Отражение души

Белый коридор — нафаршированная болезненными стонами и беспорядочными цифрами грудина. По дверям ползут отпечатки времени. Над головой разносится колкое и упертое «тик-тик-тик» с затуханием к концу круга. Кажется, что часы здесь — бездонная яма, в которой ищешь спасение. Долгое ожидание. Беззвучная просьба смерти. Чан горбится, сидя на прорезиненном стуле. Его руки с тяжестью свисают с колен, он подпирает ими изредка голову, оттягивая волосы на затылке. Галстук душит, прилегая к набухшей на шее жилке. Сдавливает внутренности. Ёнбок все ещё в коме. Когда-то Чан думал о чужой смерти, проецировал ее сначала на Джисона, которого взял под свое крыло, а после на Ёнбока, который вцепился за голень зубами. И до этого момента Чан думал, что ни Джисон, ни Ёнбок не ладят — все время грызутся, высекают по телу острые слова, но первые бегут на просьбу о помощи. Беззвучно помогают и беззвучно расстаются. И смерть в Чановой голове им была не помехой. А Чан в этом хаосе — соглядатай, время от времени вклинивающийся со своим «вы меня раздражаете». Лучше бы Ёнбок перекатывал сейчас перед ним свой пирсинг на губах, дёргал его резкими фразами и подначивал Джисона, а не лежал на холодной койке с забинтованным сердцем. Чан винит себя. Не доглядел, расслабился. Попал под лёгкую руку парня, что перевернул их уклад с головы до ног, перекрыл воздух и в итоге навредил, но не так, как хотел. Если так подумать — Минсок опасен не был, пока не взялся за грязные методы. Он разрушал компанию изнутри, но не с целью насолить Чану, а с целью — разрушить свою тень. Чану жаль Минхо, на которого пришлось натравить Джисона. Но это, вроде бы, вылилось во что-то совсем противоположное. Наверное, они оба получили билет на счастье. Так в жизни происходит, чтобы что-то обрести — надо что-то потерять. Чан начал терять семью. Мужчина выдыхает, одновременно постукивая лакированной туфлей по кафелю, и чувствует как по телу медленно разливается злость. Он в больнице уже вторые сутки, промежутками уходит на перекур, спит, вроде как, дома, но мыслями — в белом коридоре. Закреплённый за Ёнбоком врач говорит, что нужно время. Чан уверен — время никому не поможет. На Ёнбока уже тошно смотреть. Гематомы, вроде бы, стухают, но лицо все ещё опухшее, а тело израненное. В его висок приложились чем-то тяжёлым, а коленную чашечку прострелили. Врач говорит — дерьмово, будет хромать. Чан отвечает — лишь бы проснулся. Полиция смотрит на всё это косо, но у Чана связи от отца и соболезнования от главного полицейского. Но если держать в тайне от правосудия всё это можно, то в самом себе — ужасно тяжело. Джисон после похорон вышел на связь через несколько дней, обещая встретиться. Прошла неделя: от него ни звука, ни сообщения, ничего, что могло бы Чана утешить. И круговорот мыслей, сводящийся к одному лишь — виноват — душит, терзает и не дает спать. По коридору разносится мелодичное цоканье каблуков. Чан облизывает пересохшие губы и бросает беглый взгляд на время: десять часов утра. Он уже успел переговорить с врачом, но не смог вытащить свое тело на улицу. Сбоку вместе с цоканьем мелькает красная макушка, а на губах мужчины расцветает что-то наподобие улыбки. Если слабо опущенные уголки губ и маленькие ямочки, появившиеся на щеках, можно улыбкой назвать. Джиу замедляет свой шаг, перекидывая папку с каким-то бумагами в левую руку, и останавливается напротив Чана, всматриваясь в его блеклые глаза. От девушки пахнет вишней, ярким таким запахом почти что дорогого вина. Чан перекатывает этот запах на языке, останавливаясь на едва уловимой нотке того, что он ощутил при встрече с Минхо. Но скорее всего, это галлюцинация от недосыпа. — Кристофер, — Джиу тихо проговаривает букву за буквой, кивая головой в знак приветствия. Чан косит глаза на бейдж — он клеймом въелся в ее грудь, — а после впивается взглядом на пунцовые щеки и мягкие губы. — Джиу, — Чан тянет губы, растягивая имя по слогам и склоняя тяжёлую от мыслей голову вбок. — Вы сегодня с ночи? Девушка перекатывается с пятки на пятку. Вообще-то, да, с ночи. И Чана она видела не раз, но всё боялась подойти и потревожить неуместными словами чужой покой. Все же: она просто практикант. А он, вроде как, крутой дядька, рассекающий дороги на мерсе, носящий костюм двойку и выглядящий каждый раз сурово и серьезно. Два разных мира, которые, тем не менее, переплетаются между собой. — Да, я делаю обход и домой, — девушка косится на дверь палаты, у которой все время маячит Чан, и не выдерживает. — Соболезную насчёт отца. И там ваш друг? Мне очень жаль. Чан выдыхает, поднимаясь со стула с протяжным скрипом. Он подхватывает пиджак, проверяя карманы штанов, а следом пальто, что висело на вешалке, которую он притаскал с конца коридора. Стояла ненужная. — Да. Не стоит, Ёнбок упертый — смерть перехитрит. — Иногда не в этом дело. Редкая практика, но из комы иногда не выходят, потому что не хотят. — И что потом? — Если состояние не улучшается — отключают от аппарата. Конечно, с согласием родных, — Джиу затихает, замечая потемневший взгляд мужчины. Не стоило заводить об этом разговор, но иногда колючая правда лучше сладкой лжи. — У него нет родных. Джиу склоняет голову набок, сжимая папку в руках сильнее и ощущая как под пальцами трещит бумага. — А вы? Чан неуверенно переводит на девушку взгляд, пробегает глазами по телу — оно облачено в медицинский халат. И все равно она выглядит в нем как-то изящно, легко. Он не знает, что на это ответить, поэтому не находит ничего лучше, чем переметнуть разговор на бредовую идею, которая вспыхнула в его воспаленном мозге. — Не хотите выпить со мной кофе? Если, конечно, есть желание после ночной смены. Джиу хлопает пушистыми ресницами, что цепляются за ее красную челку, а после щек, которые заливаются краской. Девушка неуверенно закусывает губу, складывая все за и против. Она знает, с кем общается Чан, знает, кто такой Ёнбок и знает, что все это косвенно, но связано с Минхо. Возможно, воспользоваться этой возможностью будет неплохо. От Чана не веет опасностью. Пусть вид и преследующие его события только и кричат об этом. — Тут есть недалеко одно кафе, надеюсь, вы не против, что я выберу место. — Нет, нет… мне без разницы. Музыка мелодично разливается по стенам, жёлтый свет от лампочек липнет пятнами к потолку, освещая кофейные столики и редкие лица. Чан постукивает пальцем по деревянной поверхности время от времени поглядывая на девушку, которая о чем-то переговаривается с официантом. Сейчас бы поспать, но утро благосклонно на приятную компанию. Чан мажет взглядом по Джиу и не может понять, что в этой девушке его зацепило. За последние годы он не проявлял столько терпения в общении с тем, кто ему хоть как-то понравился. Может, острые грабли, на которые он наступил, когда бездумно переспал с парнем, гонясь за своим удовольствием, и тем самым обрёк себя и Джисона на долгие переживания, так на него повлияли? А может, у Джиу есть какая-то маленькая особенность в ее манере взмахивать рукой, поправляя челку, прокручивать пирсинг на хрящике уха, закусывать палец, когда она о чем-то думает и размышляет. Например, она делает это сейчас, всматриваясь в задумавшегося Чана. — Так значит, американо без сахара? Очень… очевидно, — девушка хмыкает, отводя взгляд и складывая руки перед собой в замок. — Вы ожидали какого-то сладкого латте с