Тату на твоём теле

На улице прохладно и всё ещё идёт дождь. Моцзэ успевает накинуть на голое тело только трусы, потому что негоже ходить голышом по дому, и свою кофту с капюшоном. Веритас стоит только в нижнем белье на крыльце и курит. Губы покалывает, пальцы дрожат, и он не сильно задумывается о том, что именно сейчас произойдёт между ними. Желание покурить сильнее, чем стыд. Рацио молча достаёт из пачки дорогие сигареты, которые вряд ли можно найти в их стране, но он всё ещё, черт такой, где-то их берёт. Моцзэ не удивится, если тот вдруг органы однажды в тату-студию притащит и скажет, что просто нашёл, где можно купить. Для экспериментов, конечно же. Зажигалка щёлкает, лёгкие наполняются ядовитым никотином, и ресницы подрагивают от того, как же хорошо становится. Моцзэ оглядывает расцарапанную спину друга, видит ту самую татуировку прямо над резинкой трусов и смеётся, падая задницей на ступеньки. Он вытягивает ноги, и дождь слегка моросит, заставляет вздрогнуть и покрыться мурашками. — Замерзнешь и заболеешь, — наконец-то прерывает тишину Веритас и облокачивается о столб совсем рядом с Моцзэ. Тот пожимает плечами и делает ещё одну затяжку. — Как-нибудь переживу, — хрипло отзывается он и улыбается. — Так значит, ты сверху? — Что? Веритас удивлённо хлопает глазами, будто бы последние несколько часов хорошо так отсыпался и сейчас его вырвали из самого пиздатого сна в его жизни. Это выражение лица не говорит ни о чем хорошем, Моцзэ умело уворачивается от подзатыльника и смеётся. Он не первый год знает этого человека и с лёгкостью читает его дальнейшие действия. — Снизу что ли? — Не унимается, знает, что ответа нормального не получит, но увидеть алеющие уши и щеки друга дороже собственной безопасности. — А ты, я погляжу, с извращенцем познакомился, — парирует Веритас и тушит окурок. — Ой, не надо тут играть в святых. Могли и потише. — Тогда у тебя не было бы секса. — Веритас фыркает и пожимает плечами, он плюёт на то, что может заболеть, и присаживается рядом, прокладывая под задницу чью-то футболку. На секунду взгляд на ней задерживает, и приходит понимание, что та принадлежит Авантюрину. А он сказал ему, что футболка потерялась, и Веритас, как хороший партнёр, поделился одеждой. Моцзэ шумно выдыхает и кидает окурок в пепельницу. — Был бы. Просто не так скоро. — Понравились друг другу? Моцзэ протяжно выдыхает и вспоминает о дремлющем Цзяоцю. Тот интересный, как личность, хочется узнать его поближе, а не только получать крышесносные оргазмы. Дрожь проносится по телу, что не укрывается от Веритаса, но он лишь продолжает рассматривать свои забитые рукава, чешет шею, и на бедной нататуированной сколопендре виднеются фиолетовые засосы. — Хотел бы пообщаться подольше, — Рацио кивает его словам и отклоняется назад, опираясь на локти. — Если смотреть на меня и Авантюрина со стороны, то мы, — он тихо цыкает и прерывает свою мысль. Видно, что с первого раза не удаётся найти правильные слова, и Рацио качает головой, сжимая в ладони волосы и шумно выдыхая. Моцзэ весь собирается, душевные разговоры по ночам с сигареткой в зубах он всегда любил, ещё со студенчества. — Короче, как думаешь, мы подходим друг другу? — Ну не знаю, милый, ты со мной совсем не разговариваешь и внимание не уделяешь, — шутка вырывается прежде, чем Моцзэ может обдумать её, но Рацио лишь хмыкает, уголок губ дёргает в усмешке, а потом он снова становится серьёзным. — Не переживай, тебе время тоже найду. Так что? — Ну, вы выглядите со стороны вполне себе хорошо. Блять, сложно сказать, Веритас, еб твою мать, что у вас случилось? Вы там без продыху ебались, а сейчас ты сомневаешься в своих или его намерениях? — Моцзэ дергано раскидывает руки в сторону, рыщет в поисках заветной пачки, и Рацио сам её отдаёт, беря себе тоже одну сигарету. — Всё у нас хорошо, просто ссоримся редко, но метко. Оба не следим за речью и такого наговорим, что потом всю ночь один из нас в слезах, — как на духу выпаливает он и вздрагивает. На улице всё ещё прохладно, а на нём всё ещё ничего нет, кроме трусов. Он двигается ближе к