Имеющий глаза - да увидит

             Он не плачет, не стонет, хотя его бёдра ноют от боли, а лицо разбито в кровь от удара об пол. Он просто лежит неподвижным комком плоти, — там, где его бросил использовавший его хозяин, которому он более не нужен. С таким же успехом он мог бы вернуться в особняк Цю... Нет. Нет! На этот раз он смог постоять за себя! Он может говорить то, что считает правдой! Этого Цю Цзяньло никогда бы не позволил...       В конце концов, может статься, что и Ло Бинхэ не позволит, если всё-таки решит вернуться и наказать его. И всё же он сделал это. Он высказался в свою защиту. Ему почти смешно. Не то чтобы его слов было достаточно, чтобы оправдаться в глазах мира заклинателей. Не факт, что сказанного им будет достаточно, чтобы освободить его из-под стражи зверя.       Единственное, что волновало Ло Бинхэ, когда он выдвигал против него обвинение за обвинением, - его собственные обиды. Ни слова о Цю. Ни слова об У Яньцзы. Ни о его предполагаемом разврате и сексуальных домогательствах к ученицам. Ни о чём, кроме своего...       Только злость на него за те поступки, которые, возможно, и не вызывали восхищения, но уж точно были наименьшим преступлением в глазах заклинательского мира, чем остальное, в чём его обвиняли. На самом деле, для большинства союзников зверя в его низвержении, самым сомнительным из обвинений было именно его милосердие к тому, кто, как оказалось, был полудемоном - этого было достаточно, чтобы проблемы при случае возникли у них обоих, и их участь стала незавидной.       Он пытается пошевелиться. Не может. Его удивляет, что у него вообще хватило сил на подобные откровения, но, возможно, в тот момент в нём говорило возмущение. Теперь же он исчерпал все свои силы и снова оказался в ловушке немощного несговорчивого тела, потратившего последние ресурсы на роль котла для другого.       Он выгибается, пытаясь размять затекшее правое бедро, — боль была и раньше, но после того, как он обхватил ногами талию зверёныша, она стала острой и жгучей, а теперь он ещё и неудачно приземлился на бедро, когда скатился с кровати... Мельком возникает желание, чтобы кто-нибудь пришёл и снова оторвал ему ноги, чтобы избавиться от этой боли раз и навсегда.       Шаги. Только не это! Он бы вырвался, если бы мог. Возможно, он не стал бы валяться в ногах и умолять, но может быть, теперь, когда он высказал всё, что давно накипело, он мог бы унизиться до того, чтобы вежливо попросить хозяина не причинять ему слишком сильной боли на этот раз...       Рядом раздаётся тихое ворчание. О, это не зверь.       — Господин, простите эту служанку, но теперь ей придется прикоснуться к вам, — маленькие сильные руки осторожно помогают ему подняться из недостойного горного лорда положения лёжа на полу, и он оказывается в её объятиях. Он моргает, заглядываясь на её простое лицо. Она невысока и не слишком мускулистая, но при этом так легко держит его на руках.       Её взгляд скользит по кровати и беспорядку, который оставила после себя их с Бинхэ возня. Она вздыхает, затем вновь поднимает его на руки, и его охватывает страх при мысли, что сейчас его вновь унесут в Водную Тюрьму. Но всё, что она делает, — очень осторожно кладет его обратно на пол, на спину, а затем идет менять бельё.       Когда она заканчивает, грязные простыни спрятаны в мешочек цянькунь, а на их месте постелены чистые, из друго цянькуня, - такие же изысканные, дорогого красного шёлка. Ей не впервой это делать, верно? Возможно, не собирать с пола любовников её господина, но уж точно - вычищать последствия любовных утех императора.       Она оборачивается к нему: — Не желает ли господин принять ванну, прежде чем я сменю его одежду на чистую?       Он хотел бы возразить, что она слишком уж вольно обращается с его телом, но как он иначе вымоется? Она уже видела его обнажённым и знает, что сделал с ним Ло Бинхэ. Она - служанка, а не жестокая госпожа, не гаремная девица зверя, одна из многих, пришедшая помучить его. Единственные люди, которым он доверял заботиться о нём, когда был беспомощен, - женщины вроде неё.       