Тату на твоём теле

— Так значит, кинки-пати? — Моцзэ падает на кровать, которая на самом деле является односпальной, но как-то так получилось, что на третий день они решили, что им обязательно вот нужно спать рядом. Кажется, они тогда поцеловались в лесу, и было настолько приятно ощущать жар чужого тела, что просто нельзя было удержаться от совместных объятий во сне. Накидали пледов между зазором и счастливые сдвинули две кровати в одну. Цзяоцю закидывает ноги на стену и смотрит на него вверх тормашками. — Почему так прицепился к этому? Он снова щурит взгляд, и Моцзэ в восторге от этого лисьего разреза, они смотрят друг в другу глаза, разговаривать стараются тихо, потому что за окном вечер, и через пару дней им нужно уезжать обратно, а не хочется. Столько всего интересного произошло, так хорошо пообщались, и Цзяоцю даже смог сдружиться с Рацио и Авантюрином. Со вторым понятно, тот друзей найдет и в заброшенном каком-нибудь лагере диких племён, а вот с первым есть вопросики. Моцзэ ещё поинтересуется у него, почему тот так легко воспринял дружбу с Цзяоцю. — Не знаю, просто так, — он вертит в воздухе ладонью и не находит слов получше, поэтому просто продолжает кивать в надежде, что Цзяоцю его понял. — Я там был пару раз, почему бы и нет? Ты никогда не бывал на подобном? — Нет, я только с Веритасом в однушке жил и шкерился по углам, когда хотел подрочить, — смеётся Моцзэ, и Цзяоцю удивлённо вскидывает брови. — Ты жил с ним? — Мы со школы знакомы. — О как. По вам и не скажешь, будто вообще из разных вселенных. — Это ты его ещё пьяным на концерте не видел, вот там он перестаёт быть, — они синхронно поворачивают голову на соседнюю стену, когда по помещению разлетается размашистый шлепок и следующий за ним стон. Внутри всё сворачивается в ком тревоги, Моцзэ совершенно не хочет стать свидетелем ссор, потому что его родители умудрялись ссориться часто и много. Правда, мирились потом и говорили, как они любят друг друга, и он старался им верить. Сейчас тоже продолжает верить, потому что недавно Ахерон купила загородный дом, и они вместе наконец-то исполнили свою мечту — сбежать от городской суеты. За стеной что-то шумно падает на пол, Цзяоцю осторожно переворачивается и садится на ноги, продолжая сверлить стену. Моцзэ прикрывает глаза, делает глубокий вдох и надеется на то, что им просто показалось. — Твою мать, — звонкий голос Авантюрина преломляется вместе с очередным шлепком. Тела о тело? Ладони о лицо? Моцзэ встаёт вслед за Цзяоцю и боится смотреть тому в глаза. — А твои друзья интересные люди, — хмыкает тот и подкрадывается на четвереньках к замеревшему на месте Моцзэ. Он тяжело сглатывает вставший поперёк горла ком, тело вмиг начинает потеть, и теперь в его голове лишь желание, чтобы его друзья за стенкой дрались. Но, судя по громким стонам, которые никто даже не собирается прекращать, стыд захватывает его полностью, когда он вдобавок слышит вскрик Рацио. Вот этого он точно не хотел слышать в своей жизни. По коже бегут мурашки, Цзяоцю словно лис трётся о шею, лижет кадык осторожно, почти невесомо, отчего вся кровь собирается в паху. — Боже, — тихо выдыхает он, и, кажется, его голос мешается с ещё одним стоном, и вслед за этими звуками появляется громкий скрип кровати. — Заводит? — Моцзэ сжимает колени вместе, когда его вставшего члена касается горячая рука. Цзяоцю облизывается, смотрит внимательно ему в глаза, словно готов вгрызться в это смущенное лицо зубами и оторвать плоть. — Нет. — Да-а! — Гортанный стон Рацио заставляет уши заалеть, глаза зажмурить до такой степени, что становится больно, а в ушах начинает звенеть. Цзяоцю дышит шумно, он залезает пальцами под широкие домашние штаны Моцзэ и лижет шею до самых ключиц. Тот откидывает голову назад, подставляется под жаркие поцелуи и тихо стонет, когда постель рядом шуршит и вес чужого тела исчезает. Он приоткрывает глаза и стонет в унисон с Авантюрином. Или это Рацио такие стоны издаёт? Сейчас совершенно не важно, потому что перед ним более охуенная картина: Цзяоцю стягивает его штаны вместе с бельём, смотрит из-под ресниц совершенно невинно и с нежностью. Хочется выбить из него эту