Lionize

Опустошение. Слишком тяжёлое состояние, чтобы справляться с ним в одиночку. Хочется найти того самого, кто соберёт мельчайшие осколки сердца вновь в единое целое, закрепив их сверху своей надёжностью и преданностью. Собой. Вот только отыскать такого на всём белом Свете, что расстилается на множество тысяч километров, заполняясь восемью миллиардами людьми, — чересчур тяжело. Практически нереально. Но, может, если все кусочки пазла удачно соберутся воедино, строясь в идеально завершённую картину, то билет лотереи, где шанс выиграть составляет даже не один на миллиард, а все один на гугол, достанется именно тебе, и ты станешь тем самым победителем, кто не только одержал победу на миллион долларов, а на жизнь? Однако всё это лишь жалкие раздумья в те моменты, когда ты остаёшься сам с собой, и это пугает. Ужасней силуэта смерти за спиной, держащего в руке длинную заточенную косу, с алым от крови концом на самой верхней точке. Даже свежий глоток кислорода не даёт вновь наполнить лёгкие ненастным воздухом, а голову приливом ясности. Как же тяжело существовать, а понятие "жить" — вовсе кажется чем-то отдалённым за тонкой линией горизонта. После потери пусть даже не близкого, но душевно знакомого друга, пульсирующее сердце сократит биение до жалких цифр, которых не больше десяти. Чимину невыносимо тяжко. Он устал, слишком устал. Каждый новый день Пак совершает привычные действия, подходя к шкафу, где на длинных пластмассовых вешалках висят идентичные маски. Все они выражают бойкость, уверенность, дерзость, однако ни одна не показывает настоящее состояние души, ведь именно его закроет привычное выражение лица, знакомое каждому. Всякая в данном шкафу имеет непосильный вес, из-за чего снять её с лица чересчур тяжело, невозможно. Холодный леденящий пот стекает со лба, смешиваясь с капельками мутной воды, струёй бежавшей из крана. Ладони с выпирающими от напряжения венами с силой упираются в непонятно чем измазанную поверхность раковины противно пахнущего туалета. Из отражения в полуразбитом зеркале на Чимина глядит далеко не привычный парень с розовой макушкой, а обезумевший пациент психиатрической больницы, каковым Пак и является на самом деле. Ужасающая улыбка играет на лице, а глаза безумно впечатываются в заляпанную поверхность. Предплечья дико болят, вызывая громкий стук собственного сердцебиения в ушах. Карие очи медленно провожают алую каплю, скрывающуюся в районе сгиба локтя. Одновременно стекающих струек крови чрезмерно много, чтобы можно было сосчитать их количество. Предплечья, кисти, оголённый торс — лишь мало заметная часть глазу. Футболка давно полетела в сторону плохо пахнущих туалетов, представляющих из себя дырку в полу, дабы дать ещё больше места для забытого старого. Область живота, украшенная десятками шрамов, вновь заполняется новыми. Не выдержал, не справился, сорвался. Всё из-за случайно потерянной скрепки одного из санитаров в белоснежном коридоре. Шаг за шагом вёл Чимина к ней, чтобы после оказаться взаперти самим с собой. По двери громко тарабанят, однако оглушающий шум не способен перекрыть безумие. — Открывай! Сейчас же! — грубый голос пяти санитаров пытается докричаться до подростка. Мужчины бьют со всей силой по двери, на которой отсутствует какой-либо замок, однако Пак не дурак, чтобы оставить этот факт без внимания. — Пошли на хуй, ублюдки! — истерический смех заливает небольшое помещение, отражаясь оглушающим эхом. Чимин запрокидывает голову назад, срывая голосовые связки. Язык проходится по нижней губе, слизывая тёмно-бордовую жидкость. Стальной привкус собственной крови заставляет губы растянуться ещё шире, из-за чего те трескаются больше. Пак обезумел. Сорвался с цепи. Слух ласкает паника за соседней стенкой, но уверенность в себе сейчас слишком сильна. Рано или поздно, та железная груда туалетного хлама не выдержит и Чимину очень не поздоровится. — Валитесь к чёрту, ебланы в белых