Любовная терапия

      В Нью-Йорке шумно, как и всегда. Манхэттен пестрит всем: людьми, растениями, высотными зданиями и красиво украшенными кафе. Туристы фотографируют всё, что можно и нельзя, смеются и громко восхищаются, оказавшись в «столице мира». В городе, о котором мечтают миллионы, если не миллиарды.       Кто-то влюбляется в Нью-Йорк с первого взгляда, кто-то начинает ненавидеть этот мегаполис с безумным ритмом жизни.       Ванесса Мур относится к тем, кто влюбился в Нью-Йорк с первого попадания сюда, а затем возненавидел из-за различных событий в жизни.       Сердце Нью-Йорка, район Манхэттен, ритмично колотится и, успевая за ним, оказываешься в калейдоскопе красочных эмоций, навсегда влюбляясь в этот колдовской остров.       Она всегда думала, что так и будет.       Она влюбилась в Нью-Йорк в девять, когда переехала в этот город. И возненавидела в семнадцать, потому что каждая улочка, каждая достопримечательность, каждый бар, кафе или ресторан напоминал о первой любви.       Первой несчастной любви.

* * *

      — Хоуп, — девушка, заправив прядь волос за ухо, подошла к соседке по квартире и её хорошей приятельнице по совместительству.       — Да? — девушка высокого роста, стройная, со спортивной фигурой, резво оборачивается и смотрит на неё вопросительно. Мелкие добрые глаза опускаются на протянутую ладонь, где на подушечке пальца лежит линза.       — У меня нет сил на это, — признаётся Мур, взглядом прося помочь.       — Ложись, — Питерсон кивает на пол, куда тут же укладывается девушка, и сама присаживается на колени рядом с ней.       Аккуратно раскрывает веки, стараясь не делать это больно, пусть и знает: больно Ванессе не будет.       — Ты когда вернёшься? — интересуется Хоуп и медленно вставляет линзу в глаз, тут же убирая руки.       — Хочешь Джона пригласить? — также с пола отзывается та, не поднимаясь с него.       — Если ты не против, — уточняет и возвращается к туалетному столику, продолжая краситься.       — Переночую на работе, — Ванесса наконец принимает сидячее положение. В её волосы аккуратно с обеих сторон, начиная от виска и дальше вверх, вплетены безумно красивые украшения тонкой, даже ювелирной, работы, в виде растений и ягод.       Хоуп ни раз расспрашивала об украшениях, потому что тут любому понятно: украшения заоблачно дорогие. В них сияют драгоценные камни. Зелёные, красные, жёлтые, белые — все будто хрустальные.       В её ушах висят кольца в виде перьев с изумрудным камнем, а подобие перьев переливаются на солнце золотым. В левом хрящике тоже драгоценный камень: гвоздик из изумруда.       Ванесса встаёт и расправляет платье. Оно белое, летнее, подстать сезону. Летящее, воздушное. Рукава из кружева, а декольте прямоугольное, позволяющее увидеть тонкие, выпирающие ключицы. Мур достаточно низкая, худенькая, с высокой пышной грудью, всегда тщательно скрываемой. Длинная шея, до середины которой доходят густые короткие кудрявые каштановые волосы, которые та всё утро выпрямляла утюжком. Узкое овальное лицо украшает маленький нос, пухлые губы и большие глаза.       Она была красивой. Таких называли изумительными. Обворожительными.       И девушка старательно всё это прятала. Сколько бы Хоуп ни говорила комплиментов, сколько бы ни восхищалась — результат один, точнее его просто нет.       Ванесса кивает на всё это, принимает к сведению, но не понимает. Не хочет думать о себе так же, как и окружающие её люди.       И Питерсон, как учащуюся на дизайнера одежды и просто девушку с хорошим вкусом, это правда огорчает.       — Ты отлично выглядишь.       — Спасибо, — Мур кивает, как и всегда. Смотрит в камере телефона на своё отражение, проверяя как встала линза и убирает его в сумку. — Хорошего вечера.       Она выходит в коридор и шуршит там одеждой, а затем закрывает за собой дверь, оповещая об уходе.