Он отвечает лёгким кивком и тихо произносит:       — Да, пожалуйста, — с облегчением наблюдая, как она направляется вон из комнаты, и надеясь, что вскоре его погрузят в лохань. Но даже обтирание мокрой ветошью сейчас было бы раем.       Ниже пояса, в том месте, о котором он не хочет думать, ощущается липкий дискомфорт: как от мази, так и от остатков спермы Ло Бинхэ. По крайней мере, нет острой боли, лишь какое-то тянущее ощущение, хотя зверь и был ужасающе большим.       Всё произошло так быстро, что он едва успел взглянуть на "небесный столп", прежде чем в него вонзилось это чудовище. К лучшему. И уж точно лучше, чем многочасовые мучения и угрозы, которые обычно предваряли действия Цю Цзяньло. Если бы Ло Бинхэ решил поиздеваться над ним, хвастаясь тем, какой невероятно гигантский у него член, он точно мог бы не выдержать. Он мог бы запаниковать, упасть в обморок или потерять самообладание... Но, как оказалось, "у страха глаза велики": зрелище было страшнее ощущений. Хотя, возможно, все дело было в мази - и в том, что существо, похоже, не пыталось намеренно причинить ему вред во время этого испытания.       Это оказалось вполне выносимо. Это было не так ужасно, как с Цю Цзяньло, и быстрее и менее болезненно, чем с У Яньцзы, и одновременно ощущалось совершенно иначе.       В случае с У Яньцзы гнилая ци этого человека проникала в его меридианы, оставляя после себя тяжёлые, болезненные повреждения и нарушая его совершенствование на несколько недель вперёд. Было трудно и неприятно впускать свою ци в голодные меридианы этого человека, хотя он и чувствовал, что вынужден это сделать. Вся энергетическая система У Яньцзы ощущалась испорченной, словно изъеденной проказой, и временами ему приходилось бороться за контроль над происходящим с человеком, который явно привык использовать человеческие котлы и умел манипулировать обменом, чтобы взять больше, чем могла дать его жертва.       Теперь, когда у него за плечами годы опыта, он мог сказать, что пребывание котлом для У Яньцзы было похоже на длительное, частично контролируемое отклонение ци. С Ло Бинхэ всё было совершенно иначе.       Хотя ци полудемона и его меча была янской, а его собственная энергия - иньской, ци Ло Бинхэ не причиняла боли. Более того, после неё он чувствовал себя почти хорошо. Она ощущалась чем-то, чего ему словно не хватало все эти годы. Он не хотел думать, что это из-за того, что с ним сделал У Яньцзы. Потому что некоторые из его ранних опытов совершенствования включали в себя управление, очищение, усиление янской ци того человека, в то время как он сам мог производить только иньскую, и его система подстраивалась, чтобы приспособиться к тому, что он никогда не сможет обеспечить сам - и на самом деле, хотя он сейчас и был истощен, но чувствовал себя лучше, чем когда-либо после У Яньцзы. Такое впечатление, что его совершенствование даже улучшилось. Это возмутительно. Он не хочет этого признавать, но сейчас у него нет сил по-настоящему злиться.       У него было сильное искушение превратить то, что они делали с Ло Бинхэ, в настоящее двойное совершенствование. С У Яньцзы у него никогда не возникало такого желания, как и понимания того, как это сделать: всегда казалось, что происходящее - "игра в одни ворота" и по-другому быть не может, но с Ло Бинхэ он инстинктивно чувствовал, что нужно сделать, чтобы происходящее между ними стало равным. Пару раз он с трудом сдерживал себя, испытывая странное желание перевести опыт из разряда одностороннего в двусторонний. Но в итоге оставил эту идею. Не только потому, что зверь не давал согласие на парное совершенствование и мог наказать его за дерзость, но и потому, что он не очень-то хотел заниматься двойным совершенствованием со зверем или его мечом, который был непременной частью процесса.       