халатиках! — переходит край. В ответ слышит лишь очередную ругань старших врачей, не способных справиться даже с дверью. — Вы такие жалкие! — вновь истерический вой надрывает окровавленный живот. Шум по ту сторону на мгновенье затихает, что распускает руки сильнее. Скрепка с заострённым краем, до этого смиренно покоящееся на кафельном полу, теперь вновь оказывается в кровавых пальцах, мелко подрагивающих от бури эмоций. На левом предплечье виднеется маленький кусочек кожи, не так сильно исполосованный шрамами, однако теперь тонкий край небольшого предмета быстро проскальзывает по старым белым неровностям. Больно, но приятно, и Чимин выбирает второе. "Псих. Больной. Ненормальный" — обзывательства, вошедшие в привычку. Удар. Удар. Кто-то выбивает дверь молотком. Грязно-розовая копна волос оборачивается к двери. Ничего не происходит. Паку не становится страшно, ему плевать. Безумие, свобода, боль — единственное, что он сейчас испытывает. Чимин так и не двигается, держа в руках металл, испачканным алым, когда первые куски двери отлетают в стороны. В мрачном туалете было темно и сыро, а теперь тонкий луч света пробивается сквозь выбитое отверстие. Через секунду крепкую дверь сносят полностью. — Сюда, скорее! — мужчина лет сорока, кто первый пробрался в запертое помещение, громко кричит, завидев страшную картину: на тёмном кафеле разлита вода вперемешку с яркой кровью, на ней босыми ногами стоит семнадцатилетний подросток с голым торсом, украшенным всё тем же кровавым месивом. — Стой и не двигайся, — его грубый голос низко предупреждает Чимина. — А то что? — язвительная улыбка играет на лице Пака. Он не ощущает себя проигравшим, он чувствует запах победы. — Вкалывай! — второй врач позади громко кричит своему напарнику, держащему приличных размеров шприц в руках. Розоволосый парень иронично хмыкает, расплываясь в заливистом смехе. — Что, снова вырубите? Вы только это и умеете, — голос пропитан уверенностью. Группа врачей не обращает ни грамма внимания на слова пациента. Привыкли. Санитар со шприцом в руках пробирается сквозь груды хлама на полу, а подросток даже не сдвигается с места. Нахальная уверенность злит. — Стоять, — хриплый, ниже дна Тихого океана бас в мгновенье останавливает время. Скрепка выпадает из рук, с оглушительным стуком ударяясь об алую плитку. Чимин впервые почувствовал страх. До слышного вдоха знакомый силуэт опирается о белую стенку коридора больницы. Руки мужчины сложены друг на друга в районе грудной клетки. Его фигура расслаблена и выглядит непринуждённо. Узкие очи, темнее ночной ночи, глядят из-под ресниц прямо в детские глаза, минуя десяток метров. В тёмных читается презрение и что-то ещё... Что-то до одури пугающее парня. — Господин Мин, что Вы имеете в виду? — недоумённо интересуются одновременно два санитара, наблюдающие за это сценой. Ещё пять, стоящих рядом, также резко застывают с лицами полного непонимания. — Пак Чимин, — тихо, словно шипением змеи, начинает мужчина. Спина отрывается от холодной поверхности, а ноги делают первый шаг в сторону замершего подростка. Рот пациента слегка приоткрыт, в то время, как глаза широко раскрыты и глядят лишь на одно. На одного. — Ю... — обрывается на полуслове Пак, вздрагивая от хруста пальцев на руках старшего. Мин показательно разминает кисти, подходя всё ближе. — Ты, — между ними остаётся расстояние в два шага, — меня, — один шаг, — разочаровал, — глаза в глаза. Сердце падает, разбиваясь на тысячи мельчайших осколков. Не это Чимин желал услышать. Далеко не это. — Я! — голос вздрагивает, а брови умоляюще сводятся к переносице. — Юнги! — голосом, полным надежд, называет имя, когда мужчина разворачивается. — Доктор Мин, — сухо и холодно исправляет врач, больше не глядя в наивные очи. Мужчина не отличается добротой и преданностью, ему не составит труда развернуться с холодной маской показушного безразличия. — Я... — повторяет, но уже тише. Ноги вмиг подкашиваются, а