Ремарки

VI

      Даже неловко от того, как сильно Алекс рад их встрече. Сам себе Арсений говорит, что они быстро решат деловой вопрос и разойдутся, вот только у Шульгиса улыбка, как у заждавшегося хозяина питомца — даже не губами, а блестящими глазами, и оттого его немного жаль.              У Арсения глаза не блестят. Только зад сжимается от злости на Шастуна, подлого редакторского мира с кусачей конкуренцией, а ещё от тесноватых брюк. То ли дело в большом количестве рождественского пудинга (им Арсений лечил душевные тревоги), то ли от того, что вчера вечером решил начать приседать, и сразу сто раз с перерывами.              — Прекрасно выглядишь!              Алекс целует в щёку, всё прилично, на мосту, где они стоят, почти нет прохожих. Ещё бы, в такой-то холод. Арс специально подобрал это тихое местечко. Здесь прогуливаются мамочки с колясками, а они более толерантны, чем мужчины в западной части города, где обычно обитает Алекс.              — Спасибо, ты тоже.              — Так что именно ты хотел бы видеть в презентации?              Они движутся вперёд прогулочным шагом и, по расчётам Арсения, он успеет рассказать всё, что ему нужно по оформлению, как раз к моменту, как они подойдут к автобусной остановке. Дело не только в том, что у Арса нет желания долго болтать. О чём угодно отвлечённом с Алексом он поговорить, в целом, не прочь. Только не сейчас, когда на нём осенние тонкие ботинки, которые он надел лишь потому, что под светлые новые брюки никакая другая обувь не подошла.              — Я смогу заплатить только около двух сотен. И тут, дорогой Алекс, подойдёт любая твоя идея, которая уместится в такой скромный бюджет.              — Буду считать это вложением в будущее наших рабочих отношений.              — Не Бог весть что, но буду рад.              Арс на радостях сжимает ему предплечье.              Несколько шагов после разговора они идут молча. Точно определить настроение Шульгиса Арс не может — сам смотрит в ноги, иногда пинает небольшие снежные комки. Кажется, и Алекс задумчив больше обычного.              — Арс. Вопрос чисто для понимания, — он останавливается и прячет руки в карманы, — шансов ведь у меня никаких, да?              Он улыбается. Действительно понимает все недосказанности, но выражение его добродушного лица оттеняет сожаление. Арс отвечает под стать — извиняющейся и печальной улыбкой.              — Да, всё окей. Как знаешь. Я, кстати, чемпион по обнимашкам!              — Не сомневаюсь!              Страсть как хочется его обнять. Удивительный человек, и Арс ему безмерно благодарен: как будто и не нужно ничего говорить, тебя и так поняли. Наверно, Попов много на себя брал, раз считал, что хорошо сыграет роль заинтересованного парня. Или даже влюблённого. Самую малость. А так словно всё решилось само собой, и это настоящий камень с души.              — Спасибо тебе. За поддержку, — шепчет Арс, отпускает из объятий и крепко жмёт Алексу руку.              Ещё через пару шагов Шульгис останавливается у ограждения, смотрит на реку и спрашивает:              — Так ты с этим снобом-чудилой Энтони…              В вопросе нет злобы или желчи, слышится любопытство и желание окончательно расставить все точки над i. И Арс говорит ему именно то, что ощущает, что в нём кипит с самого утра или даже со вчерашнего вечера. Нет, пожалуй, с первой секунды, как порог бывшего Гардена переступили туфли Шастуна:              — Заклятые враги. Пожизненно и бесповоротно, — и улыбается.              Шульгис хмыкает, отворачивается, как будто Арсений звучит неубедительно.              — Что ж, мне показалось, что ваша война — больше прелюдия.              — Нет, брось. К тому же, сейчас оружие вернулось в обойму — перед презентацией нам не до этого.              — Как по-взрослому. Знаешь, я вот всегда, прежде чем ставить на паузу что-то, из оружия выстрелю. Пулей или холостым, ну ты понимаешь. А потом уже можно спокойно и в обойму.              — К чему ты?              — К тому, что ты добрый, Арс, ты хороший и добрый человек. А этот… Энтони, он тебя может обмануть.              Если бы Алекс знал, как точечно его слова ковыряют рану в голове Арсения, наверняка бы прекратил. Только Арс не признается, что только и думает, как своими уловками Шастун вот-вот заграбастает себе место, о котором Попов грезил в своих снах. Да, оружие спрятано, жаль, что не взаправду, а лишь потому, что Шастун стреляет наотмашь, а Арс — водяным пистолетом. Выгодная сделка.       

***

             Давно забытое чувство радости — проснуться без будильника в собственной постели в канун Рождества. Когда на часах не рань, от которой дёргает нерв, и, в то же время, не колотит чувство, что ты всё на свете проспал. В рабочем чате только уведомление от Эда с расписанием срочных видеоконференций, которые выпадают до официального выхода на работу. До них почти неделя, и плевать Арсений хочет на любые упоминания собственного трудового долга.              Он поёт в душе. Настолько громко, что от дурноты голоса смеётся. Чем больше думает про Шастуна, тем сильнее выкрикивает гласные, и, кажется, это помогает. После, распаренный, он пританцовывает под музыку из головы и кутается в мягкую пижаму с принтом пряников. Идеальный подарок от бывшей коллеги, из которого он вылезать ближайшие дни не собирается. Планов как таковых нет — чистейшая импровизация. Вчера он до победного украшал квартиру. И пусть его хватило только на одну ёлку и гирлянду над ней, праздник он чувствует всем телом. Последний штрих остаётся, какая-то пара движений шваброй, чтобы стереть с пола остатки вишнёвого пива, которое он разлил ночью и поленился смывать. Настроение настолько праздничное, что даже это будничное действие решает исполнить с шиком, и для этого нужно найти лучшую покупку последнего месяца: тапки с ворсом. Включив в плеере хиты двухтысячных, он рассекает в мокрых тапочках под "Упс, ай дид ит эгейн", подпевает и скользит по мыльному полу. На кухне уже дожидается полная кружка кофе, и ничего в этом мире не испортит ему такой день.              Если крышу дома пробьёт весь снежный пласт, Арс так и продолжит свои гимнастические пируэты, потому что таким он себе сотворил праздник сам. Мантра перед сном сказала, что он — сам архитектор своей жизни, и так оно и будет. Он смог себя расшевелить, значит, сможет и с остальным справиться.              Праздники будут прекрасно спокойными.              В перерыве между переключением песен он слышит звонок в дверь. Рано для курьера, его заказ с дешёвыми книгами обещали привезти только к вечеру. Если смогли с утра, он точно поставит им пять звёзд, потому что это решит задачку, чем себя занять сразу после отмывания полов.              Довольный собой, Арс дёргает мягкие вышитые уши кролика на пижаме, подкатывается на тапках-тряпках к двери и распахивает её с довольной улыбкой.              — Йо-хо-хо!              На пороге стоит Шастун в мрачно-похоронном сером свитере.              Конечно, свитер не при чём, и он довольно неплохо на нём сидит. А, если сравнить с нарядом Арсения, то выглядит более чем уместно. Вот только нечего так являться и рушить воздушные замки, которые выстраивались с трудом.              — Кто тебя вообще в подъезд пропустил?              — О, я всегда лазаю по стенам. В перерывах между работой я бессонными ночами надеваю костюм паука и… Ладно. Пустил сосед.              Арсений начинает закрывать перед ним дверь, но безуспешно.              — Стой! Ты кое-что забыл!              От растерянности Арс замирает.              — Свадьба моего брата.              Попов усмехается. Хорош клоун, вспомнил, на что надавить.              — Бегу и спотыкаюсь. Пока, Шастун. Иди поищи, кому полизать зад, в другом доме.              — Слушай, — опираясь на дверной косяк, говорит Антон, — прости за вчерашний цирк Шемистоуна. И за остальное тоже. Я как будто растерялся. Все эти гонки, работа, игры непонятные. Я уже не знаю, что из этого правда.              — Да, ты прав. Мы с тобой претендуем на одну и ту же должность. И да, ты прав, всякие уловки были хороши, но это уже слишком. Нельзя смешивать работу и… и остальное. И тем более пользоваться тем, что физиологически трудно контролировать.              — Я не собирался этим пользоваться, тыковка.              — Всё это слишком сложно. Саботирование друг друга превратилось в настоящее искусство, и, да, Шаст, ты в этом ой как преуспел. Я повёлся. Вроде разрулили. Иди дальше плети связи, шарф или интриги. Я не знаю, что ещё ты там плетёшь, у тебя дома есть словарь, там покопайся, если я не все словосочетания перечислил.              — Арс, постой.              — Нам нереально друг другу доверять. Во всём, даже в том, что ты взял и заявился сюда, я вижу подставу и двойное дно. Уходи.              — Я не уйду, за тобой должок.              — Уходи, потому что даже при всём случившемся идиотизме я до сих пор вижу тебя как грёбанное ведёрко мороженого из Баскин Робинс. Проклятая фисташка в карамели. И эти порции громадные, для кого они, твою мать?              — Не понял.              — Да, Антон. Ты делаешь мне подъёбки, помнишь такое русское слово? А я ведусь, потому что ты вкусный, но от тебя у меня сводит зубы.              — Вкусный? — Антон игриво улыбается.              — Так, Шаст, прекращай и уходи.              — Милые тапки.              — Заткнись!              Арсений отходит от двери, оставив её открытой. Ему не по себе от ощущения, что он всей душой ненавидит Шастуна и желает ему сломать ногу где-то на ступеньке по дороге вниз и, одновременно, хочет, чтобы он остался и оценил, как красиво мигает гирлянда.              Арс проходит внутрь, падает в кресло и смотрит в пол. Он не знает, что такого сказать, чтобы Шастун послал его, хлопнул дверью сам и больше не появлялся. И знает, что, найди он такие слова, потом жалел бы.              Шастун проходит следом, прикрывает дверь, но не разувается, а также стоит в коридоре и внимательно смотрит.              — Мне нужно, чтобы ты поехал. Вся моя семья тебя уже ждёт.              Арсений в шоке.              — Ты рехнулся?              — На меня, как ты знаешь, давили сильные братские чувства. А за тобой должок. Или твои слова ничего не стоят? Кто бросался на меня с криками, что поможет? Мне нужен мой трезвый водитель. Без оплаты, разумеется.              Арсений хватает подушку и злобно швыряет в Антона.              — Эй! Будем считать, что это «да».              — Катись к чёрту. И напиши, когда выезжаем.              — Прямо сейчас. Собирайся.              Арсений подскакивает, хлопает в ладони и идёт в спальню.              — Раз так ты заговорил. Ладно. Жди.

