И слива мэй цветёт на снегу...

— Выпьем? — Мэн Чжи бесшумно подошел к генералу Ле, и тот вздрогнул, не успев скрыть невольную реакцию. — Не положено, Император хоть и счастлив, а такого нарушения дисциплины не стерпит. Хотя будь моя воля, три дня бы не просыхал. — Так попросите выходной, хотя бы один. И я попрошу. Я бы забрался сейчас куда-нибудь на самый высокий склон горы и как следует поорал в небо или подрался. Сяо… Мэй Чансу просто душу из меня вынимает! — Я знаю, что он Линь Шу. Когда он умер… когда все думали, что он умер, Императору нужно было выговориться, а я рядом чаще всего, и он знает, что не болтаю лишнего. Я, ещё когда те слухи поползли, поверил, а после убедился точно. — Такие разговоры точно нужно сдобрить вином и уединением. Не будем напиваться и нарушать правила, но спать по несколько часов мы оба привыкли, а я всё равно сейчас не усну. — Когда сам главнокомандующий приглашает, как можно отказать? Тем более я тоже вряд ли усну — буду думать, через какие мучения снова придётся пройти Его Величеству в связи с… — Считаете несчастьем воскрешение сяо Шу? — Великим счастьем, только вот его состояние — если Император потеряет его в третий раз, не знаю, кто сможет собрать его сердце из осколков. Мэн Чжи внимательно посмотрел на Ле Чжаньина, впервые заметив кое-что необычное в его отношении к боевому товарищу. — Вы пытались после первого раза?.. — Да. Но не преуспел. — Трудно забыть того, кто был дорог и важен, — понимающе кивнул Мэн Чжи, и желание напиться всколыхнулось в нём с удвоенной силой. — Собирать сердце после смерти того, кто наполнял его своим существованием, практически безнадёжное занятие. Тут только смириться и научиться жить с дырой в груди. Ле Чжаньинь понимающе кивнул. Он видел боль и скорбь принца Цзина, пытался стать опорой, старался отвлечь его от тяжёлых дум, но был всего лишь соратником, даже не другом. Это место, казалось, навсегда занял призрак, которого нельзя было ни сдвинуть, ни убрать за ширму. Понимание безнадежности собственных чувств и желаний причиняло боль иного рода, но он никогда не роптал, не надеялся, просто был рядом. Но сейчас в словах Мэн Чжи он услышал что-то иное, несозвучное собственным утраченным иллюзиям. Главнокомандующий говорил о чем-то, что вызывало тревогу. — Удел человека смириться с судьбой, — начал он издалека. — Да, но как же меня радует, что есть те, кто идёт вопреки ей! — воскликнул Мэн Чжи и улыбнулся, словно не о боли и смерти шла у них речь. — Сяо Шу дважды поборол смерть, не дадим ему проиграть этот бой, раз уж другим не дано было такое чудо. — Вы тоже теряли близкого друга? — Терял, — не стал отнекиваться Мэн Чжи и улыбаться не перестал, хотя это и было трудно. — Ему не дали ни единой возможности, смерть без призрачного шанса на спасение. И он принял её с честью. — У меня есть хорошее вино — по дороге сюда, когда мы останавливались на ночлег, взял две бутыли в кабаке, уж больно понравилось терпким вкусом. Зайдем за ним и ведите к склону, который присмотрели. — Я тоже захвачу свое. Надеюсь, генерал Ле оценит по достоинству насыщенный гибискусовый аромат. — Улыбка не сходила с губ Мэн Чжи и в ней уже не было той острой боли, которая буквально пробирала до костей минуту назад. Отдав распоряжения охране, Ле Чжаньин захватил, кроме вина, теплый плащ, а немного подумав, зашел на кухню за оставшейся после пира закуской и жаровней. Вряд ли они с главнокомандующим разойдутся раньше, чем под утро. Значит, стоит позаботиться хотя бы о минимальном