Burdock

      Монотонное гудение приборов и электроники вводило в какой-то странный транс. Затылок пульсировал тупой болью в такт медленному и расчётливому стуку сердца. Кэсси уставилась припухшими глазами на свои руки: маленькие и безумно раздражающие своим бессилием. Внутреннюю часть левой ладони покрывало множество пятнышек застывшей крови под суховатой кожей — врачи не нашли там ни одного кусочка разбитого стекла, но всё-таки мелкие повреждения неприятно саднили чуть ли не при каждом движении. И даже сейчас тонкая корка на одном из них лопнула, выпуская крошечную алую бусинку, от которой девушка инстинктивно отвернулась.       Она с детства не переносила вид крови. Разбитое колено? Порез от бумаги? След на пальце, что ощупывал выпавший зуб? Лопнувшая на морозе губа? Простая царапина? Если в детстве любая неаккуратность вызывала слёзы и панику, которую мать кое-как могла утихомирить, то уже в более осознанном возрасте подобное переросло в самовнушение с вязким комком непонятно чего в горле.       — Кэсс?       Грин невольно дёрнулась, выскальзывая из цепких лап гипноза больничной палаты. Рядом сидела обеспокоенная Óлив, взволнованно хмуря брови и сжимая край белоснежной простыни. Её каштановые волосы были заплетены в небрежную косу, под глазами оставались следы вчерашнего роскошного макияжа, а велюровый спортивный костюм, в котором она никогда в жизни бы не вышла в люди, говорил о том, что подруга подорвалась с постели и примчалась к ней в первых попавшихся вещах. Кэсси почувствовала огромную волну благодарности: Лагранж была единственной в списке надёжных людей. Людей, которым можно было бы и жизнь доверить.       — Я в норме, — собственный голос казался каким-то чужим и сиплым.       — О, ma chérie, — укоризненно произнесла Óлив. — Ты нихрена не в порядке. Кто с пробитой башкой может быть в порядке вообще?       — У меня два шва. Ничего страшного…       — Кэсс, что произошло вообще? — подруга сложила руки на груди. — Ты никогда не буянила на праздники, сколько я тебя знаю. Особенно, в одиночестве.       Грин недовольно скосила взгляд на француженку. Естественно, она не рассказала ей ничего о вчерашнем. Ни слова о Гоусте, разбитом столе и каким образом на затылке появилась рана, требующая вызова врачей.       — Óлив, я перепила, слишком много танцевала и слегка разнесла гостиную, — извиняющимся тоном сказала Кэсси. — Правда, ничего такого. Захотелось… повеселиться.       — Найди уже себе парня, ma chérie, — фыркнула Лагранж. — Одна в доме не заскучаешь да и… не покалечишься лишний раз.       Девушка только и закатила глаза, но тут же ощутила головокружение, на что Óлив заботливо сжала её ладонь. Лишние препирания между ними никому не были нужны, особенно в больнице.       Лечащий врач сообщил, что Грин может спокойно отправляться к себе домой в сопровождении близкого человека. Первым делом ей хотелось, чтобы здесь оказался Гоуст. Нет, Саймон. Она хотела, чтобы он помог и… хотя бы объяснился. Рана на затылке предостерегающе запульсировала и палец спустился ниже по списку контактов, выбрав номер Óлив.       Та притащила свои вещи, а старые, немного испачканные кровью упаковала в пакет. Кэсси, смешно скуксив нос, рассматривала серый пушистый спортивный костюм, что заметно был великоват на неё: Óлив-то повыше и… пофигуристее. Француженка нехотя отвернулась под её настойчивым взглядом, бурча. мол, чего она там не видела.       — Слушай, — начала светловолосая, небрежно комкая больничную робу. — Тут… тут не крутился… странный мужчина?       — Насколько странный, уточняй, — Лагранж скучающе болтала ногой, всматриваясь в бледно-желтое пятно на стене.       — Высокий. Весь в чёрном. И… э-э-э… с черепом.       — Тот тип из садового центра? — удивилась Óлив. — Он тебя что, преследует?       — Нет! — воскликнула Кэсси, едва ли не запутавшись в чересчур длинных штанах. — Просто…       — Просто что? — вполоборота спросила подруга.       — Мы иногда пересекаемся и… беседуем, — уклончиво ответила светловолосая, ныряя в пушистую толстовку. — Ничего такого. Так ты его видела, Óлив?       — Не-а, — хмыкнула та. — Такого за километр можно заметить.       — И правда.       На рецепции дежурная медсестра вручила бумажный пакет с обезболивающими средствами и настоятельно попросила наведаться в больницу в случае сильных головных болей или кровоточащих швов. Благодарно улыбнувшись, Кэсси постаралась сильно не кривиться от боли: едва ли не каждая мимическая мышца на лице отдавалась режущими ощущениями в затылке.       Óлив заботливо усадила подругу в свой «жук», нервно заглядывая ей в лицо. Грин выглядела, мягко говоря, дерьмово даже по меркам француженки, которая привыкла видеть её в опрятном виде что в теплице после тяжелой смены, что находясь в гостях. Серые глаза мутно смотрели сквозь лобовое стекло, губы — пересохшие и слегка потресканные от недостатка воды в теле после Рождественских гуляний, как полагала Лагранж. Девушка выглядела скукожившейся, более мелкой, крошечной, каковой обычно не была в добром расположении духа.       — Если хочешь, то можешь остаться у меня, — Óлив глянула на пассажирку рядом, выезжая на главную дорогу. — Тебе нужен уход.       — Нет, я в норме, — привычно мотнула головой Кэсси и тут же пожалела: затылок прошила мерзкая боль, заставляя её охнуть.       — Кэсс…       — Мне просто нужен отдых, пожалуйста, — девушка выдавила слабую улыбку. — Желательно наедине с собой, окей?       Француженка недовольно пробурчала что-то в ответ и вырулила автомобиль в сторону Белль Вью. Оставшийся отрезок пути они ехали в тишине. Грин устало опёрлась лбом о прохладное стекло, вглядываясь в сугробы по пути. Пробыв полдня в стенах госпиталя, ей казалось, что день пролетел по щелчку пальцев — солнце постепенно пряталось за горизонтом, хотя пасмурное небо не давало ни единому лучу выскочить сквозь плотный покров из туч.       Девушка сделала глубокий вдох и медленный выдох. Она скучала за солнцем в такие моменты. Мягкое, завораживающее тепло, приятно окутывающее кожу, всегда заставляло её невольно улыбаться и тянуться к источнику.       — Поскорее бы уже весна, — прошептала Кэсси, обдавая тёплым дыханием стекло.       Пару минут спустя Óлив запарковалась возле её дома, настороженно поглядывая на подругу — та отказалась от какого-либо сопровождения и, стискивая в руке пакет с одеждой и лекарствами, скрылась за входной дверью.       Щелкнув замок, Грин сползла по стенке, роняя вещи и ключи на пол от бессилия. Взгляд направился на десяток следов от обуви, россыпь мелкого стекла в гостинной, которую разнесли едва ли не до самой кухни, и мелкие, идеально круглые пятнышки подсохшей крови. Её собственной крови. Моментально подкативший к горлу комок заставил девушку закрыть глаза и уронить лицо в ладони.       Тебя же предупреждали, тупица. Просили не подкрадываться…       Кэсси раздосадованно сжала зубы, чувствуя, как от давления пульсация в затылке ускорялась. Часть неё злилась на саму себя за подобный опрометчивый и эгоистичный поступок. Другая — хотела просто свернуться калачиком здесь же на полу и плакать от испуга и боли, в ожидании, что кто-то просто утешит её.       Кто-то? Боже, Кэсс, ты наивно полагаешь, что Саймон теперь хоть подойдёт к тебе после того, как ты его прогнала к чёртовой матери?       Она потёрла переносицу, вспоминая, как просила его не подходить к ней. Это было не специально, а попросту инстинктивно. Но слова подействовали.       Гоуст торопливо вызвал скорую, вкратце объясняя о её травме, а затем, впустив медиков в дом, исчез, пользуясь суматохой вокруг. Девушка упорно избегала его взгляда, боясь увидеть недовольство и осуждение. Конечно, он предупреждал не трогать его, а Грин пошла на поводу своего сраного любопытства и… идиотского желания быть ближе.       