо ответил тот и чуть наклонился над коробкой бенто, чтобы подцепить аккуратно оставшуюся помидорку. *** Перерыв кончался, так что пришлось разойтись. По плану следовали ещё презентация книг и выступления отдельных авторов, но после проведённого со Скарамуччей времени остальное больше не казалось значимым и желанным. Предстоящий остаток работы давил на плечи, после испытанной эйфории накатила усталость, и теперь хотелось только домой. Казуха нашёл Барбатоса крутящимся возле Син Цю и одного довольно известного, чертвозьмиВенти, автора уже с бокалом вина. Литредактор даже не знал, на кого ругаться: на Син Цю, который так просто позволил ему, или самого литератора. – Это для храбрости, – с широкой довольной улыбкой на опережение объяснил нарушение своего обета Венти, когда Казуха предложил ему отойти. Одним Архонтам было известно, о чём они говорили, и что ещё мог сказать Венти. Главной задачей теперь стало не закончить отчёт вовремя, и даже не следить за Барбатосом, а не дать ему в принципе возможности отойти до самого его выступления. Вечер тянулся. Скарамуччу Казуха больше не видел. *** Когда они с Казухой попрощались, Скарамучча без отлагательств и зазрения совести сорвал с себя бумажный браслетик стаффа, что скрывался под длинным рукавом его кофты, и просто стремительно направился к выходу, даже не заботясь о том, что его кто-то увидит. Здесь ему делать было больше нечего. На улице было… свежо. Холодно даже. С холки вниз по позвоночнику пробежался разряд мурашек. Скарамучча поёжился и натянул рукава кофты пониже. Дом культуры находился почти в центре, и многочисленные огни города, что были вокруг рассыпаны, сегодня мерцали ярким белым в свете ясной ночной погоды. Бездонное небо поглощало их мерцание своей глубокой тёмной синевой. Чтобы сильно не замёрзнуть, Райдэн быстрым шагом направился к метро. Щёки ласкал ночной ветер, раскидывая тёмные пряди и раздувая хлопковую чёрную кофту. Мимо проезжали шумные машины и автобусы со светящимися вывесками, проплывали с каждым шагом фонари, которые здесь горели почти белым. Всё вокруг было в путающим мысли хаосе света. Скарамучче нравился ночной центр. Такой яркий и красивый, совсем не похожий на окружающие его районы. Здесь время словно бы неслось только вперёд, вместе с уходящими в небо зданиями, оставляя других позади – даже не в тени, ведь здесь их не было. Это было ослепляющее чувство какой-то всепоглощающей свободы вне его разума. И сейчас темноволосый сливался с этим чувством. Когда он зашёл в метро, его обдуло тёплым воздухом. Белая плитка и стальные поручни перехода отражали блики ламп над головой. Скарамучча с непонятной ему переливающейся в груди радостью спешил домой, думая лишь об огнях города и его огнях. Огнях, стоящих в его алых глазах, когда они смотрели друг на друга. Интересно, у меня так же? Поезд оглушил своим прибытием. Людей было немного, и даже были места, чтобы сесть. В его вагоне было почти пусто. Упав на сидение, он положил на спинку голову и уставился в потолок. Вокруг ламп и окон всё было обклеено бестолковыми пестрящими рекламами. Кулинарными, пошлыми, косметическими. Мысли мелькали под стук колёс поезда. А что он мог сказать о Казухе? Какой он был? Любил ли он готовить? Любил ли ухаживать за собой? Его волосы казались такими мягкими. Был ли он пошлым? Как он любил обычно..? Он был девственником? Притормози, Райдэн. О чём ты сейчас думаешь? Скарамучча закрыл глаза, чтобы дурацкие вывески больше не мутили его разум. Темнота. Никаких ассоциаций. Поезд укачивал. Ехать предстояло ещё долго. Он почувствовал вибрацию в кармане – на телефон пришло какое-то сообщение. Нахида? Яэ Мико? Интересно, кто-то искал его сейчас? Ах, телефон. Они ведь обменялись номерами. Теперь он мог ему написать.. А что писать? Знаешь, я тут подумал: а ты девственник? Волосы такие из-за шампуня? А красную прядь ты красишь, или у тебя с рождения так? А восемнадцать вообще есть? Лет. А то ты так молодо выглядишь. Хотя, честно: смотришь на меня ты как какой-то старик-извращенец. А вдруг сообщение было от Казухи? Грудь облило адреналином. Рука сама потянулась за телефоном, чтобы проверить. Yae Miko: || Если ты думал, что никто не заметит – ты глупец. Но, скорее всего, это не так, и ты просто слишком смелый, верно? Зря. 