Синьмо - сильный меч, сильный сам по себе, но кроме того, ещё и пропитанный энергией Бесконечной Бездны. Теперь он подозревал, что изначально это был духовный меч, который каким-то образом оказался выброшенным в том ужасном месте. Должно быть, у него никогда не было хозяина, ведь он был цел, не расколот и достаточно легко принял Ло Бинхэ. Хотя он и слышал о тех редких случаях, когда особенно могущественный меч мог отвергнуть хозяина и при этом остаться целым. И всё же, после стольких веков пропитки демонической ци такого уровня, Синьмо стал очень жадным и голодным мечом.       Он сделал всё возможное, чтобы уравновесить ситуацию, и, как ему кажется, успешно: теперь Ло Бинхэ - истинный хозяин меча, а не соперник его в борьбе за контроль, но Синьмо всегда будет жаждать крови или энергии инь, и если Ло Бинхэ будет морить его голодом, он может и взбунтоваться под наложенным на него ярмом. Хотя, учитывая, насколько зверь агрессивен и похотлив, это не должно стать проблемой.       Он старается не думать о том, что если бы зверь продолжил держать его здесь и периодически использовать в качестве котла, то у него никогда больше не возникло бы ни малейшей проблемы с мечом. Но после всего, что он наговорил ему ранее, он будет очень удивлен, если опять не окажется в Водной тюрьме, как только зверёныш вновь обретет контроль над собой.       В конце концов служанка возвращается с большой деревянной бадьёй, которую ставит в центр комнаты. Следующие несколько мгновений она, суетясь, извлекает из цянькуня различные склянки, горшочки и баночки, расчески и салфетки, а также комплект чистых красных шёлковых одежд, которые оставляет на кровати. Затем она заглядывает в ванну и достает оттуда изящный кувшин, украшенный глазурными талисманами.       Она наполняет ванну бурлящей водой из кувшина, а он наблюдает за ней, и поток не останавливается, не замедляется, и он понимает, что талисманы, украшающие сосуд, придают ему те же свойства, что и мешочку цянькунь, - способность вмещать в себя больше, чем кажется возможным. Наполнив ванну до краёв, она отставляет кувшин в сторону, а затем начинает добавлять в воду всякую всячину, и в воздухе плывёт благоухающий, целебный аромат.       Это так похоже на прошлое, когда после У Яньцзы его мыли и ухаживали за ними в борделях, где они останавливались, женщины, которым его мастер платил за услугу.       Хотя это, возможно характеризует его не лучшим образом, но он всегда вспоминал эти моменты как одни из лучших в своей жизни: забота, ласка... Несколько раз после того, как он и женщины из Теплого Красного Павильона установили достаточно близкие отношения, чтобы между ними возникло что-то вроде доверия, он нанимал их, чтобы они расчесали ему волосы или нанесли целебное масло на его затекшие плечи или больные руки после долгого дня писанины или занятий боевыми искусствами. Этот опыт никогда не подразумевал ничего эротического, - но теперь, после обвинений Нин Инъин, он не может не оглянуться назад и не усомниться: не в своих намерениях, конечно, но в том, что думали по этому поводу нанятые им женщины. Тогда он полагал, что они относились к нему с искренней симпатией, или, по крайней мере, не считали его поведение предосудительным, и не возражал против того, чтобы они прикасались к нему таким невинным образом, но теперь он больше ни в чём не был уверен. Он не знает, не был ли он в их глазах очередным жестоким, жадным клиентом, требующим от них чересчур многого.       И всё же слишком легко вернуться в то состояние, когда снова приходит служанка, чтобы раздеть его и положить в ванну. Если бы она была мужчиной, он бы стал изо всех сил сопротивляться, кричать и бороться, даже если бы у него мало что получилось, но женщинам он всегда доверялся слишком легко, и хотя ему стыдно, и хотя он чувствует себя отвратительно, и хотя ему жаль, что он вынудил её оказаться в такой ситуации, он не испытывает страха.       