Имеющий глаза - да увидит

             Зверь снова исчезает на несколько дней.       Вскоре после его ухода возвращается Но. Она поначалу выглядит настороженной, но постепенно расслабляется, и он вновь видит перед собой ту, которая скрашивала его одиночество все последние дни. Она явно рада видеть его в добром здравии, а не истерзанным, избитым или даже убитым. Тем не менее, он чувствует напряжение, исходящее от неё.       — Кое-какие проблемы в гареме, — коротко поясняет она. Он не до конца уверен, что она не лжёт. Зверёныш — та ещё свинья, и от его грубости, без сомнения, страдают не только его гаремные "цветы", но и все окружающие.       Жизнь возвращается к привычной рутине: описыванию кругов по комнате, еде, ваннам, лекарству и скуке — всеобъемлющей и вездесущей скуке.       У него тяжело на душе. Его совершенствование по-прежнему ощущается значительно более стабильным, чем до связи со зверем, но вынужденное одиночество в заключении пробудило в сердце давно уснувших сердечных демонов, которые теперь изводят его, нарушая душевное спокойствие.       Его гложет беспокойство о Нин Инъин. Ему невыносимо думать, что она сейчас, возможно, нуждается в поддержке, а он не в состоянии помочь, и, что ещё хуже, — она может не желать его помощи и не примет её, даже если ему удастся выбраться наружу.       Он гонит от себя мысли о ней.       Старается не думать ни о чём вовсе.       Он пытался медитировать — бестолку. Пытался успокоить разум, стабилизировать свою ци.       Последняя встреча со зверёнышем вывела его из равновесия, да ещё и заставила взглянуть на события под другим углом, — тем, которого он всеми силами хотел бы избежать.       Только этих переживаний ему не хватало!       Бедра всё ещё ноют. Служанка Но настаивает, что его должен осмотреть лекарь. В конце концов он сдаётся, и лишь просит её найти женщину-лекаря, если уж зверь даст добро на это. Она кивает и заверяет его, что обязательно найдёт, но похоже, у неё никак не доходят руки, либо она боится просить зверя о милости.              В конце концов, она сама на свой страх и риск приглашает целительницу, не дождавшись позволения её господина.       Их общего господина. Последнего в многочисленной череде господ.       Следующим утром она, как обычно, приносит ему завтрак, на этот раз в сопровождении пожилой вепредемонессы.       — Тетушка жены, — представляет она её. — Цуй Я.       Та невысока и коренаста, с таким же невыразительным лицом, как у Но, с прямым и резким характером, часто присущим врачевателям. Она окидывает его быстрым взглядом, вздыхает и велит раздеться. Он сопротивляется, и несколько минут они препираются друг с другом в ожидании, кто кого переупрямит, пока Но не встревает в их спор и не выторговывает для него возможность остаться в просторном халате, позволяющим лекарке его осмотреть, при этом давая ему шанс сохранить достоинство.       Он уже привык к прикосновениям рук Но, а что касается лекарей, он никогда им не доверял, и тот факт, где именно его будут осматривать, лишь усугубляет его волнение. Боль в бёдрах беспокоит по периметру и отдаётся в местах их соединения с телом.       Он стоит посреди комнаты, задрав полы халата, чтобы целительнице было удобно осматривать его, пальпируя болезненные участки обоих его бедер и сравнивая их состояние. Её маленькие цепкие руки летают над его шрамами, где ноющая мышца крестца крепится к болезненной части бедра, и в этот самый момент часть стены отъежает в сторону и в комнату вступает зверь.              Все, кроме госпожи Цуй Я застывают на месте. У зверя дергается глаз, он заметно вздрагивает всем телом. Лицо Но принимает дежурное "ничего не выражающее" выражение и застывает привычной маской. И лишь целительница продолжает невозмутимо заниматься своим делом, ощупывая раны пациента и что-то бормоча себе под нос, не обращая на просходящее ни малейшего внимания.       — Ч...