Ха, теперь-то ты прекратишь свои эротические похождения во снах…       — Твою мать, — процедила она.       Но, несмотря на противоречивые мысли, Кэсси хотела, чтобы Саймон был здесь. Сейчас же. Сию минуту. Просто был, не говоря ни слова, не касаясь, не делая вообще ничего. С каких-то пор его высокая и облачённая в чёрное фигура была маяком спокойствия в её жизни, принося некое волнительное чувство, как только его взгляд с теплотой скользил по ней. По крайней мере, ей хотелось так думать, отмахиваясь от вчерашнего происшествия.       — Сама виновата, сама и разгребёшь, — выдохнула Грин, медленно вставая и подцепив пальцами пакет. — Давай же, вспоминай доктора Дарлинга: соберись и отвлекись, Кэсс. Соберись и отвлекись.       Первым делом, доковыляв до кухни, девушка приняла лекарства, а затем поставила чайник. Окинув взглядом гостиную, опираясь на столешницу, она осознала, что её собственный дом был каким-то чужим и чересчур пустым. Диван закрывал собой почти весь обзор на разбросанное стекло.       Мимолётно в голове прорисовывались очертания Гоуста, что сидел на нём, склонив голову набок. Туда, где раньше сидела Кэсси, хихикая и рассказывая что-то. Всё это выглядело уютно и… правильно. Сожаление тяжелым весом давило на плечи. Если бы она просто не касалась его, а спокойно дождалась пробуждения…       Всё было бы иначе.       Щёлкнул переключатель и чайник забурлил кипящей водой, отвлекая её от нагнетающих мыслей, что неумолимо нависали в голове, стоило девушке просто постоять в тишине. Затолкав в заварник горсть шалфея, мяты и лимона, Грин залила будущий чай водой и оставила настаиваться.       Осторожно ступая через мелкие осколки стекла, Кэсси забралась на второй этаж, а затем, сменив вещи Óлив на бежевый спортивный костюм и вернувшись вниз, достала возле стола под лестницей небольшую щетку и совок, которыми зачастую сметала остатки субстрата после пересадки. Взгляд натолкнулся на диван — немного смятый в том месте, где всю ночь проспал Саймон с ней на коленях. Рядом лежал пустой бумажный пакет.       Мужчина забрал с собой её подарок.       Она смущенно усмехнулась и принялась торопливо убирать осколки, стараясь не пропустить ни один. От стола осталась пара металлических ножек, которые отправились в мусорный бак следом за когда-то целой поверхностью кофейного столика. Без него, как ни странно, гостиная стала как-то посвободнее.       Затылок ныл где-то на фоне — обезболивающее наконец-то сделало своё дело. Кэсси закончила оттирать тёмные пятна крови с паркета, прокручивая в голове ту смешную документалку про пингвинов, только бы не думать о вчерашнем. В довершении уборки щёлкнул переключатель и первый этаж наконец-то залил мягкий свет.       Грин забралась на высокий стол на кухне, обхватив руками чашку и осматривая свои труды. Чисто. Тихо. Привычно. Словно вчерашнего дня и не было. Она достала из кармана штанов телефон, отыскивая диалог с Гоустом в мессенджере.       И что ты собралась написать?       «Я в порядке». «Всё хорошо». «Ничего серьёзного». «Тепло ли тебе в шарфе?». «Прости, что прогнала». «Я не виню тебя». «Приходи на чай». «Просто приди, пожалуйста». «Вернись, прошу тебя».       Кэсси раз за разом набирала каждое из сообщений, а затем сразу же стирала, считая неподходящим. В конце концов, сдавшись, девушка сунула телефон обратно в карман, протяжным выдохом остужая чай. Она не знала с чего начать. И стоило ли начинать вовсе? Было бы правильным просить о встрече после того, как её чертов язык приказал ему не подходить?       Да и если бы Гоуст вернулся, то… о чем бы они говорили? Грин фыркнула, понимая, что не смогла бы и слова выдавить, ожидая, что всё само собой наладится. Не было у неё умения завязывать разговоры после ссор.       