Имеющий глаза - да увидит

Вздрогнешь — и горы с плеч,

И душа — горе.

Дай мне о горе спеть:

О моей горе!

Черной ни днесь, ни впредь

Не заткну дыры.

Дай мне о горе спеть

На верху горы...

…Та гора была — миры!

Боги мстят своим подобиям!

...........................................

Горе началось с горы.

Та гора на мне — надгробием.

Марина Цветаева («Поэма горы»)

      Едва вступив в пещеры Линси, он слышит крики и звон мечей. Один из голосов — лишь яростное рычание, другой — гневный, резкий голос шицзуня.       — У тебя отклонение ци, тупая скотина!       Снова — рычание, переходящее в рёв. Несмотря на прошедшие со смерти Лю Цингэ годы и лишь те несколько раз, что ему довелось застать того в сражении, он всё равно не мог не узнать боевой клич Бога Войны Байчжань. Похоже, что рычание, вой и рев — это всё, на что способен сейчас его шишу. Шицзунь снова и снова пытается достучаться до своего шиди, но в ответ получает лишь нечленораздельный звероподобный вой. Стараясь игнорировать бессмысленные вопли, он сосредотачивается на голосе шицзуня, направляясь к сражающимся.       — Я не враг тебе, дурень!       — Какого гуя! Почему ты такой идиот?!       — Я даже помедитировать не могу спокойно, чтоб ты не набросился на меня, зверюга!       — Я точно тебя убью однажды, придурок: как же ты меня достал!       — Да стой ты, Бездна тебя побери!       — Если я сдохну тут с тобой, то не смогу тебе помочь!       — Ненавижу тебя. Как же я тебя ненавижу!       — Я не знаю, что я делаю... Откуда мне вообще знать, что делать?! Как Му Цинфан это делает все время?! Как это вообще работает?! Я знаю только один способ поделиться ци - это... и я не собираюсь делать это с тобой, гуй тебя подери!       — Просто не двигайся!       — Пожалуйста, стой на месте!       — Пожалуйста, прекрати это!       — Пожалуйста!       После всего случившегося, он действительно чувствует себя настоящим зверем, — чудовищем, а не человеком: залитый кровью, воняющий падалью. Он направляется вглубь пещеры, зная, что через несколько мгновений запекшаяся кровь обагрится свежей.       Шицзунь его шицзуня.       Брат Хайтан.       У Яньцзы.       Скоро Лю Цингэ присоединится в посмертии к тем, кто уже заплатил своей жизнью за обиду его учителя.       Он ещё не готов осознать всего произошедшего, но чувствует, как оно жуком-точильщиком ворочается в глубине его сознания. Даже Мэнмо притих и не кажет носа.       Кто пирует на останках его разбитой вдребезги картины мира, так это Синьмо.       Жаждет крови. Упивается ей.       Он врывается в пещеру, где происходит сражение. Первое, что выхватывает из темноты его взгляд, — окровавленное лицо учителя. Из изорванного ханьфу зияют свежие синяки. Он видит Лю Цингэ, низведённого до состояния обезумевшего животного, одержимого жаждой крови, и человека перед ним, пытающегося отбиться.       "Шицзунь сражается не в полную силу", — замечает он.       Шицзунь пытается спасти Лю Цингэ!       Глаза цвета цин распахиваются, замечая его. Лю Цингэ, несмотря на состояние кровожадного безумия, одержим своим противником настолько, что от него не укрывается даже малейшее движение на его лице, и он оборачивается: бледный, тяжко дыша, одежда висит клочьями, израненный и окровавленный, хотя, похоже, он сам нанес себе увечья. Дикий, без проблеска сознания взгляд устремлен на него: взгляд обезумевшего животного. С лезвия Чэнлуаня каплями стекает свежая кровь. А затем меч взмывает в воздух, и его хозяин бросается в атаку на новую цель, забыв про учителя.       Он истратил много ци, путешествуя по мирам, вслед за горькими событиями жизни шицзуня, но даже его усталость не была бы проблемой, если бы перед ним сейчас стоял кто угодно другой. Но Бог Войны Байчжань....       