Моцзэ и трётся о его плечо, тот и не сопротивляется. — Поговорите об этом, найдите причину ссор. Может, его что-то бесит или тебя, может, вас скучная сексуальная жизнь заебала. — Скучная? Кто бы говорил, мастер в кулачок и на бочок. — Ой, ебать, а у тебя прям разряд по мастеру секса с Авантюрином, — Моцзэ зажимает губами сигарету, раздвигает руки в сторону перед собой, пародируя плакат с лозунгом, и смеётся вместе с Веритасом. Вот по такому другу детства он иногда скучает, а то повзрослели и вообще стали скучными. Рацио понуро улыбается и поправляет прокол в ухе, прокручивает его и сжимает мочку. Это его особая привычка, помогает снять волнение и расслабиться, Моцзэ заметил её во времена школьных экзаменов, но так и не понял смысл. Его это не успокаивало, сколько бы ни старался попробовать. Он сжимает Веритаса за плечо и приободряюще улыбается. — Всё будет у вас хорошо, вы любите друг друга и со всем справитесь, — глаза напротив в удивлении округляются, и Моцзэ закатывает свои, потому что знает, что последует дальше. — Ты умеешь сопереживать людям? Ты что, не робот? — На себя посмотри, скала. — Спасибо тебе. Рацио прерывает их шуточную перепалку, кивает головой, и разноцветные волосы качаются вслед за движением. Они сидят ещё несколько часов, просто слушая монотонный бубнеж друг друга, тихий скрип деревьев от ветра и моросящий дождик, который лижет пятки и заставляет кожу покрыться мурашками. Спать они будут точно крепко и долго. Цзяоцю широко зевает и медленно потягивается, ведь он обычно любит делать подобное после пробуждения по утрам. Чтобы каждой косточкой прохрустеть, достичь этого псевдо-оргазма и блаженно улыбнуться. Он шарит рукой по соседнему месту и ощущает холод, будто бы Моцзэ и не приходил к нему ночевать, а может, его и вовсе не было и Цзяоцю дома? Он осторожно открывает глаза и выдыхает, ощущая, как камень с души падает, потому что на секунду паранойя берёт верх и овладевает мозгом. Но спина отзывает томительной болью, неприятно на ней лежать, и он тяжело стонет. Вот теперь внизу тоже начинает неприятно ныть, а никаких мазей с собой он не брал. В ноздри бьёт приятный запах яичницы, и голодный желудок отзывается воем, а рот наполняется слюной. Цзяоцю лениво сползает с кровати и выплывает на кухню, где над плитой стоит Моцзэ. Удивительно. Воспоминания о вчерашней ночи отзываются приятной тяжестью внизу живота и скручивающим удовольствием в паху. Цзяоцю улыбается и щурится, когда к нему подходят ближе и целуют в плечо. — Долго ты спал, — с особой резвостью произносит Моцзэ и возвращается к плите, потому что там что-то начинает шкворчать и вызвать панику в его лице. Цзяоцю хитро улыбается, радуясь, что последние несколько дней он к плите почти не подходил, потому что дома живёт один и просто-напросто заебался готовить себе, даже при условии, что знает кучу блюд. Его руки тоже хотят отдыха, а когда за тобой ухаживают, это оказывается даже слишком приятным. Точно быстро привыкнет. — Я люблю долго спать. А где Рацио и Авантюрин? — Цзяоцю присаживается на стул и оглядывает помещение, не находит даже намёка на чьё-то присутствие. — Вон там, — Моцзэ кивает лопаткой в сторону окна, и можно заметить, как между деревьев плотно натянутый гамак слегка покачивается. Солнце светит ярко, будто бы вчера не шёл весь вечер и ночь дождь, отчего теперь желание пробежаться босыми ногами по траве неожиданно возрастает. А потом желание лечить себя даст под дых, но Цзяоцю плевать. Он приглядывается к гамаку и видит, как на Веритасе, словно маленький котенок, спит Авантюрин, пока у первого в руках покоится достаточно толстая книга. Рацио осторожно гладит спину, закручивает спиралью на палец пшеничные волосы и отвлекается только чтобы перелистнуть страницу. Цзяоцю хмыкает и обращает своё внимание на Моцзэ, который горделиво и шумно ставит перед ним тарелку с яичницей. Желток слегка зажарился, помидоры подгорели, да и выглядит не как блюдо от шефа, но Цзяоцю приятно; ему нравится видеть в лице напротив улыбку и детский восторг, когда он берёт вилку и делает первый