И слива мэй цветёт на снегу...

Книга появилась в его руках словно сама собой, он даже не заметил, как взял её и погрузился в чтение. Глаза выхватывали знакомые иероглифы, дразня своим нравоучением, но разжигая желание прикоснуться вновь, впитать мудрость предков. И о том, что нужно выйти на воздух, быстро забылось. Появление Фэй Лю не осталось незамеченным лишь по причине многолетней привычки всегда быть настороже. Подняв глаза от книги, Мэй Чансу наткнулся на внимательный взгляд юноши. Тот молчал, не призывая к каким-либо действиям, как бывало порой, но смотрел не отрываясь и, кажется, не моргая. Со вздохом отложив в сторону интересную книгу, Мэй Чансу, пристыженный, поднялся с места. — Братец Су не может играть с тобой, Фэй Лю. Скоро приедет главнокомандующий Мэн, тогда ты порезвишься на славу. Всё ещё не решил вступить в гвардию? — Нет. — Понимаю, правила и стены дворцового города для тебя тесны, но дядюшка Мэн нашел бы тебе дело по душе и позаботился. — Должен быть с братом Су! — Фэй Лю упрямо мотнул головой. — Фэй Лю! — Мэй Чансу даже не скрывал досады в голосе. — Раньше ты и правда должен был находиться рядом — когда мы путешествовали, когда исследовали гору Ланъя, когда занимались делами союза и обустраивались в Ланьчжоу. Но теперь, когда я даже из холодной комнаты выйти не могу, какой смысл ограничивать себя лишь заботой обо мне? Я не из тех правителей древних государств, что приказывают хоронить близких и слуг рядом с собой. Ты вступил в лучшую пору своей юности, если поедешь в столицу с дядюшкой Мэном, беды не будет. Сжав кулаки, Фэй Лю напряженно смотрел на Мэй Чансу несколько секунд. — Нет! — Вот упрямец, — вздохнул Мэй Чансу и подошёл ближе. От Фэй Лю исходил жар. Он не стал приближаться вплотную, чувствуя, что и от него веет холодом, а юноша не любил мёрзнуть, как и он сам раньше. — Идём прогуляемся немного. Фэй Лю придержал ему дверь, но не дотронулся, как бывало в первые дни после пробуждения. На руках оставались ожоги и это пугало его, заставляло испытывать вину. Им с Линь Чэнем потом приходилось подолгу объяснять Фэй Лю новую природу тела, не готового выносить тепло. Юный телохранитель был и рад, и злился, и требовал найти лекарство. Всё и сразу, без отговорок. — Мне бы хотелось, чтобы ты посмотрел мир, — снова начал убеждать его Мэй Чансу, добавив в голос мягкости. — Помог бы какой-нибудь деве охранять границы… Фэй Лю на это только фыркнул. — … навестил бы генерала Не с супругой. — Навещал. Фэй Лю действительно ездил к Ся Дун и Не Фэну в прошлом году, но вернулся так быстро, словно добрался до них, поклонился и снова вскочил на коня, даже не выпив чаю. — Так можно навещать чаще, гостить подольше, развлекаться, — гнул свою линию Мэй Чансу, зная, что настаивать бесполезно. — Ты так молод, Фэй Лю. Порадовал бы брата Су племянниками. Улыбку удалось скрыть лишь потому, что Фэй Лю опешил от такого предложения и резко замер на месте. Мэй Чансу обернулся к нему, с удовольствием наблюдая за умственным процессом и возмущением на лице. Фэй Лю готов был взметнуться на крышу, чтобы натворить дел, но тут к ним подошёл весьма взволнованный Линь Чэнь. — Что с ним? В туалет хочет? — Вряд ли. А что с тобой? — поинтересовался Мэй Чансу, уже не сдерживая улыбку. — Получил известие от Мэн Чжи, — Линь Чэнь переключил внимание на друга, прикидывая в уме, стоит ли поберечь его или проще сразу запереть в холодной комнате. — Его Величество решил отправиться в путешествие после празднования нового года. — Слышал, Фэй Лю? Даже Его Величество собрался путешествовать, а у него дел и забот гораздо больше, чем у тебя. — Я бы на твоём месте не приводил таких сравнений, потому что он собрался к нам. — К нам? — резко изменился в лице Мэй Чансу. — Его Величество едет в Ланъя? — Таково его распоряжение, и Мэн Чжи в панике, что чем-то выдал себя. — Вряд ли, — тут же успокоился Мэй Чансу. — Всё, что знает брат Мэн – я