***

      Вид за окном Тахо напоминает сборник рассказов о детстве в деревне. Они проезжают небольшой холмик с покосившимися деревянными постройками, где, Арс уверен, жизнь кипит с самого утра. По-настоящему красиво, как и положено в Рождество. Кругом столько снега, что, поддавшись импульсу, хочется выкрикнуть Антону: «Тормози!» и забраться повыше, чтобы слепить снеговика.              Шастун ведёт авто спокойно, не похож на отречённого страдальца. То ли ему нравится быть за рулём так долго, то ли музыка приятная, но складывается ощущение, что он в прекрасном настроении, несмотря на компанию Арсения.              Антон совсем немного говорит о семье. Что мама крайне милая и всегда его во всём поддерживала, что приедет около полусотни родственников со всех концов страны и даже несколько друзей Димы из других стран. Рассказывает про бабушкину стряпню, про любимую песню будущей жены брата, но только не об отце.              Сам Арсений спросить напрямую боится. Единственное, что бросает мимоходом Антон, это фраза, что в прошлую встречу они с отцом крупно поругались.              — Он не в восторге, что ты бросил учёбу в меде?              — Всё никак не успокоится, — отвечает Антон и сжимает крепче руль. — Меня ещё девушка тогда бросила, которую он мне всё прочил в супруги, и, в общем, как-то все претензии ко мне в нём сошлись в один раз.              — Не хочу тебя обидеть, Антон, но, учитывая некоторые нюансы нашего общения, инциденты, так скажем, мне сложно представить тебя с девушкой. Если только для поддержания имиджа альфа-самца.              — Так ты обо мне думаешь? — Антон усмехается и переводит взгляд снова на дорогу.              Спустя несколько минут тишины он продолжает. Похоже, вождение и впрямь действует терапевтически.              — Иногда я встречался с парнями. Иногда с девушками. Здесь дело было не в том, какой я ориентации или принципа какого-то. Просто тебе не может резко понравиться кто-то, какого бы пола он ни был, только по причине, что его одобрил твой отец.              — Девушка, небось, дочь друзей родителей?              — Будущих друзей, на тот момент. Чтобы обеспечить успешную сделку с компанией, выпускающей хирургическое оборудование для частных клиник.              — Удобно. Вот вам наша дочь и вагон скальпелей.              Шастун снова усмехается, но на этот раз с горечью. Видимо, Арсений задел что-то. Возможно, четырёхпалубный.       Уже на подъезде к особняку Антон произносит:              — Иногда ты ошибаешься в своих суждениях обо мне, тыковка.              И на это Арсений отвечает многозначительным молчанием, потому что ни черта не понимает.       

***

             То, что издалека показалось Арсу особняком, вблизи оказалось дворцом, а внутри — хабалистой забегаловкой. Добрых полчаса Попов бродит по шикарной территории, восторгается фонтанами, пусть и закрытыми на зимний период, богатой плиткой и фасадом, пока не сталкивается с администратором, похожим на персонажа из фильма «Поворот не туда». Даже если этот отель стоит на отшибе от цивилизации, почему откровенные деревенские повадки проникли в этот дивный уголок тишины?              Работник ресепшена, парень лет тридцати, в джинсовом комбинезоне такого же белоснежного оттенка, как скатерти в залах, уже в третий раз объясняет, что их бронь не прошла, а в наличии остался только один номер. Спесь и наглость этого козла не дают Арсу вбить в его голову, что остатки с одной кроватью на двоих им не подходят, и что, вообще-то, номер не для кого попало, а для одного из главных гостей свадьбы.              — Простите, нет записи, что вы вообще что-то бронировали. На фамилию Шастун только два: люкс молодожёнов и люкс для родителей. Откуда бы взяться третьему люксу и для того же Шастуна? Молодой человек, вы, наверно, сами перепутали.              Арсений хочет его ударить. Они притащились за город в такую погоду, чтобы провести время на празднике и немного потаращиться в сторону снега, но никак не для того, чтобы беседовать с туполобыми мудаками, от которых Попов уже давно отвык в городской черте при их уровне обслуживания.              — Знаете что, уважаемый. Звоните начальству. Выселяйте, кого хотите. Мы не будем из-за вашей ошибки идти на уступки. Где ваша книга жалоб?              Шастун подлетает бесшумно и сразу пытается утихомирить конфликт. Ещё такого Арсу не хватало: то и дело кричит, что Арсений ведётся на всё подряд, слишком уступчивый, а сам, как дошло дело до важного, сунул голову в песок.              — Что за шум из-за какой-то кровати, Арс?              — Она одна, болван!              — И что? Сэр, мы берём ваш последний номер, спасибо, — он тянется за ключами, а администратор ему приветливо улыбается.              — Топай скорее, тыковка. Времени в обрез, — и скрывается на повороте лестницы, оставляя Арсения стоять перед стойкой ресепшена с видом полного идиота.              — Так книгу жалоб вам уже не нужно?       

