Отверженный

      Артур прошелся по губам тыльной стороной ладони, оттирая призрачную кровь… Дрожь пронзила его от макушки до пяток. Истерзанная тушка барсука валялась у подножия огромного дуба, а он содрогался от омерзения к самому себе. Обнаженный и жалкий, он сидел, подтянув колени к груди, на берегу ручья, бездумно глядя на тихие прозрачные воды… Если бы можно было окунуться в них с головой и смыть с себя всю ту грязь и жестокость, что он носил в себе. Соскрести с себя свой грех вместе с кожей, он бы непременно взял острый тесак и сделал это… — Зачем я тебе, всемилостивый Господь… — Голос его был глух и слаб. — Я, такой грешный и опасный для твоих лучших творений, такой бесполезный и жалкий. Так забери меня в ад, а не заставляй мучиться и мучать других… Безнадежность снова накрыла его черным саваном, как было всегда в эти проклятые четыре дня в году с тех самых пор, как он впервые обернулся маленьким и слабым еще волчонком. Но уже тогда он почувствовал недопустимое для праведного христианина удовольствие от нахождения в шкуре зверя. Тот день разделил жизнь тринадцатилетнего мальчишки на «до» и «после», и его он не забудет никогда. Если бы не Элси, веселая рыжекудрая Элси, он бы тогда и погиб… и возможно, это было бы спасением его заблудшей души. В тот день пять лет назад он как и всегда отправился в лес за травами для настоек отца и, слава небесам, задержался из-за дождя на ночь в старой сторожке. Тогда посреди ночи после дня весеннего равноденствия, едва взошла луна, его вдруг вырвало из сна на старом топчане и начало проворачивать как сквозь мельничные жернова. Он закричал громко и пронзительно, теряя голос, когда суставы захрустели, конечности удлинились, а тело само собой начало припадать к земле. В нос ударило множество запахов, а взбесившееся зрение исказило все вокруг до неузнаваемости. Сначала он подумал, что спит и ему снится жуткий кошмар без возможности проснуться, а когда ногти на руках стали удлиняться, кости выламываться, а спина словно загорелась огнем, он решил, что на него навела порчу та страшная старуха - хозяйка запущенного сада, у которой он вчера своровал пригоршню ранних слив… Дальше он уже ничего не помнил, очнувшись под корягой у безымянного ручья, только это уже был не он, а монстр с четырьмя лапами, и острыми клыками в звериной пасти. Звуки и запахи казались чрезвычайно сильными, во рту стоял гнилостный вкус крови и желчи. Услышав жалкий скулеж, он побежал, не разбирая дороги, и, только упав в охотничью яму, прикрытую лапником, понял, что тот страшный звериный звук издал он сам. Он бы и погиб в этой ловушке со смертельно-острыми кольями, если бы был крупным зверем, но к счастью, он был лишь волчонком, маленьким и легким, и зацепился за этот лапник, по счастью, так и не поранившись. А утром с рассветом ему явился призрак девочки со встревоженными зелеными глазами и очаровательной рыжеволосой головкой, укрытой белым чепчиком. — Ты как здесь?.. — спросил его прелестный юный призрак, озадаченно глядя на тянущегося к ней, отчаянно скулящего волчонка. — Подожди, и я помогу тебе. Так впервые он встретил Элси, тогда еще десятилетнюю дочь милорда Лидла и свою лучшую подругу сейчас… Единственного после отца человека, который знал его тайну и не боялся тварь, жившую внутри него, не боялся проклятого богом юношу, что когда-то был таким как все, а сейчас стал не просто презираемым бастардом, но и уродом — оборотнем в обличии человека. Вот уже пять лет он, добрый, чуткий и милосердный юноша, превращается в это… — в зверя, и в таком образе убивает — правда, он даже в образе зверя помнит, что нельзя убивать человека, а потому убивает белок, зайцев и оленей. Но, возвращаясь обратно в свое тело, ужасается себе самому, и с замиранием сердца ждет того момента, когда сорвется и его жертвой станет уже человек. Потому что над звериным образом у него нет власти, человеческие совесть, долг, честь снижаются до ничтожнейшей доли… Вопрос, кто же навлек на него это проклятие, продолжал его волновать каждый день, каждый час, каждую минуту. Одно время он даже винил в нем собственную мать, которой не знал с самого рождения. Она умерла родами, оставив его на руках отца, который отчего-то признал его