без сознания лежу в ледяной пещере. Ты же не сообщал ему, что я очнулся. Думаю, не стоит переживать. — Ну да, действительно, переживать совершенно не стоит, — голос Линь Чэня сочился ядом, — может быть, сразу вернуть тебя в пещеру или убить, чтобы случайно не нанести Императору Ань-Ди душевной травмы? — С каких пор молодой глава архива так сильно сомневается в собственных силах, что устрашился не удержать в тайне необходимое? — брови Мэй Чансу едва заметно приподнялись. — Или глава полагает — Император воспитан столь дурно, что не удержится от обыска всех жилых помещений? Линь Чэнь, — Мэй Чансу махнул рукой, — не стоит беспокоиться. Я так долго не выходил на улицу, что лишние несколько дней уж точно проживу затворником, вряд ли Император задержится дольше. — Знаешь, Чансу, — Линь Чэнь похлопал веером по руке, — ты удивительно легко умеешь быть безжалостным по отношению к самым близким тебе людям. Но раз тебе отказал разум, я поясню — тебе ничто не помешает затвориться в холодной комнате и не выходить оттуда хоть месяцами, но как ты прикажешь всем окружающим лгать Императору в лицо? Во мне нет достаточной почтительности и я легко справлюсь, а Фэй Лю? Думаешь, он настолько преуспел в интригах? На лице Мэй Чансу появилось едва заметное беспокойство, но буквально через мгновение испарилось, будто круги на водной глади. — Фэй Лю, тебе всё же придётся отправиться в путешествие. С дядюшкой Мэном в новом году ты увидишься позже. — Не поеду, — упрямо заявил Фэй Лю. — Не хочу племянников. — А? Каких ещё племянников? — удивлённо переспросил Линь Чэнь. — У тебя ни братьев, ни сестер нет. — Племянников для меня, — пояснил Мэй Чансу и медленно пошёл вдоль стены дальше. — Странно, что Император решил так внезапно отправиться в путешествие. Хотя… За пять лет он упрочил все границы, провёл мудрые перестановки в рядах сановников, снискал уважение и почёт. Отдых ему тоже необходим… Но почему сюда? — А ты не понимаешь, да? — Линь Чэнь и не собирался менять тон на менее язвительный. — Ты прожил здесь многие годы, готовился к оправданию армии Чиянь, возведению Императора на престол и прочим интригам. К тому же, по мнению всех вокруг, тут покоится твой прах. Ничего не приходит в голову? — Почтить мою память можно не выходя из дворца. — А прикоснуться к тайнам только здесь. Император живой человек, на долю которого выпало много страданий, но и он имеет право скорбеть так, как хочется сердцу. — Ты прав, при всей своей выносливости Сяо Цзинъянь весьма раним в области братских чувств. — Братских, — фыркнул Линь Чэнь, но под строгим взглядом не стал продолжать свою мысль. — Мой тебе совет — встретить их и перестать скрываться. Лучше живой и холодный ты, чем когда-то тёплое и мёртвое ничто. Никто же не потащит тебя жить во дворец, не назначит сановником и не запрёт в своей спальне. Наверное. — Даже для тебя подобные скабрезности излишни! И если к твоей непочтительности в отношении меня я привык, то Цзинъянь подобных слов не заслужил! — Ты так красиво врешь себе, даже сердце замирает. Не знаю, то ли стихи о безответной любви Императора слагать, то ли веером тебя треснуть. — Линь Чэнь! — Мэй Чансу сейчас стал похож на боевого генерала, в гневе своем готового отчитать подчиненного. — Ещё хотя бы слово об Императоре, и я всерьез решу, что твой разум помутился, а значит, следует срочно окунуть твою мудрую голову в бочку с ледяной водой, чтобы прояснить всё скрытое за туманом! Нисколько не впечатленный, Линь Чэнь потеребил кисточку от веера и окинул Мэй Чансу насмешливым взглядом. — И этот великий слепец ещё будет мне говорить что-то о помутнении. Ладно, раз ты не внемлешь моим увещеваниям, оставим. У тебя есть время до завтра, чтобы принять решение, мы же пока побеседуем с малышом Фэй Лю. — Линь Чэнь молниеносно схватил юношу за плечо. — Идем-ка обсудим, о каких таких племянниках толковал братец Су. Расскажу, откуда берутся дети, или