***

             Номер, несмотря на одну кровать, шикарный. Арс так давно никуда не выбирался, что, по ощущениям проехал не три часа, а три тысячи миль, чтобы любоваться этой почти европейской лаконичностью. Всё, что ему хочется — чтобы при разборе сумки он обнаружил на её дне свой крем, который в спешке мог забыть, и горячий душ с банным белым халатом.              — Мало времени, тыковка, алло! — торопит Антон.              Репетиция церемонии через час, они здорово опаздывают, даже находясь всего на два этажа выше зала для торжеств.              — Пустишь первым в душ?              Арсений только кивает, потому что от тех фантазий, где упоминаются одновременно Антон и душ, могут сформироваться очень нехорошие устные ответы. Стоило всё-таки вчера найти силы на дрочку, но он же не знал, что ему предстоит путешествие и следом заточение с Шастуном! Арсений не планировал настолько наперёд, и теперь вынужден переключаться на что угодно, лишь бы не думать, насколько стёкла душевой кабины просвечивают тело через пар, и можно ли туда ворваться под предлогом срочно посмотреть на себя в зеркало или нанести крем.              За это время Арсений успевает достать рубашку, погладить её в жутком страхе из-за подозрительного утюга в номере и надеть брюки. С собой он схватил и любимые в клетку, и строгие — на завтра. Шастуну бы пригодились хоть какие-то: из душа он выходит с полотенцем на бёдрах, и, Арсений уверен, что так низко обычно люди его не повязывают.              Он старается не пялиться на стекающие по груди Антона капли воды и на его крепкую ладонь, сжимающую край полотенца, потому поворачивается и смотрит через зеркало. Так безопаснее.              — На следующее Рождество я подарю тебе инструкцию: «Что делать после душа». Всё, чего ты сейчас коснёшься, станет мокрым. Найди что-то, ради Бога. А то как пёс после шланга. Прям затрусишься сейчас.              — И тогда полотенце спадёт, а ты так и хотел.              Арсений в возмущении разворачивается, но почти сталкивается с Антоном. Правду пишут на стёклах: объект в отражении ближе, чем вам кажется. Одна капля на уровне глаз стекает по шее, и Арс не может не следить. Не может не хотеть её смахнуть, коснуться кожи, слизать. Если так он проиграет, что ж, значит, он неудачник.              Он решается поднять глаза и видит на себе такой тяжёлый взгляд, что выбора не остаётся. Никакой не проскальзывающий через ссоры флирт, а откровенное желание, ситуация, когда любое слово окажется лишним. Арс порывом притягивает лицо Антона к себе за влажный затылок, второй рукой впивается в его плечо, заставляя немного пригнуться и поддаться. И хотя где-то в глубине сознания Арсений боится, что Шастун может резко перемениться в настроении, оттолкнуть его, опомниться, как тогда, в своей квартире, или убого отшутиться, он рискует и подчиняется нахлынувшему возбуждению.              Они отпускают контроль, Антона ведёт, и Арс это чувствует всем телом по тому, как от одних только касаний голых плеч Шастун наклоняется вперёд, почти обхватывает Арса целиком, вжимает в себя и тянет назад, к постели. Только руками и губами, ничего более, а Арс уже сходит с ума и еле слышно стонет в поцелуй. Накрывает жаром, щеки вспыхивают от того, как Антон гладит его поясницу, дразнит. Страшно хочется ухватиться за его задницу, как в дешевых порнофильмах.              Арс слишком быстро заводится от таких ласк, от напора, перемешанного с почти пуританскими движениями, ему хочется, чтобы Шастун хотя бы чуть-чуть, хоть немного опустил руку ниже, смял его ягодицу или переместил руку вперёд и накрыл ею член. От предвкушения Арса накрывает, и он, разорвав сцепленные губы, жестко толкает Шастуна на постель и пристально смотрит на его ещё влажное тело. Слишком сложный выбор — сразу стянуть с него полотенце и отсосать, чтобы показать, как сильно Арс хочет его, или же сесть сверху, как есть, в одежде, потираться своим стояком, заставить дойти до такого же сумасшествия, в котором Арсений пребывает сейчас.              Шастун решает всё сам, стянув с себя полотенце.               — Иди ко мне, Арс.              Арсений не может сопротивляться. Он ни на минуту не забывает, что заполнивший комнату запах предстоящего секса может оказаться фарсом или очередной идиотской историей в стиле «Пососались и хватит, ты же мой соперник», но сейчас ему глубоко наплевать. Его трахнут в любом случае — буквально или фигурально.              Спешно стянув с себя только что выглаженные брюки вместе с трусами, чудом не порвав, Арс скидывает поло и накрывает своим голым телом тело Антона. Прежде, чем погрузить их в новый поцелуй, Арсений толкается бёдрами и потирается членом о чужой, чувствует, как мошонка проскальзывает по уже чуть влажной головке, и вырвавшийся громкий стон Антона действует на него, как высшая похвала.              Несдержанным рывком, больно, Шастун впивается пальцами в его задницу, прижимает сильнее, заставляет двигаться и беспорядочно дышит. Как будто не хватает кислорода, и Арс зарывается в его шею, кусая и целуя, не переставая прокатываться по члену своим.              Не хочется озвучивать просьбы: кажется, тело само кричит обо всём. Возбуждение настолько сильное, что пульс на высоте, и Арс уже не знает куда деваться, мечется по нему, как привязанный, всхлипывает, торопится наперекор такому размеренному Антону.              Руками Шастун чуть придавливает его поясницу, из-за чего Арс толком не может ускориться, а только сильнее распаляется. Растекающееся чувство тяжести внизу уже контролирует всё его тело, и даже руки, которыми он упирается по обе стороны от Антона, перестают дрожать и натягиваются в струны. Ему очень нужно кончить. Кончить так, чтобы наградить себя за все эти минуты мучительных пыток слишком тактильного и любящего прелюдии Шаста.               — Вот так, не торопись, — шепчет Антон на ухо и наконец перемещает руку чуть ниже к анусу.              Он дотягивается до колечка средним пальцем, слегка надавливает и осторожно оглаживает по кругу. Мысль о том, где Шастун успел взрастить любовь к мужским задницам, немного оттягивает оргазм у Арса, но лишь до состояния, чтобы не позорно излиться на чужой живот в эту же секунду. Состояние похоже на душ в кипятке, хочется выбраться на воздух, пустить немного кислорода.              Шастун стонет, сильнее выгибая спину, ощущается ещё теснее, Арс сжат с двух сторон — его телом и его ладонью. Член скользит по уже совсем мокрой чужой коже, и пошлые звуки соприкосновения срабатывают хуже спускового крючка.              — Арс, я так тебя хочу.              В ответ Арсений только стонет ему в шею, потому что почти злится от желания, и прохрипеть в ответ: «Так трахни меня уже быстрее!» кажется против правил, очевидным и бессмысленным. Ему нравится эта игра — Шаст плавится от петтинга, растягивает удовольствие, даёт обоим накалиться предельно. Только дело в слабой выдержке — чемпионат по тантрическому сексу Попов проиграл бы ещё до старта.              Шастун немного погружается в его анус этой же фалангой среднего пальца, которая оглаживала его, движется в ритм толчкам, откидывает назад голову, выше приподнимая член. Арсу ничего не остаётся, как подмахивать, даже забыть про какое-то приличие, чтобы сдерживаться, и насаживаться, забирать себе ещё немного ласки.              Наконец Антон приподнимает голову, немного сгибается навстречу, чтобы втолкнуть глубже, а сам впивается пьяным взглядом в такой же на лице Арса. Наблюдает, как сильно Арсений сдаёт позиции, капитулирует от совершенно подростковых игр в его руках. Слишком неприкрыто наслаждается этим, и Арсу не ясно — правда ли это такое желание доставить ему удовольствие или какой-то незакрытый гештальт.              — Как же ты сладко стонешь, Арс.              Угождая ему и своим ощущениям, Арс надрывается в ответ. Бедрами двигается всё быстрее, пока Шаст медленно не убирает палец.              — С тобой невозможно сдерживаться, — ухмыляется Шастун и переворачивает Арса на спину.              — Кто же тебя просит сдерживаться?              — Хочу растянуть это как можно дольше.              — У нас куча времени ещё будет.              Антон улыбается совсем тепло, не в тон накалённой обстановке и возбуждению. Словно гладит щенка, а не член Арсения. Затем опускается вниз и без уже привычных долгих заигрываний начинает вылизывать и без того истерзанную соприкосновением мошонку. Язык пропорционален его говорливости: размашистые и уверенные движения, надавливает, играется самым кончиком до основания члена, заставляет сжаться из-за немыслимой смеси брезжащей щекотки и удовольствия.              Хочется взять его за волосы и с силой переместить на член. Или вжать в яйца, заставить вылизывать жёстче и жёстче. Просыпается животная грубость как ответ на долгую прелюдию без разрядки, и Арс следует за внутренним желанием, резко пальцами цепляется за мокрые кудри, но тут же слегка отпускает, гладит кожу головы. Антон своей рукой возвращает ладонь себе на голову, сжимая, показывая, что всё в порядке, и такой расклад его более чем устраивает.              Он теперь ведомый под подчинением Арса и послушно следует губами выше, к головке. Здесь направлять нужно лишь номинально, рукой напоминания об игре, а не говоря, как Арсу больше нравится: тот как будто знает. Ведёт по кругу языком и медленно, чуть изогнув спину, вбирает в себя уже слишком твёрдый член.              Арс всхлипывает. Его хватит на несколько секунд таких движений. Резких, но покорных. От влажного языка в ушах стоит шум собственного сердцебиения. Если хотя бы на секунду Арс не сосредоточится на пальцах в волосах, точно спустит Шасту в рот, но они такой сценарий не обговаривали. Они совсем ничего не обговаривали.              Антон насаживается, языком теребит уздечку, а второй рукой сжимает чувствительное место под мошонкой. Надавливает костяшками, и Арсу кажется, что Шаст следует тому, как ему самому и нравится делать.              Держаться больше нет сил, а слова через беспрестанно стонущее горло не пробираются в нормальной для человеческого слуха форме. Он только хрипит, сильно сжав волосы Шаста, но тот понимает это именно так, как задумано.              — Спускай, Арс, — говорит он, оторвавшись от члена, и сразу же накрывает его губами снова, втянув щёки.              Запрещённый приём. Слишком бессовестный, он заставляет Арса податься навстречу и отпустить себя. Кончает с вскриком, второй рукой хватает то ли одеяло, то ли слишком мягкую отельную подушку, сжимает и разжимает пальцы ног, пока Антон умело медленно собирает губами капли спермы.              Наконец-то Арс может выдохнуть.              — А как же ты?              Антон тыльной стороной ладони стирает уголки рта. Целоваться не лезет, хоть Арсу и не противно, но возвышается над ним на коленях, берёт собственный член в руку и начинает дрочить с такой скоростью, что Попову кажется это болезненным. Вид завораживающий — почти до точки кипения, а картинка с исчезающей в пальцах головкой теперь точно отпечатается на изнанке его век.              — Кончай на меня, — шепчет Арс, словно было задумано как-то иначе. Но он слишком заворожён, чтобы не озвучивать пошлости.              Горячие капли падают на его грудь и живот, и вместо стонов сдержанный Шастун сильно мычит, сжимая бедро Арсения. Так же кончает, как ведёт себя в жизни — очень взвешенно. И всё же поднимает ногу Арса вверх, чтобы игриво поцеловать косточку на щиколотке.              — С тобой невыносимо держаться, тыковка.