комфорте. Мэн Чжи явно придерживался того же мнения, и Чжаньин не удивился, увидев у него в руках фонарь, а за спиной — внушительную наплечную сумку. — После обязательно испросим дозволения на отдых, я бы хотел исследовать гору тщательнее. И непременно в вашей компании, генерал. — Внимание главнокомандующего мне льстит. — Мы равны, генерал, довольно этих расшаркиваний. Я при дворе сыт этим по горло. Здесь и сейчас я просто Мэн Чжи. — Тогда я просто Ле Чжаньин. — Давай побудем хоть пару часов простыми смертными. И они отправились в путь, проверив заодно бдительность стражи, которая проводила их долгими взглядами. — Луна сегодня особенно яркая, — заметил спустя какое-то время Ле Чжаньин, досадуя на самого себя, что не очень-то и красноречив. — Это да, но хорошо, что светит через тучи. Будь сегодня ясное небо, мы бы замёрзли гораздо раньше, — усмехнулся Мэн Чжи. Он ощущал внутренний подъём, идя рядом с понятным ему человеком. Все дворцовые хитросплетения были ему поперёк горла уже много лет, но в Ле Чжаньине он с самого начала почувствовал родственную душу. Верность принцу, тяга к воинскому делу, сила, ловкость — это он ценил гораздо больше, чем умение выкручиваться и строить заговоры. И да простит ему это старый друг, который положил жизнь ради мирного времени. Жаровня излучала положенное ей тепло, когда они наконец уселись около неё, разогрев угли, и достали вино и мясо. Вид, что открывался им сверху, был мистически прекрасным, и Мэн Чжи попытался вспомнить хоть один стих, коими так любил делиться Мэй Чансу. Но память, как назло, подсовывала только собственные строки, что он написал в ответ на письмо Линь Чэня. А они явно не подходили к моменту. Генерал Ле открыл бутыль с вином и сделал большой глоток, сразу же протянув ее Мэн Чжи. Тот завороженно следил за движением кадыка Чжаньина, ощущая, как внутри ворочается давно забытый в заботах интерес и на кончиках пальцев начинает покалывать лёгкое возбуждение. Проведя большую часть жизни в армии, Мэн Чжи не раз делил палатку с товарищами, которые были не прочь скинуть напряжение с помощью весенних удовольствий. Обычно подобный интерес вспыхивал ярко, давал разрядку и так же быстро угасал, оставляя после себя приятное послевкусие и чувство приязни к разделившему общую страсть. Как говорили солдаты — помощь в походе товарищу дело достойное и ни в коем разе не зазорное, но любить всё же полагается красавиц, ожидающих дома. В этом Мэн Чжи не мог разделить чужих убеждений, давно закрыв сердце после первой, едва не убившей его своим трагическим окончанием любви. Понимая, что хранить в сердце безнадежные чувства почти двадцать лет жестоко по отношению к самому себе, Мэн Чжи тем не менее так и не смог впустить в сердце кого-то еще, оставаясь верным великолепному сияющему идеалу, о котором лишь мог лелеять воспоминания. — Вы задумались о чём-то печальном, но счастливом, главнокомандующий? Не могу понять, на ваших губах улыбка, но в глазах тоска. Выпейте вина, оно хоть немного прогонит туман воспоминаний. Приняв бутыль, Мэн Чжи не торопился сделать глоток. — Счастливые воспоминания порой оставляют после себя тоскливый след несбывшихся чаяний… Но это светлая грусть, о ней у поэтов принято писать стихи, а у художников — рисовать картины. Я не поэт и не художник. Я простой воин, потерявший так много близких людей, что воспоминания о них горчат, но напоминают о том, что я всё ещё жив. Мэн Чжи всё-таки сделал глоток прохладного вина и отёр губы, с удовольствием причмокивая. — Славное