ванильным сиропом? Девушка закатывает глаза, дёргая ногой под столиком. Атмосфера располагает к спокойному разговору, но тревожные мысли уводят всё в сторону, заполняя собой пространство. — Ну, было бы забавно, если бы такой, на первый взгляд серьезный мужчина, заказал бы что-то такое, — Джиу тараторит это в стол, все ещё не поднимая взгляд и выводя узоры на деревянной поверхности. Чан тянет уголок губы вверх, наклоняя голову, как бы заглядывая под опущенную челку девушки. Очень хочется утонуть в ее карих глазах. Чановы отдают малахитовым блеском, под светом горящих огоньков блестят как маленькие звёзды и тем не менее утягивают. Затягивают верёвку на шее потуже. — Значит, вот какой я в ваших глазах. — Вам что-то от меня нужно? — Джиу не выдерживает, выпаливая это, когда поднимает голову. Чан все ещё неотрывно на нее глядит, не решаясь что-то ответить. От Джиу ему ничего не нужно. Разве что, с ней на удивление спокойно. — Просто кофе. Если вам некомфортно, мы можем разойтись, — Чан поворачивает голову в сторону, откидываясь на спинку диванчика. Пальцы отбивают ритм по столику, схожий на ритм его сердца. Вот так девушку отпускать не хочется: он сам не знает, зачем была это просьба выпить кофе. Ему просто одиноко. — Извините, все хорошо. Просто… это беспокоит. Сначала Джисон, потом Минхо и… — Вы знаете Джисона и Минхо? Джиу вскидывает брови в удивлении. Чан смотрит на нее как-то неотрывно, словно пытаясь вычитать в ее глазах информацию. Вытягивает медленно, но верно, как проделывает обычно это со своими клиентами. Но девушка не поддается этому, ведя свою игру. — Я думала, вы поэтому и проявляете интерес… Минхо рассказывал о Джисоне, а вы приезжали с ним в больницу, когда ваш друг поступил к нам без сознания. Я тогда была на смене. Джиу задумчиво хрустит пальцами, а после благодарит официанта, что принес им кофе. Запах в миг заполняет лёгкие, выбивая поток мыслей из головы. Чан склоняет голову над столом, вплетая пальцы в волосы и с силой их оттягивая. Интерес к кофе теряется, пусть глаза жжет от усталости, а информация, полученная только что, не даст теперь утонуть в кровати и забыться в долгом сне. Чан отодвигает чашку с кофе, не делая глотка, и наклоняется к Джиу ближе, чем следовало в их положении. — Что вы знаете о Минхо? — Чан напирает, совсем забывая о том, что он не работе, не с конкурентирующей компанией по бизнесу и не с потенциальным покупателем. А с девушкой, что смотрит так нежно и в то же время твердо, не позволяя заползти дальше в душу. — Он мой близкий человек, — она скидывает этот ответ с языка, не задумываясь. Но Чану этого недостаточно. — Вы знаете его брата? Девушка не выдерживает, ставя чашку со сладким кофе на стол с отчётливым звуком. Он въедается в стены, вмиг прерывая тихую музыку и гул людей. — Это викторина какая-то? — Джиу сжимает пальцы на ушке чашки, не решаясь отпустить, словно если она это сделает — часть останется в руке. А ее самообладание посыпется под ноги. — Извини… — Чан не замечает как переходит на неформальное обращение, тут же осекаясь и прикусывая язык, — я не хотел на вас давить, просто… просто, наверное, не стоило. Я не знал, что вы знакомы с этими людьми и пригласил выпить кофе чисто из желания побыть с кем-то рядом. После этого вы имеете полное право уйти. Джиу хмурится, расслабляя хватку на керамической чашке. Чашка, кстати, красивая: с милым рисунком облачков на пузе и переходящими лучами солнца во внутрь кофе, которое словно плескается в этом свете. Джиу же плещется в мыслях, стараясь понять, что на тираду слов Чана ответить. Она начинает медленно, слегка неуверенно: — Все в порядке, просто… — девушка перекатывает сладкие слова по небу, размазывя их тут же по губам, — просто это тяжело. Вас это волнует — меня тоже. Я недавно виделась с Минсоком. Братом Минхо. — Вы общаетесь? — Нет, он мой бывший. Чан выдыхает через стиснутые зубы, не решаясь смотреть Джиу в глаза. Такое ощущение, что беспорядочный клубок проблем и поворотов в его жизни никогда не закончится. Чан всё его крутит, крутит, крутит, а нитки путаются, путаются, путаются. — Он отвратительный человек, — Джиу полностью выпускает чашку из рук, вторя позе Чана: упирается на спинку дивана, скрестив руки, и глядит куда-то в окно, рассматривая проходящих мимо людей, но только не на мужчину. — Я увидела одно не очень приятное сообщение у Минхо в телефоне. Для справки: мы живём вместе. Не трудно было догадаться от кого оно. Я забеспокоилась, а тут ещё Джисон… — Что не так с Джисоном? — Он выглядит опасно. Мне сразу показалось, что он занимается чем-то нехорошим. И я ведь была права? Его первоначальная задача не была — влюбиться в Минхо? Чан вздыхает, придвигаясь ближе к столику. Джиу оказывается — проницательна. Носиком-кнопкой вынюхивает злодеев и, тем не менее, идёт на поводу, приводя в свое любимое кафе. — Я занимаюсь винами. Так вышло, что я увлекся и не уследил за некоторыми данными, вследствие чего подверг свою компанию временному разрушению изнутри. Я думал, что это Минхо. — Почему? — Джиу вздергивает бровь, но голос все ещё остаётся ровным. Чан жуёт губу, не зная впервые как об этом сказать. — Я думал, что с ним переспал. В общем-то, так и вышло, но только не с ним. И сопоставить факты и события было не трудно, причем я нашел свой компьютер взломанным. А Минсок с Минхо, как две капли воды. — И все же есть отличия. — Мелочи меня не сильно интересовали. Джиу хмурится, постукивая указательным пальцем по локтю. После она меланхолично тянется за чашкой, подносит ее к губам, а на краю остаётся красный след от помады. И Чан невольно от этого улыбается. — Значит, вам нужен Минсок. Что ж, думаю это можно организовать. Чан клонет голову вбок, переваривая информацию. — Зачем вы с ним встречались? Так понимаю, отношения были не сладкие. — Мне дорог Минхо. Я думала, что смогу как-то вразумить Минсока, но ему ничего не нужно было. Он псих: помешан на мести или, как он это называет, возмездии. Каждый раз, когда Минхо уходил к Джисону — я переживала, что Джисон с ним что-то сделает. — Почему не сказали Минхо о том, что происходит? — Потому что Минсок сказал, что если я не брошу Минхо, то он меня убьет, — брови Чана складываются домиком, когда он не наблюдает на лице Джиу никакой растерянности. При таком условии от Минсока она должна была поделиться с этим с Минхо. Девушка хмыкает, обводя край кружки пальцем, — но я жива, как видите. За все время отношений с Минсоком я поняла, что его угрозы чаще всего бездействены. Он может сделать больно, вытворять всякую аморальную фигню, но, чтобы убить — ему не хватает сил. — С такими людьми опасно играть. Мой друг всё ещё в коме. — Да, поэтому я думаю, что это была угроза, чтобы я закрыла рот и больше на его глазах не появлялась. Он думает, что Минхо увел меня у него. Поэтому если он в кого-то и будет стрелять — то в сердце Минхо. Чан качает головой, переваривая всё происходящее. Он, как оказалось, просто пешка в большой игре, где на доске остался ферзь, да жалкая ладья, что ходит по пятам, не давая подступить к королю. Джиу переводит на мужчину взгляд, считывая его растерянность. Но понятно одно: разбираться в этом всём не им. — Надо тогда его обезопасить. У меня есть знакомые в… — Нет, надо позвонить Джисону, — Джиу хмыкает, протягивая к Чану руку, — дашь телефончик, Кристофер? А Чан бы ей дал, кажется, всё.