С его нынешними навыками мало кто мог бы составить ему самому достойную конкуренцию в битве. Первый из них — Юэ Цинъюань — мог бы, именно поэтому он и придумал для него тут ловушку с отравленными стрелами: дабы избежать прямого столкновения с главой школы. А второй, кто приходит на ум — тот, что стоит сейчас прямо перед ним, рыча и вперясь в него невидящим, безумным взглядом. Конечно, он никогда всерьёз не верил, что Лю Цингэ смог бы одолеть его, но из всех возможных вариантов, тот, будучи живым, единственный мог как следует надрать ему задницу. Даже в обезумевшем состоянии с отклонением ци, Бог Войны - сильный противник.       Дело осложняется тем, что осатаневший и ничего не соображающий шишу угрожает безопасности учителя, размахивая Чэнлуанем как саблей, и то и дело посылая во все стороны беспорядочные вспышки смертоносной ци, которые шицзунь вынужден отражать, одновременно уклоняясь.       Это становится последней каплей.       Как этот варвар смеет подвергать опасности жизнь его шицзуня!       Звенит заклятая сталь, легендарные клинки схлестнулись в битве не на жизнь, а насмерть, зубы противников оскалены, глаза сверкают взаимной ненавистью и жаждой убийства, и вдруг за спиной Лю Цингэ вспыхивает зелёное свечение. Две бледные руки возникают по обе стороны от его шеи, посылая импульс чистой, кристальной и такой знакомой и желанной иньской ци. Он отшатывается, сдерживая жадный порыв Синьмо поглотить её. Глаза его противника закатываются, и Лю Цингэ как сноп валится на каменный пол пещеры.       Он и его шицзунь оказываются лицом к лицу. Учитель, сгорбившись, одной рукой зажимает рану в боку, складывая другую руку в печать и призывая Сюя. Изумрудный ледяной взгляд сочится презрением, словно перед ним — грязь на подошвах его сапог, когда Шэнь Цинцю делает шаг ему навстречу, переступая через своего боевого брата, и становясь преградой между ним и бессознательным Лю Цингэ, заслоняя того собой.       О. Шизунь пытается защитить Лю Цингэ от него.       — Он ранил тебя! — возмущается он. — Ты должен отойти в сторону и позволить мне убить его, а потом поблагодарить меня за это!       — Не знаю, что за игру ты затеял, демон, — зло шипит учитель, — но, пока я жив, я не позволю тебе и пальцем прикоснуться ни к одному члену школы Цанцюн!       — Я здесь не для того, чтобы причинять кому-то вред! — рычит он, заталкивая поглубже свое желание убить Лю Цингэ. Главное — не причинить вред шицзуню, вот, что важно.       — И почему я должен верить словам демона? — вопрошает учитель. Его слова, сказанные таким холодным тоном, обескураживают, воскрешая в памяти образ того, каким был Шэнь Цинцю на пике своего могущества. Таким, как сейчас. До того, как его боевые братья и сёстры ополчились на него за "убийство" Лю Цингэ.       О, как же холоден этот взгляд цвета цин!       Прекрасные зелёные глаза сужаются, впиваясь в его лицо ледяными лезвиями: — Ты — отец зверёныша? Это он провёл тебя в школу?       Зверёныша... Ведь шицзунь же знает, что он — наполовину небесный демон: неужели ещё не догадался, что он — сын Тяньлан-цзюня? Впрочем, сейчас это не имеет значения. Он понимает, что ходит по краю, и если не будет осторожен, то может всё испортить. Последнее, что он хочет — чтобы этот шицзунь наказал здешнюю мелкую версию его самого за его же собственные действия. В будущем.       Взяв себя в руки, он прячется за маской могущественного императора, скрывая свою внутреннюю растерянность, и разражаясь натужным смехом (звучит ужасно фальшиво, но ему не до того).       — Это жалкое создание? Конечно же, он не сын этого достопочтенного. Он хоть понимает, что наполовину — небесный демон? Этот лорд никогда бы не опустился до сговора с грязным полукровкой, отвергшим народ своего отца в пользу жалких людишек. Предположение, что этот лорд способен сотрудничать с червём — столь жалким, что его голова не сгодится даже в приличные трофеи — глубоко оскорбляет этого достопочтенного.       — Тогда какого гуя лысого ты здесь забыл? — рычит сквозь зубы шицзунь. — Лорд ты или нет, я не позволю тебе причинить вред этой школе!       Учитель шатается. Очевидно, Лю Цингэ успел ранить его, да к тому же шицзунь, вероятно, сжег большую часть запасов своей ци, чтобы вырубить этого болвана. Почему учитель выбрал так поступить, ведь Лю Цингэ был единственным из них двоих, обладающим достаточной силой, чтобы ему противостоять — он не знает. Возможно, учитель решил, что спасти Бога Войны Байчжань от искажения ци было важнее, чем позволить ему умереть, бездумно бросившись на меч вторгшегося на пик демона.       