руки опускаются. Чимин сам опускается, медленно падая коленями на холодной кафель. Впечатывается взглядом лишь в широкую спину, не обращая внимания на остальных. Теперь он стоит на коленях. Глухой стук не вынуждает Мина обернуться, но заставляет внутри что-то с идентичным звуком разрушиться. Мужчине также невыносимо. Приехал, чтобы забрать к себе, а в итоге оставил совершенно одного разбивать колени об кровавое дно. — Доктор Мин, что нам делать? — с опаской интересуется молодой санитар, у которого подрагивают длинные ресницы. Остальные шесть его мысленно благодарят, ведь смелости спросить самим не смогли найти. Чересчур слабые. — Отпустить... — тихо шепчет Пак вместо старшего, взирая в кафель. — Что ты сказал? — звонкий стук дорогих туфель мгновенно прекращается, а в тоне мужчины слышится неприкрытая злость. Юнги бросает взгляд со спины, прожигая им макушку одинокого парня, так жалко упирающегося коленями в холодные плитки мрачного туалета. Пять санитаров ненароком сжимаются, а те, кто находились рядом с сумасшедшим пациентом, делают два шага назад. — Отпустить! — уже громко огрызается младший, уверенно впечатавшись взглядом в очи, наполненные яростью. Чимин вскипает ответно. Отчётливо слышится скрип сжавшихся зубов Мина, на чьём лице ходят желваки. Мужчина полностью оборачивается, также опускаясь на корточки. В пальцах правой руки оказывается та самая скрепка, которую, не постеснявшись, поднял старший. — Сейчас кровь будет течь из твоего рта, если ты не прекратишь, — острая вещица оказывается перед лицом Пака. — Тебя уволят, — уверенно твердит младший со взглядом полным превосходства. — Мне похуй, раз до тебя не доходят очевидные вещи. — И какие же?! — Чимин срывается на крик, замахиваясь рукой, однако ту моментально перехватывает поспешивший санитар. — Отпусти меня, мне больно! — зло скандирует парень. — Выполняй, — практически неслышно бросает господин Мин, когда мужчина продолжает сжимать руки пациента за спиной, придавливая коленом сверху. — Но, Доктор Мин! — в глазах полное непонимание. Строгий взгляд со стороны старшего по статусу вынуждает выполнить странную просьбу, однако санитар не сдвигается с места, продолжая сидеть в паре сантиметрах от психически больного. — Бабочке подрезали крылья, и она решила упасть? — Я не упаду! — оглушительно восклицает Чимин, но мужчина ни на каплю не меняется в лице. — Правильно, тебе больше некуда падать. Ты уже на самом дне. Добивает. — Отпустить тебя? — продолжает спустя пару секунд, не услышав ответ от Пака. Знает, что причиняет боль сильнее физической, однако Чимин по-другому не понимает. — Что ж, пошли, — мужчина резко подхватывает парня под под мышки, понимая, что остальные части тела полны кровоточащих ран. — Что?! — очи, в которых всего из-за одной фразы впервые застыли прозрачные слёзы, испуганно раскрываются, а тело пронзает адская боль. Живот сжимается, когда мышцы напрягаются из-за стоящего положения, в то время, как ноги начинают неметь. Тихий вскрик пронзающей боли Пак проглатывает, не желая показаться жалким. — Господин Мин, Вы куда? — санитары удивлённо спохватываются, торопясь за старшим мужчиной. Их напрягает абсолютно всё в происходящем. — Оставайтесь здесь и скройте этот случай от администрации, — Юнги сжимает пальцы крепче, когда непослушный подросток пытается выбраться из сильной хватки. — Отпусти меня, гандон! — оглушительно кричит, мельтеша всеми конечностями. — Заткните ему рот. Приказ тотчас выполняют и, исключая попытки ненормально пациента вырваться, противный кляп оказывается во рту Пака. Громкие мычания не так ощутимо выедают мозг Мина, давая пульсирующей голове чуть сделать передышку. — Хвэнк, принеси тёплую куртку и бинты, пожалуйста, — со вселенской усталостью выдыхает врач, прижимая кровавое тело к себе. — Есть, — тот самый мужчина, кто первый ворвался в злорадный туалет, моментально срывается с места, дабы выполнить чужую