***

      Незапланированный перерыв забрал всё время сборов и даже сверху прихватил.              — Мы страшно опаздываем, — спохватывается Арс, взглянув на телефон. — Странно, что брат ещё не засыпал тебя угрозами.              — Ничего страшного, это только репетиция, я могу сказать, что мы были страшно заняты. В пробке.              — Пробка в номере отеля? Он же мог уже проверить, что ты приехал.              — Думаешь, у нас настолько натянутые отношения с братом, что он спросил администратора о моем приезде раньше, чем меня? — усмехается всё ещё голый Шастун.              — Мало ли, кто знает устои вашей семьи. Телеграммы, там, я не знаю.              Антон смеётся.              — Тыковка, ты фантазёр.              — И всё же. Поднимай зад, Шастун.              — Не пойдём, давай? Я тебе гарантирую, никто и не заметит. Сейчас напишу Диме, и он поймет.              — А как же твои родители? Они будут беспокоиться.              — Ты хочешь угодить им? — развернувшись, в шутку возмущается Антон.              — Они же люди, потому, конечно же, я хочу им угодить. Каждому живому существу на этой планете.              — Я в курсе. Но зачем?              — Не спорь. Эту логику ты и так знаешь. Меня больше шокирует, что тебе плевать, что по итогу скажут люди. Тем более не незнакомцы. Ты же даже не считаешься с коллегами!              — Я для себя давно уяснил, что насильно мил не будешь.              — О! Русская поговорка! Помню! — обрадованно вскрикивает Арс.              Антон отворачивает от него голову и упирается взглядом в стену. Прикрытый лишь клочком одеяла, он выглядит задумчивым или даже загруженным какими-то переживаниями. Арсений думает, что, может, внутри Антона всё же воюют две стороны «Пойти» или «Не пойти», или нахлынувшие воспоминания о родителях так играют с его нервами (вдруг, они были страшными тиранами и запирали его в шкафу с костюмами, отчего у него и выработалась такая страшная фиксация на них). Несмотря на допущение, что Шасту станет лучше, если он, как идеальный мальчик, придёт вовремя, куда просят, Арсений не решается уговаривать его дальше, а только встаёт на колени, совершенно не стесняясь наготы, руками лохматит его волосы и спрашивает:              — Да что вообще происходит в твоей голове? Так бы и вскрыл черепушку, чтобы покопаться хоть разочек.              — Арс, боже, я и не знал, что ты такой поборник насилия! Я и так тебе всё скажу, слышал что-то про рот и его функции?              Попов застывает.              — Тыковка! Я про речь! Устную, если угодно, а не то, что ты там уже подумал.              — И я про неё. Забудь! Хотя, знаешь, на днях у твоего стола я видел ежедневник…              — Как же ты умело обходишь деловую этику!              — Заткнись! Ты мне про этику рассказываешь, сидя без трусов. Так вот. Этика этикой, но ты в своих записях рисуешь какие-то там кружочки, символы, буквы. Там буква «А», иксы… Колись-колись-колись!              — Настолько не спокойно?              — Я не выдам ни одной живой душе, если там заговор против человечества.              — Но спрашиваешь ты, чтобы узнать, о тебе ли они.              — Это не вопрос, потому я не буду отвечать.              Арсений складывает руки на груди и старается выглядеть решительно, потому что иначе другой возможности для допроса и не предвидится. Он замечает, как Шастун пристально рассматривает его плечи, лицо, продолжает в чём-то копаться среди вороха мыслей, но, наконец, сдаётся.              — «А» — это Арс. Там есть подраздел «Б». Это брюки. У тебя всегда смешные брюки, Арс.              Попов замирает в полном шоке. То, что сейчас говорит Антон, похоже на разговор с умалишённым сталкером, который конспектирует обед, который цель ела. Умалишённый. Именно этот термин. Совершенно не вообразимый. Приправленный нездоровой внимательностью. Дотошный вплоть до записей. Ужасающий. Или просто… влюблённый?..              — Это нечто вроде… дневника наблюдений? Записи косяков или количество причин, по которым Вог не возьмут меня на обложку?              Антон совершенно искренне усмехается и откидывает голову.              — Дурак ты, Арс. Знаешь, что такое «К»?              — Клоун?              — Боишься их?              — Ничуть, — Арсений немного даже обижается, что Шастун решил, будто он так просто признается в своих страхах.              — Нет, не клоун. Это «кофе». В начале недели ты можешь принести кофе с собой в твоём жутко странном термосе.              — Это не странный термос! Кружка из мерча! Ты что, не знаешь группу Калео?              — И давно ты их фанат? Не слыхал, чтобы ты хоть раз упомянул о концерте или чём-то таком.              — Вообще не фанат. Бывшая соседка по лестничной клетке отдала. Её дочь забраковала подарок.              Шастун снова смеётся.              — В этом весь ты, Арс. Практичный и вечно запасливый.              — Так говоришь, как будто это плохо! — Арсений слабо ударяет кулаком ему в плечо.              — Это отлично, когда тебе за шестьдесят и у тебя предварительно украдена тележка из магазина, чтобы гулять мимо мусорок.              Следует ещё один удар, на этот раз сильнее.              — Не хочешь дослушать? Сам же спросил.              — Валяй, маньяк.              — Тебя хватает на два первых дня таскания с собой заранее приготовленного кофе из дома. Со среды ты уже приходишь в офис без неё и роешься в ящиках стола в поисках запасов. До обеда тебе достаточно, потом сразу после обеда ты тащишься к кофемашине. А в четверг и пятницу, в зависимости от настроения и загруженности, ты заходишь в кофейню ещё до работы, чтобы умерить пыл. Так ты словно контролируешь себя. Потому К — это количество выпитого кофе. Твоя единственная единица измерения.              Арсений несколько секунд обдумывает новую информацию о себе. Казаться предсказуемым, с одной стороны, не очень плохо. Стабильность в чистом виде. С другой стороны, быть предсказуемым для своего прямого конкурента — прямая угроза, полная капитуляция, мощный пробел, бельмо на чёрном полотне. Если быть откровенно честным с самим собой и взглянуть на всё с совершенно другой, третьей стороны, то Арсений продал все свои козыри несколько раньше, когда голым вскарабкивался на Антона, потому такая неловкая штука как кофейная привычка кажется сущим пустяком.              — Допустим, так и есть. Что тебе это даёт? И ты так и не сказал ещё про крестики. Или всё же это икс?              — Твой кофе — твоё настроение. Твоё заземление. И ты мило хватаешься за стаканчик или термос всякий раз, когда у тебя текст идёт или резко стопорится. Ты со стороны выглядишь очень выверенным, Арс. Но по тебе ой как легко понять, хорош для тебя текст или нет.              — Это как же? По количеству глотков ещё скажи.              — Нет уж, спасибо. Бумага, конечно, всё терпит, но не тебя в таком объёме. Просто ты тянешься к кофе с улыбкой или жутко хмурясь. Прям ух!              Шастун смешно начинает показывать сдвинутые к переносице брови и ведёт плечи вверх. Для Арсения достаточно грозно, хоть он и смеётся в ответ на пантомиму. Антон улыбается открыто, довольный и расслабленный. Видеть его таким Арсению тоже в новинку, как и себя со стороны, но, как ни странно, он этому только радуется. Обстановка номера, прохлада, лёгкая послеоргазменная безмятежность и едва ощущаемый голод передают ему настроение чуть ли не праздничное: всё, чего хотелось, уже есть, срочных дел нет, бездельничать не запрещено, а впереди есть немного времени на рутину и болтовню.              — А иксы — это наши ссоры. — Шастун на этой фразе становится серьёзнее. Не задумчивым или глубинно расстроенным, скорее сожалеющим, будто присутствие этих меток для него служит сигналом чего-то лишнего.              Это кажется Арсению парадоксальным, поскольку все ссоры, которые, чего уж утаивать, случаются практически ежедневно, имеют лично для него свойства поверхностных, будто их наличие — естественный атрибут рабочих будней. Как сходить выпить кофе, да. Сравнение чего угодно обычного с «сходить выпить кофе» и ранее сказанные наблюдения Антона на счёт питьевых привычек Арса его забавляют.              — Там ещё были кружочки, — замечает Антон и переключает внимание Арсения.              