напыщенность, Моцзэ на автомате хватает его за волосы, сжимает их в кулак и тянет к члену. Ему послушно повинуются, открывают широко рот, и головка скользит внутрь. Пальцы ног поджимаются, Цзяоцю помогает себе рукой и держит у основания, чтобы ненароком не подавиться, пока второй рукой царапает оголённое бедро. Хочется сделать что-то странное, в моменте выкинуть такое, отчего они оба будут пребывать в шоке, но то, что они это делают под звуки трахающихся друзей, уже заставляет пребывать в полном ахуе. Особенно Моцзэ, но он быстро забывает об этом факте, когда Цзяоцю так насасывает. Становится вмиг влажно, слюны стекает много, и он размазывает её по всему члену, спускается ниже и всасывает поочерёдно яйца, пока Моцзэ прижимает его ближе, будто бы хочет, чтобы тот задохнулся. Становится влажно и жарко, между ними искрит, хочется взять без задержек и подготовки, чтобы выбить землю из-под ног, добиться слез на чужом лице, выбить всю дурь. Цзяоцю хрипит, когда член упирается в заднюю стенку горла, выгибается дугой, потому что Моцзэ не даёт отстраниться, и его это заводит точно так же, как мысли о том, что за стенкой тоже трахаются. — Какой ты послушный, — смеётся Моцзэ, когда отодвигает его за волосы подальше и шлёпает красной головкой по высунутому языку. Цзяоцю хрипло смеётся и смотрит на него лишь с одним желанием. — Хочу, чтобы ты выебал меня, — горячо шепчет прямо в самые губы, когда его поднимают наверх. Моцзэ улыбается, роняет его под себя и замирает. — У меня нет смазки. — Какой-то ты не подготовленный. — Откуда я знал, что у меня друзья извращенцы, а ты решишь отдаться мне? — Они почему-то начинают говорить шёпотом, наверное потому, что за стенкой затишье. Перед бурей ли? — Я знаю, где она есть. — Что? Моцзэ, ты куда? Цзяоцю не успевает даже обдумать его мысль, когда он второпях надевает трусы и выскакивает в коридор. Моцзэ с шумом выдыхает, хватается за ручку двери чужой комнаты и открывает. — Веритас, дай смазку! — Боже, Веритас! Авантюрин крупно вздрагивает, выгибается дугой и бьётся затылком о бортик кровати, пока ногами прижимает Рацио сильнее к паху и не даёт отстраниться. Моцзэ жмурит глаза до белых пятен, а когда открывает, то смотрит только на вспотевшую спину друга и никуда более. Веритас успевает услышать, как в комнату кто-то заходит, поэтому с силой отцепляет от себя авантюриновы ноги и оборачивается. — Рехнулся? — Моцзэ коротко смеётся, потому что голый Веритас со спермой на губах не внушает такого грозного вида, как в его обычном состоянии. — Смазка. Ес ор ноу? В него прилетает целый бутылек, он салютует ладонью и закрывает дверь, успевая услышать, как Авантюрин тихо спрашивает что-то. Возможно, пытается разобраться в ситуации. Моцзэ не знает, что происходит с ним, но член вновь призывно дёргается, когда он возвращается в комнату, а на кровати лежит полностью раздетый Цзяоцю. Его ноги длинные и аккуратные, такие бы на плечах хорошо смотрелись, бёдра широкие, отчего хочется вцепиться зубами и оставить пару следов. Он кокетливо вертит локоном волос вокруг пальца, стреляет глазами на флакон со смазкой и переворачивается на живот. Взгляд падает на ноги, где на бедре красуется татуировка. Моцзэ тихо выдыхает короткое «о как». — Вижу, ты вернулся с успешной охоты, — тихо смеётся и шумно выдыхает, когда Моцзэ присаживается рядом и вводит один палец, попутно целуя плечи. Он немного путается в волосах, отчего приходится откинуть их в сторону, и тогда уже получается более удачно оставить алеющий след. — Это было не сложно. Откуда татуировка? — Набил по молодости, — хрипят тихо ему в ответ. — Она что-то значит? — Осторожный поцелуй за ухом, Моцзэ загибает палец, и Цзяоцю в его руках плавится, словно масло под солнцем. — Боже, давай потом с этим разберёмся. Моцзэ шумно вдыхает, жмётся носом к горячей щеке и ловит губами рваные выдохи. Цзяоцю поднимает бёдра, трётся членом о постель и закатывает глаза, когда за стенкой вновь слышны стоны, только уже более тихие. — Ты и вправду извращенец, — смеётся Моцзэ, когда под ним издают звуки, похожие на тихие поскуливания. Цзяоцю сжимает пальцы в кулаки, трётся о подушку и старается вообще