* * *

      Перевёрнутая чуть больше часа назад табличка гласит: «открыто», и девушка молча возится в почве, чтобы недавно привезённое ей растение выжило.       На прилавке перед окном, в которое светит солнце, стоят несколько букетов, которые она составила ещё вчера вечером, а сегодня поменяла воду, чтобы цветы прожили ещё немного.       Её цветочный магазин «Fiorellino» находился на самой популярной улице Манхэттена — Бродвее. Посетителей достаточно, в особенности много мужчин, которые собираются делать предложение своей любимой или тех, кто просто хотят сделать той приятно.       Есть и посетительницы — для Ванессы такие моменты всегда ценны, потому что девушки, заходящее в её цветочный, ярко улыбаются, делают комплименты и горят жизнью, наслаждаются ей. Кто-то из них влюблён, кто-то уже любит. Кто-то развёлся и хочет побаловать себя, кто-то никогда не был в отношениях и хочет узнать каково это: иметь у себя на столе букет прекрасных цветов.       У неё множество постоянных посетителей, которые восхищаются познаниями Мур о мире цветов и садоводства, хотя что в этом особенного? Она ведь работает флористом.       Колокольчик, расположенный над входной дверью, громко звенит, оповещая о посетителе, и Ванесса аккуратно утрамбовывает землю пальчиками.       — Властительница растений госпожа Мур! — шутливо здоровается молодая девушка и перекидывает через плечо копну рыжих волос. Она быстро побегает к стойке и вцепляется в неё руками, наблюдая как Ванесса убирает растение на подоконник.       — Здравствуйте, Дженни, — флорист возвращается на своё рабочее место и уже отрезает от рулона цветную бумагу чёрного цвета. — Что на этот раз?       — До моего молодого человека наконец-то дошло зачем я выставляю Ваши букеты в сторис в Инстаграмм, поэтому… Мне нужно сказать ему, что я люблю его. Красиво, завуалировано, как Вы и умеете, — облокачивается о стойку руками.       Дженни — одна из постоянных клиенток. Одна из любимых и первых. Она яркая, задорная, поговорить на любую тему готова и всегда учится всему, чему может. На пару лет старше Ванессы, но кажется, что наоборот младше.       Несомненно богатая, создавшая свою организацию, которая занимается проведением свадеб у знаменитостей, каких в Нью-Йорке тяжело не встретить. И щедрая. Даже слишком.       Дженни платит выше установленной суммы, приговаривая «на чай», или «на красивое платье, госпожа Мур» или «чтобы вы устроили себе спа-вечер, госпожа Мур», или «закажите себе французские булочки и вкусный кофе, госпожа Мур» и таких «или» много. Слишком.       — Признаться в любви можно множеством цветов, Дженни, может получиться странный букет, — Ванесса рассматривает цветы, находящиеся в цветочном холодильнике. — Вас устроит красный цвет в смешении с белым?..       — Меня устроит всё, что Вы сделаете, госпожа Мур, Вам не стоит в этом сомневаться, — почти мурлычет женщина, наблюдая за флористом. — Я уже много лет Ваш дорогой и — несомненно! — любимый клиент…       — Тогда… — Мур заходит в холодильник и расхаживает внутри пару минут, вытаскивая нужные цветы и немного зелени, которая успокоит вызывающий букет. — Красные розы, Дженни, — бессмертная классика, когда люди хотят показать свою любовь, — размеренно объясняет, не отводя взгляда от рук, в которых держит несколько красных роз. — Они значат «я люблю тебя» или «я не могу без тебя», — спокойно, безразлично говорит. — Показывают страсть.       Дженни включает камеру, снимая то, как ей собирают букет, но сама Ванесса не обращает на это никакого внимания.       — Амариллис, — добавляет красные цветы с белой сердцевинной. — Обычно означает гордость, некую неприступность. Их дарят, когда хотят намекнуть, что возлюбленный для Вас не просто друг, а кто-то гораздо больше. В Вашем случае, Дженни, я думаю, этот цветок тоже подойдёт.       Добавляет большие пушистые белые цветы, их всего два, но букет значительно разбавляется таким контрастом.       — Белая астра буквально значит «я люблю тебя больше, чем ты меня» или это завуалированная просьба произнести «люблю тебя». Не так популярен, как розы, если рассматривать как признание в любви, но смысл этого цвета гораздо точнее, на мой взгляд, — поясняет и расправляет несколько лепестков роз, чтобы было красивее. — Красные гвоздики возлюбленным дарят в смешанных букетах, поэтому, кажется, будет уместно добавить их сюда. И на завершение остаются несколько веточек гипсофила, — девушка достаёт несколько тонких веточек с голыми стеблями и облаком белых соцветий. — Это декоративное растение, оно не несёт в себе особого смысла, лишь украшает букет. Какую ленту предпочтёте: красную или белую?       — Белую, госпожа Мур.       Ванесса несколько минут заворачивает букет в чёрную бумагу, расправляет лепестки и меняет несколько цветков местами, затем завязывает его белой лентой и отдаёт в руки Дженни, которая привычно в ответ протягивает на несколько купюр больше положенного.       — На заботу за Вашими волшебными руками, госпожа Мур, — подмигивает женщина и вдыхает запах цветок, закатывая глаза в блаженстве. — Хорошего дня.       — И Вам, Дженни, — желает в ответ, убирая деньги в кассу.       Следом за ушедшей женщиной заходит мужчина, который улыбается флористу. Тоже постоянный клиент пожаловал.       Рабочий день начался.

