Имеющий глаза - да увидит

Не опровергайте! Месть,

Достойная Ловеласа.

Жест, делающий вам честь,

А мне разводящий мясо

От кости. — Смешок. Сквозь смех —

Смерть. Жест. (Никаких хотений.

Хотеть, это дело — тех,

А мы друг для друга — тени)...

Марина Цветаева ("Поэма конца")

      Сейчас, должно быть, снова ночь. Галерея, где он стоит на этот раз, залита тусклым светом масляных ламп, обнажающим нарочито броский и аляповатый, но откровенно обшарпанный декор стен. В воздухе плывёт приторный, удушливый аромат благовоний и эфирных масел, смешивающийся с тяжёлым мускусным запахом соития.       Из многочисленных комнат доносятся смех, музыка, стоны, а из-за двери, что прямо перед ним, слышится взволнованный женский голос: — Пожалуйста, остановитесь! Пожалуйста, господин заклинатель, вы же его убиваете!       Довольно. Он уже знает, что увидит. В общих чертах, по крайней мере.       Дверь распахивается, пронзительно скрипнув, впуская его внутрь. Женщина вскрикивает. Мужчина оборачивается. Лежащий под ним юноша застыл без движения.       Следующие мгновения проходят словно в тумане, а когда туман рассеивается, вся комната от пола до потолка залита кровавым багрянцем. В повисшей гробовой тишине слышно, как сыто — по капле — истекает свежей, ещё дымящейся кровью лезвие Синьмо.       На полу — то, что ещё недавно было человеком, а теперь лишь бесформенное кровавое месиво с торчащими из него острыми обломками костей. Напротив — юная девушка, очевидно работница этого заведения, абсолютно нагая, на её коленях лежит столь же юный и нагой шицзунь. Мальчик неподвижен. Кажется, не может даже пошевелиться. Его ноги так же бессильно раскинуты в стороны, как и тогда, когда он сам, собственной персоной, слез со взрослой версии этого юнца.       Девушка дрожит, обхватив руками шицзуня, лежащего у неё на коленях, в глубине её глаз загорается искра решимости, и он видит, как она начинает пятиться назад, волоча за собой безвольное тело учителя, оттаскивая подальше от него. "Она пытается защитить его", — осознаёт он.       — Это... — он указывает на изуродованные окровавленные останки, — это У Яньцзы?       Она еле заметно кивает. В её глазах, устремленных на него — настороженность и испуг.       Шицзунь тоже не отводит глаз. Взгляд цвета цин — измученный и почти покорный. — Пожалуйста, не трогайте её, — еле слышно произносит он.       Всё один в один, как тогда. У него дежавю.       "Особая техника". "Одностороннее двойное совершенствование"... Он бы расхохотался, если бы из горла вместо смеха не рвались сейчас рыдания. "Особая техника"...? Он знает, чему именно стал свидетелем и понимает, что сотворил сам. Пусть и неосознавая этого.       У Яньцзы пользовался шицзунем как человеческим котлом. Он слышал — наверняка весь заклинательский мир слышал — что старый ублюдок поступал так с молодыми перспективными заклинателями, которых захватывал в плен. Почему же никто не заподозрил, что он точно также обошёлся и с шицзунем?       Потому, что шицзунь не был похож на человека, который был для кого-то котлом. Потому, что прошедший через такое не смог бы вновь восстановить своё совершенствование, да к тому же в той степени, чтобы потом стать одним из самых выдающихся заклинателей своего поколения. Это неслыханно.       Сам он совершил немало поступков, которые осудил бы любой праведный заклинатель, но человеческие котлы — до такого не опускался даже он. Это всегда было для него чем-то "за гранью". Он никогда не переступал её, чтобы там ни думал себе Синьмо на этот счет... За исключением того, что он, оказывается, уже её переступил. Своими действиями он сам опустил себя на самое дно.       Это настолько далеко от всего того, о чём он мечтал с шицзунем. Даже когда он рвал того на части, причиняя боль, ему и в голову не приходило совершить с ним подобное. Он хотел...       Близости. Любой ценой — добровольно или нет — он жаждал от учителя сближения.       Умный шицзунь: нашел способ соединить их тела, разверзнув между ними пропасть.       Горечь захлёстывает с головой, в груди растёт тяжкий ком и глаза жжёт и печёт подступившая влага.       Ему пора уходить. Он увидел, что должен был увидеть, и узнал то, чего не хотел узнавать... Но учитель так слаб и беспомощен. Шицзунь не может даже пошевелиться, и некому будет защитить его, если он уйдет.       Он снова отведёт мальчика в Цанцюн.       Когда он наклоняется, чтобы поднять учителя на руки, девушка с криком набрасывается на него с кулаками, мешая мольбы с угрозами, умоляя оставить и не трогать юношу. Он пытается объяснить ей, что намерен отвести учителя в безопасное место, но она ему не верит.       Нарастающий снаружи шум, голоса и топот ног, вынуждают его использовать свою ци, чтобы вырубить куртизанку и, наконец, подхватить мальчика. Рядом в луже крови валяется смятое женское ханьфу с изысканной, но простоватой вышивкой, — всё равно не в пример чище его собственных одеяний. Вероятно, оно принадлежит лежащей без сознания девушке, и он решительно хватает его, чтобы обернуть им хрупкое сокровище в своих руках.       Шицзунь очень слаб сейчас: не в состоянии даже поднять голову. В глазах — страх и обречённая покорность, побелевшие губы сжаты. Очевидно, для шицзуня он — очередное чудовище, похищающее его для своих сомнительных целей.       