И слива мэй цветёт на снегу...

Накинув капюшон, Мэй Чансу безмолвной тенью следовал за главнокомандующим, надеясь, что больше никто его не узнает. — Генерал Ле, — возле входа в покои, помимо несущих караул гвардейцев, обнаружился Ле Чжаньин, — вы не знаете — Император может сейчас принять подданных? — Его Величество не давал особых распоряжений. Думаю, вы можете войти. А ваш друг, — генерал Ле впился взглядом в Мэй Чансу, но ничего не смог разглядеть под капюшоном и массивным плащом, — тоже пройдёт с вами? — Да, мы должны войти вместе, но вам не о чем беспокоиться. — Как можно, главнокомандующий Мэн, я не посмел бы допустить мысль, что вы можете подвергнуть Императора опасности. Прошу вас, входите! В комнате было жарко. Мэй Чансу сразу же почувствовал, как начала нагреваться верхняя одежда, и пожелал, чтобы Император сразу его прогнал. — Ваше Величество, — сложил в поклоне руки Мэн Чжи, и Сяо Цзинъянь, только вышедший из-за перегородки, отделяющей личные покои от общих, обратил на него свой взор. Однако не на верного главнокомандующего в итоге он напряжённо смотрел несколько долгих секунд. А на того, кто стоял рядом. Неизвестного, чьё лицо было полностью скрыто. — Что происходит? — Мне нужно сказать вам… — начал было Мэн Чжи, но тут Мэй Чансу прервал его, одним движением скинув капюшон с головы. — Думаю, это мне стоит сказать Его Величеству. Сяо Цзинъянь не поверил своим глазам и непроизвольно дёрнулся. На него смотрел тот, кого он дважды похоронил, оплакал и перестал ждать. Мэй Чансу смотрел в ответ, пытаясь понять, что чувствует его бывший друг. — Как? — смог наконец прохрипеть Сяо Цзинъянь и шагнул в сторону Мэй Чансу. — Ты? — Вам стоит остановиться, — произнёс Мэй Чансу, чувствуя, как тепло начинает припекать кожу лица и рук. — Я расскажу всё, что знаю сам, но прошу не подходить ближе. Сяо Цзинъянь смотрел с болью. Она разливалась по его сердцу, проникала в мышцы и кости, душила и не давала броситься вперёд, обнять, удостовериться, что перед ним не бесплотный призрак. Чувствуя, что переоценил свои возможности, Мэй Чансу сбросил с себя верхнюю одежду, и Сяо Цзинъянь увидел, насколько тот исхудал. Он и в прошлую их встречу был болезненно худ, но сейчас казалось, что даже кожа светится на его впалых щеках. — Тебе больно? — тут же осенило Мэн Чжи, и он бросил взгляд на жаровню, которая хоть и стояла далеко, но явно хорошо выполняла свое назначение. Тогда он уверенно шагнул в сторону окна и распахнул створки, впуская холодный воздух. Меж тем Император сделал ещё шаг, который дался ему так тяжело, что на лбу выступил пот. — Ты снова скрывался от меня? — его голос дрогнул, как и сердце. — Простите, Ваше Величество. Я пришёл сообщить, что жив благодаря чуду и невероятному упрямству главы архива Ланъя. Прошу прощения, что он скрывал моё тело в течение пяти лет, а затем буквально воскресил, обрекая на незавидное существование. Мэй Чансу почувствовал себя немного лучше, ощущая прохладу от окна, но внутри бушевало ледяное пламя. Он видел боль в глазах Императора и отчаянно боялся увидеть отвращения. — Линь Чэнь воскресил тебя? — Можно сказать и так. Он решился на эксперимент и тот принёс свои плоды. Однако я просто тень человека, что вы знали прежде. И только уважение к вам, а также доводы наших общих друзей не позволили мне доживать свой век, избегая любых контактов. — Ты, — голос Цзинъяня дрогнул, — хотел снова меня обмануть? Почему? Чем я провинился на этот раз? Нахмурившись, Мэй Чансу попытался