Взгляд совершенно точно теплеет. Немного застенчивый, и это очередное открытие для Арсения — видеть Шастуна приоткрытым в своих откровениях.              — Слишком короткие носки? Шарф не по цвету?              — Когда поцеловать хочу.              Повисает молчание. Арсений немного копошится, не в голове, в постельном белье. Но это лишь потому, что не знает, что ответить на такую прямоту. Ему хочется спросить: «И как много там кружков?» или «И как давно ты молчишь?», но он выдаёт только эмоцию:              — Вау…              А после, немного зависнув на собственных ногах, поворачивается и добавляет с усмешкой, чтобы разрядить обстановку:              — Ну ты и маньяк, Шастун!              Антон лишь улыбается и пожимает плечами. О сколь многом он молчит, раз выдаёт уже сейчас такие признания, Арс не может даже предполагать.              — Теперь ты! Расскажи то, чего я о тебе не знаю, — мягко спрашивает Шастун.              Арсений хмыкает и задумывается. Вряд ли тот ждёт откровений про детские привычки или предпочтения в еде, хотя Арсений и рассчитывает, что и то, и то могло бы смело пойти прямиком в его досье — сам чёрт не разберёт, что Антону интересно.              После секса трусами не машут, и карты на стол всё же придётся выложить с той же долей честности, которую показывает Антон.              — В тот день… ну, помнишь? Когда ты стебал меня насчёт свидания? Про Алекса? Короче, в тот день… предложение свидания было уже после нашего разговора…              Антон самодовольно выдаёт своё победное: «Ха!», но к такому Арсений морально подготовился — не позорно, раз всё так или иначе привело их в постель. Теперь уже можно рассказывать постыдные уловки. Это как смеяться над своими поступками юношеского возраста — ну и что, что писал каракули, если это было в шесть лет? Зато ошейники не примерял. И не просил выгуливать себя.              — Тебя распирало прям от скепсиса! Я же видел! Думаешь, я смог бы так просто признать поражение?              Антон поворачивается.              — Какое ещё поражение?              — Мне тогда с тобой такой сон приснился…              — Так и знал! — Шастун подскакивает, едва не создавая своими болтающимися яичками атмосферу новогодних бубенцов на санях Санты.              То ли это победный танец, то ли приступ, Арсений не разбирается: его слишком веселит реакция, чтобы вдаваться в подробности. Такой Антон ему определенно подходит. Настроением, чем-то притягательным на уровне физиологии, обаянием, всем тем, что заполняет комнату. Ребячество, сброшенные галстуки или зарытый топор войны.              От триумфа его определённо нужно отвлечь, но резко обрубить не получается: сам Арс стыдливо хохочет над собственной выходкой.              — Мне нужно было что-то ответить! Не мог же я ляпнуть, что ты мне снишься! С ума сошёл? А потом ты сказал, что тоже туда идёшь! И какого хрена, кстати? Что за подстава, Шастун?              — Ох, тыковка, ну ты и балабол!              — Я не хотел позориться! Что мне оставалось? Прийти и сидеть одному? Чтобы ты пришёл проверить, а я снова врал, что меня кинули? Представляю, сколько приколов ты бы мне накинул сверху. Смейся, смейся!              Шастун примирительно треплет его волосы, но ещё немного отсмеивается. Совершенно искренне, но в этом не читается желчи или жажды немного потравить. Наконец он сгребает его длинными ручищами, кладёт подбородок на его плечо и, выдохнув, отвечает:              — Ты был бы не один.              Арсений улыбается, едва двигая уголок рта, но как раз в этот уголок припечатываются чужие губы. Так гораздо спокойнее. Это уже совсем другой разговор.

***

             За окном — мечта интроверта. Снега выпало столько, что свободно погулять без угрозы быть погребённым в сугробе, невозможно. Арсений наверняка не знает, просто судит по количеству света в номере — ослепительная яркость будит его ещё до сигнала телефона. Ему кажется, что он слышит звук, с которым новые снежинки падают уже на сформированные за ночь тонны снега вокруг отеля.              И пробирает свежестью.              Арсений бы замёрз ночью, будь он в такую погоду в своей квартирке, но под боком всё это время был Антон, который, кажется, подрабатывал радиатором в студенчестве. Нормальный человек не может копить в себе столько температуры!              Одним глазом Арсений пытается осмотреться и Шастуна не находит. Сбежал, как обычно, потому что распорядок превыше всего. Или вдруг проспал хотя бы минуту своего расписания, тогда и понятно, откуда столько непредвиденных осадков.              Опираясь на локоть, Арсений не сразу понимает, что же не так с пустующей половиной кровати. Только через несколько секунд поразительное заключение заставляет его вслух произнести:              — Заправил только за собой? Серьёзно?!              Тишина продолжает молчать. И Арсений отворачивается, затягивая под себя все труды Шастуна по утренней уборке.              На торжественный ужин они спускаются по всем канонам отрепетированной церемонии, хоть и пропустили её. Антон идёт чуть впереди, кое-где придерживает двери, но так, чтобы со стороны это казалось больше жестом лёгкой вежливости, чем персонального ухаживания. Арсения такой подход устраивает — не хочется лишних вопросов от родственников: он на вражеской территории, как ни крути. Пусть лучше сегодня они будут славными коллегами, завсегдатаями спорт-баров или чем там ещё мужественная стереотипная половина офиса занимается, стучиваясь в братства?              На свадьбе он будет играть по правилам приличия, поддерживать беседы и рассказывать, что ценит коллегу как близкого друга и соратника. Но это только если не повезёт и придётся распаляться о чём-то с дотошными соседями по столику. Если сценарий с рассадкой сыграет на руку, то в таком случае Арс намеревается просто торговать красивым выспавшимся лицом с невидимой надписью: «Вчера мне боженька послал непредвиденный оргазм от человека справа от меня». Длинноватая надпись, но как есть.              — У тебя еще и галстук повязан криво, — замечает Арсений, спускаясь с маленького порожка в какое-то подобие гардеробной.              Разворачивается к спутнику, пытается как-то исправить узел, который педант-Шастун накрутил похлеще, чем моряки на корабле, и ухмыляется. Не из-за неловкости этой традиции, когда обычно в паре девушка осторожно поправляет наряд парня, а из-за того, что до сих пор не понимает, как этот венчальный зал в захолустье стал конечной точкой его выходных. Как Шастун стал конечной точкой его выходных?              Тот, похоже удивлён.              — Быть не может. Я — лучший вязальщик узлов на Диком Западе.              — Остынь, ковбой. Мы в двадцать первом веке. Тебе бы на курсы адаптации.              — Адаптации к тому, что ты даже не попытался меня сейчас придушить? Такие новинки мне по вкусу, — смеётся Антон.              — Поживём, увидим, что ещё я успею с тобой сделать.              Лёгкий щелчок по носу от Антона только веселит. Вся эта обстановка — словно постановка из «Шоу Трумана», где вот-вот из-за угла выскочит человек со стопкой сценария и бумаг и покажет какой-то условный знак продолжать играть.              Нет стеснения. Это вкупе с многим другим в компании некогда заклятого врага вводит в ступор. Арсений и рад бы провести, наконец, финишную черту и сообщить официально, прямо здесь, что их война окончена, теперь они заклятые любовники, но, судя по Антону, такая сцена нужна только ему, потому что сам Шастун чувствует себя в своей тарелке. Ни грамма сомнений или же, что Попову не на руку, ни капли и мыслей о том, что всё разрешилось само собой.              А Арсений — человек-уши. Ему важно и нужно услышать, что всё это взаправду, и что в понедельник с первым рассветным лучом ему не придёт сообщение с текстом: «Круто я тебя вздёрнул?». Впрочем, такие выражения Шастун, наверно, давно позабыл. Больно они не подходят месту жительства и образу.              Ясно одно — убедиться в искренности поступков Шастуна ему необходимо непременно от первого лица и в доступной устной форме. Ртом в воздух.       