***

Солнечные лучи ласкают пунцовые щеки, слизывая с них краску. За окном пробегают редкие плевки тучек на небе, а злощасный будильник как-то совсем изощрённо тарабанит по ушным перепонкам. Джисон тянет руку к прикроватной тумбе, огорчаясь, когда понимает, что из-за этого пришлось отодвинуть от себя Минхо. Тот в свою очередь причмокивает во сне губами, слегка подтягиваясь. Джисон цокает языком, отключая телефон не с первого раза, и бросает злобно его на твердую поверхность, создавая только больше шума. — Нервный, — Минхо тянет слово заспанно, до конца спустившись из мира снов в реальность. Тянется снова к Джисону, прикладываясь щекой к его голой груди. По позвоночнику ползут мурашки. Минхо не сразу понимает из-за теплоты объятий, что полностью обнажен. По мягкой коже ягодиц мажет лёгкий сквозняк и создавшийся из-за движений ветер. Минхо кое-как прикрывается одеялом, ощущая на бедре, что он закинул на Джисона, тяжёлую и теплую руку. Взгляд быстро мечется к окну. Снегопада нет. В прогнозе обознались. Вместо этого светит и даже слегка припекает зимнее солнце. Джисон мажет губами по виску парня, пробуждая его полностью. — Хотелось бы поспать подольше, но сегодня нужно идти к Чану. — Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? — Минхо вскидывает подбородок вверх, впервые за утро ловя взгляд Джисона. Он неосознанно съеживается, встречаясь с пустым, блеклым глазом. В полумраке вчерашней ночи было тяжело полностью разглядеть, на собственные глаза ложилось возбуждение, перекрывая мыслям клапан, чтобы о чем-то поразмыслить. Минхо тянется теплой ладонью к правой щеке Джисона, проводя большим пальцем под веком и касаясь ресниц. Джисон прокашливается, но руку с себя не скидывает. Он сейчас открытую ножевую даёт трогать. Свою слабость. — Если ты хочешь… — Кто это сделал? — Минхо пропускает слова Джисона мимо ушей, хмурясь и прикусывая язык. В груди разрастается злость на людей, на серый мир, на жестокую правду — люди теряют иногда самое важное. Если не сердце, то путь к нему. А Джисон словил комбо. Потому что вместе с отцом похоронил право на любовь. Но вот она, теперь теплится рядом. — Моя глупость, — Джисон перекатывается на бок и локтем упирается в подушку, укладывая на ладонь руку. — Он видит? — Минхо спрашивает осторожно, едва касаясь словами души. — Нет. Но это не темнота, а что-то блеклое, размазанное. Поэтому Джисон никогда не смотрит ни на кого с боку. Поэтому Джисон предпочитает прямой контакт глаз. Поэтому он ненавидит тех, кто нападает со спины. — А операция? Джисон машет головой, снимая этим с себя последующие вопросы такого рода. — Только искусственный. Тоже жуть, — парень улыбается краем губ, намереваясь согнать с лица Минхо охвативший его мрак. Что было — то прошло. Если так подумать, Джисон вообще отделался только лёгким испугом тогда. Ну и глазом. А мог бы жизнью. — Кстати, как поживает котик, которого мы навещали на нашем втором свидании? Который ну… — Джисон тычет указательным пальцем в свой бездушный глаз, стараясь не выдавать от этого своей неловкости. Минхо тут же округляет глаза, не веря, что Джисон помнит этот день. Но те разговоры, которые они вели друг с другом, прислонившись плечу к плечу и неловко держась за руки, тепло которых — Джисон бы поклялся — что ещё не забыл, тяжело стереть из памяти или не придать им значения. Минхо жует губу, клюя в смущении носом ключицу парня. — С ним, вроде как, всё хорошо. Сынмин выпускает к другим котам, но он перепуганный и забитый. Надо будет съездить, так тяжело что-то дельное сказать. На некоторые время в комнате зависает протяжное молчание. Но оно не тяжёлое, едва ли ощутимое. Лёгкой задумчивостью ложится на грудину, выклевывая там место под лучами солнца. Минхо прикрывает глаза, перебирая мысли в голове; сортирует их по полочкам, помечая буквами и датами, а ещё красным флажочком то, чего касаться лучше не стоит. Минхо знает, почему Джисон хочет взять к Чану его. Он по-другому не может после всего, что произошло и должно произойти. Джисон должен принять решение. Или Минхо. Или жизнь. Джисон только открывает рот, чтобы что-то сказать, как первым тишину разрушает трель телефонного звонка. Парень как-то долго вглядывается в буквы на дисплее, телефон только гудит, мирно возлежа на прикроватной тумбе. А в мысли то и дело заползают змеи, вцепляясь прямо в жилку не шее. Но это только к нему снова жмётся Минхо, что-то бурча под нос. — Чан, — Джисон прикрывает глаза, не начиная с надоевшего «алло» или «слушаю». Чан обычно выпаливает всё на духу, не давая времени и пространства для размышлений, поэтому Джисон удивляется короткой, едва уловимой для кого-то другого тишине. — Осечка, — в ухо клешней впивается женский голос, и Джисон в задумчивости прикусывает губу, стараясь перебрать в голове хоть одну знакомую девушку в кругу Чана. Ни черта не удается. — Надо встретиться, — на фоне бубнящей девушки слышна слабая музыка, гул машин и разговаривающих людей. Значит где-то в центре… — Где Чан? — Рядом. Просто я удивлена, как вы долго насиживаете стулья, не решаясь что-то делать с тем, куда вы влезли. — Отмечу, что нас в это втянули, — Джисон приподнимается, удобнее укладываясь на подушки, и тянет притихшего Минхо к груди. Тот вяло вырисовывает на голой, изрезанной шрамами коже загогулины, сразу поняв, кто с Джисоном разговаривает. В другой его ладони пару фантиков от шоколадных конфет. Минхо всегда, когда нервничает или находится в крайне эмоциональном состоянии, ест шоколад. Джисон помнит, как после их первого секса смотрел, как Минхо набивал щеки конфетами, которые он же и купил. И это слегка забавляет. — Джиу, я так понимаю. — Ага. Минхо рядом? — Да, мурлычет у меня на груди, — Джисон, играюще, вскидывает брови, смотря на недовольного Минхо, но трубку перехватить не даёт. — Скажи Чану, что я подъеду к обеду в офис. Я планировал сегодня встретиться, можешь успокоить свои переживания. — Я не за тебя, придурок, переживаю. У вас полчаса. — Чт-... Телефонный звонок обрывается так же быстро, как и появился, разрушив в спальне умиротворение. В ушную перепонку настойчиво вцепляются короткие гудки, а в руку Джисона — Минхо. — Что-то произошло? — парень приподнимается с груди Джисона, проводя ладонью по торсу. Взгляд Минхо обеспокоенный, но больше всё ещё сонный. Ночь вымотала их обоих. Осколки сердца так и остались лежать у подножия кровати вместе с одеждой. — Не знаю, кто это твоя Джиу, но они с Чаном друг друга стоят, — Джисон мажет взглядом по шее Минхо, на которой расцвели новые отметины. Удивительно, как так вышло, потому что Джисон держался. Но шея Минхо пылает красноватыми пятнами, а Джисон не может удержаться, чтобы не наклониться и провести по ним губами. Из Минхо вырывается судорожный вздох. — Думаю, вы поладите. Джисон заваливается на Минхо сверху, придавливая того к кровати. Матрас прогибается под их весом, а Минхо ничего не остаётся, кроме как запустить руку в волосы Джисона и с силой притянуть ближе, потому что горячее дыхание на шее ощущается слишком хорошо. — Что ты делаешь?.. — Минхо лепечет бессвязно, заставляя Джисона только сильнее прижаться ртом к вздувшейся от возбуждения венке. Джисону хочется оставить от Минхо пыль, лужу, а после собрать по кусочкам, как самый сложный пазл. Как это сделал