Он выходит из комнаты и направляется прочь из борделя с шицзунем на руках, не обращая внимания на возникающие то тут то там в дверях и тут же в ужасе прячущиеся обратно лица работниц и клиентов заведения, напуганных его жутким обликом.       На улице он уже готов вскочить на Синьмо, как вдруг слышит доносящиеся голоса: — Господин заклинатель! Господин заклинатель! Пожалуйста, помогите нам!       Он колеблется: вдруг это кто-то из Цанцюн и он сможет оставить учителя на их попечение. Юноша-учитель смотрит так, что у него от его взгляда — мурашки по коже.       Кем бы они ни были, он не сможет показаться им на глаза со своей демонической ци, поэтому он на мгновение сосредотачивается, чтобы скрыть её. Как раз вовремя, потому что топот бегущих ног раздаётся совсем близко, и в то же мгновение к нему подлетает юный Лю Цингэ в компании столь же юного Му Цинфана, а также двоих старших заклинателей, одетых как владыки пиков.       Как ему выкрутиться?... А!       Он одаривает их, как он надеется, спокойной улыбкой и склоняется в глубоком поклоне, демонстрируя почтение, которого на деле не чувствует.              — Этот скромный странствующий заклинатель приветствует уважаемых мастеров горной школы Цанцюн.       Они глядят на него с подозрением, все четверо, хотя он замечает, что взгляды Му Цинфана и старшей заклинательницы, которая, должно быть, является нынешней главой пика Цяньцао, то и дело набегают на окровавленный человеческий свёрток в его руках.       Он на ходу придумывает легенду: — Этот странствующий заклинатель охотился на разбойника и негодяя У Яньцзы. Его наняли после того, как У Яньцзы расправился с семьей по фамилии Цю и похитил одного из их рабов: мальчика, с выдающимися задатками заклинателя... Он опускает взгляд и видит, что учитель недоуменно уставился на него, слыша из его уст версию о событиях прошлого, о которых он никак не мог знать.       Он снова окидывает всех взглядом и обращается к предполагаемой главе пика Цяньцао. Хоть гордость шицзуня и будет задета, зато это послужит хорошим отвлекающим манёвром, и даже если нет, то мальчику в любом случае нужна помощь целителей, и будет лучше, если они будут в курсе того, с чем имеют дело.       — Мальчик был спасён этим недостойным, но У Яньцзы использовал его в качестве человеческого котла. Этот скромный заклинатель надеется, что ребёнок может рассчитывать на убежище и лечение среди благородных заклинателей горной школы Цанцюн.       В ответ на его слова раздаётся гул возмущения, и все четверо тут же срываются с места и бросаются к нему. Женщина протягивает руки к шицзуню, и он, подавляя рвущееся из груди желание, зарычав, не подпускать никого, не позволяя даже коснуться, — скрепя сердце, выпускает из рук свою драгоценную ношу.       Женщина тут же передает шицзуня в крепкие, с готовностью подставленные руки Лю Цингэ, и они с Му Цинфаном начинают колдовать над ним, проверяя его меридианы, то и дело обеспокоенно цокая и качая головами. Он замечает, что владыка Байчжань, тем не менее, держит руку на рукояти меча и зорко следит за ним, не отводя взгляда.       К ним один за другим подтягиваются люди из борделя и вокруг начинает собираться толпа. Он ждёт, что в любой момент могут посыпаться обвинения. Его положение усугубляется ещё и внешним видом, поскольку он с головы до ног весь в крови, запёкшейся и свежей. Он посылает владыке Байчжань умиротворяющую улыбку: — Этот ничтожный был настолько возмущен тем, что подлый У Яньцзы сделал с бедным мальчиком, что не смог совладать с собой и потерял контроль.       — Кому понадобилось посылать кого-то спасать раба? — старый лорд Байчжань — сама подозрительность.       Как же ничтожно ценилась жизнь его шицзуня в детстве...       — Не посылали, — вдохновенно продолжает он врать. — Меня послали отомстить за смерть молодого господина Цю...       Он всё ещё не может вспомнить, как, по словам Хайтан, звали её брата. В памяти всплывает имя — "А-Ло", только оно было длиннее. Что-то... Что-то такое с "ло". А, - к гуям! Пошёл тот к гуевой матери!       Он вновь сосредотачивается на главном: — Благополучие раба не волновало моего нанимателя, просто я, как праведный заклинатель, не мог проити мимо такого злодеяния.       Хм, - хмурится владыка пика Ста Битв, — Какая же мерзость и низость - использовать людей как котлы. Вы сказали, что мальчик был подающим надежды заклинателем? Что ж, теперь его совершенствование непоправимо загублено. Как жаль!       О, нет, — глава пика целителей поднимает на них взгляд, наполненный искренним удивлением. — Не загублено. У юноши редчайший дар. При соответствующем лечении он даже может полностью восстановиться.       Глаза владыки Байчжань поражённо округляются и он переводит ошеломлённый взгляд с неё на учителя: этот прямой и грубый человек теперь по-настоящему заинтригован.       Пользуясь всеобщим замешательством, он ускользает, незаметно пробираясь по улице и срываясь на бег. Оказавшись за углом, он снова выхватывает Синьмо. Осталось кое-что ещё, что нужно проверить. Лю Цингэ. Его смерть.       Насколько же шицзунь был оклеветан людской молвой?