вино, на обратном пути нужно будет заглянуть в тот кабак. Ле Чжаньин немного завороженно кивнул и смутился от мыслей, что пришли ему в голову. Он уважал главнокомандующего, ценил его преданность Императору и восхищался силой. А с некоторых пор и другими достоинствами, такими как мужественная красота, непосредственность и доброе сердце. Ранее подобные чувства вызывал у него только принц Цзин, но ему пришлось смириться с тем, что сердце правителя навсегда закрыто. — Как много в мире гадостей и смрада! Прикрыл свой нос я рукавом халата… И лишь вино все то же, что и прежде, — Ничуть не потеряло аромата. С тех пор как здесь обрел приют укромный Средь облаков и горного тумана, Лишь тем и занят, что слагаю песни Или пляшу, покуда не устану. Мэн Чжи и сам не понял, как эти строки всплыли у него в памяти, но продекламировал с ощущением правильности происходящего. Ле Чжаньин слушал его, не отводя взгляда, поэтому под конец Мэн Чжи смутился и забыл слова. — Какой изящный стих, — хлопнул в ладоши Чжаньин. — Сяо Шу любит читать стихи, — пожал плечами Мэн Чжи. — Как-то пришлось к месту, но продолжение я забыл. Ле Чжаньин нахмурился, пытаясь понять, не вызвана ли печаль в глазах главнокомандующего тем, что сердце Мэй Чансу отдано другому? Эта догадка испортила ему настроение, и он уставился на жаровню, словно она могла помочь. — Чжаньин, я чем-то вас расстроил? Или… — в голову Мэн Чжи пришла мысль, логичная настолько, что стало не по себе. Хоть генерал Ле был человеком чести и искренне относился к Императору, а значит, и к его товарищам, но упоминание сяо Шу, забравшего сердце того, на кого Чжаньин имел виды, вряд ли приятно. — Я не должен был говорить неприятные вам вещи, оно как-то само всегда! Не берите в голову! — Вам не нужно извиняться, не за что! Я просто задумался не о том, — Чжаньин тряхнул головой. — Конечно, вы можете говорить о дорогих вам людях, между нами я бы хотел искренности. — Но вам неприятно, я об этом не подумал, хотя мне бы хотелось, чтобы сяо Шу обожали все достойные люди, но этому не бывать — он слишком невыносим. Ле Чжаньин вздохнул. — Линь Шу исключительный человек, и я восхищаюсь им, просто я человек простой и хотел бы не всегда оставаться в тени, если к кому-то чувствую душевную близость. — Сердце Его Величества отдано сяо Шу с детства, дело не в том, что вы нехороши! — Но... — генерал Ле даже опешил, — я сейчас говорил не об Императоре. — А о ком? — Мэн Чжи непонимающе уставился на Чжаньина. — Неужели вам нравится барышня Гун? Княжна счастливо вышла замуж, надеюсь, вы не… — Нет, нет, что вы. Я и не думал о ней никогда, — замотал головой Чжаньин, чувствуя, как отчаянно краснеет. — Ну вы понимаете… Как о… Нет, это слишком, мне нужно выпить. И растеряв всякие приличия, он выхватил бутыль из рук Мэн Чжи, чтобы самому припасть к горлышку. Тот, в свою очередь, снова залюбовался мужчиной, пытаясь отчаянно сообразить, кто же так мил его сердцу, что он стесняется признать это вслух, но переживает и пьёт вино слишком быстро. — Эдак мы напьёмся раньше времени, — хмыкнул Мэн Чжи, но достал ещё бутыль и решил догнать товарища. Ле Чжаньин едва не захлебнулся, так сильно ему хотелось избежать неловкости, но стало ещё хуже. Хмель молодого вина ударил ему в голову, и он неосознанно облизнулся, разглядывая, как главнокомандующий жадно пьёт, поглядывая на него одним глазом. Когда же тот убрал бутыль и отёр рукой губы, это переполнило чашу терпения генерала Ле, и он сделал резкий выпад вперёд, ухватив Мэн Чжи за край