что здесь происходит?! — хрипит зверь. В мгновенье ока он вырывается из рук Цуй Я и оказывается на другом конце комнаты, в кровати, плотно кутаясь в кокон шелкового покрывала.       Он оборачивается и видит, что Но стоит между зверёнышем и теткой своей жены, умиротворенно воздев руки: — Эта ничтожная раба просит императора простить её. Эта вызвала лекаря, чтобы тот позаботился о пленнике без дозволения императора.       — Лекаря? — рычит зверь. — Зачем ему лекарь?       — Боль в бёдрах причиняет ему страдания, — объясняет Но.       — Боль в бёдрах? Но.. но он же уже был исцелён. Лекарь, что происходит??       — Ты неплохо справился, исцеляя его, — взгляд Цуя Я на императора прямой и без малейшего намёка на страх. "Слабоумие и отвага", он не может не восхищаться ей! — Хотя, насколько я понимаю, ты несколько раз отрывал ему конечности и приделывал их обратно, так?       — Так, — такое впечатление, что демон в одночасье становится меньше ростом.       Цуя Я кивает: — И его ци была запечатана в тот момент?       — Да...       Лекарка снова кивает: — Его разум ожидает боли, потому что его приучили её ожидать, ведь всё это время у него не было доступа к ци, чтобы помочь обчегчить болевые ощущения или залечить повреждения, поэтому он постоянно неосознанно напрягает мышцы, как будто таким образом он может помешать тебе снова оторвать ему ноги. Это вызывает болезненность и скованность в мышцах, а также дисфункцию в работе тазобедренных суставов.       — Что можно сделать? — спрашивает присмиревший зверь, его голос звучит так взволнованно, словно он только и делал, что заботился о его здоровье, а не расчленял его ещё недавно, демонстрируя, кто в доме хозяин и по чьей воле вертится этот мир.              Целительница на мгновение задумывается, затем бесстрастно перечисляет: — Я выпишу рецепт на лекарства, иглоукалывание, также существуют специальные растяжки, которые помогут, и горячие ванны, которые уже делала жена моей племянницы... Будь он иного рода пациентом, я бы сказала, что массаж всего тела с использованием масла, настоенного на целебных травах, был бы очень полезен, но, учитывая, как сильно он напрягается при близком контакте, и его непереносимость прикосновений, я считаю, что в его случае это может быть контрпродуктивно... Да! Вот ещё что: курс вливаний ян-ци также может быть полезен — не двойное совершенствование, конечно, если у него нет партнера с чистой ян, которому он доверяет, нет. Именно односторонние вливания. Они должны помочь ему восстановить его поврежденные меридианы, которые искалечил тот ублюдок, что воспользовался им как человеческим котлом в то момент, когда его совершенствование только-только начало восстанавливаться. Всё это в комплексе должно улучшить его физическое состояние.               — Тётушка! — возмущенно шипит на неё Но.       А у него самого земля уходит из под ног и потолок начинает стремительно приближаться, чтобы обрушится ему на голову.              Только не это, не при всех,... не в присутствии зверя...       Он сейчас умрёт, он...        — Какой смысл скрывать это? — словно сквозь толщу воды доносятся до него слова целительницы. — Этому человеку был нанесён ущерб... С последствиями которого его, к тому же, бросили на произвол судьбы без надлежащего лечения. Вы говорите, что раньше он был Шэнь Цинцю, одним из лордов той человеческой школы заклинателей? И они ничего не предприняли, просто оставив его здесь как есть в его состоянии? Ох, люди!.. Ходячие недоразумения! Кому бы из его предков ни пришла в голову "светлая мысль" размножаться с их братом, — надо было всыпать ему как следует, чтобы попытаться вбить хоть немного здравого смысла в ту пустую голову!       