не стонать, будто бы сорвёт чужой оргазм по ту сторону стены. — Ещё, — тихий выдох замирает в пространстве, тело сводит истомой от приятных ощущений, движения пальцев осторожные, но вместе с этим давящие, распирающие изнутри. Цзяоцю прекрасно знает, чем могут заканчиваться такие быстрые знакомства с сексом чуть ли не на первом свидании, но здесь он просто не мог себе отказать. Эти мышцы, татуировки, глаза, весь Моцзэ как заводной механизм, который дёрнул за нужные верёвочки. И спустило тормоза у Цзяоцю. До дрожи возбуждают звуки за стенкой, ему совершенно плевать, кто именно это делает, сам факт того, что в данный момент в этом доме есть ещё двое людей, которые могут свободно зайти, посмотреть, нарушить их покой, заставляет коленки затрястись. Моцзэ переворачивает его, лижет наотмашь широкую грудь, кусает соски и копирует хитрый прищур. — Возбуждаешься от того, что кто-то трахается за стенкой? — Блять, — судорожно выдыхает Цзяоцю, когда Моцзэ осторожно кусает подбородок, говорит прямо возле уха и заставляет тело покрыться мурашками. Он раздвигает ноги широко, подмахивает бёдрами и проезжается криво пятками по постели. — Глубже. — Ты хочешь глубже? — Без прежнего веселья тянет Моцзэ и отстраняется. Его присутствие возле лица словно давало глоток свежего кислорода Цзяоцю, он кусает ребро ладони и стонет. — Нет, Авантюрин, стой… Они синхронно шумно выдыхают, когда за стеной слышно мольбы Веритаса, это заводит. Не потому, что это Рацио, которого Моцзэ знает бóльшую часть своей жизни, а потому что они тоже трахаются. За ебаной картонной стенкой, которую кулаком легче пробить, чем выходить и заходить сюда через двери. Цзяоцю хватается за его плечи, тянется за поцелуем, но он не даёт этого сделать. — Я не услышал ответа, — наигранно грустно произносит Моцзэ и вытаскивает пальцы почти полностью, чем вызывает неподдельный шок в лице напротив. А ещё нехилую волну дрожи. — Я хочу глубже, очень сильно хочу, — как в бреду шепчет Цзяоцю и мычит от удовольствия, когда его член обхватывают в кулак и начинают медленно надрачивать. — Иди сюда. — Что, куда? Цзяоцю теряется в пространстве, когда его в один миг толкают к стене и прижимают. Теперь он более чётко слышит чужие стоны, и лёгкие сжимаются до атомов, сердце перестаёт биться, мир больше не ощущается таким, как был до этого. — Ты прекрасно их слышишь, — Моцзэ склоняется к уху, пока пальцы осторожно проскальзывают к анусу и он подставляет головку. Цзяоцю прерывисто выдыхает и дёргается, но его прижимают обратно, сжимая до боли плечо. — Прошу, — почти скулит, но гордости во взгляде не занимать. Прекрасно знает, что сам до этого довёл, прекрасно видит, как Моцзэ ловит кайф от этой ситуации, прекрасно понимает, как он действует на него в этом маленьком пространстве. — Просишь что? За стенкой шумит кровать, она скрипит и бьётся о другую стену, но даже так это хорошо слышно. Кто там и кого — не понять, да и вряд ли они сейчас об этом задумываются. Они вообще не думают о том, кто именно по ту сторону, нужен сам факт, вот эта маленькая песчинка в гигантском океане, капля дёгтя в банке мёда. — Трахни меня, — звонкий шлепок по собственному бедру сопровождается чужим вскриком за стеной. Моцзэ дразнит его в томительном ожидании: аккуратно вводит головку, слегка толкается и выходит вновь, чтобы посмотреть, как анус жадно сжимается. Как только слышит не просьбу, почти жалобный приказ — исполняет. Цзяоцю упирается лбом в стену, наклоняется как можно ниже, чтобы не было так больно, и Моцзэ на секунду вновь выходит, но лишь для того, чтобы развернуть его и взять на руки. Возразить ничего не получается, его тело прижимают к стене плотно, почти без возможности пошевелиться, и ноги Цзяоцю оказываются на этих блядских плечах, пока руки сжимают его краснеющие бёдра. Мозце сжимает татуировку, будто хочет вырвать, кусает за шею, словно старается добраться до набухших венок. Возбуждение давит, мир вокруг закручивается спиралью, и им никогда ещё не было так хорошо. Словно две вселенные соприкасаются друг с другом и взрываются, соединяются воедино и превращаются в яркую вспышку. Мозцэ целуется жадно, долбится до саднящей