Минхо, отколупывая от Джисона корки засохших ран и оставляя там нежность своего сердца. — Джисон, я слышал, что попросили быть через тридцать минут… — Забудь, я до офиса никогда за такое время не добираюсь. Чан знает, что я не езжу… Джисон отрывается от молочной кожи, прищуривается, вглядываясь в потемневшие глаза Минхо. Парень под ним сглатывает, отводя взгляд и обвивая руками бедра Джисона, который осторожно уместился на нем сверху. — Ты не хочешь поехать… — Я хочу полежать ещё с тобой, — Джисон улыбается, утыкаясь носом в макушку Минхо и оставляя там влажный след губ. Минхо бы поклялся, что теперь на том месте пылает открытая рана, через которую стекает тепло прямо по канальцам к сердцу. В груди трепещет, в глазах — пылает огонь. — Это не ответ на мой вопрос… Джисон выдыхает, сжимая руки на талии Минхо. Он уже несколько раз разломал выстроенную из чистого страха стену. Каждый раз, когда он садится на проклятое сиденье байка, перед глазами маячат картинки. Там спидометр, превышающий норму скорости, склочный взгляд отца и тяжёлая рука на его щеках. Но рядом с Минхо, который во время поездки поглаживает его верхнюю часть ладоней, греет теплом своего тела — Джисон успокаивается, иногда приоткрывая глаза, замечая, что скорость не большая, а перед ним не кожаный руль и страх, а мимо проносящиеся здания, поля, люди. И все же, в сердце каждый раз что-то застревает, а руки после этих поездок трясутся ещё долго. — Поедем… только если ты будешь держать меня за руку, — Джисон шепчет Минхо это в приоткрытые губы, поглаживая его затылок. И Минхо целует, оставляя на губах такое нужное: — И ни за что не отпущу…

***

Лучи солнца прожигают в спине дыру. Небо склонно к ясности и чистоте, а метеорологи, клятвенно обещающие прошлой ночью сильный снег и кричащие о гололедице по государственному каналу, теперь поджимают хвосты, прячась в тепле. Джисон кое-как отлепил себя от Минхо в своей спальне и вытащил тело в ванную комнату. Сейчас, стоя перед стеклянной дверью офиса, он ждёт Минхо и всматривается в свои глаза. Без линз. Без очков. А на щеке ни грамма тонального крема. Выглядит как перегрызенный нерв. Тонкий, волочащийся по полу и старающийся не смотреть никому в ответ в глаза. Минхо обещал, что всё будет хорошо. Минхо держал за руку, вглядывался в зеркало и оглаживал веки словно драгоценный камень. — Давай попробуешь без линз? — Минхо смотрит из-под челки; она спадает на пушистые ресницы, цепляясь белесыми концами за них. И глазки большие, оленьи, такие песочные, и утягивающие в плен как зыбучие пески, что Джисон сдается. Он куксит губы в непонятной улыбке и шепчет: — Даже не знаю, это… — а взгляд все цепляется через тонкое стекло за чужой. Джисон старается не смотреть на свое уродство, такое напыщенное, но въевшееся в сердце. Смотрит только на Минхо, и так прямо, чтобы не отвертеться. — Это ты, и ты не должен прятаться. Возьми коробочку с собой, если станет нехорошо, наденешь. Джисон постукивает пальцем по ручке двери, все ещё бросая взгляд на свое отражение. Коробочка обжигает вторую руку, что спряталась в кармане куртки и цепляется за эту вещь как за спасательный круг. Стресс накрывает в двойном объеме, потому что Минхо привез их на байке, но как и обещал, руку не выпустил. Только, когда поехал искать один парковочное место. Джисон выдыхает, прикрывая глаза. Пора взять себя в руки, откинув эту маленькую слабость. Тем более… его любят. Слова, сказанные Минхо ночью, засели под грудью и отбивают свой ритм вместо сердца. Сердце всё ещё не с Джисоном, сердце теперь в других руках. — Эй… — Минхо выглядывает из-за Джисонова плеча, укладывая руку, облицованную в кожаную перчатку, на его спину. По позвоночнику проходит разряд. Джисон, выпрямляясь, ощущает каждый позвонок, их хруст и короткий щелчок. — Всё в порядке? — Да, — Джисон кивает более уверенно, открывая дверь и пропуская парня вперёд. — Нас уже заждались. Коридор встречает приятной пустотой и только охранной на пропуске. Джисон, стараясь держать лицо и пугливо не прятать глаза, быстро переговаривается со знакомым мужчиной и подталкивает Минхо к лифту. Они взбираются на верхние этажи в приятном молчании. Минхо то и дело косит на Джисона через зеркало в лифте, жуёт губы и старается молчать. Немного нервничает. Если так подумать: он — начало всех проблем. Страшно из-за этого смотреть в глаза Чану, который на грани потери друга и которому пришлось попотеть, чтобы не потерять важную сделку. Джисон замечает чужое напряжение. Когда Минхо нервничает воздух сгущается, а его истинные эмоции липнут не только к лицу, но и ко всему его окружающему тоже. Джисон цепляется указательным пальцем за мизинец парня, притягивая его ближе и полностью сплетаясь ладонью. Перед тем, как лифт отворится, Джисон оставляет на его виске смазанный поцелуй и тихое: «я рядом». А у Минхо это клокочет в горле, болезненно стягивает внизу живота и вырывается судорожным вздохом перед дверью кабинета Чана. Впрочем, когда они входят, нервозность улетучивается, а к его телу прилипает тело Джиу. — Я скучала, придурок, — девушка улыбается, не одаривая Джисона взглядом и никак вообще на него не реагируя. Минхо говорил: поладят. Джисону думается: перегрызутся. Но Минхо улыбается, цепляясь руками за спину девушки. И если эта красноволосая будет стоить Джисону улыбки Минхо, то Джисон готов ее терпеть. Хан склоняет голову, отцепляя ладони и плетясь к столу Чана. Тот не отрывает взгляда от бумаг, пока Джисон не усаживается на свое излюбленное кресло и не прокручивается в нем пару раз вокруг своей оси. Чан недовольно, но как обычно бывает, закатывает глаза, дёргает ногой внизу под столом и останавливает кресло с Джисоном, цепляясь в него тяжёлым взглядом. Но складка между бровями распрямляется, когда Чан мажет глазами по чужим. Джисон тянет уголок губы вверх, слегка внутри раздражаясь. Но Чан не начинает спрашивать, что-то об этом говорить или радоваться, он только сам себе кивает, откладывая ручку с листами, и отводит взгляд за спину Джисона, где шепчутся Минхо с Джиу. — Вы опоздали, — Чан откидывается на спинку кресла, скрещивая руки на груди. Не злится, но забавляется. — Были важные дела… — Ага, я вижу, — мужчина кивает на подошедшего Минхо, у которого шея изрисована джисоновыми губами. У того от этого краснеют кончики ушей, а Джисон невольно закатывает глаза, кивая своему парню на диван около себя. Туда плюхается и Джиу. И вот от ее взгляда у Джисона сжимает в груди. Она смотрит, впрочем, как все. Сначала удивлённо, потом изучающе, потом словно впивается своим пальцем в глазное яблоко, рассматривая его из стороны в сторону и морща нос, отводит взгляд куда-то вбок, решая, что фикус — более красивый предмет для рассмотрения. Джисон цепляется пальцами за кожу на ручке кресла, придвигаясь ближе к столу. — Не будем долго тянуть, — парень хмыкает, когда Чан кидает на него предупреждающий взгляд, но продолжает: — Да и не вижу смысла вообще это мусолить с вами. Тебе — Чан, могу пообещать, что с бизнесом всё будет хорошо. Тебе стоит позвонить в Италию и переговорить с Моретти, ясно? Минсок знает, с кем ты сотрудничаешь, но у тебя какими бы знакомствами он не обладал, уверяю, власти больше. — Могу сказать, что Минсок умеет запугивать и нагонять хаос, потому что хаос — его привычная среда. Вам