Строя замки

Университетские общаги это определенно не то, по чему Мэдди когда-либо приходилось скучать. Потолки трясутся от музыки из колонок, с кухни пахнет чем-то подгоревшим, а в комнатах дичайший беспорядок. По крайней мере, в комнате Маккензи. Старшая Зиглер успела забыть какого это — жить с ней в одном доме. Критически осмотрев помойку, под которой где-то наверное всё ещё стоял письменный стол, Мэдди ставит коробки на пол. — Ты хоть когда-нибудь убираешься? — Это творческий беспорядок. — У твоей соседки никакого творческого беспорядка не наблюдается. Старшая смотрит на вторую половину комнаты, где царила практически идеальная чистота и печально вздыхает, продолжая складывать вещи сестры. — Это потому что она не творческая личность. — Вы же обе на актёрском вроде учитесь. — Вот ты и уловила суть проблемы! — усмехается Кензи, сгребая всё со стола прямо в коробку, на что Мэдди лишь закатывает глаза. Они почти заканчивают сборы, когда в комнату заходит Азия. «Кажется, её так зовут» Девушка возраста Маккензи. Может, чуть младше. Короткие кудрявые волосы, красная клетчатая рубашка прямиком из 2014, чупа чупс во рту и полное игнорирование происходящего. Соседка устраивается на своей кровати в позе лотоса и продолжает копаться в телефоне. Младшая Зиглер закатывает глаза и принимается складывать вещи вдвое быстрее. Ничего не понимающая Мэдди тупо смотрит в стену несколько секунд. Она-то думала, что Азия Рэй это какое-то вселенское зло. Настолько пугающее и настолько ужасное, что даже её бесстрашная сестра не смогла её терпеть. А на деле оказывается, что это обычная девочка-подросток, которая, видимо, не уступает Кензи в красноречии и, вероятно, умеет постоять за себя. По крайней мере, такое впечатление сложилось у старшей Зиглер. Ей следовало этого ожидать — сестра всегда была склонна к драматизированию. «Что ж, сотрудник мне всё ещё нужен, а давать заднюю уже поздно. К тому же, возможно, эта девочка только на вид такая безобидная» Закончив заклеивать переполненные коробки скотчем, сёстры принялись за самую неприятную часть. Им потребовалось четыре раза спуститься к машине с тяжёлыми вещами в руках и чуть ли не в зубах для того, чтобы Маккензи смогла, наконец, помахать ручкой общежитию и сесть на переднее сидение рядом с Мэдди. — На дверце вода есть, если тебе нужно. Младшая благодарно кивает и делает пару глотков, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Не привыкла она к пробежкам по лестницам с утяжелителями. — Так… — Мэдди мнётся, пытаясь подобрать нужные слова. — Что у вас с этой Азией случилось? Кензи запрокидывает голову и протяжно стонет. — Она так заебала меня, ты просто не представляешь, насколько. — Так расскажи мне, — спокойно пожимает плечами старшая и заводит машину. — Да её парень постоянно ошивается в нашей комнате. Чел с юридического, кажется. Их сюсюкания действовали мне на нервы. — И ты им, конечно, всё высказала. — Естественно! — Тогда ясно, — усмехается старшая и выезжает на трассу. — Ты бы помирилась с ней всё равно. Вместе учитесь же. Маккензи цокает и демонстративно закатывает глаза. — Обойдусь как-нибудь. Младшая по-хозяйски подключает телефон к сети машины и начинает рыться в своём плейлисте в поисках подходящей под настроение музыки. — С каких пор тебя потянуло на Лану Дель Рей? — А что такого? Хорошие песни у неё. — Тебе всегда нравился рок, а мои музыкальные предпочтения ты называешь «соплями в сахаре», — припоминает старшая Зиглер. — Вкусы меняются, — разводит руками Кензи и удобнее устраивается возле окна. Начало ноября в Нью-Йорке сопровождается грязью и сыростью. В такие моменты Мак всё больше скучает по родной Калифорнии, где круглый год шпарит солнце, а пляж в двадцати минутах езды от дома. Несколько лет назад они с сестрой только и делали, что мечтали о Манхеттене с его возможностями и перспективами. Маккензи никогда не признает