Его охватывает злость на учителя: как можно так низко ценить свою жизнь!!!       Учитель смотрит так, словно готов стукнуть его веером за то, что посмел повысить голос — дерзость! И в его груди странным образом отзывается путаный клубок смеси ужаса и вожделения.       Чувствуя себя обескураженным, он решается на дерзкий план, который, как он надеется, немного собьёт спесь с Шэнь Цинцю и пошатнёт позиции его недосягаемого учителя.       — До этого достопочтенного дошли слухи о несравненной красоте одного из владык горной школы Цанцюн. Этот господин позволил любопытству взять верх, но он рад сообщить, что его любопытство было удовлетворено, а красота горного владыки намного превосходит все самые невообразимые слухи, которые до него доходили.       Зеленый взгляд темнеет, метнувшись в сторону бессознательного Лю Цингэ, и учитель делает шаг вперед, защищая...       — Не этот, — фыркает он, не в силах сдержаться. Хотя лицо у Лю Цингэ и впрямь не хуже, чем у Минъянь, но ни один из них не сравнится с... — Несравненной красотой, о которой наслышан этот достопочтенный, обладает лишь владыка пика Цинцзин.       На мгновение шицзунь застывает на месте, взгляд теряет остроту и в нём проскальзывает растерянность, на хмурое чело набегает тень, а затем, - о, да!, - на щеках расцветает нежный румянец. Впрочем, это может быть от возмущения, и шицзунь огрызается: - Что за чушь! Глупец! Как ты смеешь говорить мне такое?! Я не знаю, что за игру ты ведёшь...       — Никаких игр! — поспешно перебивает он, предупреждая поток брани в свой адрес, подобный тому, что щедро изливался на Лю Цингэ шицзунем, когда он только вошёл в пещеру. — Этот господин увидел то, что хотел увидеть, и теперь может со спокойной душой отправляться восвояси.       — Восвояси?! — взвивается учитель. — Думаешь, я позволю тебе безнаказанно слинять после того, как ты напал на одного из горных лордов Цанцюн?!       — Я напал на него, потому что он напал на тебя!       Прошло уже много лет с тех пор, как ему приходилось изворачиваться и либезить перед кем-либо. Раньше он дал бы фору любому в способности подмазаться и втереться в доверие, льстя и славословя, что и помогло ему в своё время утвердиться во дворце Хуаньхуа после побега из Бездны... Хотя возможно, интерес старого хозяина дворца здесь тоже сыграл свою роль. Но он уже давным-давно оставил эти игры в притворство.       — Давай будем честны друг с другом, ши... Шэнь Цинцю. Из нас двоих я — гораздо сильнее. У тебя нет шансов помешать мне сделать всё, чего бы я ни захотел.       Манипулировать миром заклинателей, который так охотно ополчился против тебя. Запереть тебя в застенок на долгие годы. Подвергнуть тебя невообразимым мучениям. Отрывать тебе руки и ноги. Вырвать глаз и язык. Убить человека, который предал тебя в детстве. Позволить тебе убить себя, потому что был настолько глуп, что ушёл тогда, как только ты перестал быть забавой, посчитав тебя слишком сломленным, чтобы подобное совершить, — а теперь даже воспользоваться тобой как человеческим котлом.       Должно быть, что-то мелькает в его взгляде, потому что шицзунь бледнеет, и на красивом лице проступает то самое выражение, что он видел у учителя раньше - выражение человека, столкнувшегося с силой и жестокостью и вынужденного заставить себя покориться судьбе.       Он смотрит на своё отражение в застывших зелёных глазах, и видит другое лицо:       Он видит старого владыку Цинцзин.       Он видит брата Цю Хайтан.       Он видит У Яньцзы.       И Лю Цингэ он тоже видит.       Очередное чудовище.       Очередной зверь.       Ему невыносим этот взгляд. Ему невыносим голос собственной совести.       С лезвия Синьмо рвётся яркая вспышка: лишь свет, без следа ци. Ослеплённый, шицзунь отшатывается с дороги, и меч одним взмахом разрубает пространство, открывая ему путь в его собственный мир.