не стоит об этом волноваться, лучше решать, что делать с Минхо, — Джиу вступает в разговор тихо и неторопливо, сбрасывая слова с языка, как ненужную вещь. Она всё ещё вглядывается в фикус, временами облизывая накрашенные темно-красной помадой губы. Джисон хмыкает, бросая быстрый взгляд на притихшего Минхо. Хочется сейчас пересесть к нему, сжать его — Джисон уверен — холодные ладони в своих и отогнать нахлынувшую на него тревогу. Этот диалог явно его напрягает. Минсок — все же ему брат. — Я встречусь с Минсоком, — Джисон скрипит стулом, когда закидывает ногу на ногу. Чан хмурится, раскручивает ручку в пальцах, перебирая пальцами по своим мыслям. — Хочешь его убить? — Чан сипит, наконец откидывая ручку в сторону, и цепляется за безжизненный глаз Джисона как-то сильно остервенело. Напоминает, к чему это может привести. — Что? Нет! — Минхо вскидывает руки, отчаянно хватаясь за взгляд Джисона, но его встречает только мягкая линия скулы и блеклый зрачок, в котором нет никакого блеска. Вот она — его правда. У Джисона душа не отражается, искажается под пристальным чужим взглядом. — Джисон? — Я не могу обещать, что… — Есть полиция. Есть другие методы. Почему вы обсуждаете вариант смерти? Почему не... — Минхо. Джисон поворачивает к нему голову, заставляя захлопнуть рот и прикусить язык. — Почему ты так?.. Джисон смыкает дрожащие веки, выдыхая: — Я не собираюсь его убивать. Но если мы сейчас начнём выводить это дело на уровень власти, вплетая сюда полицию, то я тоже получу. Минсок был прав: мы тут не пушистые. Все не так просто. А он угрожает жизни… — Что? Ты этого не говорил, — Минхо приподнимается с дивана, скрипя пальцами по кожаной обивке. В его глазах мечутся вопросы, и Джисон считывает каждый, но только смыкает губы в тонкую линию. — Джисон, что он тебе сказал? — Это не важно. Я же сказал, что мы с этим разберемся, — Джисон приподнимается с кресла, вытягивая руку, чтобы дотронуться до Минхо, но тот отшатывается. Снова. И Джисон отступает. — Хо… — Да пошел ты, — Минхо вылетает из кабинета слегка импульсивно, но с поднятым подбородком. Но стоит двери туалета захлопнуться за ним, как он стекает по стене. А в его руках всё ещё Джисоново сердце, которое импульсивно сжимается и разжимается, стараясь отдать последнее тепло. Джиу наконец отводит свое внимание от фикуса, впиваясь взглядом в Джисона, а после поднимается с дивана: — Я поговорю с ним. Девушка двигается в сторону двери, как Джисон останавливает. — Возьми, — он протягивает ей маленькую плитку шоколада, которую спрятал в кармане куртки, — он, когда нервничает, ест много шоколада. Она кивает, перехватывая сладость, и скрывается за дверью. На плечо Джисона падает тяжёлая ладонь Чана. Он только сжимает его. А Джисону кажется, что это его сердце разрушается. Минхо сжимает пальцы на белых прядях, с раздражением оттягивая их, чтобы почувствовать боль, которую он не может описать на моральном уровне. Все эти разговоры о брате сводят его с ума, заставляя то и дело погружаться в детство и не в самые приятные воспоминания. Но слово «убить» цепляется за сердце отчаянно, возвращая Минхо на землю. Минсок — преступник. Джисон, скорее всего — тоже. В бизнесе никогда нет дела честности и порядку. Кто-то что-то теряет. Но Минсок — это не про бизнес. Это про что-то личное и родное. И каким бы братом он бы не был, Минхо чувствует его запах: мятный, со слабой примесью дешёвых сигарет, которые он начал курить в одиннадцать лет, прячась по углам улиц от родителей. Минхо соскребает себя с пола, отчитывая внутри за свою несдержанность и истеричность. Джисон выглядел устало и морально побито, а Минхо не помог найти ему опору для спокойствия и утешения, послав и выбежав из кабинета. Парень с нарастающей злостью упирается всем весом на холодную раковину, открывает кран с водой, выворачивая его в сторону холодного напора, и окунает свое лицо под ледяные струи. Мышцы сжимаются, глаза пощипывает, румянец с щек медленно исчезает. Минхо остервенело втирает воду в кожу, стараясь смыть эмоции и непрошенные чувства. С челки капает вода, разбиваясь кристаллами о керамическую поверхность раковины, так у Минхо в сердце: яд стекает с горла, растворяясь в аорте. Минхо не знает, как вернуться к Джисону, как посмотреть ему в глаза и больше — он не знает, что ему сказать, потому что своими неуместными и импульсивными словами, словно поставил точку. Минхо выдыхает, стараясь досчитать до десяти, но сбивается на цифре восемь, когда слышит шуршание двери. Если это Джисон — Минхо взорвется, не оставив после себя ни куска. Но это всего лишь Джиу, которая неуверенно заходит в мужской туалет, осматриваясь по сторонам. — Тут только я, — Минхо промакивает рукавом кофты лицо, но к девушке не разворачивается. Только поглядывает на неё сквозь зеркало да потрошит сердце. — Ты как? Минхо знает: вопрос задан как формальность — за ним последует что-то ещё, и диалог не составляет труда предсказать наперед. Парень и сам перекрутил разные слова вдоль и поперек, размазав их по небу. Теперь щиплет. — Не знаю, Джиу, — Минхо качает головой, отмахиваясь от вопроса. — Чувствую себя ужасно. Я не должен был ему так отвечать. — И снова ты думаешь о ком-то, но только не о себе, хён, — Джиу скрещивает руки на груди, выпячивая ногу вперёд. Но глаза выдают беспокойство за этой напущенной самоуверенностью. Девушка никогда не могла показывать свои чувства и заботу открыто: тем не менее, она здесь. И всегда была рядом. — Я могу тебя обнять? Минхо кивает, разворачиваясь и отводя руки в сторону. Джиу пахнет вишней, прямо как Минхо. Они довольно долго делили один запах на двоих, когда Джиу брызгалась каким-то палёным вишнёвым одеколоном, а Минхо выкуривал сигарету за сигаретой на их общей кухне. Объятия Джиу почти не ощущаются, только быстро колотящееся сердце в районе груди Минхо показывает, что она правда здесь. — Хочешь знать мое мнение? — Джиу бормочет Минхо в шею, вздергивая подбородок вверх. Парень кивает в знак согласия, начиная перебирать ее длинные, уже потерявшие свой яркий цвет красные пряди. — Джисон, наверное, хороший парень, — Джиу кивает на шею Минхо, заставляя покрыться уши краской, — но точно не самый прилежный человек. Думаю, в нем морали больше, чем в Минсоке, но средства избавление от мешающих людей одни. — Думаешь, он его может убить? — Нет, он этого не сделает, потому что он твой брат. Но если Минсок выкинет какую-то херню, которая будет угрожать твоей жизни, то он навряд ли будет стоять в стороне. Минхо закусывает губу, отводя взгляд в сторону. Джиу отцепляет руки от спины Минхо, ощущая на ладонях остаточное тепло и слабую дрожь тела. — Вам стоит поговорить. И да… — девушка копошится, шурша каким-то фанатиком в кармане брюк, — держи. Мне сказали, что тебе это поможет. В ладонь падает маленькая плитка шоколада, которую Минхо купил совсем недавно в магазине возле дома Джисона и благополучно забыл о ней, засунув на какую-то полку. А Джисон нашел. Или же купил новую, зная, что Минхо это нравится. Мятный шоколад, охлаждающий чувства, но согревающий сердце. Джиу тихо уходит из мужского туалета, толкая плечом дверь. А Минхо стонет, глядя в потолок, не решаясь выходить из этой коробки мнимого спокойствия. Но он же сам просил Джисона с ним говорить. Как же это оказалось сложно.