* * *

      — Буду надеяться, что Элизабет понравится этот букет, Николас, — Ванесса аккуратно передаёт пышный букет мужчине, который в то же время прикладывает свою карточку к терминалу.       — Ей они всегда нравятся, — отвечает тот и, улыбнувшись, покидает цветочный.       Мур смотрит на время: уже девять вечера. Вряд ли кто-то ещё зайдёт, поэтому девушка наливает в лейку воды и поливает растения, стоящие на подоконнике перед панорамным окном.       Звон.       — Здравствуйте.       «Один клиент, — думает Ванесса и ставит лейку на стойку, всё ещё не оборачиваясь к зашедшему в её магазин человеку. — И я закрою магазин»       — Здравствуйте, — поднимает взгляд, и в тот же момент вокруг всё превращается в белый шум. Она не видит ничего, кроме клиента перед собой, ничего не слышит. Всё внутри сконцентрировалось на человеке, вошедшем в её цветочный магазин.       — Ты всё-таки занялась цветами, — говорит и подходит ближе.       В насыщенных голубых глазах искрится что-то, что она не может понять. Пушистые, топорщащиеся светлые волосы с чёлкой, обрамляющей его лицо. Узкое круглое лицо украшают пухлые губы, прямой нос, тонкие светлые брови. Тёплая и ненавистная ею улыбка красуется на его лице и кажется, что мужчина действительно рад этой никем не ожидаемой встречей.       Ванесса делает глубокий вдох. Внутри всё горит, полыхает. Ей становится тяжелее дышать, и рука автоматически тянется к лицу, чтобы прикрыть правый глаз, но одёргивает саму себя.       — Что ты здесь делаешь? — выдыхает.       Тук-тук. Сердце внутри готово остановиться в любой момент. Тук-тук.       — Я… — чешет затылок и затем вглядывается в карие глаза напротив. — Живу здесь, Ванесса. Уже какое-то время.       Тук-тук.       «Почему? Почему ты снова здесь?» — эти вопросы остаются неозвученными.       Тук-тук.       Ванесса упирается в стойку рукой, делает вдох-выдох, прикрыв глаза, и снова поднимает на мужчину взгляд. А тот смотрит. Смотрит с непонятной нежностью и чёртовой преданностью.       Будто ничего не произошло. Будто не он самолично разрушил её жизнь, появившись в ней одиннадцать лет назад.       — Букет?       — Что?.. — потерянно переспрашивает, моментально изменившись в лице.       — Букет, — повторяет, крепче сжав руками края стола. — Какой Вы хотите букет, господин Намикадзе?       — Букет… Ванесса, — Минато подходит ближе. — Я хотел…       — Букет, — говорит настойчивее, чуть повысив голос. — Или выметайся отсюда. Вы пришли в цветочный магазин, господин Намикадзе, — заканчивает тише, старательно сдерживая нахлынувшие одной единой волной эмоции. — И у вас должна быть одна цель, из-за которой Вы здесь: цветы. Ничего и никого другого.       — Несси, пожалуйста… — заглядывает в глаза, в которых нет ничего, кроме могильного холода.       Она вздрагивает, и кожа моментально покрывается мурашками. Несси, чёрт возьми.       — Не смей… — задыхается. — Не смей называть меня так. Ты не имеешь на это право, запомни. Больше нет. Потерял его десять лет назад и уже не вернёшь.       — Выслушай меня, Ванесса, это всё, что я прошу, — тихо, взволнованно просит своим бархатистым голосом и тянется ладонями к чужим, покоящимся на белой стойке. — Просто выслушай.       — У меня нет желания, — Мур опускает голову вниз, пряча свои начавшие слезиться глаза. — Просто уйди… — почти умоляюще просит и убирает руки в карманы зелёного фартука, чтобы не коснулся.       — Ладно, хорошо, только не плачь... Ты разбиваешь мне этим сердце… — он уходит, напоследок взглянув на неё и заметив слёзы, упавшие вниз, на белоснежную поверхность.       Кидает взгляды снова и снова через витрину, пока не уходит совсем, свернув на другую улицу к машине с тонированными окнами, которая ожидала его с того момента, как он увидел за стеклянной витриной её и решил зайти. Увидеть её. Поговорить.       Девушка кладёт ладонь на грудь, туда, где с ума сходит сердце, делает пару шагов назад и прислоняется спиной к стене, медленно сползая по ней вниз. Теперь уже не сдерживает слёз и рыдает, второй ладонью прикрыв рот. Её всю трясёт. От всего: от эмоций, от плача, от усталости. Боже, за что ей это всё? Чем она заслужила?       «Ты уже разбил моё» — крутится в голове.

* * *

      — Ванесса… — Хоуп, заметив опухшее лицо подруги, замирает у открытой входной двери, пока Мур быстрым шагом заходит и проходит в свою комнату.       Дверь туда закрывается на замок.       Питерсон подходит, стучит пару раз костяшками пальцев, но в ответ мёртвая тишина.       — Ты же знаешь, я не могу просто стоять и смотреть на то, как ты страдаешь, — говорит в дверь, надеясь быть услышанной. — Просто скажи, если я понадоблюсь. Всё, что захочешь. Я могу быть и психологом, и жилеткой для слёз, и советчиком, если тебе это нужно…       Замок щёлкает, и дверь резко открывается. Мур стоит в домашней одежде, с покрасневшим лицом и глазами, но смотрит серьёзно, с полной решимостью во взгляде.       — Пожалуйста, объяви от моего имени в социальных сетях, что у меня незапланированный отпуск на два месяца, возможно, на три. На всё лето. И, если тебе не трудно, не беспокой меня ближайшие двенадцать часов. Хорошего дня, Хоуп, — и снова закрывается внутри.       Остаётся одна, в своём собственном мире, где никто не будет её беспокоить, где никакой Намикадзе не доберётся, где помимо неё существует только музыка.       В ушах наушники, в телефоне включается плейлист «любимое», а глаза закрываются.       Ванесса лежит на кровати, обложив себя подушками в виде животных: акула, змея, овечка, гусь и другие, не менее ею любимые.