этого, но она скучает по дому. И не только из-за климата. Скучает она даже не по дому, а по детству. По тому времени, когда не нужно было принимать никаких решений, оплачивать счета, сдавать экзамены и пытаться побороть одиночество, находясь, казалось бы, в самом центре огромной толпы. В последние годы учёбы в школе ей действительно хотелось поскорее выпуститься и свалить как можно дальше. Солнце и море начинают осточертевать, когда не с кем насладиться ими. Мэдди к тому времени уже уехала учиться на другой конец страны и никакие видеозвонки не могли заменить её присутствия. Но вот она — взрослая жизнь. Здесь и сейчас. Большой город, большие возможности. Но Маккензи всё равно не счастлива, даже получив всё, о чём только можно мечтать. Она не справляется. Ни с учёбой, ни с личной жизнью — ни с чем. Кензи предпочитает отмахиваться от проблем и списывать депрессивные мысли на свой переходный возраст и постоянное переслушивание песен Ланы Дель Рей, пессимистичностью которых Зиглер заразила Азия. Она любила слушать музыку, чтобы заснуть, а её наушники были сломаны, и Маккензи по ночам частенько слышала «Summertime sadness» с другого конца комнаты. Сначала она хотела начать очередную ссору, чтобы соседка соизволила сделать что-нибудь со своими наушниками, но потом нашла мелодию успокаивающей и даже приятной. — Почти приехали. На улице стремительно темнеет и в полумраке глаза младшей Зиглер ловят светящуюся синим вывеску какого-то бара. — Может, отметим новоселье? — преисполнившись энтузиазмом предлагает Кензи, готовясь уговаривать сестру до последнего. — Нет, только не там, — морщится, как от головной боли Мэдди, бросив быстрый взгляд туда, куда указывала младшая. — А что не так? «Два сапфира» звучит мажорно. Должно быть в твоём вкусе. И к дому близко. — Да, именно по этим причинам я пошла туда почти сразу после переезда и познакомилась там с Калани. Мы обе знаем, чем это закончилось. Воспоминания о прошлых отношениях всё ещё всплывали не в самых светлых тонах, пусть прошло уже много месяцев. — А, так это было здесь, — присвистывает от удивления Кензи. — Ну, тогда сходим в другое место и в другой день. Можем взять с собой Хлою, — как бы невзначай предлагает младшая Зиглер, ухмыльнувшись в стиле свахи. Мэдди ненавидела это её выражение лица, потому что оно никогда не сулило ничего хорошего. — Зачем ты хочешь её позвать? — устало спрашивает она, не особо интересуясь ответом. — Мэддс, ну не будь такой. Мне-то ты можешь всё сказать. Я же вижу, что ты в неё влюбилась. — Влюбилась это слишком громко сказано, — отнекивается старшая, крепче сжимая руль. — Но ты признаёшь, что она тебе нравится, — не унимается Кензи, чуть ли не подпрыгивая на сидении. — Признаю. — Тогда чего ты ждёшь? Она в тебя втрескалась по уши. Пригласи её куда-нибудь. Замути с ней. Это же вообще не сложно. Особенно, для тебя. — Звучит, как оскорбление, — смеётся Мэдди. — Звучит, как факт. Ты красотка. Богатая, образованная, независимая. Ты всегда отдаёшь всю себя в отношениях. Заботишься, помогаешь. С тобой весело, пусть иногда ты и бываешь жуткой занудой. В общем, я к тому, что ты идеальная девушка. — Спасибо. Это мило, что ты так считаешь, — старшая искренне улыбается и смотрит на сестру в красном свете светофора. — Но отношения это очень тяжелый труд, а я не уверена, что готова к этому. Свою менталку пролечить бы для начала. Не хочется выливать всё это на Хлою или на кого-либо другого, а будучи в отношениях этого не избежать, — Мэдди уже два года работает с психотерапевтом и несколько месяцев назад закончила курс антидепрессантов. Не то чтобы это сильно помогало, но девушку успокаивал сам процесс. — Какое благородство, — саркастически подытоживает Кензи, за что получает лёгкий пинок в плечо. — Я всё равно буду болеть за вас. — Я на другое и не рассчитываю, — усмехается Мэдди и паркуется на привычном месте. Приехали.