***

Нога размеренно покачивается над асфальтом, изредка царапает его и поднимает пыль, разнося по стоянке эхо. Из-за колонны выезжает очередная машина, мигая фарами, но нужного лица так и не появляется. Тем не менее, ждать Минхо на его же байке лучшее решение — так или иначе придет. Джисон хмыкает, соскальзывая с сиденья и отходя в сторону. Он бы никогда не сел за руль этой махины, которой непонятно как управлять: торчат какие-то два рога, типа как у велосипеда, есть подножки, тормоза да спидометр как на машине. Единственное, красивый, собака, байк Минхо. Джисону прямо под стиль, как и его парень. Парень ведь? Он же сказал, что любит. Или это были слова во время пика экстаза? Шутка? Ложь? Случайность? Джисона захватывает его привычный хаос в голове. Пальцы прокручивают в разные стороны коробочку линз, ногти царапают крышку, отщелкивают и защелкивают. Джисон вообще-то хорошо держится. Старается, вот только ради кого? Минхо в праве обижаться, но он снова не дал Джисону договорить, снова убежал от разговора, так отчаянно цепляясь за собственную просьбу: говорить. Джисон повелся, пообещал, а Минхо сказал, что будет рядом, даже если Джисон омоет руки в чей-то крови. Неужели для Минхо эти слова ничего не значат? Наверное, в этом и есть смысл чувств: в их хаосе. Джисон замирает, сжимая коробочку в пальцах, когда слышит за спиной шарканье ботинок. Ему не надо оборачиваться, чтобы увидеть, кто там. У Минхо даже шаг особенный: нерасторопный, не короткий, но и не длинный, приземистый; если на обуви есть каблук, то сначала слышно щелканье его по земле, а потом шорох носка, а следующий шаг совсем другой: резкий, сразу касающийся асфальта подошвой. Минхо замирает, слегка пошатываясь в десяти шагах от Джисона. Ключи от байка холодят руку, а в другой ладони — сердце, снова начавшееся так отчаянно биться. Неужели Джисон переживает? Когда Минхо собрал себя в руки, проматерился под нос пару раз, не решаясь дергать ручку двери кабинета Чана, он был полностью уверен в своих действиях. Но кабинет встретил блуждающим холодом и сжатыми губами Чана. Даже Джиу не было. Минхо впервые почувствовал на плечах такое мерзкое одиночество. А Джисон просто пошел напролом. И снова между ними натянутая струна молчания. Джисон смотрит полубоком и ничего не видит, потому что к Минхо повернут его мертвый глаз. Но он отчётливо слышит каждое действие Минхо и думает, что готов сделать к Минхо все девять шагов, если он решится сделать хоть один. Джисон слишком много раз оступался, чтобы пробовать снова. Минхо поджимает губы, прокручивая связку ключей в ладони. К байку так или иначе надо подойти, уехать. Вот только с Джисоном или без — другой вопрос. Хотя выбор изначально был очевиден. Минхо делает шаг. Уверенный и не в сторону байка, а чуть поодаль, прямо, где стоит Джисон. И это толкает Хана в спину, заставляя развернуться и преодолеть оставшееся расстояние между ними. Шагов оказалось меньше. Минхо криво улыбается, сам не понимая из-за чего, и протягивает открытую плитку шоколада, из которой уже исчезли несколько квадратиков. Джисон отламывает кусочек, растворяя сладость на языке. И Минхо хочется поцеловать после этого, чтобы перебить вкус шоколада и почувствовать его. Но сейчас нельзя. Сейчас Минхо — натянутая струна. Порвётся: зацепит их обоих, и Джисон не отделается очередным шрамом. Скорее пустотой в левой части груди. — Я обещал тебе, что буду рядом даже если ты кого-то убьешь, но убежал при первом упоминании этого слова, — Минхо подаёт голос первым, неуверенно выдыхая сгустки слов из лёгких. В горле что-то предательски застревает, намереваясь рассыпаться звуками, пропитанных виной. — Глупости, — Джисон качает головой, вытягивая мизинец, давая знать, что он рядом. И Минхо цепляется за него своим как за последнюю надежду. — Нет, не глупости. Я не хочу, чтобы ты думал, что для меня слова ничего не значат. Я просто испугался. У тебя парень — трус. Джисон выдыхает, придвигаясь ближе и утягивая Минхо в долгожданные объятия. Парковка пуста, по ней гуляет сквозняк и заносящийся машинами январский мороз. Джисон чувствует на своих лопатках руки Минхо, отчаянно цепляющиеся за кожу на куртке. И у Джисона проносится в голове, что он даст Минхо на растерзание свое тело, если это поможет ему узреть всю теплоту его сердца. А Минхо этого не нужно. Он осторожно вбирает запах Джисона, совсем неуловимый, едва слышимый и отдающий нотками чего-то горьковатого. Минхо делают короткие вдохи, успокаивая бушующее сердце. — Не говори так. То во, что тебя втянули должно пугать. Если тебя это не пугает — значит в тебе не осталось почти ничего от человека. Минхо поднимает голову, щекотя губы Джисона пушистыми волосами. Касается щеки прохладной ладонью совсем осторожно, боясь, что сейчас всё это исчезнет. Джисон не исчезает. Джисон прирастет к земле, если это потребуется его родным. — А тебя это пугает? — Минхо шепчет в самые губы, оглаживая их контур. Потрескались, хочется за это поругать или вцепиться своими, чтоб увлажнить. — Всё, что вредит моим близким, меня пугает. Минхо прижимается лбом ко лбу Джисона, ощущая бьющееся тепло. Трётся кончиком похолодевшего носа о другой, а Джисон ощущая это, согревает дыханием. Не сдерживается и клюет в губы. Быстро, несуразно и влажно, но так нужно для них обоих. Они оба любят целоваться. Наверное, так они говорят друг другу: я здесь. — Извини меня. — И ты меня. Минхо отстраняется, но ладонь не отпускает. Он бросает беглый взгляд на байк, а после на Джисона: — Я могу его здесь оставить до завтра? — Да, я скажу, что это мой на пункте охраны. Проблем не будет, — отвечает Джисон. — Хочу прогуляться, ты не против? — Минхо тянет за ладонь, кивая в сторону выхода стоянки. — Да, нам есть, что обсудить. — И я хочу ещё шоколада. И Джисон готов купить ему шоколадную фабрику. Лишь бы улыбка с его лица никогда не исчезала.