🤗 Поверь мне, я не закрою на это глаза. Хах. *** Он ворвался в подъезд, но в квартиру зашёл едва слышно. Аккуратно защёлкнул дверь и закрыл на замок. Тихо разулся и прошёл в свою комнату, чтобы переодеться. В квартире везде была кромешная тьма. Скорее всего, Эи уже – или всё ещё – спала. Скарамучча включил в комнате светильник, снял с себя чёрную кофту, в которой проходил весь день, и брюки; натянул на себя домашнюю серую толстовку и хлопковые штаны, затянув и завязав на них шнурки, потому что те вечно спадали. Закрыл окно, из которого уже тянуло холодом, и направился на кухню. Нужно было покормить Эи и дать ей таблетки. По пути он ещё зашёл в ванную, чтобы помыть руки. В зеркале над раковиной отражение слабо улыбалось ему. Райдэн в смущении от такого себя отвёл взгляд и вытер руки полотенцем, стараясь не думать о причине. На столе в кухне стоял только стакан, – использованная посуда уже лежала в сушилке возле раковины. Позавтракала, значит. Даже таблетки выпила. Поэтому, наверное, спит. Он промыл немного риса и поставил на плиту вариться. Достал из холодильника консерву с треской и, с тяжёлым трудом, открыл её. Аккуратно выложил на тарелку рыбу и достал палочки; налил воды в стакан и положил новые таблетки. Оставалось только подождать рис. Простояв минут десять в пустой задумчивости, облокотившись о столешницу, он вспомнил, что остался ещё помидор, поэтому решил нарезать и его. Он не будет признаваться, что вспомнил только потому, что вновь думал о Казухе и его алых глазах. К тому моменту рис уже успел свариться; Скарамучча выключил его и пошёл за Эи. *** Болезненность Райдэн Эи читалась в каждом изгибе её тела. Она лежала на расстеленной кровати подтянув к себе колени. Одеяло было отодвинуто куда-то в дальнюю сторону; по простыням ручьями стелились её длинные тёмные волосы, на которые упал свет из коридора, когда Скарамучча открыл дверь в её комнату. Он подошёл к кровати и, чтобы не пугать, тихо позвал её: – Эи. Но даже ресницы её не дрогнули. Он подождал. Затем повторил чуть громче. Снова. Бесполезно. – Эи, давай, вставай, – Райдэн наклонился и взял её за руку. Но она была холодной. А Эи не отвечала. Его пальцы дрогнули. – Мам? Он резко присел перед ней, касаясь пальцами другой руки её лица. Проводя по щеке, губам. Эи медленно открыла свои фиолетовые глаза. Пустые. Лишённые эмоций. Но такие осознанные в этот самый момент, какими он уже давно их не видел. И так они просто глядели друг на друга в течение какого-то времени. Скарамучча всматривался в сиреневые бледные переливы, не читая в них ничего, а Эи… о чём думала Эи? Юноша мечтал дотронуться до этой истины уже давно. Через время он снова позвал её: – Вставай. Иди поешь. Я приготовил тебе. – Нет, – тихий, чистый голос, – Я ела. Эи всё так же лежала и просто глядела перед собой. Словно разговаривала вовсе не с ним. Сменившее испуг раздражение стало подбираться к груди неприятным жжением. Скарамучча сжал зубы. – Ты завтракала. Сейчас одиннадцать вечера. – Я не голодна. – Мне всё равно. Ты должна поесть. Тебе нужно принять препараты. Он чувствовал, как терпение мерными каплями покидает его тело. – Я не нуждаюсь в них. – Да что ты! – темноволосый нервно хохотнул, – Правда? Ты знаешь, почему ты вообще до сих пор не в психушке? Нет? Эи всё ещё смотрела куда-то в пустоту, но Райдэн чувствовал – сейчас он говорит с ней настоящей. Сейчас она ему отвечает. – Потому что я не дал им пока тебя забрать, – со злостью сказал Скарамучча, – Ведь кроме меня никому ты больше не нужна. Хотелось высказаться за все эти годы, хотелось, чтобы теперь, когда она его слушала, она услышала то, что он держал в себе всё это время. Но язык не повернулся лечь злостью на ряд зубов, а он не мог более смотреть на неё сейчас, чтобы не упасть в пропасть, когда он был так близок к свету.