К ним стремительно направляется высокая фигура женщины. Судя по элегантной прическе и наряду, она старше тех девушек, что толпятся у стёкол, но лицо до того лучится, что Арс сам не замечает, как улыбается в ответ. Слышит только справа на ухо тихий шёпот Антона:       — А вот и матушка. Познакомлю вас, — и чувствует касание тёплых пальцев на запястье.       Несмотря на мимолётное спокойствие и какое-никакое чувство поддержки, всё же это матушка! Арсения пугает даже мысль знакомства с его родителями, ведь он надеялся, что отсидеться за столиком с вкусными закусками будет достаточно. Но чему быть, того не миновать, и он вешает на лицо лучшую из испуганных улыбок, чтобы уже при приближении женщины приветливо протянуть руку.       — Ты приехал, мой мальчик!       — Ох, мам!       Антон тянется к ней для объятий, пока Арсений в сторонке немного благодарен за секунду форы, что ему предоставлена, пусть он и остаётся пока стоять с нелепо выставленной ладонью.       — Мам, это Арсений, — вкрадчиво говорит Шастун, и Арсений снова теряется от шквальной энергетики этой женщины.       Она улыбается широко, тепло, от этого веет таким домашним уютом, будто Арсений успел в ночь перед Рождеством заскочить на семейный ужин при свечах в крошечную, но полностью украшенную квартирку. Совершенная противоположность показной холодности Антона.       — Ох, дорогой, какое красивое имя! Я и забыла, как прекрасно звучат русские имена. Кругом одни Джорджи да Майклы. Здравствуй, чувствуй себя как дома.       — Приятно познакомиться, доктор Шастун.       — Брось, зови меня просто Майя. И я рада наконец-то познакомиться с человеком, чьё имя у меня из ушей не выскакивает, когда мой сын приезжает в гости.       Брови Арсения подлетают до подвесной хрустальной люстры и вот-вот заденут её. Она из имитации хрусталя, если сбить — осколков не соберёшь, и кому это нужно, потому Арс пытается держать себя в рамках приличий и лишь слегка удивлённым тоном спрашивает:       — В самом деле? — поворачивает голову на Антона, а по нему всё ясно и без слов.       Ребёнок после родительского собрания и то не выглядит столь пристыженным.       — О, брось, Антон и тем других не знает! Арсений то, Арсений сё. Пятое, десятое. Помнишь такую русскую поговорку?       — Безусловно! — отчего-то радостно отвечает Арс, и Майя заливается смехом.       В этом их родственная черта видна явно — такой же заразительный и громкий. Сходство практически стопроцентное.       — Всё, Арсений, отныне я не отпущу тебя никогда!       Двумя ладонями она обхватывает руку Арсения, крепко жмёт, и Арсений теряет всю свою взволнованность по поводу этого вечера. Пусть хоть бутылки летят по до блеска натёртому полу — плевать. Ради пары минут беседы с этой прекрасной женщиной ему хочется быть здесь даже под страхом слушать многочасовые однотипные тосты от каждой из подружек невесты.       Арсения сложно удивить, но, когда распорядитель заключает, что все в сборе, гостей просят накинуть пальто для начала церемонии. Никто не выглядит кроме него удивлённым таким раскладом, даже Антон, к которому с немым вопросом Арс оборачивается, на что Шастун только показывает рукой пригласительный жест.              На улицу они проходят через зал, в котором всё украшено под стать виду за панорамными окнами. Белые стойки, белые колонны, фуршетный стол стоит отдельно, там скопились гости в ожидании ужина, и они почти сливаются с цветочными композициями в высоких вазах. Чуть дальше небольшие столики для гостей, оформленные в едином стиле. Атласа столько, что можно застелить лес в тех местах, где проложена дорога, чтобы всё походило на снег. Самый большой стол в конце зала для жениха и невесты, и Арсу нравится, что все места друг от друга находятся далеко. Может, это заставит Шастуна поменьше бегать к брату, а, может, так вообще не принято — на репетиции он не был, порядков так и не изучил. Всё такое киношное и лаконичное, того и гляди, выскочат девчушки в разноцветных платьях и с корзинками лепестков и будут шикать на особо аляпистых гостей.       Банкет не даёт глубоко размышлять: гостей море, и, кажется, все чувствуют себя значительно более уместными здесь, чем Арсений. Кто-то уже пробует фуршетные напитки, кто-то носится с приготовлениями подарков, поодаль скооперировались кучки из молодых девушек в схожих платьях в пол. Удивительная картинка напротив панорамного окна: будто все они, не по-зимнему одетые, телепортировались не в ту точку.                    В конце зала небольшие двери выводят всех на задний двор, и здесь зимняя сказка, да и вся задумка в целом кажутся совершенно оправданными: небольшая лужайка на фоне заснеженных гор, в ряд расставленные стулья с белоснежной обивкой, минималистичная арка с деревянным приступом и сотни устланных нежно-розовых лепестков — картинка, которую хочется фотографировать глазами.              Арсений не был на таких продуманных свадьбах, а до своей ему было пешком вокруг земного шара, но он думает, что предложи ему такой вариант, он бы согласился сиюсекундно. Что ему эта нагромождённость внутри зала, когда снаружи такой потрясающий вид.              Он сильнее закутался в пальто и послушно присел рядом с Антоном.              — Вот уж кого не ждали.              Раскатистый, но не слишком громкий бас откуда-то справа от Шастуна донёсся до слуха и заставил обратить на себя внимание. Глава семьи сидел через кресло. Буфером благонамеренно служила Майя, ей, видимо, не в первой.              Шастун заметно напрягся. В нём как будто проснулась наученная выправка: расставленные параллельно ноги, руки на коленях, расфокусированный взгляд смотрит ровно прямо, даже не думая развернуться к отцу. Градус свежего воздуха заметно повысился, и Арсению сильно захотелось пересесть куда-то, где они могли бы остаться такими же беззаботными наблюдателями, а не участниками семейных разборок.              — Эндрю, это друг Антона, Арсений, — миролюбиво произносит Майя и улыбается то ли с надеждой, то ли от безысходности.              Арсений вежливо кивает развернувшему в интересе голову Шастуну-старшему, замечает, что в анфас он столь же непрошибаемо выглядит, что и в профиль, коротко здоровается. Тот отвечает тем же жестом без намёка на желание понравиться: очевидно, что интерес угас после мгновенной внешней оценки. Немного обидно, ведь Арсений выглядел очень представительно, несмотря на статус плюс один.              Решая не встревать, он лишь незаметно отодвигается на пару дюймов дальше к спинке стула так, чтобы за Антоном его фигура больше не выглядывала. Остаётся надеяться, что, выдержав церемонию, сталкиваться с милашкой-Эндрю больше не возникнет необходимости.              — Не думай, что это из-за тебя, — чуть склонившись, шепчет Антон. — Он всегда такой.              — Приветливый, — ухмыляется Арс и хлопает Шаста по колену.              Их спасает появление жениха. К алтарю он выходит вместе с друзьями и свидетелем.       Дима выглядит совсем просто. В целом, он не создаёт впечатление человека, которому хочется принарядиться. Он и в первую их встречу показался внешне предводителем племени нейтральных тонов. Сейчас, в двубортном пальто серого цвета (Шастун сказал бы, наверно, цвета мокрого асфальта), в строгих чёрных ботинках, с аккуратной бородой и улыбкой, натянутой от предвкушения и волнения, Дима выглядел ярче, чем модели на Нью-Йоркской неделе моды. Арсению однажды повезло посетить её.              Оказалось, настоящие эмоции украшают лучше, чем брендовые шмотки.              Дима поворачивается, кивает брату, а Антон в ответ сжимает кулак в победоносном жесте. Да, такой рубеж и Арсений хотел бы преодолеть в окружении кого-то близкого. Хотя бы друга. Вот только ни друга, ни партнёра у него не было. Один только Шастун и сотни надежд на его счёт.              Когда на дорожке показывается невеста, все по традиции встают с мест, а из Попова невольно вырывается вздох восторга. Процессию невесты открывают её подружки, тоже свидетельница, и, конечно, Арсений попал в точку про одинаковые платья. Крошка в белоснежном платье осыпает перед ними дорожку лепестками роз, а мальчик в покосившейся жилетке очень серьёзно несёт подушечку со свадебными кольцами. Замыкает процессию ведущий свою дочь к алтарю отец невесты. Она прехорошенькая. Девушка невероятной, хоть и сдержанной красоты. Антон говорил, что её зовут Эва. Совершенство в крошечном манто и естественным румянцем. Никакой вуали, и её глаза невольно скачут посмотреть на реакцию Димы: а тот растекается, и Арсений чуть ли не за сердце хватается от переполняющего умиления. Пара скромных подростков, которые решили прокричать миру, что влюблены.              Арсений даже капельку завидует.              — Свадьба на девять из десяти, — шепчет Арсений, аплодируя в момент, когда отец трогательно целует дочь в обе щеки и передаёт её руку в ладони жениха.              — За что же такая высокая оценка? — иронично спрашивает Антон, не отрывая глаз от молодых.              — За радушие отца.              Шастун ухмыляется.              — А вообще, — добавляет Арс, — благодаря невесте это одиннадцать из десяти. Она прелестна.              И на эту реплику Антон реагирует странно: разворачивает лицо, внимательно вглядывается в глаза, словно хочет что-то уточнить, но, мысленно придя к какому-то заключению, утаивает. Арсений допытывать не хочет. Во всяком случае, не сейчас. Не в момент, когда звучат клятвы и со всех сторон шелестят носовые платки растроганных гостей. Хоть речь приглашённого священника достаточно краткая, от слов молодых перед обменом кольцами Арсений и сам почти рыдает. Его всегда умиляют такие традиции.              Градус алкоголя существенно помогает обстановке перейти из категории торжества в вечеринку. Не тусовку, поскольку контингент больше похож на богему, но всё же даже самые чопорные дамы позволяют себе не самый светский смех. От одного такого почти лошадиного ржача Арсения коротнуло так, что он чуть не уронил бокал, пока нёс к своему столику. Почему-то фуршетное шампанское понравилось ему больше, чем то, что подливали официанты, и он с упорством ресторанного критика в тихую таскает его уже в третий раз.              Его норма — два, но настроение отрываться, да и глаза напротив уже пропорционально расфокусированы. Антон много шутит, по-дурацки дразнит пресловутой тыковкой, и сейчас это совершенно не бесит, наоборот, кажется чем-то личным, тайным словом, будто они переговариваются через стакан с ниточкой из разных комнат.              — Тыковка вот-вот превратится в кашу.              — Моя трезвость гарантировала бы тебе скуку, Шастун. А так я гроза вечеринки.              — Ага. Давно я не отстирывал твою блевоту с одежды.              Арсений надувается в возмущении — болезнь не в счёт! Такое не припоминают! А стыд от этого заставляет хотеть напиться ещё сильнее. Только доказывать свою правоту некогда, потому что, по словам Антона, играет не известная Арсу, но всё же "та самая песня", и Шастун толчком в плечо заставляет подняться и пойти в центр зала.              И здесь наконец они отрываются. Музыка струится по телу, и плевать, что это пузырьки залитого алкоголя. Кожа горит, веки прикрываются, а руки мотаются в ритм из стороны в сторону. Вокруг толпа, но Арс видит перед собой только отплясывающего Антона, который так по-ребячески поёт, вернее даже орёт слова песни, прыгает и глазами в ответ в глаза смотрит, никуда больше. Скидывает наверняка дорогущий пиджак на спинку ближайшего стула, как тряпку швыряет, закатывает рукава и натёртыми туфлями перепрыгивает с плиточки пола на плиточку. Совсем дурак!              Арсений хохочет. Под старомодные мотивы никто так не танцует! Никого так не разрывает в искреннем восторге, как Шастуна. По крайней мере, Арсений не видел. Даже на видео о знаменитых русских свадьбах, где пляшут даже под «Три белых коня». Невыносимо смешной! И Арсений в порыве хватает его за локоть сильно вспотевшей ладонью. На хлопке точно останется влажный след, но так плевать — они по-пьяному приобнимаются, Антон в его плечо упирается лбом, заходясь чуть ли не в хрипах.              — Пора остыть, Шаст, ты помрёшь сейчас!              — Ты сам-то! Давление под четыреста?              Они снова смеются.              — Пойдём за столик.              — Сейчас, — отвечает Арс, — стащу очередной бокал, — и движется по протоптанному шпионскому маршруту за очередной порцией.              Достаточно небольшого глотка, чтобы охладиться. Тело слишком разгорячённое, и страшно хочется вот так, как есть, пьяным и отчаянным, сбросить с себя костюм и нырнуть в ближайший сугроб. Вот только болеть снова Арсению не хочется, даже в окружении стольких врачей.              — Эта семейка меня пугает до чёртиков!              Справа возникает хрупкая фигурка невесты. Арсений уже сотню раз слышал её имя за вечер и примерно с полсотни раз читал его в зоне для фото, но всё равно «Эва» звучит для него совершенно неземным. С акцентом местных выговорить «Димитри энд Эва» достаточно сложно, но Арсению будто по ушам мурлычет такое сочетание.              Он из тех романтиков, кто верит, что в паре даже имена созвучны, переплетены и взаимодополняемы. Чеканный Дима и божественно тянучая Эва.              Арсений и Антон. Или Антон и Арсений. Два парня на «А».              — Свадебные туфли — натуральная пытка, тебе страшно повезло, что ты можешь выплясывать на своей естественной высоте, — улыбается она Арсу.              — По правде сказать, — заговорщицки отвечает Арсений, — подобный гендерный стереотип очень на руку, когда планируешь хорошенько надраться и танцевать. Но совсем мимо, когда гуляешь по отделу мужской обуви.              Ева, откинув голову, заливисто смеётся. Наверно, это звучит слишком по-гейски, но Попов не стремится страдать по поводу своей ориентации и её принятия людьми, которых, возможно, он видит в первый и последний раз.              — Я серьёзно! — подначивает он, — ты бы видела, как грустно всё выглядит: гробики для пальцев. Ни намёка на лодочки!              — В следующий раз я обязательно замолвлю словечко для моего друга у продавца-консультанта, и он подберёт несколько пар побольше! Ты же Арс, верно? Очень хотела познакомиться. Дима рассказывал про тебя. Точнее, он как-то очень туманно издевался над Энтони, а тот злился и смущался. Даже кинул такую фразу, что брат из-за тебя приехал. Один не хотел.              — Ох, нет, нет-нет, — спохватывается Арсений и залпом опрокидывает в себя почти половину оставшегося в бокале шампанского. — Это точно не так.              — Это точно так!              Эва наклоняет голову на бок, смотрит, будто на наивное дитя, и от такого отношения Арсению и лестно, и, одновременно неловко. Вроде и хочется потешиться тем, что Шастун уделяет ему внимание отнюдь не как коллеге или простому эскорту, что выделяет его, но тут же и тормозит себя, потому что такой всплеск и жажда внимания ему потом аукнутся. В том случае, если все эти догадки не окажутся стопроцентными или если спустя пару часов совместного времяпровождения Шастун выдаст какую-то подводящую черту вроде «погуляли, и хватит».              Страх, несмотря на отсутствие звоночков, всё ещё копошится в Арсовой голове.              — Хорошо, что у вас с ним всё сложилось, — говорит Эва, и в ушах Арса это звучит совершенно без хитрого умысла.              Счастливая невеста видит вокруг себя кучу любви, это же общепризнанно.              — Мы-то с Энтони так и не смогли всё разрулить, совсем не пара!              Неужели эта девушка — та самая бывшая, которую выбирали для Антона? Арсений теряется от неожиданных откровений. Они толком не успели познакомиться даже с самим Антоном, не то, чтобы погружаться в тьму бывших. Конечно, что уж говорить, Антона Арс знал, но после секса будто обнулился, после всех этих подсобок и жутко возбуждающего давления от лифта наедине он стал узнавать другого Шастуна. Арсению бы свыкнуться с присутствием чего-то более нежного, помимо подколов и соревнований, и только после заниматься вопросами дружеских сношений с бывшими подружками нынешнего парня. Что тоже можно обозначить с натяжкой.              Шампанское кажется более горьким.              — Вы… с Антоном были вместе?              Эва неловко улыбается и отвечает.              — Он не сказал? Боже, Арсений, я… как-то не к месту это, правда? Ты не подумай, совсем ничего серьёзного! Да и давно это было. Как видишь, — она рукой обводит помещение и примирительно складывает ладони вместе, — уже давно все прошлые любовные приключения прошли. За весь наш с ним год вместе мы так и не смогли даже притвориться, что сблизились. Ноль. Ти-ши-на! Полные противоположности!              — Целый год? Вроде… календарного? Двенадцать месяцев? С января по декабрь? Ого…              Поразительная деталь, что Эве такой срок кажется «ничем серьёзным». Целый год, по меркам Арсения, может изменить судьбу. За год можно влюбиться, жениться, не только зачать, но и родить ребёнка. Даже развестись и поделить именные серебряные ложки. Год — это слишком. Из этого года большая часть времени отводится на прогрев постели. Сон, секс, пробуждение, романтические завтраки.              Целый год. А теперь он смотрит, как она выходит замуж за его брата. Полная атрофия.              Шампанское и впрямь отдаёт странным привкусом.              — Да, было такое, чего скрывать. А потом я познакомилась с Димой. Знаешь. Прозвучит слащаво и притворно, но я правда растаяла. Растворилась в нём! Поняла, что человеку хочется слушать меня. А он! Ты бы знал, Арс, ничего, что я так? Арс — звучит, как будто мы подружились. Извини. В общем, ты бы знал, как раскрылся этот тихоня-доктор.              — Ты мечтала выйти за доктора?              В голове Попова взрастилась новая теория о мечтательнице-невесте, подыскивающей себе в женихи именитого доктора. По старой примете престижа такого супружества.              — О, Боже, конечно нет! — Эва заливисто смеётся и осушает бокал. — Я просто искала своего человека. По душе, понимаешь? Что-то вроде «отзывается» — «не отзывается».              — На имя?              — В душе!              — Как бабочки?              — Да-да, — неловко мнётся Эва. — Бабочки. Вроде того.              Она ставит пустой бокал обратно на фуршетный стол, поправляет и без того идеально сидящую на голове заколку, дёргает края рукавов и исподлобья произносит тихо:              — Извини, правда. Пойду поставлю в неловкое положение и других гостей тоже. Иначе заскучают.              — Нет-нет, что ты! Всё в порядке.              Она с извинением и явным сожалением смотрит напоследок и быстро ретируется от столика обратно к своему уже ныне мужу. А Арсений в самом деле считает, что всё в порядке. Эва, несмотря на такое короткое, скомканное и приправленное ненужными подробностями знакомство, создаёт впечатление очень милой девушки. Вроде тех, кто после этой беседы и нечаянно брошенных слов ночью не будут спать, прогоняя в голове каждую фразу и шлепая себя по лбу. Такого стеснительного положения Арс ей не желает. Не должна девушка, только-только обретшая счастье и окрылённость, мучиться догадками в духе «А не сломала ли я всю перспективу другой паре?».              Вообще, может, Арсений о ней слишком много и слишком хорошо думает, и её эмпатия на уровне ниже обитания морских чертов, вот только Попов привык считать себя чутким в отношении малознакомых. Почему-то ей он верит.              Больше беспокоит сам Антон. Вполне ясно, он решил умолчать о том, что его бывшая, о которой он болтал в машине — теперь невеста его брата. Такое не вывалишь прямо, до такой беседы надо дойти. А у них с Арсением всё шатко, ненамеченное всё. С другой стороны, дорога сюда была долгой, и между сотым и сто первым деревом мог бы произнести нечто вроде:              — Кстати, там как раз моя бывшая будет. Удивительная история, ведь она — невеста.              — Арсений, заодно и познакомишься с невестой. Могла бы быть моей, но у меня есть старший брат, потому…              — Ой, Арс! Забыл тебя предупредить! Эва иногда путает нас с братом. Это потому что мы оба с ней спали.              Этот вариант совсем премерзкий, Арсений хочет дать себе по лицу за него, но лишь делает глоток нового напитка и слегка трясёт головой. Нужно сбросить наваждение.              На крошечной террасе абсолютно тихо. Если напрячься, можно услышать шелест падающих снежинок. Совсем немного, снегопада нет, и ощущение, будто они просто прилетели на деревянные перилла с ближайшего дерева из-за ветра. Но наблюдать за ними приятно. Становится спокойнее.              Арсений стоит один в своём пальто и говорить с кем-то из гостей кажется ему уже даже опасным. Кто ещё, как не он, мог за вечер так подставиться дважды: сначала с отцом, теперь с главной женщиной вечера. Осталось только перед матерью Антона свалиться в какой-нибудь глупой позе. Или чтобы она внезапно бросилась рассказывать о каких-то подростковых проблемах Шастуна. Позориться обоюдно. Арсений — общепризнанная губка позора этим вечером. Впитывает его в себя, а потом при давлении выпускает на руку того, кто сжимает.              Сжимает плечо подкравшийся со спины Антон. Он становится рядом, в глаза не смотрит. Хмурый немного.              Эта церемония их растормошила.              — Твоё чутьё не подвело.              — Работает безотказно.              — Арсений, я хотел…              Арс не выдерживает первым, но не позволяет себе слишком много эмоций. Холодным и выверенным тоном он спрашивает:              — Ты поэтому меня сюда привёз? Даже уговаривать же пришлось.              — Нет, Арс. Это вообще не причём.              — Почему не сказал?              — Не знаю. Неловко было.              — Почему?              Антон смотрит перед собой и будто совсем ничего не видит. Хмурится, брови заставляет носиться друг к другу и обратно по местам. Мнётся, задевает личное, потрошит обиды перед Арсением и этим внимательно слушающим лесом. Так и не отвечает ничего.              — Это не тебе, а им должно быть неловко. Хотя бы за то, что чихать хотели на твои интересы.              Арсений не умеет подбирать правильных слов, потому всегда говорит то, что думает о ситуации. И сейчас он думает лишь о том, что она весьма дерьмовая. Немного залезает, на один шажок буквально, в шкуру Антона, в ней тепло, но тесновато. В ней всё давит. И через глаза Шастуновские вид совсем не блещет пониманием: свадьба любимого брата, но на девушке, которая когда-то планировала выскочить за него, в окружении семьи, где не оправдал ожиданий, под чутким и прищуренным глазом отца и милой, но, к сожалению, не способной что-либо изменить в отношениях матерью.              Арсений почти уже собирает пазлы оправданий синдрома отличника.              — Знаешь… Когда я решил бросить Гарвард, отец взял Диму на рыбалку. И ещё двух друзей. Меня не взял. Потому что это была официально поездка врачей, — он делает паузу, дёргает лацкан.              Арсений разворачивается к нему и сам бережно приглаживает пальто. В этом нет необходимости, но от такого жеста и ему, и Антону будто становится немного легче.              — Димка всегда был золотым мальчиком в глазах отца. Хоть и не родной. Сперва из-за этого я пытался ненавидеть брата, злился, но так, знаешь, как будто выжимал из себя. Искал, за что бы обидеться больше — за его выбор, за любовь и взгляды отца или просто из-за какой-то мелочи. А Дима мне не давал. Он вёл себя так, как и должен вести себя старший брат. Заботился, помогал, поддерживал. Даже смешно, ха! Помню, я жутко кричал на него, когда он пришёл поддержать меня перед экзаменом, а я просто плевался ему всякими мерзостями. Посылал его. А он терпел.              — Он мудрее?              — Определённо. Он перетерпел моё принятие отцовского непринятия. Это сейчас я понимаю, что он не виноват в том, как отец ко мне относится. Раньше не понимал.              Арсений выдыхает. И правда, стало немного проще говорить с ним среди этой толпы замороченных торжеством и внутрисемейными разборками людей.              — Когда Эва стала с ним встречаться, — уже бодрее, даже весело продолжил Антон, но Арс его перебил:              — В общем, для тебя сегодня не самый приятный день, да?              Отчего-то не хочется потрошить его и дальше. Хватит за раз и одной откровенности, пусть сегодня это будет рассказ про брата и отца. Добавить мрачную задумчивость и подпитывать рефлексию ещё и уходом девушки, пусть и не самой любимой, но всё же бывшей, лишнее.              — Могло быть хуже. Был бы здесь один.              — Да уж! — смеётся Арсений. — Весь этот драмтеатр совершенно точно требует ещё алкоголя!              Он подхватывает его под руку, немного тянет за собой и ведёт обратно в банкетный зал.