***

Мороз целует в полюса щек, пока лёгкий ветер путается в пушистых прядях. Минхо ворчит, когда чувствует руки Джисона на капюшоне его куртки: — Так нечестно, я как в мешке из-под картошки, — Минхо дуется, отпивая горячий кофе. — Тогда ты очень милая картошка. Позволишь тебя съесть? Минхо закатывает глаза, пиная Джисона в бок, и увеличивает шаг. Небо чистое. Скопления звёзд блестят паутиной на черной глади, а вылезающая потихоньку на центр неба луна мажет блеклым светом по редкой, прилипшей к земле траве. Джисон не спешит догонять Минхо, тихо касаясь подошвой берцев асфальта. Мороз перебирает нити мыслей в голове, отрезвляет, не даёт задохнуться в клетке, в которую парень сам себя загнал. Спереди слышно шуршание: Минхо околелыми пальцами мучает плитку шоколада. Джисон жмурится, словно глядит на солнце, отпивает горьковатый кофе и приземляется на первую попавшуюся лавку. Ночь шепчет ласку. — Детка, иди сюда, — Джисон повышает голос, чтобы добраться до спрятанных в капюшоне ушей Минхо, и приятно улыбается, когда на его голос слышится размеренное топанье. Впрочем чуть-чуть агрессивное. Минхо измазался шоколадом. — Будешь? — парень притягивает плитку, аккуратно оставляя стаканчик на деревянной перекладине скамьи. — Кушай, — Джисон вскидывает голову к небу. Перед глазами светится Орион. Совсем блеклый из-за ярких, поглощающих ночное небо фонарей. Надо бы выбраться весной за город. Джисон не оставляет эти мысли при себе, в последний раз отпивая кофе и выбрасывая стаканчик в урну: — Надо весной уехать куда-то. Где поменьше людей и городского света. Посмотреть на настоящие звёзды. А то эти, — Джисон кивает на небо, опуская уголки губ, — словно искусственные. — Не знал, что ты ценитель ночного неба, — Минхо откусывает шоколад, перекатывая его по губам. Джисон по инерции тянется к его лицу, большим пальцем стирая коричневую полоску. — Я Ёнбоку тоже самое сказал в одну ночь. После этого такие мелочи я стал ценить сильнее. Минхо затихает, а Джисон убирает наконец теплую руку с щеки. Что ж, они снова пришли к теме, которую нужно выбить из головы. Минхо придерживается правила: клин клином вышибают, поэтому не мучая свое сознание и сердце, он начинает первый. — Мне жаль, что мой брат принес всем вам столько боли. Если честно, я стараюсь смотреть на это с более позитивной стороны. Благодаря этому у меня теперь есть вы. Сначала Джиу, потом ты — Джисон. Я его не оправдываю, ни в коем случае, он должен понести наказание за всё, что сделал. Но он мой брат, понимаешь? — Минхо запивает ком в горле горячим кофе, расстраиваясь, что он уже успел остыть. Не обжёг как требуется, не смог выбить скопившуюся обиду из груди. Поэтому Минхо решает добить окончательно: перерезать оставшийся, мешающий проводок у его сердца. — Мы близнецы. Если он умрет, то умрет и часть меня. Конечно, наша связь непрочная. Но мне было очень плохо в тот год, когда умерла мама. И даже не столько от ее смерти, сколько от того, как страдал Минсок. До сих пор ноет. Я всю жизнь живу с виной. — Ты был ребенком. — Нет, — Минхо качает головой, сжимая картонный стаканчик в пальцах. — Мне было тринадцать, и я знал, что нужно делать с эпилептиками. Но я никогда не видел приступы мамы. Я просто испугался. Нужно было хотя бы попытаться засунуть ей в рот палец. А я просто упал на пол и смотрел, как ее тело дёргается. До сих пор вижу это в кошмарах. И слышу крик Минсока, когда он пришел домой, стараясь докричаться до меня. Я ничего не смог сделать. Я даже на ее похоронах не был. Минхо выкидывает полупустой стаканчик и шелестящую обёртку от шоколада в урну. На Джисона не смотрит, потому что знает — расплачется, хотя давно проработал в себе эти воспоминания. А за поступок до сих пор платит. Причем не только своим страданием. Не получается удержаться в трезвом сознании, когда Джисон хватает его за локоть и укрывает своими руками, покачивая тело Минхо из стороны в сторону. Минхо не уверен, что он достоин этого утешения после всех импульсивных и крайне не взрослых выбросов эмоций перед Джисоном, которому так же сложно. Возможно, даже сложнее. Но Минхо поддается, тянется ближе к теплу, ощущая мазок губ по лбу и какой-то шепот возле виска. Понять, что Джисон говорит, мешает капюшон, но Минхо это и не нужно, потому что сердце Джисона всегда говорит громче него. — Я никогда не убью человека, Минхо, — Джисон отстраняется, поднимая подбородок Минхо рукой. У Минхо вид усталый и разбитый. У Минхо в глазах — черные бездны. А у Джисона — умершая душа. — Даже если это будет стоить мне второго глаза. — Тебе угрожали? — Минхо проводит большим пальцем по веку, а после тянется по рубцу шрама, забирая оставшиеся отголоски боли с родного тела. Джисона не изуродовали. Джисону показали, что в его теле сила, которая, увы, стала для него обременением. — Знаешь, я не такой крутой, как может показаться. Но когда Чан сказал, что ему нужен человек, который сможет ходить на переговоры с конкурентами, то я, не задумываясь, согласился. Правда, никто мне не сказал, что часто это все заканчивается дракой. После я стал на побегушках, сметая с пути тех, кто вставлял палки в колеса. Это, — Джисон тычет пальцем в слепой глаз, — моя карма. На меня напали со спины как-то. Это были даже не конкуренты Чана, так люди, которым я когда-то перешёл дорогу. Что удивительно, я не понимаю до сих пор, кто это. Их было человек пять. В общем-то, я проиграл. Мне продавили лезвием щеку, задев глаз. Я кое-как дополз до больницы. — Это ужасно… — Но это меня не остановило. Я все так же бью мудакам морду. Я тоже не святой, Минхо. Но я никогда не убивал. И никогда не убью. Минхо липнет щекой к Джисону, мажет губами по губам, оставляя на чужих вкус мятного шоколада и гранатового латте. У Джисона всё сложно. А у Минхо легко — он любит, и поэтому его сердцу плевать на аморальность Джисона. Тем более, когда в его руках горячее и тяжелое Джисоново сердце. И непонятно, когда Хан смог вручить его в чужие руки. Потому что Минхо сам его не вырывал. — Я поговорю с Минсоком, — Минхо отстраняется, зарываясь ладонью в запутанные январским ветром волосы Джисона. — Исключено, — Джисон хмурится, стараясь оторвать от себя парня, но тот притягивает только ближе. Джисон пахнет всё ещё чем-то горьким. И Минхо невольно улавливает в этом нотки лилии. Интересно, Джисон бы принял от него цветы? Минхо улыбается, целуя Джисона в щеку: — Это не вопрос, милый. Я пойду с тобой, ясно? Я не позволю потерять тебе второй глаз, — Минхо смотрит прямо, выколачивая из Джисона остатки души. И блеклое пятно, называемое глазом, у Джисона зудит, словно там зарождается новая жизнь. — Если я буду держать тебя за руку… — А я никогда ее не отпущу.

***

Если бы этот день был книгой — он был бы отвратным ужастиком Стивена Кинга с отвратным открытым финалом. Солнце, на удивление, слепило веки, резало белесые глазницы и целовало в полюса замёрзших щек. А стены коробки, напичканной всякой рухлядью, гудели под размеренным шагом и клацаньем зажигалки. Минхо зажмурился, дёрнув на себя металлическую дверь, и впустил в гараж январский холод. А в руке теплилась другая рука и пульсирующее от тревоги сердце. Джисон припечатался к нему спиной, когда дверь с лязганьем расшатанных болтов закрылась. Это нейтральная территория, маленькая договоренность и ложь во благо. Неподалеку есть Чан и Джисоновы люди. А у самого Джисона грех за спиной и холодное дуло пистолета. С Минсоком Джисон связался на следующий день. Тот был приятно удивлен, написал пару корявых фраз и ляпнул о том, чтобы Джисон сделал правильный выбор. И его выбор шел впереди него, слегка дрожа то ли от холода, то ли от нервозности. Но Минхо был в себе уверен. Пусть и слегка взволнован. Джисон дёргает рубильник. Одинокая лампочка потрескивает под потолком, жёлтым пятном освещая часть просторного гаража. Пространство завалено досками, коробками, но весь хлам стистун к стенам, чтобы не мешался. Джисон хмыкает, когда замечает впереди тело, прилипшее к столу без одной ножки. Минсок размеренно потягивает сигарету, выпуская клубы дыма в потрескавшейся от времени потолок, и приподнимает левую бровь в лёгком раздражении, когда видит вместо Джисона Минхо. Минхо стискивает ладонь Джисона сильнее, оставляя