Продолжай быть со мной; нанесла свой голубой лак для ногтей —

Это мой любимый цвет и мой любимый тон песни.

      Она полюбила голубой в шестнадцать. Тогда она впервые влюбилась и в кого? В Намикадзе Минато. В того, о ком раньше думала меньше всего.       Это случилось внезапно, совершенно неожиданно. Просто в какой-то момент её взгляд в столовой то и дело натыкался на светлую макушку взъерошенных волос. Просто в какой-то момент их взгляд стали встречаться всё чаще и чаще. Просто в какой-то момент сердце стало биться чаще, когда голубые глаза смотрели на неё в ответ.       Просто в какой-то момент она действительно влюбилась.       Нонсенс.

* * *

      Одиннадцать лет назад.       The Stony Brook School: Стоуни-Брук, район Лонг-Айленд, Нью-Йорк, США       — Ваши родители остались в Швейцарии ещё на какое-то время, — мужчина в смокинге, осмотревшись вокруг, протягивает молодой девушке несколько пачек сигарет, следом ещё и скрученные пачки денег.       — Надолго, Энтони? «На какое-то время» длится у них уже больше года, — Ванесса прячет переданное в сумку и смотрит на помощника родителей непонимающе, с вопросом.       — Я не знаю, мисс, — тот поправляет свои солнцезащитные очки на голове, ерошит чёрные кучерявые волосы. — Они никогда не сообщают мне такого, сами ведь понимаете.       — Можно я задам ещё один вопрос? — вздыхает, на мгновение опустив голову, затем вновь смотрит на молодого мужчину блестящими от проступающих слёз глазами. — Они вообще собираются возвращаться?..       Энтони смотрит сочувствующе, и Мур без труда понимает, что этот взгляд подразумевает. Ванесса открывает одну из пачек сигарет, глядя куда-то вперёд, сквозь мужчину, и достаёт одну сигарету.       Она сидит на капоте чёрной дорогой машины с тонированными окнами, которая приезжает раз в неделю, чтобы доставить необходимые для неё вещи, а затем снова уезжает. И это длится уже полтора года, с тех самых пор, как её засунули в эту ужасно дорогую школу с собственной резиденцией, чтобы она и жила на этой же территории.       — Зажги, пожалуйста, — просит обречённо, и водитель-тире-помощник её семьи, тянется за зажигалкой, которую таскает с собой всегда для того, чтобы молодой мисс в любой удобный момент можно было закурить.       Ванесса делает затяжку, продолжая смотреть в никуда и раздумывая о своём.       Родители, кажется, бросили её. Лишь деньги ей выделяют, чтобы дочь ни в чём не нуждалась. Даже не отслеживают её оценки, не справляются о её состоянии или хотя бы жизни в целом. На праздники отправляют дорогие подарки, но каждый раз одни и те же: новейшие телефоны, ноутбуки, дорогую косметику и бредовую одежду. Словно ничего другого в мире нет, что бы можно было подарить родной и единственной дочери.       — Как глупо… — шепчет и отмахивается от Энтони, который переспрашивает её о том, что она сказала.       А когда она закончит школу? Они отправят её в дорогой частный университет? В Лигу Плюща?       И снова, как бы она ни хотела, не появятся. Ни на её выпускном, где она получит свой диплом об отличном окончании учёбы, ни на поступлении в университет, где её примут с распростёртыми объятиями только потому, что её родители владеют классной фирмой по разработке и продаже различного оборудования и получают с этого огромные деньги, способные обеспечить пару поколений их семьи.       Чёрт возьми.       Мур стряхивает пепел на землю и передаёт тлеющую сигарету Энтони, который сам докуривает её. Она смотрит на него изучающе, внимательно, не сводя взгляда с губ, обхвативших белый кончик.       Ванесса не была бунтаркой, не была заучкой. Она была обычной. Как и многие другие. Отличалась от богатых детей тем, что ей было плевать на состояние родителей, а её родителям было плевать на неё.       Училась на «отлично», поведение было хорошее, а учителя говорили только о том, какая она умница. Закрывали глаза на её побеги, чтобы покурить, потому что родители делают большие пожертвования.       Она была хорошей для других, потому что репутация семьи — это то, чем здесь, в The Stony Brook School, дорожат больше всего.       — Энтони, — она поднимает оценивающий взгляд на него, и мужчина, потушив сигарету кроссовком, смотрит вопросительно. — Поцелуй меня.       Он не спорил — сразу потянулся и положил ладонь на заднюю часть шеи, притягивая к себе ближе. Целовал нежно, чуть настойчиво. Целовал так, будто в этом был смысл.       Ванесса положила обе ладони на его плечи и прижалась ближе, почти вплотную к мужскому телу.       Она была хорошей для других, а для себя была никому не нужной, брошенной маленькой девочкой.