сыном, хотя на матери так и не женился. Не хотел или не успел — не имело значения. Главным было, что на нем теперь лежала пожизненная позорная печать бастарда. И не важно, что мать была из благородных и воспитывалась у миледи Лидл, матушки нынешнего милорда, среди таких же как она бедных благородных сироток. Отец очень мало говорил о матери, то ли действительно тяжело переживал утрату, то ли наоборот — она была лишь его грязным тайным грехом, плодом которого стал он, Артур. Холод пробрал до костей и Артур, поднявшись на ноги, поспешил к припрятанному под дубом свертку с чистыми вещами, спеша одеться. Его отец — ученый и лекарь Джон Хитклифф, — был хорошим человеком и заботливым отцом, но после первого обращения их отношения безнадежно испортились. Артур хотел узнать правду о себе, хотел объяснений, которых отец не захотел ему дать, а сухие слова утешения ничего не меняли. Поэтому именно отец стал для повзрослевшего Артура причиной проклятия. Ведь именно он позволил себе жить в неосвещенном церковью браке, от которого и родилось проклятое дитя. Отец этого не отрицал, чем еще больше увеличивал пропасть между ними. Артур все больше замыкался в себе, отдалялся от людей, и все меньше стал походить на себя прежнего: веселого, открытого и любознательного мальчишку, которого любили все в поселении. Снова присев у ручья, Артур коснулся воды тонкими пальцами — совсем не похожими на короткие крепкие отцовские, которые, сколько он себя помнил, вечно что-то резали, толкли, смешивали и разливали… хотя отец был не простым человеком, а уважаемым ученым, сосланным из-под столицы, где он жил в своем крохотном поместье, за то, что на него пожаловался местный землевладелец. Слишком уж нежной дружбой одаривала молодого лекаря жена того землевладельца, пока он составлял для нее гороскопы и делал примочки для красоты лица. Муж-рогоносец постарался лишить счастливого соперника всего, что тот имел, и бедный ученый поспешил прочь, радуясь, что остался жив и здоров. Обосновавшись в Лидл, отец на оставшиеся деньги нанял домик, купил пару овец, десяток куриц и занялся своими научными разработками и изысканиями — ну и гороскопами для нового милорда и его ныне покойной матушки, а заодно — лечением крестьян из местной общины. Все у них с отцом было хорошо, пока не наступил тот черный день весеннего равноденствия. И теперь они вроде и живут под одной крышей, и даже нормально общаются, но разговоры о сущности Артура под запретом, а любые попытки отца пробиться сквозь возведенную сыном стену отчуждения разбиваются о ледяное молчание Артура. Артур хотел для себя другой жизни… Он отлично помнил себя до обращения в ЭТО. В дикую лесную тварь. В той, старой жизни, все было по другому. Были приятели-мальчишки, уютный дом, любимые домашние дела, запах лекарственных трав и настоек, забавные барашки в стойле, яркие рассветы, тихие закаты, кокетливые взгляды крестьянок, ручной бельчонок и думы о будущем. Отец с самого детства приучал его к сбору трав, их засушке, приготовлению лекарств. Попутно Джон научил Артура собирать душистые травы и методом мацерации вытягивать из них их душистую суть для изготовления ароматической пудры, зубного порошка и душистого мыльного корня для нынешней миледи — жены милорда Лидла. Кроме этого, на Артуре был сбор хвороста и уход за скотиной. Он готовился стать хорошим лекарем — таким, как отец, впитывая в себя все знания, как губка. Лечил домашний скот и лесных зверюшек, всегда сторонился охоты, да что там — даже пойманную рыбу выпускал из садка… А после того дня…от него шарахались и звери, и птицы, даже в стойло к любимым овечкам он не заходил. Боялся увидеть животный ужас в их застекленевших глазах. Переодевшись и прихватив холщовую сумку с травами, Артур поспешил в сторону дома. Прочь из леса. К теплу. К свету. К людям. Он с самого детства очень хотел стать важной частью общины их деревушки Лидл, раскинувшейся полумесяцем между речкой Быстрянкой и ручьем без названия… Хотел помогать людям, лечить детей, изучать неизведанное…и однажды стать гордостью отца, превзойти его в искусстве врачевания. Теперь же, в этой страшной звериной шкуре, проклявший сам себя, Артур понимал, что ему никогда не исполнить своей мечты.