Впрочем, если бы она умела подбирать слова, то сейчас не жила бы здесь, в Манчестере. Дом не был бы пустым и тихим. Не сказать, что девушка отталкивала всех направо и налево, но и не тянулась в ответ, пытаясь наладить прореху в отношениях из-за разногласий.       Чувство ненужности преследовало её годами. Ведь, покинув Лондон после того теракта, никто из друзей не позвонил и не узнал где она. Как себя чувствует. Почему уехала. Нужна ли ей помощь.       Кэсси горько усмехнулась, делая глоток чая. Ладно уж друзья не интересовались ею, но в ту же категорию попал и отец, предпочитая с головой окунаться в едва ли не круглосуточные смены в полицейском участке. Смешно — а он даже и не позвонил ей вчера, поздравляя дежурным "С Рождеством!" своим сухим и уставшим голосом. Звонить самостоятельно не было никакого желания: всё могло обернуться чтением нотаций или же просто не поднятой трубкой.       Грин вздохнула, чувствуя, как затылок начинал постепенно неметь от обезболивающих таблеток. Временное облегчение, которым следовало воспользоваться, дабы не думать ни о чём.       А тебе ведь нравилось, когда он касался твоих волос…       Рука непроизвольно дёрнулась к голове, словно пытаясь нащупать призрачное ощущение тёплых пальцев Гоуста, что вчера перебирали её пряди. Дважды. Как вообще ему могло быть приятно трогать их? Обессиленное сено, что местами уже закручивалось в локоны, избавившись от средств для укладки со вчера. Девушка поморщилась, но нехотя призналась себе: да, ещё как нравилось. И хотелось ещё.       Чай постепенно заканчивался, а мозг требовал на чём-то сконцентрироваться. Светловолосая окинула взглядом горшочки с суккулентами, что ютились у окна — так они зимовали. Без полива, дополнительного освещения, с октября по март, который был вполне себе далеко. Глаз зацепился за горстку сухих листьев, что неаккуратно торчали на поверхности субстрата.       Хмыкнув, Кэсси достала из стола под лестницей набор щеточек и пинцетов, почти такой же, как и в теплице, схватила подушку с дивана и устроилась на ней перед своими маленькими пустынными сокровищами. Упорный труд помог сконцентрировать мысли на растениях настолько крепко, что она не с первого раза услышала робкий стук в дверь.       Первое, что пришло на ум — это Óлив. Естественно, что подруга волновалась, но её забота иногда была чересчур назойливой. Грин одёрнула себя: секунду назад ей хотелось, чтобы к ней тянулись, а сейчас она мысленно ныла о том, что к ней кто-то пришел. Быстро ущипнув себя за руку, чтобы прогнать чувство стыда, девушка открыла подруге со словами:       — Óлив, я же сказала…       Взгляд наткнулся на мелкий и довольно знакомый вышитый череп. Уж слишком хорошо помнили исколотые подушечки пальцев насколько кропотливо приходилось вышивать несколько вечеров подряд. Невольно сглотнув, Кэсси даже не потребовалось глянуть выше, чтобы понять — это точно не её подруга.       Óлив не носит всё абсолютно чёрное. Óлив не почти двухметрового роста. У Óлив не уставшие тёмно-карие глаза, смотрящие сверху вниз на неё. Óлив не носит ни балаклаву с черепом, ни подходящие к ней по стилю перчатки с узором из костей. Óлив не пахнет, как чёртова ваниль и головокружительный пачули.       — Кэсс…       Едва ли поборов желание уткнуться ему в грудь, шумно вдыхая этот проклятый аромат под влиянием хриплого и тихого «Кэсс», Грин молчаливо отошла в сторону, позволяя ему самостоятельно решить: зайдёт ли Саймон в её дом или же уйдёт. Тихой тенью мужчина прошел мимо неё, стягивая на ходу шарф.       Захлопнув дверь и поежившись от прохлады, которую занёс с собой Гоуст, девушка проскользнула обратно на кухню, доставая вторую чашку на чай. Он никогда от него не отказывался, а она не могла не сделать какой-то гостеприимный жест, даже если не знала как завязать разговор.       