на ней следы полумесяцы от ногтей. А после выдыхает через стиснутые зубы: с Минсоком они сейчас не так похожи, как в детстве. По крайней мере из-за стиля одежды, волос и взгляда. У Минсока он опустошенный и тяжёлый. А темные, его настоящие волосы свисают на лоб и касаются кончиками бровей. — Да мы с тобой инь и янь, братишка, — Минсок хмыкает, вырисовывая концом сигареты темные узоры на пыльном столе, а после щелчком откидывает бычок на холодный серый пол. Парень делает шаг навстречу, замечая как Минхо прижимается спиной к груди Джисона. Минсока весь этот цирк забавляет, раздражает и нервирует. Поэтому он, не долго думая, выуживает свой излюбленный Walther PP из-за спины и направляет дуло прямо на стоящего за спиной Минхо Джисона. Джисон реагирует быстро, вторя позу. Его палец раздраженно поглаживает спусковой крючок, но Минхо отрезвляет, слегка поворачивая голову к Джисону. Сегодня Джисон в линзах, его глаза тяжело разглядеть в полумраке помещения. Минхо поджимает губы, переводя взгляд на ухмыляющегося брата. — Вы без оружия совсем не можете? — Минхо говорит тихо, едва касаясь стен голосом. Минсок хмыкает, убирая челку с глаз и делая пару шагов вперёд. — Ты слишком наивный, Минхо. Я поставил Джисону условия: он их не выполнил. Неужели он тебе не сказал, что я сделаю в другом случае? — Минхо поджимает губы, смотря в глаза брата. Он теряется, когда встречает в них свое отражение, слегка пугается, потому что оно соприкасается с обликом Минсока. Но ответить ему нечего — Джисон не сказал. — Я пристрелю ему черепушку. Пуф! Минхо дёргается, когда Минсок щелкает затвором. Но выстрел не происходит, только хватка на руке Минхо усиливается. Джисон испепеляет Минсока своей яростью. В груди ещё ни разу так не саднило. — Это только наши проблемы, Минсок, хватит впутывать сюда других людей. Минсок толкается языком за щеку, опуская оружие. Джисон же не спешит, а у Минхо мурашки по спине ползут от ощущения холодного пистолета возле уха. Он нажимает на руку Джисона, без слов прося опустить свое оружие тоже. Джисон хмурится, встречаясь с блестящими глазами Минхо взглядом, но руку опускает. И молчит. Потому что Минхо сам захотел разобраться. И ладонь, как обещал, всё ещё держит, не отпускает. Перебирает временами пальцы, проводя своим большим по костяшкам Джисона. Успокаивает и успокаивается. — Да что ты? — Минсок склоняет голову, выдергивая из пачки очередную сигарету, вставляет ее между губ, перекатывая из одного угла рта в другой. По помещению растворяется ядовитый дым, впиваясь в лёгкие. Минхо сглатывает, вспоминая, как Минсок в детстве заставлял его попробовать курить, так же нагло ухмыляясь, когда Минхо от первой затяжки начал задыхаться. — Я тебя слушаю, братик. Минхо выдыхает, ослабляя хватку на ладони Джисона. Вторую руку запускает в карман куртки, хватаясь средь фантиков от шоколада и сломанной сигареты за маленькую коробочку. Минхо улыбается, любовно оглаживая ее края и дёргая крышку, когда вытаскивает вещь наружу. По стенам растворяется лёгкая музыка, такая обычная и банальная — заводская на всякого рода шкатулках. Только никакой балерины на ней не крутится, а как диск луны перекатывается темно-красная пластинка. После Минхо дёргает за крючок сбоку, поглядывая на притихшего Минсока. В его рту тлеет сигарета, он не делает ни одной затяжки, как только мелодия начала въедаться под кожу. После заводской, рваной музыки включается Вивальди. Их мама его очень любила и включала в особенно дождливые ночи, когда из-за грозы мальчикам не спалось. Теплые воспоминания растворяются в улыбке Минхо, и тут же рассеиваются, когда Минсок подлетает к нему и бьёт по ладони. Шкатулка с треском падает на бетон; пластинка вылетает, сливаясь с мусором неподалеку, а музыка затихает, словно не хотя заканчиваться. Но становится тихо, а Джисон снова дёргает пистолетом, приставляя его ко лбу разозленного Минсока. — Руку убрал. Джисон говорит томно, его голос слегка хрипит из-за долгого молчания. Минхо растерянно бегает глазами, ощущая на своих щеках хватку брата. Он слегка касается свободной ладонью, в которой остался ещё остаточный холод от металла шкатулки, руки Минсока, и тот дёргается как ошпаренный. Но отходит, проводя языком по нижней губе. Сигарета дотлевает на бетоне, поблескивая не до конца сгоревшим концом. — Это была ее любимая вещь, — Минхо переводит взгляд на разбитую шкатулку, чувствуя как медленно рассыпается его сердце. Наверное, Минсока правда нельзя образумить. — Она бы не хотела, чтобы ты творил то, что… — Заткнись! Заткнись! Заткнись! — Минсок дёргает рукой, перехватывая сильнее пистолет и дёргая его курок. Он со слабым треском проходится по пальцу. Минхо сглатывает, замечая ответные действия Джисона. Эти два парня — бомба замедленного действия, и кто первый рванет — даже Богу не известно. — Ты не имеешь права о ней говорить! — Она была моей матерью тоже. Я тоже ее потерял! — Минхо срывается на крик, потому что это делает и Минсок. Они оба пытаются друг до друга докричаться, но у каждого разная правда. И полюса не сходятся, а отталкиваются друг от друга. — Если бы не твои сопли, она бы не умерла. Если бы я пришел раньше, она бы не умерла. На твоём месте я бы не дал ей умереть! — Минсок подходит ближе, оглаживая щеку Минхо холодным дулом пистолета. Парень краем глаза поглядывает на сосредоточенного Джисона, слегка успокаиваясь.— Очень глупо ты поступил, Джисон-и. Скажи, Минхо, он в постели тоже такой серьезный? Он отвратно целуется, ты знал? — Что? — Минхо хмурит брови, отводя насколько это возможно с приставленным к щеке пистолетом голову. В сердце все замирает, когда возле него блещут два оружия. — О, он тебе не рассказал? Скажи Джисон, наши губы одинаковые? — Завались. Минхо прикрывает веки, пытаясь перебрать слова и мысли в голове. Минсок выводит его на эмоции, стараясь надавить на больное. Вот только Минхо выбрал кому вверять своё сердце. И оно покоится меж их сцепленных ладоней. — Что ты хочешь, Минсок? Этот бред пора заканчивать, — Минхо выдыхает, сбрасывая эти слова с языка слишком обреченно. Он зажат между двух огней, а в его руках керосиновая бочка, которая, гляди, и трещинами скоро покроется. — Я хочу, чтобы ты страдал. Так же, как и я, — Минсок сжимает рукоять пистолета, чувствуя как на его костяшках натягивается кожа. Раздражает, что Минхо смотрит на него так спокойно. Раздражает, что его сердце истерично не бьётся от страха. — Я не смогу почувствовать то же, что и ты, Минсок. Ты можешь сколько угодно вредить мне, но оставь Джисона и его друзей в покое. Это только наше дело. — Поэтому ты прискакал со своим верным псом? — Минсок смеётся, убирая руку с пистолетом от лица Минхо и закрывая ею глаза. — Скажи, чтобы отошёл от тебя. — Да пошел… — Джисон, — Минхо разворачивается к нему, поднимая руку к рубцу шрама на его щеке. Проводит пальцами совсем невесомо, расслабляя его тело, а после выпутывает ладонь из его, слегка отталкивая от себя парня. — И пусть оружие опустит, а то я стрельну, и умрем мы оба. Джисон раздраженно смыкает губы, опуская под нежным взглядом Минхо руку, но не ослабляет хватку, натягивая струны сердца сильнее. Расстояние от Минхо растет на жалкие пять шагов, но по ощущению — между ними пропасть. Кто первый упадет: неизвестно. — А теперь плачь, Минхо, — Минсок подходит ближе к брату, поглаживая его мягкую бледную щеку большим пальцем. Тот растерянно смотрит на него, хлопая оленьими глазами, а Минсоку хочется их пристрелить, лишь бы так жалобно на него не смотрел. — Плачь, чтобы я услышал все твои страдания. Минхо сжимает губы в тонкую линию, ощущая как хватка на его подбородке усиливается. Минсок оттягивает его нижнюю губу, скребёт ногтем по щеке, нанося совсем слабую, но ощутимую боль. У Минхо слезятся глаза от безысходности, от чувства, которое не умерло с его матерью, но было похоронено с чувством вины. А вина облачилась в облик брата, нависающего на него сверху. — Тебе нужно лечиться, — Минхо проговаривает это, прикусывая язык. Минсок только тянет губы в улыбке, в его глазах появляются едва заметные морщинки. — Тогда ты пойдешь со мной. Маленький ублюдок, который сбежал, оставив меня с отцом! — Минсок шипит Минхо в лицо, выплескивая всю скопившуюся злость. — