декабрь и декаданс

детские крики особенно шумные на переменках. пёстрые, блестящие новомодными словечками, но не лишенные грубостей речи разносятся по коридору, сливаясь со всеми лишь поначалу, а потом и отделяются, улетая в абсолютно пустую, тихую рекреацию: в этой части школы ещё давно затеяли ремонт. наконец-то выделили деньги на то, чтобы содрать со стены чью-то странную попытку в скульптуру, отваливающиеся уголки заделать и покрасить всё это чудо в зелёный. тогда то точно красиво выйдет, а главное, что никто не будет больше биться головой о торчащую непонятно из стены голову какого-то мужика. на одном из уроков, кажется, истории, рассказывали о том, какой большой вклад он внёс в развитие страны, а сейчас бюст, по кусочкам разломанный, лежит безвольно на грязном паркете. грустное отношение к прошлому, весьма грустное. – считаешь себя крутым? – кир не помнит уже, чем разозлил ребят на порядок старше себя. не помнит и то, как на адреналине и в слепом страхе ворвался сюда. под ногами – пыль и строительный мусор, потолок изредка штукатуркой плюётся, грязные стекла окон даже манят своей безвыходностью и отчаянием. он сам себя в ловушку загнал. – н-нет, простите. – робко выдавливает курседов, а глазки бегают, бегают в поисках выхода из затруднительной ситуации. вон там, мимо самого высокого, можно выбежать будет из рекреации и в самой школе слиться с толпой, а найти его потом будет задачей крайне сложной. вряд ли подросткам больше нечем заняться. – бэ-бэ-бэ, пластити, – передразнивает дрыщ. – поздновато уже "плащения" просить. – и пока он ничего нового, более умного не придумал, кир решает действовать. силы в молодом теле предостаточно, хватает на рывок, а дрыщ слишком слабый, чтобы его схватить, поэтому просто едва напуганно от неожиданности пропускает мимо себя. и как кир очутился на полу? совсем рядом смех расползается ядовитым туманом. нос не зажмешь – умрёшь от удушья, запретишь себе дышать – крякнешься по той же причине. нога не чувствует нового ботинка, купленного мамой буквально на прошлой неделе. а ведь старалась женщина, деньги откладывала, с продавцом договаривалась, а он... – вставай, бля, разберёмся. – прилетает спортивным кроссовком в бок. недешевые, должно быть. ощущения от них не из приятных, но курсед терпит. нельзя показывать таким свою слабость, даже если ты маленький. даже если хочется драть глотку, зовя на помощь учителей и друзей. мужик он или кто, в конце-то концов? – идите вы... лучше бы молчал. правда, это единственный раз, когда кир жалеет о том, что сказал. на мгновение в помещении воцаряется мертвецкая тишина, служащая лишь мнимым признаком победы, а потом признак этот рушится и ломается окончательно вместе с "мужским" кира. хочется выть, кричать, звать на помощь, и он честно пытается, но сковавший горло страх позволяет выйти из него только безвольным хрипам. плохо до безумия, отвратительно и мерзко. тело инстинктивно пытается дать отпор, и отпор выходит реально неплохой. школьник, дрыгающий конечностями на адреналине с какой-то безумной скоростью заставляет обидчиков остановиться и самим пробормотать какие-то яркие ругательства в его сторону. задел, ага! почти выбрался! и шаги удаляются от него быстро, нетерпеливо, значит, можно распахнуть крепко зажмуренные от страха глаза и не бояться больше ничего. вот сейчас он ботинок свой заберет, до мамы доковыляет, пожалуется ей на этот день и они вместе всё обсудят за чаем с любимым печеньем, жаль, что его, как всегда, будет очень мало. – не устал дрыгаться? отдохни! радость была точно такой же, как и лишние слова, необдуманной. лежал бы напуганным, парализованным ребёнком до конца избиения. рано или поздно их бы обнаружили, как минимум, если бы к тому времени самим обидчикам не надоело избивать того, кто не может дать даже минимальный отпор. а сейчас – яркая боль в голове, расползающаяся по черепу с такой силой, что отключились, по ощущениям, все органы. он ничего не видит, не слышит и не думает ни о чём, лишь чувствует, как ему больно. потом крепкую хватку на собственном теле, как его трясут, мягкое что-то, и уже в больнице, спустя пару дней "глубокого сна", мама расскажет, что упавший на него с метровой высоты кусок бюста отшиб часть черепа, но, к счастью, спасти его успели. даже без каких-то серьёзных последствий для здоровья, как заверили несчастную женщину врачи. жаль, не уточнили, какого именно здоровья. жизнь в обществе киру стала противопоказана сразу, как он в старших классах едва поднял руку на учительницу по какому-то мелочному поводу. и раньше, гораздо раньше звоночки начались, сама мать отмечала крайне резкие изменения в поведении своего сына, но в силу необразованности списала всё на простые сложности адаптации после пережитой травмы. и без того малые запасы денег тратились на прописанные психиатром препараты. в периоды адекватности курседов и сам шёл работать, дабы поскорее пройти курс и завершить лечение. спокойным и каким-то даже апатичным нравилось быть гораздо больше, чем взрывным и крайне нестабильным. а потом эта самая апатичность и скосила, вынудила оформить инвалидность, переехать в оставшуюся от бабушки квартиру, заинтересовать поначалу соседей своим видом а потом и разочаровать, позволив только узнать себя ближе. единственным везением стало проживание брата с семьёй в соседнем дворе, что пускай и относился не сильно по-доброму, но на праздники звал. так и живёт. пять лет, десять. застает рождение племянника и даже в няньки напроситься пытается, только вот маловато у родственников доверия к человеку абсолютно неуравновешенному, пускай он и находится в стойкой ремиссии. но кир не обижается, нет: он творил хуйню, этого не поменять, и теперь лишь пожинать плоды собственной тупости, произошедшей уже бог знает сколько лет назад. мир серый, жизнь абсолютно не приносит радости, но сухое её проёбывание за телевизором – плата самому себе, матери, пускай и бросившей его по итогу, и всем-всем-всем, кто терпел и помогал.