доспеха. Их взгляды встретились, и у главнокомандующего промелькнуло понимание в глазах, отчего он улыбнулся самой светлой из своих улыбок и, положив руку на затылок Чжаньину, притянул его к себе. В конце концов, они оба были взрослыми мужчинами, знающими, чего хотят, и раз уж симпатия оказалась взаимной, глупо кружить и церемониться, вместо того чтобы решить всё по-простому. Поцелуй оказался с терпким вкусом вина, и Мэн Чжи ещё больше опьянел от него, сильно сжимая генерала Ле за косу и не давая отстраниться, пока не утолит жажду и вспыхнувшую будто яркий костёр страсть. Напором Чжаньин ничуть не уступал главнокомандующему, борясь с ним за лидерство, но сохраняя почтительность и уступая там, где следовало. Оказавшись на лопатках на слегка влажной траве, генерал Ле ничуть не растерялся и только коротко ругнулся. — Нужно было сразу идти в комнаты, гуй всё побери, завтра не разогнусь. — Не волнуйся, побережем твою спину как сможем. — Мэн Чжи сиял белозубой улыбкой, откровенно любуясь мужчиной под собой и размышляя, как сохранить его здоровье с учётом такой бешеной страсти. — Если брат Мэн будет думать слишком долго, я предпочту не заботиться о спине, но получить своё. От такой откровенности Мэн Чжи едва удержал стон и в два счета избавился от доспеха и верхних одежд, оставшись в нательном одеянии и штанах. — Когда генерал приказывает, не могу отказать. Чтобы раздеть Чжаньина, ушло больше времени — мешало постоянное желание приласкать его, а ещё то, что генерал Ле оказался охоч до долгих нежных поцелуев, в которых ему не хотелось отказывать. Расстелив на земле всю снятую одежду, Мэн Чжи переложил на неё Чжаньина и накрыл своим телом, пока лишь касаясь тонкой ткани, а не обнаженного тела, но уже шалея от этого. У него давно не было возможности сразиться в любовной схватке с таким отзывчивым соперником и теперь хотелось получить наслаждение в полной мере. Опыт прошлых лет подсказывал ему, что рассчитывать на многое не стоит, но тело просило, жаждало получить всё, что хотел дать ему Ле Чжаньин. Поэтому он позволил ему запустить руку себе в исподнее и лишь крепче сжал зубы от прохлады. Впрочем, жар собственного тела тут же согрел пальцы генерала, а его улыбка и глубокий вздох послужили наградой. — Главнокомандующий Мэн выдающийся из ныне живущих не только в ратном деле, — несколько раз провёл рукой по крепкому достоинству Ле Чжаньин. — Вы вызываете во мне совершенно непристойные желания. — Они обоюдны, а значит, мы равны, — отозвался Мэн Чжи и не сдержал громкого выдоха от особенно крепкого сжатия. Ле Чжаньин немного вскинул бёдра, чтобы привлечь этим главнокомандующего, и тот не разочаровал его. Горячая ладонь высвободила его сгорающее от острого желания достоинство и принялась мять, едва не сведя этим с ума. Казалось, в их ласках все весьма незатейливо — не больше чем дружеская помощь в походе, которую каждому из них доводилось получать от симпатичных сослуживцев, но отчего-то происходящее сейчас кружило голову сильнее молодого вина и представлялось чем-то особенным. Чжаньин быстро двигал рукой, найдя приятный главнокомандующему ритм и не сбиваясь с него, даже когда ответные ласки возносили почти на вершину блаженства. Мэн Чжи ловил его стоны губами, умело двигая рукой по горячему, крепко стоящему члену, и немного жалел о невозможности сделать их близость ещё более интимной. Он не знал, есть ли у генерала Ле настолько глубокий опыт, но желал его так страстно, что вряд ли его бы остановила подобная мелочь. Чжаньин