* * *

      Она любила разные виды творчества, любила спорт, но не обычные как футбол, баскетбол, волейбол, бег или фитнес — это всё было не то.       Ей нравился теннис, нравился гольф, велокросс, дартс, стрелковый спорт. А больше всего её привлекали водные виды спорта — они были тем, во что она влюбилась с детства, потому что сама родилась на Гавайях, архипелаге, окружённом Тихим океаном.       Здесь, в школе, предлагали парусный спорт, синхронное плавание, водное поло — всё, лишь бы угодить детям богатых людей.       У неё была отдельная любовь: сёрфинг, но им в школе заниматься было нельзя, поэтому любимый спорт и эмоции от него приходили только во снах, в воспоминаниях из детства, когда она вставала на доску под присмотром личного инструктора и наслаждалась тёплой водой, лучшими волнами для сёрфинга, атмосферой на островах.       — Мисс Мур, не оставайтесь в своих мыслях надолго.       Ванесса поднимается взгляд на своего учителя ботаники, который продолжает объяснять тему.              Она заправляет длинную прядь за ухо и мельком осматривается, натыкаясь на чужой взгляд, направленный на неё. Голубые глаза смотрят задумчиво, неотрывно, как-то пытливо, словно пытаясь что-то узнать. Она приподнимает бровь в немом вопросе, и парень, заметив это, медленно отворачивается, возвращая своё внимание учителю.       Кажется, его зовут Намикадзе Минато, и он японец. Она с ним не знакома, просто соседка по комнате любит поболтать о парнях и рассказывает о её любовных интересах всем и каждому.       Он, вроде как, был кем-то вроде знаменитости здесь. Японец, живущий и обучающийся в Соединённых Штатах Америки, оказывается, удивительное зрелище. Мур казалось, что это не должно быть сюрпризом. В Америку эмигрируют тысячи людей из множества других стран, многие из восточных, таких как Китай, Вьетнам, Япония или Филиппины.       Конечно, Намикадзе по меркам местных девушек был очень красивым. И когда она упоминает «очень красивым», то это буквально значит «на него вешается каждая и мечтает о нём тоже каждая».

* * *

      Органическая химия. И снова Намикадзе Минато.       Политология. Вновь Намикадзе.       Анатомия. Он.              История. Он.              Искусство. Он.       — Ты немного дёрганая, Ванесса, — её соседка замечает напряжённое состояние Мур. — Что-то случилось?       — Намикадзе Минато, — она переводит на девушку отрешённый взгляд. — У него всегда было расписание схожее на моё?       — Нет, — та убирает румяна в косметичку. — Пару недель назад он поменял его. Я тебе говорила, помнишь?       «Не помню»       — Это странно, потому что раньше у него были другие предметы: политология, алгебра, экономика, теология и другие предметы, которые касались его возможностей в будущем вести бизнес его семьи, а теперь… у вас и правда идентичное расписание, — задумчиво проговаривает, смотрясь в зеркало.       Ванесса сидит на кровати, облокотившись спиной о стену и скрестив руки на груди.       Возможно, совпадение. Глупое, подозрительное, но совпадение. Мур никогда не интересовалась, никогда не разговаривала с Намикадзе.       Их не может связывать буквально ничего.

* * *

      Сейчас.

Я на самом деле не хочу расставаться, у нас всё ещё продолжается.

Это то, что ты заключил из нашего разговора, но ты ошибся.

Это нелегко для меня — говорить об этом.

Любовь у меня — в потерянных мечтах.

      Тогда она до последнего думала и надеялась, что совпадение.       Минато не был главным интересом в её жизни и тогда были совершенно другие проблемы: оставшийся год в школе, родители, бросившие её, Энтони, в котором она искала утешение и любимый спорт, которого не хватало.       Мур ловила эти взгляды на каждом чёртовом уроке, она даже ловила их во время её обязательных занятий спортом, на которые Намикадзе не записался — и слава Богу.       Это неимоверно напрягало.       До того момента, пока он не подсел к ней в столовой.