Все его переживания за последнее время, все ощущения от роли подопытного создания, которое бесцеремонно мнут, тычут и трогают, все недавние пытки, бесконечные отрывания и приделывания конечностей, — словно волной со дна моря взметнули в его душе прежние страхи и воспоминания, глубоко погрёбенные в его памяти, укрытые от глаз посторонних и от его собственных, но прежде всего, — от глаз его последнего мучителя: все они закручиваются в единый вихрь, неумолимо утягивающий его в надвигающееся искажение ци.       — Шицзунь? — как сквозь сон доносится до него голос зверя, он чувствует его запах, как тот приближается к нему, но его разум словно разделён с телом, ощущения размыты и странны. — У него искажение ци!       — Ты, полукровка, ты ведь чистый ян, не так ли? — слышит он резкий голос Цуй Я, в то время как чьи-то руки осторожно опускают его на пол.       — Не обращайтесь к нему так, тётя, он император!       — Мне плевать, кто он, хоть мой вернувшийся из Диюя отец. Если он хочет помочь этому бедняге, то будет делать то, что говорю я, и...       Окружающий мир погружается во тьму.       Когда он приходит в себя, то снова обнаруживает себя в своей постели. Он долго лежит, просто дыша, пытаясь понять, насколько сильно он навредил себе на этот раз. Он чувствует... Он чувствует себя хорошо. Он чувствует...       Напрягая по очереди одну за другой все мышцы, он быстро оценивает ситуацию. От боли нет и следа, и нет ощущения, что его кто-то... Он разгибает ноги, двигает руками — он не истощен, значит им не пользовались как котлом, пока он был без сознания. Должно быть, зверь просто... просто поделился с ним ци...       — Шицзунь, — от этого голоса он разом застывает. Когда он наконец медленно поворачивает голову, то видит, что зверь вновь сидит в своем огромном кресле, не отводя от него взгляда.       Зверь выглядит измученным. И, если бы он считал такое возможным, то сказал бы, что в глубине алых глазах, обращенных на него, притаилась скорбь.       — Шицзунь... Я разыскал слуг из особняка Цю. Я нашёл людей, знавших У Яньцзы. Я ходил в Теплый красный павильон и разговаривал с тамошними куртизанками. Я также нашёл нескольких учеников старого поколения пика Цинцзин и расспросил о твоем шицзуне. Я разыскал учеников пика Байчжань и расспросил о Лю Цингэ. Я... я говорил с Нин Инъин...       — Что ты хочешь этим сказать? — голос срывается, и он кривится от собственной слабости.       — Шицзунь... Этот ученик был неправ. Этот ученик несправедливо обидел тебя.       Насколько же горько ему, что даже эти слова не приносят облегчения. Как ему горько, что даже это уже не имеет никакого значения. Даже всё то ужасное прошлое, что он так долго скрывал... Похоже, зверь выведал все его горькие тайны. Это должно повергнуть его в очередное искажение ци, но всё, что он чувствует сейчас — лишь опустошение.       — Какое это теперь имеет значение, зверёныш... Всё в прошлом. Ничего не изменить.       И снова зверь замолкает на какое-то время, и снова, когда он наконец заговоривает, он слышит не то, что хотел бы слышать.       — Одностороннее двойное совершенствование... Это ведь... Он сделал... Он использовал тебя как человеческий котёл, так ведь? — слова даются зверю с трудом — Куда только подевался бравый император? — У Яньцзы делал это с тобой? Это ведь он научил тебя, как...       — Ты действительно не успокоишься, пока окончательно не растопчешь остатки моего достоинства, не так ли? — вздыхает он.       — Нет!!! Я...        Он перебивает зверя, прежде чем тот успевает наговорить ещё больше глупостей: — Да, ты прав. Ты использовал меня как котёл. Я научился этому, а также тому, как это пережить и выжить после, в руках У Яньцзы. Теперь ты, надеюсь, счастлив?       Снова гробовое молчание.       — Вряд ли я когда-нибудь снова буду счастлив, — наконец произносит зверь еле слышно.       — А вот это уже — твоя проблема, зверёныш, а не моя, — он решает, что с него довольно. Отвернувшись к стене и натянув одеяло на уши, он окончательно замыкается.       — Шицзунь... — умоляюще шепчет зверь. — Я не знаю, что мне делать...       Он игнорирует его.