просьбу. "Отвали, мудак" — Юнги невзначай разбирает из невыносимого мычания Чимина слова, ни чему не удивляясь. — Успокойся ты уже, сучёныш, — привычное прозвище на удивление вынуждает Пака резко замолчать. Его исполосованные руки больше не пытаются вырваться из хватки старшего, что радует Мина, но перестать крепко скреплять чужие запястья вместе всё равно себе не позволяет. — Успокоился? — сухим тоном доносится над ухом подростка. — Что ты сделаешь со мной? Изнасилуешь? Оденешь в смирительную рубашку, как психа? — Чимин с силой выплёвывает противную тряпку, и с каждым новым словом скрежет зуб Юнги слышен всё громче. — Если ты не перестанешь нести весь свой бред — то да, — старший ощущает, как алая кровь окрашивает его верхнюю одежду из-за тела, плотно прислонённого к его собственному. Чимин поджимает губы, теперь совершенно не шевелясь. Ясность рассудка приходит только сейчас, а свежие раны начинают ныть всё больше. Давящий комок в горле Пак проглатывает с трудом, что не остаётся не замеченным. Старший мысленно ругает себя за каждое собственное слово, однако извиниться перед потерявшимся в себе подростком чёртова гордость не позволяет. — Доктор Мин, доктор Мин! — тяжело дышавший Хвэнк притормаживает возле группы врачей с уже смиренным пациентом. — Вот, — первым делом протягивает бинты, что по цвету словно пикером были подобраны под стены лечебницы. — Спасибо, — в тёмных зрачках начинает проявляться спокойствие и благодарность. Хватка мужчины чуть слабеет, из-за чего Чимин случайно дёргает руками от неожиданности. — Попробуешь сбежать — тебя сразу же догонят, — диктует факты. — Я не пытался, — шикает парень, после чего хватка действительно полностью пропадает. Трое санитаров мгновенно спохватываются, окружая пациента, дабы тот не сбежал, а Юнги лишь бубнит себе под нос что-то неразборчивое, разматывая длинный кубок плотного бинта. Чимин мысленно напрягается, когда врач оказывается почти вплотную, распрямив небольшой участок белой ткани. Больное шипение тут же разносится по мрачной комнате туалета, однако никто не обращает должного внимания. Движения врача быстрые и грубые, но парень не жалуется. Радует, что он всё ещё в сознании, а не лежит в ремнях на койке. — Ммм! — розоволосый пациент резко кладёт руку на чужое плечо, вбиваясь в кожу ногтями. Бинт с грубым покрытием только что накрыл чересчур глубокий порез под грудью. — Терпи, — слышится тихо и сосредоточенно. Пак лишь сильнее сжимает губы, а слёзы, что до этого застыли от обидных слов, просятся предательски скатиться уже от физической боли. — Запястья, — твёрдо приказывает врач, и Чимин послушно выполняет просьбу, протягивая руки вперёд. Теперь не получится направить всё напряжение в чужое плечо. Юноша слышит удивлённые перешёптывания за спиной, а самому плакать хочется. От боли, от унижения. От себя. Как же он устал, кто бы знал. Ноги подкашиваются от отчаяния и боли, и между тем шероховатые движения добивают. Заслужил. Кусок бинта закрывает последний участок кожи на руке, после чего доктор Мин опускается на корточки, смотря на штаны парня, а после на самого Пака. — Снимай, — твёрдо и безоговорочно. — Что? — удивлённо, с недопониманием. — Я не оставлял там сильных царапин... — Снимай, — голосом, не терпящим возражений. — Выйдите, — Юнги бросает короткий взгляд на группу смущённых санитаров, от чего те с пулей вылетают из мрачной холодной комнаты. — Зачем?... — спрашивает тихо, всё также стоя столбом. — Чтобы тебе было комфортнее, — не скрывает истинных намерений. — Но... — Пак не успевает договорить, как холодные пальцы прикасаются к лодыжке. Юнги поднимает тонкую ткань штанов к верху, решив поступить именно так. Пусть мужчине было бы удобнее, если бы подросток стянул штаны сверху, спустив до колен, однако врач выбирает менее стеснительный вариант. Море белых рубцов расстилаются по светлой коже, выраженно контрастируя с ней. Мин не нарочно проводит по одному из сильно выделяющихся пальцем, однако сразу же себя одёргивает, ощущая тёплую струящуюся кровь сверху. Глаза поднимаются к бёдрам, которые не отличаются от кожи, скрытой под плотным слоем бинтов. — Я знаю, что тебе было больно, — тихо шепчет старший, раскручивая новый рулон пластичного бинта. — Знаю, что не был рядом в сложный момент, — Юнги аккуратно прикладывает ткань к правому бедру, начиная осторожно обматывать. — Но всё ещё не понимаю — зачем? — Отстань, — в тон ему вновь роняет младший, задирая голову вверх. Чтобы слёзы не скатывались. Врач лишь тихо вздыхает, переходя ко второй ноге. Когда он заканчивает в полной тишине, нарушаемой тяжёлыми глотками воздуха со стороны Пака, то глядит на правую нижнюю конечность, где бинт уже успел впитать алую жидкость, окрашиваясь в ярко-красный. Чимину бы выпить успокоительное и обезболивающее, однако этот номер проходил настолько много раз, что никто из санитаров больше не пытается оказать помощь характерному пациенту. Штанина спадает с бёдер, закрывая исполосованные ноги. Доктор секунду глядит на мокрую футболку Пака, что валяется помятым комком в луже крови, после чего сразу снимает с себя тёмно-коричневый свитер, оставаясь в одном лонгсливе. — Держи, — протягивает, выпрямляясь в ногах. — В больнице не холодно, — шикает Пак, аккуратно наступая на кафель перебинтованной ногой. Побаливает, но терпимо. — Чимин, — взгляд врача в миг холодеет, настораживая подростка, — я могу забрать тебя подальше от этого места, однако... — Я не буду жить с тобой, извращенец! — громко вскрикивает младший, испуганно пошатываясь назад. Что? Пак даже не подразумевал, что настоящий Юнги такой. — Ты не так меня понял, — врач делает шаг вперёд, но в мгновенье останавливается, понимая, что тем самым ещё хуже пугает розоволосого пациента. — Иди на хуй, Мин Юнги! — зло восклицает парень, агрессивно шагая в сторону пробитого выхода, куда любопытно заглядывают молодые санитары. — Полегче с выражениями, — мужчина резко перехватывает перебинтованное тело, неожиданно прижимая спиной к своей грудной клетке. — Дослушай меня до конца хоть раз, сучёныш, — шепчет горячим шёпотом в самое ухо, вызывая волну мурашек по всему телу. — Отвали от меня, я никуда не поеду! — Пак изо всех сил дёргается, даже разрешая себе кусать старшего за локти. — Не подтверждай свой статус, Пак Чимин, — голос над ухом абсолютно спокоен. — Я не псих, слышишь?! — оглушительные слова подростка разбиваются даже в стенах больничного коридора. — Слышу. — Так отпусти меня! — Я ведь отпущу, — Юнги ослабляет хватку, давая Чимину свободу. Тот сразу же срывается с места, выбегая из противного помещения. Бежит, не оглядываясь, словно на него напал злой хищник. — Не догоняйте его, оставьте, — мгновенно предупреждает мужчина, когда замечает одного из санитаров, намеревающегося рвануть за пациентом. — Доктор Мин, мы Вас не понимаем, — Хвэнк скептически глядит Юнги в глаза, когда тот выходит из мрачного помещения, где ужас произошедшего отпечатается в подсознании Пака на множество месяцев, а то и лет. — Просто оставьте его ненадолго, вы же сами слышали, — доктор устало прикрывает глаза, после того, как Чимин скрывается за поворотом, ведущим на широкую лестницу. — И я ещё раз повторяю, этот случай не должен дойти до администрации, — звучит уже строже и серьёзнее. — Но, доктор Мин... — начинает молодой парнишка, до этого не подававший голос, а лишь смиренно наблюдающий за происходящим. — Вы меня услышали? — по слогам низким басом повторяет мужчина и, дождавшись одновременного "да" от каждого, делает шаг вперёд, но не идя больше за Паком. Тот попросил его уйти, а Юнги не из тех, кто будет бегать, лишь бы получить согласие. Чимин не маленький мальчик, которому нужно принести платочек, смахивая прозрачные слёзы. Он обладатель очень дерзкого, уверенного и чересчур раздражающего характера, однако Мин соврёт, если скажет, что это не притягивает. Притягивает похлеще магнита.