* * *

      Одиннадцать лет назад.       The Stony Brook School: Стоуни-Брук, район Лонг-Айленд, Нью-Йорк, США       Её столик был около панорамного окна почти в самом дальнем углу помещения — лишь бы её не заметили.       Ванесса смотрела в окно, где за деревянными столиками сидели другие ученики и радостно общались друг с другом.       У неё самой не было здесь друзей. Она ни с кем не общалась и дружбу не заводила с самого начала. Иногда приходилось общаться с соседкой по комнате, потому что та буквально не затыкалась дольше, чем на десять минут. Это порядком раздражало, потому что болтала девушка об одном и том же каждый божий день: парни, косметика, внешность, одежда, бренды — всё, что любили обсуждать богатенькие девушки, которые в будущем просто хорошо выйдут замуж за такого же богатого мужчину.       У Ванессы такого варианта не было, потому что она, во-первых, сама хотела закончить обучение и иметь «корочку» для возможности работать в будущем, во-вторых, её родители также активно голосовали за знания и получение лучшего в стране образования.              Напротив неё заскрипел стул, и девушка вздрогнула, услышав этот звук даже через наушники, в которых играл блэк-метал практически на полной громкости.       Перед ней сел Намикадзе Минато собственной персоной, который незамысловатым движением рук попросил её снять наушники.       — Привет, — он говорил без акцента, на чистом американском английском. Блуждающим взглядом парень осматривал сначала её, затем лежащий рядом с ней экраном вниз телефон, наушники и в конце концов остановился на подносе с едой. — Я…       — Я знаю, кто ты, — перебивает, полностью забив на приличия и банальную вежливость. — Ты тот Намикадзе Минато, — тот кивает. — Который несколько недель назад сменил своё расписание, и оно стало буквально одинаковым с моим, — его лицо меняется на удивлённое, даже смущённое. Он стесняется того, что его поймали с поличным? Удивительно. — И ты тот, кто каждый урок безбожно пялится на меня.       — Я не…       — Это будет глупо, если ты попытаешься отнекиваться, потому что я прекрасно всё видела, — Мур собирает свои вещи в сумку, не глядя на Намикадзе, сидевшего перед ней в полном шоке.       Она уже успела подняться со стула, когда тот очнулся и потянулся к ней, обхватив ладонью её тонкое запястье.       — Постой…       — Отпусти меня, — она выдёргивает руку из крепкой хватки и смотрит на Минато сердито, хмуро.       — Ванесса, — он встаёт следом за ней. — Пожалуйста, можно мне сказать?       — Скажи это кому-нибудь другому.

* * *

      Сейчас.

Я непростая, как тригонометрия.

Это сложно выразить,

Я не могу объяснить.

      Меньше, чем через неделю после этого случая, вся школа, абсолютно каждый ученик в ней, был извещён о том, что Намикадзе Минато влюблён.       И в кого? В Ванессу Мур.       Она ловила пренебрежительные, оценочные взгляды других девушек, которые, к её собственному несчастью, были заинтересованы в парне.       Брошенное ему напоследок «скажи кому-нибудь другому» совершенно не означало «расскажи свою речь всей школе».       Ванесса тогда старательно избегала большинства учеников своей школы, лишь бы не слышать «Намикадзе Минато влюблён в тебя, ты знала?».

* * *

      Одиннадцать лет назад.       The Stony Brook School: Стоуни-Брук, район Лонг-Айленд, Нью-Йорк, США       — Поговоришь со мной? — Минато нагнал её перед входом в школу, когда Мур возвращалась со встречи с Энтони. В её сумке вновь лежали пачки сигарет и денег, гигиеническая помада для губ и флешка, которую прислали её родители из Швейцарии, чтобы девушка рассмотрела возможные варианты своего будущего.       Наверняка там были подробные планы, описывающие чуть ли не каждый день на протяжении нескольких лет.       — Теперь-то у меня выбора нет, — отвечает отчуждённо и разворачивается к нему лицом, закинув сумку на плечо.       — Прости меня, я не думал, что мои друзья разболтают это всей школе.       — Если ты хотел просто извиниться, то не нужно, — пожимает плечами, смотря на чёрный «Мерседес» за спиной Намикадзе, который выезжает за пределы территории школы. — Мне всё равно.       — Всё равно?..       — Ну да, — непонимающе смотрит на Намикадзе, в глазах которого отчаяние. — А чего ты ждал? Это ты влюблён в меня, а не я в тебя. Я даже не знаю тебя! — всплёскивает руками в разные стороны. — Всё, что мне известно — лишь глупые слухи, которые о тебе пускают девушки в нашей школе, потому что влюблены в тебя. Ты серьёзно ждал, что я буду влюблена в тебя в ответ? У меня для тебя плохие новости: не каждая поведётся на внешность.       — Тогда узнай меня.       — Прости? — вздрагивает от удивления, а каштановые кудри спадают вниз, чуть закрыв собой её лицо.       — Узнай меня, — терпеливо повторяет и смотрит, не скрывая какого-то восхищения. — И влюбись, Ванесса.

* * *

      Сейчас.       С виду Минато всегда казался мягким?..       Она тогда думала: «Влюбиться в него? Он точно не может понравится мне, ни сейчас, ни в будущем»       Понравился.       Минато был находчивым: он всегда находил что-то новое, что-то интересное, чтобы Ванесса точно заинтересовалась разговором с ним. Он изучал любые темы, которые потенциально могли ей понравится. Он находил места для встреч: открывал для них крышу или выводил их ночью к озеру.       Намикадзе заботился о ней, следил за её приёмами пищи и каждый день не забывал напомнить о том, какая она прекрасная и почему он влюбился в неё. Тщательно ухаживал, прежде чем спросить: «ты будешь со мной встречаться?» на какой-то из вечеринок, устроенных ребятами, обучающимся скульптуре.       — Я… Знаешь, я, как и все, влюбился сначала во внешность, Несси, — говорит мягко, поглаживая её ладони, которые сжал в своих. — Ты красивая. Безумно. Твои волосы, твои редко проявляющиеся веснушки, твоя улыбка и голос. Твои глаза, Несси… А затем влюбился в твой характер. Ты честная, ты нежная. Внимательная, мудрая, спокойная, пусть и бываешь отстранённой, нелюдимой. Предпочитаешь своё общество, но думаешь о глобальных проблемах, думаешь о детях и людях, неспособных жить самостоятельно. Я влюбился в каждую твою черту, Несси.       И это его нежное «Несси» — некогда её самое любимое сокращение её собственного имени.       Несси. Несси. Несси.       Теперь это лишь приносит очередную порцию боли, режущей точно по сердцу, заставляя его кровоточить, сходить с ума от любимого бархатного голоса с лёгкой хрипотцой, произносящего её имя. Как глупо, да?       Влюбляться — это так глупо.       Ведь в конце концов у неё осталось только разбитое вдребезги сердце.

* * *

      Десять лет назад.       The Stony Brook School: Стоуни-Брук, район Лонг-Айленд, Нью-Йорк, США                    Минато, путая пальцы в длинных тёмных кудрявых прядях, без предупреждения целует глубоко, проникая в приоткрытые губы языком. Он нависал над полулежащей девушкой, которая охотно отвечала на поцелуй, прикрыв глаза.       — Ты пойдёшь со мной на выпускной? — спрашивает, взглянув на её слабо раскрасневшееся лицо. Ладонью заправляет выбившуюся прядь волос за ухо, и они смотрят друг другу в глаза, не отрываясь.       — Будто у меня есть выбор… — мягко усмехается и переплетает их пальцы.

* * *

      Она постаралась выбрать красивое платье. Чтобы ему понравилось.       Полупрозрачное белоснежное на одно плечо и с тонкой полоской открытой кожи на плоском животе. Она была нежной, воздушной в этом летящем платье.       Специально прихорашивалась, чтобы быть лучше, чем всегда.       В тот вечер Мур получила свой диплом об отличном окончании старшей школы — лучшей из лучших частных школ Америки. Она проучилась здесь всю старшую школу лишь потому, что этого хотели её родители, которые и спустя два года не вернулись сюда, к ней. Хотя бы, чёрт возьми, на её выпускной.       Она провела весь вечер за руку с Минато и ловила взгляды девушек, которые до сих пор не могли смириться с тем, что их мечта занят. Они станцевали медленный танец: он обнимал её за талию, она положила свои руки ему на плечи, и оба смотрели друг другу в глаза, искренне наслаждаясь этим моментом.       Всё было прекрасно. Без преувеличения: этот вечер был самым лучшим в её жизни.       — Несси, — он аккуратно гладил её плечи, заглядывая в глаза и при этом выглядя как провинившийся в чём-то щенок.       Они вышли на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. По правде, просто сбежали от сумасшедшей толпы ребят, которые не обращали ни на кого внимания и танцевали, пили пронесённый без ведома учителей алкоголь, кричали и просто веселились. Наслаждались вечером другим, отличным от их способом.       — Что такое? — она улыбается ему, затем переводит взгляд на ночное небо, усеянное звёздами.       — Я хочу провести с тобой свои университетские годы… — начинает медленно и мягко обхватывает её руки, слабо сжавших их.       — Так проведи, — пожимает плечами, не понимая к чему он завёл эту тему. — Мы ведь уже обсуждали это. Снимем квартиру рядом с университетом, в который я поступлю, и ты поступишь со мной. Будем вместе учиться и жить, как и хотели, помнишь?       — Несси… — Намикадзе кладёт тёплые ладони ей на щёки и продолжает почти шёпотом: — Я не смогу.       — Что? — переспрашивает, нахмурившись.       — Я не смогу исполнить то, о чём мы мечтали.       — Почему? Что случилось?       — Я… — сглатывает, видя очевидную обиду в глазах напротив. — Я женюсь, Несси.       — Прости? — с её губ срывается смешок. Истерический. — Ты сказал… «женюсь»?..       — Родители нашли мне будущую жену, она дочь наших партнёров, у них бизнес в Японии, и…       — Стой, — она резко делает шаг назад, и его руки медленно опускаются вдоль тела. — Что ты, чёрт возьми, говоришь? О какой дочери партнёров? О какой к чёрту Японии, Минато?       — Несси… — пытается подойти, тянется к ладоням, в которых девушка сжимает своё платье.       — Не смей!.. Не трогай меня.       — Её зовут Узумаки Кушина…       — На мне глубоко плевать на то, как её зовут, как ты не поймёшь?! — Ванесса прикрывает рот ладонью, чувствуя, как внутри что-то обрывается. Что-то, что люди называют любовью. Её губи растягиваются в улыбке, нервной и ироничной.       — Пожалуйста… Это не моя воля, Несси, — смотрит на то, как Мур вздрагивает от этого умоляющего «Несси». — Я не хочу этого всего. Всё, чего я желаю — это ты. Пожалуйста…       Ванесса смеётся. Сначала тихо, заставляя Намикадзе растеряться от такой неожиданной для него реакции, затем громче, совершенно не скрывая своих эмоций. Она смеётся, пока по румяным щекам стекают солёные слёзы.       «Знаете, что происходит с сильными людьми, у которых больше нет сил быть сильными?       Появляются самые печальные слёзы — сквозь улыбку»       И эта улыбка не пропадает. Девушка вытирает подбородок, с которого слёзы капают на землю, в зелёный газон, и смотрит на парня, стоящего на против.       Минато вздрагивает.       В её взгляде нет ничего, кроме равнодушия.