разглядеть истинные эмоции на лице Императора, но за бесконечной, какой-то всепоглощающей болью не мог понять ничего. — Ваше Величество, — медленно опустившись на колени, Мэй Чансу поклонился, касаясь лбом пола, — простите мою глупость. Как вы можете быть передо мной хоть в чем-то виноваты? — Выпрямившись, он остался стоять на коленях, не находя пока сил подняться. — То существование, на которое я сейчас обречен, не дает мне права тревожить ваше сердце и порочить взор. Прошу вас не обвинять подданных во лжи, я пришел в себя всего полгода назад, а держаться на ногах и вести беседы смог и того позже. Сяо Цзинъянь рванулся к нему настолько резко, что никто и опомниться не успел. Порывисто поднял с колен и сжал в объятиях так, что воздух мгновенно нагрелся, став удушающим. Мэй Чансу хотел сказать ему, предупредить, но лёгкие будто наполнились едким дымом от бушующего внутри пожара, и он смог лишь хрипло выдохнуть, из последних сил удерживая себя на грани обморока. — Ваше Величество! — Мэн Чжи не смел касаться Императора и тем более пытаться оттащить от друга, но оказался так близко, что о приличиях не могло быть и речи. — Прошу, отпустите его, он не переносит прикосновений и жара, вы можете его убить! Несколько секунд слова доходили до Сяо Цзинъяня сквозь марево эмоций, но, осознав главное, он резко побледнел и отступил, в ужасе глядя на сяо Шу, который бессильно осел на пол. Взгляд выхватывал пугающие детали — на щеке, которую Цзинъянь прижал к своей, кожа горела, будто к ней приложили раскаленный металл, дыхания почти не было, а дрожь выглядела так, будто сяо Шу бьется в лихорадке. — Что с ним? — Голос подводил и скрыть панику в нём не было никакой возможности. — Ему необходим холод. Я сегодня увидел его в первый раз, но Линь Чэнь сказал, что он не переносит жара и прикосновений! Сяо Шу, вставай, тебе нужно выйти, я не стану трогать тебя, будет только хуже! Мэй Чансу попытался встать, испытывая и боль, и иррациональную радость от горячего приёма, которым наградил его Император. Умереть в объятиях Сяо Цзинъяня вдруг показалось не такой уж жестокой судьбой, останавливало только желание не причинять бывшему другу подобных страданий. Он напряг мышцы, собрав остатки сил и не глядя в полные ужаса глаза Сяо Цзинъяня. — Распахни дверь, — приказал Император Мэн Чжи, а сам схватил со столика чайник и в два шага достиг жаровни, чтобы залить её. Камни обиженно зашипели, взметая горстку пепла, и он накрыл жаровню крышкой, что была рядом. А Мэн Чжи распахнул дверь, как было велено, и холодный воздух ворвался в покои, победно выгоняя драгоценное тепло, ради которого люди жгли уголь и держали на засовах двери и окна. Ле Чжаньин удивлённо смотрел на Мэн Чжи, готовый ворваться и защитить жизнь Императора, но главнокомандующий не дал ему войти. — Всё хорошо, нам нужно остаться здесь. — И Мэн Чжи вышел наружу оставляя двери распахнутыми настежь. Мэй Чансу почувствовал лёгкое облегчение, когда ветер обнял его, остужая прошлые объятия, но и горечь, что не сможет сберечь и насладиться этим теплом. Он вновь попытался встать, и ему удалось, пусть не с первой попытки. — Я пойду, Ваше Величество, — попытался поклониться Мэй Чансу, но Император снова оказался в опасной близости, и он отшатнулся от него. — Я не причиню тебе вред, прости, — смог произнести Сяо Цзинъянь, борясь с комом в горле. — Позволь просто поговорить. Мэй Чансу поднял на него взгляд, собираясь с силами, чтобы убедить не придавать всему этому