кусочек. — Вкусно, — он тихо смеётся и прикрывает рот ладонью, когда Моцзэ дёргает кулаком и радуется, будто бы всё утро мечтал только об этом моменте. А может так оно и есть. Они сидят какое-то время в тишине, любуются то друг другом, то залипают в своих мыслях, прекращая обращать внимание на шум. Солнце красиво опускается на заспанное лицо Цзяоцю, очерчивает контур янтарных глаз, придавая им искру, будто бы те и вправду загораются пламенем. Моцзэ улыбается и облокачивается на спинку стула. — Хотел бы начать какие-то серьёзные отношения? — Вопрос осторожный и явно нужный. Цзяоцю откладывает вилку с тарелкой в сторону и вытирает салфетками рот, успевая почесать глаза, потому что те всё ещё слипаются, обычно он встаёт ещё позже. С губ срывается тихий выдох, который Моцзэ трактует не с хорошей стороны, но решает пока не делать выводов. Нужно дождаться ответа Цзяоцю. — С тобой? — Нет, можешь пойти к ним и предложить свою кандидатуру третьего, — смеётся легко Мозцэ и указывает большим пальцем за спину, где Веритас, отложив книгу в сторону, прижимает Авантюрина ближе к себе и начинает дремать. Тоже полночи не спал, просиживая задницу на холоде. — Хорошая мысль. — Цзяоцю прикладывает указательный палец к подбородку и наигранно задумывается. Они смеются, одновременно выдыхают, и на секунду становится даже неловко. — Думаю, что мы можем попробовать, но у меня ужасные сексуальные фантазии. — Как ты вчера заметил, я тоже не отстаю, — лукавит Моцзэ, хотя сам отлично понимает, что может не выдержать и сбежать. Вся его сексуальная жизнь строилась на примерно пяти позах в постели, предварительных ласках и каких-то игрушках. Он розовеет щеками, когда вспоминает, что под кроватью до сих пор лежит лисий хвост и пышные уши, взгляд падает на Цзяоцю, который, подставив лицо под лучи, принимает солнечную ванну и похож на расслабленного лиса. Поперёк горла встаёт ком, и Моцзэ тяжело сглатывает. — Выйдем на улицу? Цзяоцю приоткрывает один глаз и улыбается. — Уже начинаешь читать мои мысли? Пойдём, — он надевает мятую майку, которая какого-то чёрта висит возле входной двери, расчесывает пальцами волосы и бегло осматривает себя в зеркало. Умоется потом, сейчас хочется урвать тёплые лучики солнца. Моцзэ выходит вслед за ним, они проходят небольшое расстояние к гамаку с Веритасом и Авантюрином. Первый поднимает голову, кивает им обоим и падает обратно, прижимая поближе причмокивающего во сне партнёра. Моцзэ садится на широкие садовые качели, толкается ногой, и те медленно качаются за ним вслед. Цзяоцю ложится на удобно подставленные колени, обнимает руками тонкую талию и жмётся носом к животу. Вокруг свежий воздух, он дарит спокойствие и гармонию, витает вокруг, пока качели скрипят в такт покачиваниям. Цзяоцю расслабляется, смотрит наверх, и Мозце, облокотившись рукой на подлокотник и положив на неё голову, рассматривает его. Чешет за ухом, убирает с глаз волосы и зевает. Его лицо освещено мягким золотистым светом, который пробивается сквозь листву деревьев, создавая целую игру теней на нежных чертах. Прикосновения Моцзэ нежные и заботливые, как будто он бережёт не только его, но и само мгновение. Голос Веритаса почему-то кажется целой колыбелью, не разобрать, что именно он говорит, но его монотонный диалог с Авантюрином заставляет кожу покрыться мурашками, будто бы они все вместе создают что-то потаенное, которое никто не сможет увидеть и потрогать. Этот момент лишь для них. Качели продолжают раскачиваться, каждое движение медленное, спокойное, неторопливое. Их дыхание становится более ровным и осознанным, кажется, что время замедляется. Моцзэ чувствует, как грудь Цзяоцю под пальцами вздымается и опускается в такт их качания, и это ощущение уюта окутывает, словно теплое одеяло в прохладный вечер. Впереди ещё несколько дней выходных, и, возможно, произойдут новые интересные события. Но он будет счастлив, если Цзяоцю всё это время будет рядом с ним. Даже когда этот незапланированный отдых завершится и они вернутся в городскую суету, он будет благодарен за то, что они провели эти дни вместе.