Он ожидает, что ей придется держать его в воде, поскольку слишком слаб, чтобы самостоятельно не дать себе утонуть, но обнаруживает, что угол наклона бортов ванны позволяет ей уложить его туда, не опасаясь, что он соскользнет под воду.       Тело обволакивает исцеляющее тепло, облегчая резь в бедрах, успокаивая боль внизу и синяки, оставленные зверем. Он смотрит на служанку, которая суетится вокруг него.       — Почему ты так добра ко мне?       Она замирает, нахмурившись, и на её нечитаемом, спокойном лице появляется крошечная морщинка в межбровье.       — Господин напоминает этой недостойной её брата, — произносит она в конце концов, но затем её лицо озаряется лёгкой тенью улыбки: — Не то, чтобы эта служанка думала, что они с господином очень похожи.       Непонятно, как он может напоминать ей человека, на которого он, по её мнению, совсем не похож?       — Прошу простить эту ничтожную за прямоту, но, по её наблюдениям, господин не обладает его спокойным характером. Брат был очень кроток, и никогда бы не посмел разговаривать с сильным мира сего в таком тоне, в каком господин говорил с императором.       Конечно. У некоторых демонов очень чуткий слух, и она наверняка всё время стояла под дверью, ожидая приказов Ло Бинхэ. Интересно, понимает ли зверь, что здесь и у стен есть уши?       — Ты говоришь о своем брате в прошедшем времени, — замечает он.       — Эта предполагает, что он мертв, — роняет она, словно походя.       — Но ты в этом не уверена? — ему знакомо это ужасное чувство. То же самое он думал в своё время о Ци-гэ, пока не узнал...       — Вскоре после смерти нашей матери, перед тем как эта сбежала из борделя, где мы росли, его купил могущественный демон. С тех пор эта его не видела.       Затем она быстро добавляет, словно отвечая на вопрос, который он так и не задал, и жестом показывает на свое лицо, как бы объясняя, зачем кому-то понадобилось покупать брата или сестру с такой невыразительной внешностью, как у неё.       — У нас были разные отцы. Наша мать, возможно, и не обладала несравненной красотой, но всё же была достаточно хороша собой, и хотя эта никогда не встречала отца брата, он, должно быть, был очень красив. У моего брата была белая чешуя и тонкие рога нашей матери, а от отца у него - прекрасные волосы и золотые глаза: его отец был златоглавым демоном-фазаном.       Она выглядит глубоко опечаленной. На лице её из-под маски почтительной служанки проступает неподдельная скорбь.       — Господин заставил эту вспомнить о брате, потому что напомнил, что красивые мужчины иногда страдают так же, как и женщины.       Он не знает, что на это ответить. Не знает, пожелать ли ей смерти брата, потому что мёртвый брат лучше, чем тот, кто тебя бросил, или попытаться уверить её в том, что он жив, но она стала ему безразлична. Один вариант хуже другого. Как и третий: что брат жив, хочет найти её, но попал в ловушку и страдает от жестокости хозяина, а потому не в состоянии этого сделать.       Но похоже, она не ждёт ответа, и они снова погружаются в молчание, пока она помогает ему принять ванну, моет его тело и волосы, затем извлекает его из воды, чтобы высушить и натереть душистыми маслами, укутывает в чистые одежды и укладывает в постель.       — Эта принесет господину лекарство, — говорит она. — Будет лучше, если господин выпьет его, а потом постарается отдохнуть. Дворец таит в себе опасности, и господину следует как можно скорее восстановить силы.       Он кивает. В этот момент он доверяет ей настолько, насколько может, и не верит, что она попытается отравить его, поскольку уже проигнорировала кучу шансов избавиться от него или причинить ему вред. Она права. Во дворце полным-полно опасностей. В любом месте, где есть Ло Бинхэ... На мгновение ему хочется спросить её о ближайших планах зверя на его счёт, но слова не идут с языка. Откуда ей знать? Она всего лишь прислуга. У неё не больше влияния на зверя, чем у него.