значения, но не смог вымолвить ни слова, утопая в чужой боли и раскаянии. Их взгляды встретились и больше не было сил отвести взор. Хотелось снова шагнуть в объятия Цзинъяня и остаться в них навсегда, сгорая от чувств, которые никогда не найдут выхода и ответа. В глазах закипали бессильные слёзы, но Мэй Чансу уже знал — ему нельзя даже плакать, ведь горячие капли оставят ожоги на щеках. Медленно выдохнув, он сглотнул, немного размягчая ком, вставший в горле. — Цзинъянь, — голос звучал надломленно и едва слышно. — Я не виню тебя и не боюсь. То, что происходит со мной... — Мэй Чансу поморщился. — То подобие жизни, на которое я обречен, — не твоя вина. Я не искал с тобой встречи сразу после того, как очнулся, лишь из опасений задеть тебя. И не ошибся — тебе больно, но я бессилен что-либо исправить. — Сяо Шу... — Император обнял себя за плечи, и взгляд Мэй Чансу тут же метнулся к меховой накидке, что он оставил на полу. — Оденься. Ты ещё разгорячен от воды, не хватало, чтобы заболел. Я никуда не исчезну, и мы сможем говорить, сколько ты захочешь. Улыбка коснулась губ Сяо Цзинъяня. — Повинуюсь генералу Мэю. Только он столь дерзок, чтобы приказывать Императору. — Этот ничтожный слуга не смеет, как можно? — Мэй Чансу невольно улыбнулся в ответ, чувствуя, как сердце затапливает жаром, от которого становится почти больно. Сяо Цзинъянь сам наклонился за накидкой, поднял её и нежно погладил мех на воротнике. Ему отчаянно хотелось вдохнуть запах, который пропитал одежду, чтобы хоть так воскресить в памяти редкие минуты близости и запомнить этот момент. Но подняв взгляд на Мэй Чансу, он осознал, что скупая на счастье жизнь преподнесла ему самый ценный подарок. Его друг был жив вопреки судьбе, вопреки всему. И какая разница, как сильно он исхудал или как он теперь живёт, если это по-прежнему он? — Идём, я хочу послушать твой рассказ. — Сяо Цзинъянь накинул на плечи накидку и пригладил мех. — Я часто вспоминал тебя в этой одежде, не зная, что однажды смогу примерить её. — Линь Чэнь столь сентиментален, что сохранил множество моих вещей, — превозмогая боль и усталость, произнёс Мэй Чансу. — Ты едва дышишь, идём. Обопрись на мою руку, одежда холодная и не должна причинить тебе боль. — Благодарю вас, Ваше Величество. — Снова этот официальный тон. Помни, что ты должен мне ещё пять лет. — К тем двенадцати, которые не отдал в прошлый раз, выходит, что мне суждено стать долгожителем. С трудом дойдя до низкого столика, Мэй Чансу тяжело опустился на подушку и впился взглядом в Цзинъяня, который только похорошел и ещё больше возмужал с их последней встречи. — Истинно так, сяо Шу! Я подробно расспрошу Линь Чэня, как о тебе заботиться, и возьмусь за это дело с особым тщанием. — Вряд ли у Вашего Величества хватит времени на такую мелочь, — Мэй Чансу вздохнул. — За пять лет Линь Чэнь не нашел способа вернуть меня в пристойное состояние. Придя в себя и обретя возможность читать, я, чтобы ему помочь, занялся переводом древних трактатов со всех уголков света, но и там пока не обнаружил ничего путного. Вряд ли я смогу рассказать что-то толковое. — И все же — как тебя удалось спасти? — Линь Чэнь, не считаясь с моей волей, отнес моё уже практически остывающее тело в ледяную пещеру и оставил там на многие годы, убедившись, что холод не дает мне умереть. За четыре с лишним года он нашел способ привести меня в чувства, но тот прискорбный вид, что я сейчас имею, — вершина его возможностей. — Он бы рассердился, скажи ты такие слова при нём. — При нём я говорил и не такое, осознав, как он поступил. — Ты не хочешь жить? — понял Сяо Цзинъянь и печально посмотрел на бледные пальцы Мэй Чансу, которые подрагивали от всё ещё испытываемой боли, что он так необдуманно причинил ему. — Трудно жить без цели, тебе ли этого не знать. — Мэй Чансу сжал кулаки, чтобы унять дрожь. Ветер выхолаживал комнату и кожа уже не горела после бурных объятий Императора, но было всё ещё тревожно. — Ты волен выбрать любую цель, — тихо произнёс Сяо Цзинъянь. — Я ограничен в своём выборе, слаб и причиняю слишком много проблем всем, кто меня окружает. Ты не представляешь, как я был зол, когда открыл глаза. Умереть на поле боя — вот всё, чего я желал в прошлой жизни. В этой же я даже не смогу поднять меч. — Я понимаю твою горечь, сяо Шу, но не могу разделить и понять желание обрести вечный покой. Прости, я всегда был эгоистом. Хочу говорить с тобой, спорить, просто знать, что ты есть. — Ты одинок, Цзинъянь. Ты и раньше трудно сходился с людьми, а трон отделил тебя ото всех, кто был тебе близок. Я понимаю. — Тогда пойми мою радость оттого, что я вижу тебя и слышу. И прими тот факт, что я буду эгоистом в будущем. — Неужели его Императорское Величество прикажет забрать этого никчемного человека во дворец? — Мэй Чансу невесело усмехнулся. — Прости, глупая шутка. Императрица вряд ли будет рада подобной тайне. Цзинъянь, скажи — ты счастлив? Хоть немного, невзирая на всю боль, что я невольно тебе причинил. — Счастлив, сейчас я счастлив, как давно не был. Но ты ведь спрашивал не о том, что я испытываю сейчас, а о том, удалось ли мне найти покой в жизни без тебя? Боюсь расстроить тебя, сяо Шу, без тебя я не только был одинок, но и несчастен. Императрица моя опора, она умна, кротка и красива, у нас прекрасный сын, но всё это лишь долг перед государством, не больше. Тиншэн вырос и радует меня день ото дня, но даже на него я часто смотрю как на отражение брата и твоего воспитанника. Подобное неправильно, недостойно, но кому, как не тебе, я могу открыть свое сердце? — Цзинъянь, — Мэй Чансу замер в полудвижении, подавшись вперёд, но вовремя себя остановив, — если я правда смогу скрасить твое одиночество и быть тебе полезен — я уеду с тобой. Линь Чэнь будет в ярости, но мне всё равно, что он подумает. Я лишь прошу устроить всё так, чтобы никто не усомнился в здравости твоих решений и рассудка. Если уж ты хочешь поселить меня в столице, то моё место во дворце даже мне неведомо. Я не смогу быть наставником твоему сыну, он мал и ему вредно находиться в холоде, а если ты пригласишь меня только для Тиншэна, как двор воспримет подобное? — Я приглашу тебя как своего друга и героя. Для тебя подготовят дворец, а там сам выберешь кем быть. Знаю, что за спиной будут шептаться, но я усмирю каждого, кто усомнится в моём решении. — Что ж, — с улыбкой ответил Мэй Чансу,— ты Император. Кто захочет перечить тебе? — Вот именно, — словно всё уже было решено, ответил Сяо Цзинъянь. — Твои заслуги перед Великой Лян не посмеет оспорить даже самый дерзкий из советников. К тому же за пять лет я устранил всех, кто в прошлом запятнал своё имя. Никто не посмеет восстать. — Мой Император мудр и справедлив, — склонил голову Мэй Чансу, не заметив, как вспыхнуло лицо Сяо Цзинъяна. — Оставим этот светский тон. Ты голоден? — Прости, — тут же спохватился Мэй Чансу, — я совсем забыл, что ты только приехал. Линь Чэнь будет выговаривать мне, что всё остыло, и обязательно забудет добавить мёда в настойку. Я позову слуг. — Я сам, — тут же встал Император, пользуясь случаем, чтобы скрыть смущение и гораздо более глубокие чувства. Дойдя до дверей, он обнаружил там двух военачальников, которые загородили вход спинами и делали вид, что на небе происходит что-то очень интересное. — Кхм, — привлёк их внимание Сяо Цзинъянь, и оба мужчины обернулись, тут же склонив головы. — Оставьте это. Скажите тут кому-нибудь, чтобы заносили еду. — Обед накрыт в большом зале, — начал было Ле Чжаньин, но осёкся. — Я понял, сейчас пошлю сказать, чтобы несли всё сюда. — Да, и подарки несите, и позовите Фэй Лю. Всех зовите. — Слушаюсь! — Чжаньин поспешил выполнить приказ. Мэн Чжи же замер, не решаясь спросить Императора о самом главном, но тот и сам терзался вопросами. — Главнокомандующий Мэн, скажите, как вы считаете: мне должно оставить сяо Шу в покое, или я могу проявить волю и забрать его в столицу? — Как Император, Ваше Величество, вы вольны поступать по своему разумению, как друг — считаться с мнением сяо Шу. Только вот обычно его мнение идёт во вред ему же самому, потому вряд ли будет зло в том, чтобы забрать его в столицу, если глава Линь позволит. — Забирайте, я ещё и приплачу! Он уже извёл меня упрёками, хоть отдохну немного от этого несносного человека. Откуда появился Линь Чэнь, никто не понял, как и то, сколько он стоял где-то поблизости. — Лекарь Линь, — Сяо Цзинъянь слегка склонил голову, — благодарю за ваше упорство и верность. Пусть сяо Шу и недоволен, но вы вольны просить у меня любую награду. — Для меня лучшей наградой будет его желание жить, а то, знаете ли, грустно осознавать, что ты совершил чудо, а это чудо того и гляди загнется от тоски по несбыточным, как ему кажется, желаниям. Кстати, я отправлю лекаря Яня в столицу вместе с Чансу, он хоть и в преклонных летах, но умеет ладить с самым проблемным нашим пациентом. — Благодарю за заботу, глава Линь. И всё же я настаиваю, чтобы наградить именно вас. — Хорошо-хорошо, как я могу вступать в спор с самим Императором Великой Лян? Дайте мне время на размышления, и я придумаю, какие трактаты нужно будет доставить из западных земель. Своих людей я уже загонял, пусть теперь постараются ваши. — Разве Мэн Чжи не отправлял солдат по разным делам? — удивился Сяо Цзинъянь, заставив главнокомандующего досадливо крякнуть. — Что? Думал, я не замечу? — То солдаты, что знают эти… славные и доблестные воины? Нет, тут нужна дипломатия, — ответил за двоих Линь Чэнь. — Мне попался интересный свиток, но, помимо этого, нужны и лекарства. — Я думал, ты лучший лекарь в Великой Лян, — не смог смолчать Мэн Чжи. — Лучший, но мир не состоит только из наших земель, за пределами наших границ растут другие растения, живут иные животные. Мне нужно всё. — Я издам указ, — решительно кивнул Сяо Цзинъянь. — А пока… — Да, идём. У лекаря Яня как раз готова порция настойки, — радостно потёр руки Линь Чэнь и заглянул за плечо Императора. — Слышишь, Чансу? Тот лишь покачал головой, продолжая сидеть в остывшей комнате. Слуги меж тем начали переносить столы и блюда, и Император вернулся в покои, чтобы никого не смущать и не мешать на проходе. — Видишь, все о тебе заботятся, не кривись, — как маленькому объяснял очевидное Линь Чэнь. Мэй Чансу аккуратно взял мандарин с ладони Сяо Цзинъяня, ощутив тепло, идущее от него, но не причинившее боль. Стоило с этим смириться и приспособиться. Никто ведь не обещал ему исполнения всех желаний, да и он сам давно растерял их под гнетом насущных проблем.