тем временем поплыл окончательно и выстанывал до того откровенные комплименты, что член Мэн Чжи в его пальцах креп ещё больше. — Давай, Чжань-ди, отпусти себя, не пытайся сдерживаться, — жаркий шепот в ухо стал последней каплей, после которой Чжаньин достиг сверкающего пика и едва не потерял сознание от остроты ощущений. Единственное, что удержало его — отсутствие семени на собственных пальцах. Мэн Чжи же, казалось, не расстроило отсутствие разрядки. Он ловко перевернул генерала Ле, будто тот был пушинкой, и одним движением сдернул с него тонкие нижние брюки, накрыв своим телом. — Сожми бёдра, мой прекрасный, дай немного поиграть между ними. Такая развратная откровенность окатила с головы до ног жаром и затеплилась в груди неизведанным ранее пламенем. То, как назвал его главнокомандующий, было слишком личным, слишком нежным обращением. Никто и никогда не называл Ле Чжаньина столь вольно и трепетно, столь собственнически. Сам того не осознавая, он инстинктивно толкнулся назад, давая Мэн Чжи возможность скользнуть меж ягодиц и поднырнуть под опустошённую мошонку, упираясь в неё горячим от их ласк членом. Это буквально вспенило и без того кипящую кровь в венах, и Ле Чжаньин прикусил палец, чтобы не стонать слишком похотливо и откровенно. Крепкие же руки, что схватили его за бёдра, обожгли кожу и подарили ощущение защиты, поэтому он снова толкнулся назад, давая Мэн Чжи насладиться единением их тел. Тот, в свою очередь, начал двигаться так, как ему бы хотелось двигаться в теле генерала Ле. Мягко, а затем быстро, чётко, напористо. Он громко дышал, сжимая желанное тело, и чувствовал, как близок к разрядке. Раздавшийся невероятный стон подтолкнул его за черту, заставив рассыпаться звёздами по ночному небу. Они лежали до тех пор, пока это не начало приносить больше неудовольствия, чем наслаждения. — Хорошо, что, помимо вина, я захватил и воду, — прохрипел Ле Чжаньин и откашлялся, удивляясь, когда успел сорвать голос. — Ты очень предусмотрителен, сразу видно, что у тебя есть опыт в походных делах, — одобрил его действия Мэн Чжи, помогая обмыться. — Не самые удобные условия для того, что ты хотел получить, — усмехнулся Чжаньин, терпя холодную воду меж бёдер и удивляясь, как нежен с ним главнокомандующий. — Мне, видимо, не хватает уверенности, а терпеть неудобство пришлось тебе. Нужно было сразу звать тебя в свои комнаты, но я опасался нанести оскорбление. — Внимание такого человека, как ты, не может быть оскорбительным, — Чжаньин поморщился, натянув на влажные бедра штаны и поспешно начал одеваться. — Дело даже не в твоём статусе, а в твоём характере. Ты прямой и честный, не станешь скрывать намерений и при этом не перейдешь черту. Я давно понял твой характер, но уверенности не хватало как раз мне. Я рад, что сегодня мы все разрешили. Мэн Чжи не сдержал улыбки и подсел ближе к Ле Чжаньину, когда они оба привели себя в порядок. — Я всё ещё хочу получить больше, и не на пару раз, если ты не возражаешь. Чудо – человек, занявший мои мысли, служит совсем неподалеку. Я бы сказал, что на старости лет получил удивительный подарок судьбы. — Ты решил смутить меня окончательно, — Чжаньин раскраснелся от удовольствия. — Раз у нас общие устремления, предлагаю допить вино и вернуться. Жизнь научила меня не загадывать далеко, но сейчас я доволен. Кивнув, Мэн Чжи опрокинул в себя остатки вина из второй бутылки и замер, наблюдая, как неторопливо и изящно пьет Ле Чжаньин. Оттого, как двигался его кадык, внутри снова разгорался жар желания.