спины, которая на утро точно будет болеть, до закрывающихся глаз, до странного ощущения внизу живота. Цзяоцю всё ещё стонет тихо, боится, что их застукают, но это словно становится не важно. Всё происходящее в их комнатах остаётся лишь для них, он уверен, что выйдя за её пределы, никто об этом даже не заговорит, потому что незачем. Потому что это не имеет смысла, когда его так жадно прижимают к себе, когда он старается отвечать на рваные поцелуи, которые прерываются лишь потому, что не хватает кислорода. За стенкой явно становится тише, тихие разговоры тонут в их учащенном шумном дыхании, Цзяоцю опускает одну руку к члену и громко стонет, когда его насаживают глубже. — Вот здесь, да, — он облизывает губы, улыбается, когда видит плотно сжатые челюсти Моцзэ, и его ведёт от того, что тот сдерживает для него. Скорее всего, кончил бы несколько минут назад, как их соседи за стенкой, но на последнем издыхании ждёт оргазма Цзяоцю. Он сжимает свой член в кулак, в такой позе почти неудобно дрочить, но ему удаётся правильно надавить, сжать головку, и с губ слетает протяжный выдох. Глаза закатываются, пальцы ног поджимаются, и Моцзэ выходит из него, прикусывая одними губами мягкую кожу на шее. Сперма горячими каплями стекает по бёдрам, собственная собирается в целую лужицу на животе, но Цзяоцю не дают встать на ноги, несут сразу к кровати и осторожно кладут на бок. — Сильно болит? — Моцзэ гладит вдоль позвонков, и Цзяоцю шипит от неприятных ощущений. До этого он не чувствовал, что так сильно натёр кожу. — Вот когда ты потрогал, стало болеть. — Тогда больше не буду трогать, — тихо смеётся он и падает рядом. — Так значит, у тебя в арсенале есть интересные фетиши? — Есть и кинки, и фетиши, что-то конкретное интересует? Цзяоцю вытирает салфетками живот, кидает их на пол и падает обратно на кровать. Тело ватное, приятная нега всё ещё собирается в кончиках пальцев, и хочется продолжать лежать вот так бесконечную вечность. Моцзэ округляет в удивлении глаза и переворачивается на спину. — У тебя их много? — Ну, как сказать. Начнём с самого безобидного, есть кинк на татуировки, — в подтверждение своих слов он аккуратно проводит пальцем от плеча до самой кисти. Осторожно царапает крышу китайского домика, обводит по контуру вьющиеся облака и пролетающих мимо журавлей. — Также грязная речь в постели заводит, когда надо мной могут доминировать. Но это только если я в настроении. — Вау, я о таком не задумывался, — Моцзэ вздрагивает от прикосновений, кожа покрывается мурашками, и он тянется за вялым поцелуем, но его останавливают на половине пути. — Совсем? Ну, может, есть что-то потаенное? — Глаза напротив загораются интересом, Моцзэ страдальчески выдыхает и морщится в попытках вспомнить, что такого его могло довести до белого каления. Он осматривает с ног до головы Цзяоцю. Тот лежит голый совсем рядом, тело влажное, и хочется слизать эти капельки пота. Ключицы острые, плечи широкие, но он всё равно выглядит миниатюрным. Талия не слишком узкая, но и не широкая, самая обычная, Моцзэ лениво ползёт взглядом дальше и задерживается на той самой татуировке на всё бедро: аккуратные цветы, растущие вокруг лозы, которая закручивается в петлю и доходит до самого колена. Некоторые ещё скрыты в бутонах и не хотят показываться, а остальные полностью раскрыты, и Моцзэ будто бы чувствует их запах. Цзяоцю замечает его пристальный взгляд и улыбается, кладя ладонь на тату. — Понравилась? — Аккуратная и красивая работа, оцениваю чисто как мастер. — Значит, не зря отдавал деньги и терпел это. Он коротко зевает, чем заражает и Моцзэ, поэтому они синхронно закрывают рот ладонью. За окном действительно уже глубокая ночь, соседи, кажется, почти заснули, но он готов поклясться, что слышит, как кто-то проходит мимо комнаты. Цзяоцю на это внимание не обращает, пока они общаются, но вот запах того самого табака, что начинает доходить сюда, Моцзэ узнаёт из тысячи. Хочется выйти и покурить. — Я пойду, а ты отдыхай, — он наклоняется к Цзяоцю, чтобы оставить крохотный поцелуй в области плеча, и ему отвечают мягкой улыбкой и сонным осоловелым взглядом. — Хорошо, пригрею пока тебе местечко.