ты уже был в веселом квартале столицы? — Мне кажется, ты переутомился, оставь Фэй Лю в покое и лучше распорядись о том, чтобы начали готовиться ко встрече Императора. — Распоряжаюсь, — с лёгкостью откликнулся Линь Чэнь. — Велю тебе выбрать наряд посолиднее, а ещё лучше пошить шёлковые одежды, выбросить из головы все благие намерения и быть готовым посмотреть в глаза Императору. С уборкой и прочим я уж как-нибудь справлюсь. — Ты невыносим. — Мэй Чансу развернулся и пошёл в свою комнату. Сердце щемило от лёгкости в чужом голосе, но он действительно не мог посмотреть в глаза Императору, и это причиняло боль остывшему однажды сердцу. — Сказал мне самый ужасный на свете человек! — донеслось в ответ. Фэй Лю вырвался из ослабевшей хватки и тут же взобрался на крышу, словно был кошкой, а не человеком. — Думаешь, что спрячешься от братца Чэня? — Да, — отозвался юноша и сбежал. — Есть захочет, вернётся. Два упрямца, и к нам едет третий. Это будет весело. — Напевая под нос мелодию, Линь Чэнь пошёл отдавать приказы. Опустившись на пол, Мэй Чансу прикрыл глаза, пытаясь уйти в медитацию, как учил его когда-то Линь Чэнь. У него всегда получалось скверно — в прошлом не давал покоя слишком живой ум, теперь же стоило достаточно успокоиться, как появлялось ощущение, что едва бьющееся сердце попросту остановится. Не то чтобы Мэй Чансу хотел жить — напротив, он предпочел бы смерть на поле боя, исправляющую в горах Мэйлин ошибку пятнадцатилетней давности, но угаснуть вот так — глупо, бессмысленно и бесславно... Что-то останавливало его, хотя злость на Линь Чэна за вынужденное блеклое существование не отпускала. Представить себе встречу с пышущим здоровьем, жаром и вечным энтузиазмом Сяо Цзинъянем, точнее уже Императором Ань-Ди, было невозможно. И в прошлом Мэй Чансу на его фоне ощущал себя неловко — полным сожалений и несбывшихся надежд, теперь же подобное и вовсе пугало. Кому нужен практически ходячий труп, который не то что обнять — выдержать рукопожатие не в силах? Противный голос в голове твердил, что Мэй Чансу и в бытность советником принца не одаривал того объятиями и, прощаясь навсегда с другом, так и не коснулся даже его рукава, страшась собственных чувств. И все же прошло пять лет, Цзинъянь уже пережил боль потери, и возвращаться из мертвых второй раз, ещё и в таком виде, было попросту нечестно.

***

Желание Императора закон для его подданных. Мэн Чжи никогда бы не помыслил игнорировать приказ или пойти наперекор воле сына неба, но сейчас тревога поселилась в его сердце и не хотела отпускать. Он привёл несколько доводов против такой спонтанной поездки, но Император отмёл их все, и двор наполнился суетой подготовки. Отослав письмо в Ланъя, Мэн Чжи немного успокоился, но, получив туманный ответ, почувствовал себя необразованным простолюдином. Отчаянно хотелось посоветоваться с кем-то сведущим, но никто не знал тайны, которую он хранил уже пять лет, а потому приходилось напрячь мозги и читать между строк. От белой росы намокла трава на лугах: Времени года смениться пришла пора. Осенних цикад в деревьях разносится крик. Черная ласточка умчалась от нас куда? Те, что когда-то росли и учились со мной, В выси взлетели и крыльями машут там. Они и не вспомнят о дружбе руки в руке, Кинув меня, как оставленный след шагов. Мэн Чжи не был силён в стихах, но чувствовал какой-то подтекст и пытался понять его, заучив строчки наизусть и невольно шепча их себе под нос время от времени. — Сочиняете поэму, главнокомандующий Мэн? — поинтересовался у него генерал Ле во время общего обхода. — Что? Какую поэму? — не сразу понял Мэн Чжи и даже остановился. — Вы уже пару дней твердите что-то о снеге и ласточке. Вот я и подумал, что вы сочиняете что-то на досуге. Хотите покорить чьё-то сердце? Мэн Чжи пару раз моргнул, очевидно став выглядеть довольно глупо, так как генерал Ле опустил голову, скрывая улыбку. — Я… — быстро понять, стоит ли