Напитка в заварнике хватало как раз ещё на одну порцию. Кэсси не была вполне уверена стоит ли ему пить шалфей и прочие травы, что успокаивали боль, но придумать и заварить совершенно что-то иное не хватило энтузиазма. Скрип стула прорезал густую, как перестоявший пудинг, тишину — Саймон выжидающе занял своё привычное место за столешницей позади неё.       Грин старалась не показывать дрожь в руках, но чашка, которую она несла, предательски выдавала волнение. Осторожно поставив её на поверхность и медленно подвинув к гостю, девушка хотела выдавить из себя нечто будничное, но замерла, ощущая, как рука в перчатке привычно касается беспорядочных светло-голубых волос.       Когда-то давно она ходила в контактный зоопарк, где можно было погладить мелких животных. Тогда-то ей приглянулись крольчата. Серые, чёрные, рябые, но именно белоснежные с кроваво-красными глазами-бусинками привлекли интерес. Кэсси отчётливо помнила, как застыл кролик в её руках, взволнованно дёргая розовым носом. Ребёнку было трудно понять почему крошечный зверёк боялся, ведь уж точно никто не собирался причинять ему вреда. Но повзрослев, к ней пришло осознание этого чувства.       Грин словно окаменела, позволяя Гоусту аккуратно перебирать пряди на затылке. Сердце грозило выскочить из груди, готовясь к какому-то подвоху. Подушечки пальцев осторожно подбирались к зашитой ране и Кэсси неосознанно вздрогнула.       — Там швы.       Стоило ей тихо произнести эти два слова, как мужчина отдёрнул руку, словно у неё вместо волос были змеи, как у Медузы Горгоны. Кэсси робко глянула на гостя.       Господи…       Глаза Саймона — это всегда гипнотическая ловушка, чёртова Чёрная Дыра, из которой нет пути назад. Он смотрел на неё, слегка склонив голову в своей привычной балаклаве, внимательно изучая каждое мимическое движение на бледноватом девичьем лице. Она готова была поклясться на чём угодно, чёрт побери, но ни у кого в жизни она не встречала столько сожаления во взгляде. Ни у отца, оставившего её наедине с проблемами. Ни у доктора Дарлинга, который признал, что терапия больше не работает. Ни у матери, что…       — Кэсс, — тихо начал Гоуст, слегка собрав брови вместе. — Я…       — Я в порядке.       Ложь кислым привкусом осела на языке, а губы девушки сложились в какую-то измученную улыбку, хотя в планах было показать, что ему незачем волноваться. Гримаса вышла не самая убедительная, но Кэсси было как-то до лампочки. Она сразу же стушевалась, возвращаясь к растениям на полу, устроившись поудобнее на подушке.       Снова тишина заявила права на пребывание в её доме, позволяя звучать только щелканью пинцета в руках Грин, что заставляла себя сконцентрироваться на деле. Мысли метались от мольб начать разговор самостоятельно до требований молчать до последнего. Впрочем, светловолосая сама не знала, чего хотела, злясь на свою чёртову совесть, которая снова замолчала в самый неподходящий момент.       Краем глаза девушка заметила, как Саймон стащил с себя куртку и, оставив её висеть на спинке стула, направился к ней, а затем и вовсе сел рядом на пол, немного собрав ноги по-турецки.       — Пол холодный, — отметила она, откладывая пинцет с намерением принести ему вторую подушку. — Сейчас…       — Кэсс, посмотри на меня, — сухо вымолвил Гоуст.       Грин провела языком по зубам, раздумывая, стоит ли подчиняться просьбе.       — Кэсс, посмотри на меня, — повторил он более мягко. — Пожалуйста.       Закусив щеку, Кэсси повернула к нему голову, отдавая отчёт глазам, не разрешая им расплакаться в ту же секунду. Она одновременно и боялась его, и хотела ощущать Саймона рядом. Желала прогнать к чёртовой матери за испуг и желала, чтобы он просто обнял безо всяких слов. Её не покидало постыдное чувство: стоит ему сказать хоть что-то связное — бесстыдно расплачется, как ребёнок.       — Мне очень жаль, что так произошло, — аккуратно начал «череп», сцепив пальцы вместе и глядя прямиком ей в душу. — Это…       — … была случайность, — закончила за него Грин.       — Именно, — кивнул тот. — Кэсс, я же…       — … предупреждал, чтобы я к тебе не подкрадывалась, знаю, — снова прервала его девушка, коснувшись затылка. — Уже поняла.       — Ты можешь меня не перебивать, когда я пытаюсь извиниться?       — Я в порядке.       — Каким хреном швы на твоей голове могут мне доказать, что ты и правда в порядке? — процедил Саймон, подавшись вперёд. — Ты уже и от моего касания становишься, как натянутая струна.       — Это…       — Как ты вообще можешь спокойно на всё реагировать? Пускать меня к себе в дом после такого? Говорить со мной? Ты, мать твою, загремела в госпиталь из-за меня! Нормальная девчонка обратилась бы к копам сию же минуту!       «Нормальная девчонка»? Ай…       Кэсси оторопела от резкой тирады «черепа». Он сверлил её взглядом, разозлённый и напряженный, ждущий хоть какого-то ответа или выпада в свою сторону.       — Я спокойно реагирую, потому что хочу понимать почему это произошло, — нахмурившись ответила Грин. — Хочу знать причину твоего поведения от тебя самого, а не строить догадки вокруг сегодняшнего утра. Поэтому, будь любезен, засунь свои нападки куда поглубже и объяснись. Если нет — дверь сам знаешь где.       Скрипнув зубами, девушка вернулась обратно к растениям. Грин редко когда могла кому-то нагрубить, но сейчас… ничуть не сожалела о сказанном в ответ на сомнения в её нормальности. Она абсолютно нормальная, потратила несколько лет, чтобы наконец стать нормальной. А вот у гостя теперь два выбора и каждый из них был бы для неё приемлемым ответом на будущее взаимодействие с ним.       Останется — хорошо, разговора о случившемся не избежать без стоящих объяснений. Свалит — да, пожалуйста! Будет ей уроком о доверии к новым людям в жизни.       Браво, детка, браво. Аплодирую стоя!       Светловолосая с усилием подавила зарождающуюся триумфальную ухмылку на своих губах. Пинцет в пальцах ловко вытаскивал сухие листики, складывая их на прилично собравшуюся кучку сбоку. Между ними снова повисла гнетущая тишина, но хозяйка дома демонстративно не желала начинать разговор первой снова.       — Я постоянно злюсь, — с выдохом прервал молчание мужчина. — На свою работу, на окружающих, но больше всего на самого себя.       — Почему? — Кэсси глянула на него.       — Потому что я врежу людям вокруг, — он продолжал смотреть на неё, покрепче сжав пальцы в замок. — Причиняю боль каждому, кто хоть когда-то был ко мне добр. И я ненавижу себя за это. А после сегодняшнего… ненавижу больше прежнего.       Девушка отложила пинцет и развернулась к нему, обняв колени. Опыт с доктором Дарлингом напоминал, что в такие моменты достаточно слушать, не перебивая.       — Я не привык к физическому контакту, — сглотнув, продолжил Гоуст. — Точнее… я знаю только грубость и жестокость. Они научили меня всегда быть готовым к опасности, ожидать худшего, полагаться на инстинкты. То, что было в парке — неосознанно. По правде, я сам тогда испугался, что едва ли не швырнул тебя в сугроб…       — Может, это было бы и смешно, — представив эту картину, Кэсси ободряюще усмехнулась. — Кто знает…       — Ага, — хмыкнул мужчина. — Мне не нравится, когда ко мне прикасаются. Я… я не чувствую ничего приятного от касаний к коже.       — Ты чувствуешь… отвращение? — она изогнула бровь. — Поэтому на тебе всегда куча одежды, что полностью закрывает тебя?       — Нет и… возможно? Никогда не задумывался о том, насколько сильно это влияет на восприятие… меня.       Он окинул себя взглядом, словно только сейчас понял, что чёрная ткань покрывает его от макушки до пят, оставляя открытой лишь прорезь в балаклаве, являя миру уставшие карие глаза, следы от маскировочной пасты на коже и пару светлых бровей. Грин перевела взгляд на суккуленты у своих ног, что толпой ютились у слабого света из окна. Вспомнив кое-что, она неуверенно сказала:       — Знаешь, один человек сказал мне, что причина, по которой мы ненавидим физический контакт — это то, что прошло слишком много времени с тех пор, когда мы ощущали заботливый физический контакт от кого-то. И сейчас наш мозг воспринимает это как угрозу. Моральную или физическую.       — Говоришь, как дипломированный психолог, — скептически выдал Гоуст.       — Это слова моего психотерапевта, — закатила глаза Кэсси. — Доктор Дарлинг всегда говорит нечто дельное.       — Вряд ли я имею какое-то право теперь тебя касаться после… — он указал на свой затылок, намекая на произошедшее. — Я не заслуживаю на какое-либо хорошее отношение от тебя, малая.       — Кто вообще сказал, что ты должен это заслужить?       Девушка заметила, как Саймон удивился её возмущённому тону в голосе. Фыркнув, Грин попыталась подвинуться на скользком ламинате поближе к нему, но он, вдоволь насмотревшись на эти неловкие попытки, попросту ухватился за край подушки и легко подтянул девушку к себе. Чересчур легко.       Они соприкасались ногами, а расстояние между их телами можно было измерить сантиметрами. Гоуст выжидающе смотрел на неё сверху вниз. Кэсси снова заметила, как слегка его зрачки увеличились, как тогда у плиты. Она взволнованно сглотнула.       — Сейчас я тебя обниму, — осторожно слетело с её губ.       — Нет, — чуть отстранился мужчина. — Не…       — Я не спрашиваю разрешения, — серые глаза с холодной уверенностью уставились в карие. — Я предупреждаю.       Ещё с минуту он пытался переварить услышанное, но затем, сжав челюсть настолько, что это было видно даже сквозь балаклаву, сдался. Гоуст закрыл глаза, словно ему предстояло вытерпеть нечто омерзительное и противное. По крайней мере, это и заметила Кэсси, видя, как напряглось его тело.       Девушка осторожно привстала с подушки и подалась вперёд, легко обвивая крепкую шею руками и слегка, всего лишь слегка прижимаясь к нему. Она старалась держать себя в руках, не вдыхая полной грудью его запах и игнорируя, как кончики пальцев отчётливо чувствуют твёрдые мускулы мужского тела. Он дышал медленно, размеренно, словно пытался успокоить сам себя.       — Скажешь, когда достаточно, и я отпущу, — прошептала рядом с его ухом Грин.       Кэсси почувствовала, как руки Саймона расслабились и легли ей на талию. Отчётливо чувствовалось некое колебание, будто бы он готовился оттолкнуть от себя навязчивую девчонку. Светловолосая поняла это и приготовилась аккуратно отстраниться, как оказалась крепко прижатой к его груди.       Гоуст обнял её, скользя ладонями по спине и талии, вжимая хрупкое тело в себя. Девушка чувствовала дрожь, не понимая, кому она принадлежит: то ли ему, то ли ей — это было не столь важно. Ощущала, как мужчина требовательно зарылся в её шею, уткнувшись носом в ложбинку между ней и ключицей, издавая тяжелый вздох. Горячее дыхание щекотливо ласкало кожу, будто бы на нём и не было пугающей балаклавы. Пальцы в перчатках сгребли толстовку: Саймон словно отчаянно цеплялся за неё, не давая выбраться или оттолкнуть — чего Грин совершенно не планировала.       Маленькие ладони успокаивающе гладили широкую спину, иногда забредая на затылок, не решаясь проникнуть пальцами за край балаклавы и коснуться выглядывающего участка бледной кожи на шее. Кэсси жадно впитывала тепло его тела, запоминая каждое касание к себе.       Было бы банально сказать, что для неё время остановилось, но именно так и ощущалось. Грин прикрыла глаза, позволяя себе расслабиться и сконцентрироваться на сердцебиении. Её — ускоренное, взволнованное, но сдержанное. Его — гулкое, сильное, бьющееся сквозь широкую грудь, но размеренное и спокойное.       Он чувствовался, как весеннее солнце, которого ей не хватало не только этой зимой, но и всю прожитую жизнь. Внутри что-то пробуждалось, как ростки первоцветов, пробивающие себе путь наружу сквозь лёд и снег, едва ли появлялись тёплые лучи.