* * *

      Сейчас.

С тех самых пор, как мой малыш ушёл,

Это был мрачнейший день, это был мрачнейший день!

Всё, что я слышу — Билли Холидей.

Это всё, что я играю.

Это всё, что я играю.

      В тот вечер её накрыла истерика. В тот вечер она попала в больницу.       Она плакала несколько часов подряд, она кричала во всё горло, она смеялась, не в силах успокоиться. Она рвала на себе волосы. Она задыхалась от нехватки воздуха.       Она хотела умереть.       Ванесса привязалась к Намикадзе Минато, и эта привязанность губила её с каждой минутой всё сильнее.       Она ненавидела его, а в следующую секунду хотела, чтобы он вернулся, объяснился, пообещал разорвать связи с семьёй и забыть ту Узумаки. Она желала его видеть рядом, а затем просила увезти её на другой конец планеты.       Её сердце болело, и Ванесса думала, что оно вскоре просто не выдержит. Остановится. И она будет этому только рада.       Её сковывали судороги, она кричала от боли во всём теле. Она не контролировала себя — просто не могла.

Ведь я погружаюсь глубже и глубже,

Сильнее и сильнее.

Становлюсь темнее и темнее.

      Ей насильно ввели препарат, который заставил её успокоиться, погрузиться в длительный сон. В сон, где раз за разом повторялись сначала их совместные моменты: ужины на двоих, совместные вечера, поцелуи и первый секс в её комнате. А затем это чёртово предложение, состоящее из двух слов, которое буквально убило её, растоптало, разбило на множество острых осколков:       «Я женюсь».

* * *

Продолжай быть со мной; у меня есть моя новая тачка и моя пушка.

Ветер в моих волосах, держу твою руку, слушаю песню.

Продолжай быть со мной; не хочу говорить о вещах, которые должны произойти.

Просто подними свои руки ввысь под радио,

Потому что для нас нет вещей, о которых можно поговорить.

Например, о будущем и всяком таком,

Ведь для меня нет вещей, о которых можно думать.

Теперь когда он пропал, я не чувствую ничего.

      Она судорожно собирала необходимые вещи, запихивая их в чемоданы.       «Выслушай меня, Ванесса, это всё, что я прошу» — крутится в голове уже некоторое время, и это её неимоверно раздражает.       Она не хочет его слушать. Наверное. Она хотела услышать его тогда, десять лет назад, когда он впервые сказал, что всё, что они планировали — лишь мечты. Глупые, «розовые» мечты.

С тех самых пор, как мой малыш ушёл,

Это был мрачнейший день, это был мрачнейший день!

Всё, что я слышу — Билли Холидей.I

Это всё, что я играю.

Это всё, что я играю.

      Ванесса сумбурно прощается с Хоуп, давая наставления по уходу за растениями в её комнате.       — Если здесь объявится вдруг мужчина и будет спрашивать меня, скажи, что я уехала, — просит напоследок.       — Мужчина? — переспрашивает Питерсон. — А сказать куда уехала можно?       — Скажи, что туда, где он меня не достанет.

Ты должен был предвидеть

Околдовать тебя её душой

Ты у меня там, где мне этого хочется.

Ты — мертвее, чем когда-либо.

Я попалась на обещание о вечности.

Я играю с тобой в игру "сбей с толку".

Ты там, где мне этого хочется.

Ты у меня, ты у меня.

Ты у меня там, где мне этого хочется сейчас!

* * *

      — Объявляется посадка на рейс 5930 «United Airlines» до Гонолулу . Просим пассажиров пройти к терминалу номер 4B.       Мур встаёт с мягкого кресла и приветливо улыбается девушке, которая подходит к ней и предлагает провести её к терминалу.       — Приятного полёта, Мисс Мур, — желает мужчина, проверяющий её паспорт. Улыбается.       — Благодарю, — она забирает свой паспорт и проходит на авиационный пассажирский трап, где её встречают стюардесса и ведёт в первый класс — оплот роскоши в воздушных перевозках, особенно на дальние перелёты.       Перелёт из Нью-Йорка до Гонолулу займёт почти одиннадцать часов.       Она спит практически весь полёт, читает книги и смотрит видео, которые ей присылают друзья, узнавшие о её скором прилёте на Гавайи.       — Да здравствуют Гавайи, — она делает глоток шампанского, смотря из иллюминатора в синий океан, где виднеется любимый и родной зеленый остров.

Это не один из тех этапов, через которые я прохожу,

Или просто песня — это не один из них.

Я сама по себе.

Сама по себе,

Сама по себе снова.

Я сама по себе снова.

Я сама по себе снова.

Я сама по себе снова.