обсуждать с приближенным некогда принца Цзина, а ныне Императора подобные вещи Мэн Чжи не мог, но желание посоветоваться буквально свербело внутри. — Генерал Ле удостоит по старой дружбе советом? — Когда Мэн Чжи попытался поклониться, Ле Чжаньин бросился вперед, крепко схватив главнокомандующего под локти. — Как можно? Мы с вами люди военные, к чему церемонии? Дельного совета не обещаю — в сердечных делах несведущ, но сделаю всё, что в моих скромных силах. Мэн Чжи едва сдержался, чтобы не спросить, как подобный красавец может быть несведущ в сердечных делах, но вовремя прикусил язык — не хватало ещё в глазах генерала Ле выглядеть болваном. — Я вовсе не сочиняю поэму, генерал, а получил в письме и не возьму в толк, как оценить написанное. Дело крайне деликатное, и я бы просил, чтобы осталось оно строго между нами. Не то чтобы я смущен или позволяю неподобающее, просто… сами понимаете. Ле Чжаньин кивнул. — Я не болтлив и в чужие дела лезть не стану, особенно если предупрежден. Что до поэмы — если перескажете мне её содержание, буду рад постараться помочь. Принц, — генерал тут же поправился, — государь Император когда-то озаботился всесторонним образованием особо приближенных к нему людей. Откровенно говоря, после довольно неприятного происшествия с господином Мэй Чансу в резиденции. И я, уже будучи боевым генералом, был вынужден вспомнить всё, что когда-то вбивали в мою голову учителя. Не только касательно военной науки, но и изящных искусств. Мэн Чжи вздрогнул от упоминания имени друга. И крепко задумался, забыв на время о том, что нужно пересказать слова поэмы. Линь Чэнь пытался что-то сказать ему, помимо того, что они готовятся к встрече Императора. Белая роса на траве, это отсылка к снегу. Снег — это холод, лёд. В ледяной пещере уже несколько лет лежит Мэй Чансу. «Чёрная ласточка умчалась…» Мэн Чжи вскинул глаза, наполненные пониманием, на Ле Чжаньина и, не сдержавшись, сжал его плечо. Изумлению генерала не было предела, но он позволил этот бесхитростный жест. — Спасибо, Чжаньин, спасибо! Ты мне очень помог! — Мэн Чжи спохватился, что ведёт себя неподобающе и отпустил мужчину. — Ох, прости, прости. Просто твои слова мне здорово помогли, я всё понял. — Я же ничего не сказал, да и о чём? — Иногда стоит просто поделиться и многое открывается словно ставни в солнечный день. Я в неоплатном долгу, прошу принять мои слова благодарности. — Рад, что смог помочь, — сложил перед собой руки Ле Чжаньин, и тут уже главнокомандующий бросился разубеждать его и разомкнул пальцы. — Я обязательно обо всём расскажу, генерал Ле, но сейчас должен идти. Спасибо и надеюсь, что смогу вернуть долг. Ле Чжаньин проводил Мэн Чжи долгим взглядом, недоумевая, как этот доблестный муж сохранил детскую непосредственность, занимая такую должность при дворе. Этим, впрочем, он и подкупал. Чжаньину было трудно в столице — привычный к бесконечным военным походам плечом к плечу с принцем Цзином, он напрочь растерял способности к лести и притворству, вбиваемые в головы отпрысков знатных родов с юности, да и не любил подобное никогда, выбрав путь военного, а не чиновника. Так что семь лет назад ему пришлось изрядно постараться, чтобы вновь окунуться в круговорот столичной жизни, от которого он практически сбежал в армию. Теперь же, будучи назначенным командиром городской стражи, Ле Чжаньин что есть сил пытался соблюсти баланс между сердечными устремлениями и долгом — благо Император Ань-Ди мало-помалу избавил двор и министерства от прежних пагубных привычек. Главнокомандующий Мэн же оставался незыблемой величиной, ориентиром, на который хотелось равняться и так же, как он, сохранить чистое сердце и преданность собственным идеалам. Стряхнув наваждение, лишь когда понял, что долго смотрит вслед уже скрывшемуся за поворотом Мэн Чжи, генерал Ле продолжил обход. Первейшим его долгом было обеспечить безопасность столицы в отсутствие Императора.