***

Если бы состояние господина Чона сейчас можно было бы описать, то набор слов точно включал бы в себя: разочарование, злость, непонимание. И каждое бы из этих слов Чонгук присвоил бы только к своей персоне. Он зол прежде всего на самого себя. Не помог, не уберёг, хотя обещал, давая вечную клятву. Кажется, его многолетнего опыта постепенно начинает не хватать, а новый не появляется. Где врачу найти ту самую книгу, в которой будет расписан план освобождения его героя ото всех мук, что разъедают голову изнутри? Только подскажите полку и Чонгук ринется искать её по всем библиотекам мира, не тратя ни секунды. Но никто не подскажет, ведь план ещё не придуман. Господину Чону приходится каждый день прокручивать всевозможные исходы событий, которые бы могли привести Техена хоть на один шаг к выздоровлению. Мужчина проходит через множество проб, включающих ошибки и верные шаги, однако они настолько крошечные, что страшно представить тот отрезок времени, приводящий к окончательному результату победы. Чонгук уже ошибся в методе выздоровления одного из своих пациентов, за что корит себя каждую свободную секунду, а потому в этот раз соберёт план исключительно точно, насколько это может оказаться возможным. Боится дать чрезмерную свободу, что способна привести к печальному концу истории пациента с идентичной фамилией. Боится забыться в любви, не приглядывая должным образом за второй стороной Техена. Боится, боится, боится... За него, не за себя. Перед глазами ненароком предстает картина одиннадцатилетней давности: Чонгук, ещё совсем молодой и неопытный, учился на втором курсе университета, основанного на психологии. Каждую группу студентов заставляли ходить по всяко разным местам, начиная от детского садика и заканчивая старыми надгробными плитами на отдалённом от города кладбище. Поездка во второе место запомнилась гораздо больше, чем в первое. Задача молодого парня заключалась в том, чтобы считывать выражения лиц людей, мысленно анализируя их. Чёрные, как сейчас, омуты бегали по людскому столпотворению, однако кроме скорби и ужасающей печали от неожиданной потери, их лица не выражали ничего. Когда, проходясь по ряду толпы во второй раз, в глаза бросился маленький силуэт крошечного мальчика. Он выглядел таким потерянным, но одновременно и слишком очаровательным. Его бледно песочные глазки-бусинки, что с возрастом сильно сменят цвет, бегали по лицам старших, выполняя вместо Гука его задачу. Мальчик тоже анализировал выражение лица взрослых, однако понять ничего не мог. Оно и неудивительно, ребёнку на вид было не больше шести лет, а в таком возрасте привычное мышление только-только начинает формироваться. Удержаться от кинутого со спины шарика снега Гук не мог, из-за чего спустя пару мгновений в яркий пуховичок мальчика прилетел первый неаккуратный шарик. Те очаровательные глазки, смотрящие прямо в чонгуковы, Чон никогда не забудет, точно так же, как маленький мальчик не забудет чёрные, полные доброты и искренности. Он вспомнит их лишь спустя одиннадцать лет, когда девятнадцатилетний парень вырастет, став его лечащим врачом мужчиной, и вновь прокрутит эту историю на подкорке сознания. — Тэ... — неверящим шёпотом срывает с губ врач, стоя на четвёртом этаже в собственном кабинете. — Так это был ты, — господин Чон глядит сквозь прохожих, идущих по своим делам за панорамным окном. — Моему сердцу так тепло и спокойно, когда я вижу хоть малейшую частичку тебя, — шепчет признание не в медовые очи, а в прозрачный слой твёрдого стекла. — Во мне зарождается чувство внутри, словно я готов пожертвовать всем ради тебя. — Словно? — Чонгук мысленно воображает в отражении стекла силуэт полюбившегося человека, по-родному задающего вопрос. — Нет, мой герой, я неправильно выразился. Я готов к твои ногам мир положить, лишь бы видеть эту улыбку на твоём прекрасном лице. Готов океан переплыть, если ты будешь ждать меня на том конце побережья. Готов грудью к груди твоей прижаться, подставляя собственную спину под пулю. Готов вместо тебя в адском котле вариться, но взамен вызвать на твоём лице хотя бы крошечную долю счастья. Готов на всё, даже если невозможное. Даже если непреодолимое. Я буду готов. Его признание разбивается в слишком глухих стенах слишком громкого кабинета. Не в правильный момент он решил вымолвить свою душевную тираду слов. Но господин Чон всегда готов повторить слово в слово, глядя в медовые очи. Лишь бы они глядели в его по-живому. — Господин Чон! — дверь без стука отворяется, а молодой парень с чёрной копной волос поспешно врывается в кабинет. Его дыхание тяжёлое, а сам он словно пробежал километровый марафон. Доктор медленно поворачивается, ожидая ответа и не критикуя за внезапное вторжение. — Пациент Ким Техен очнулся.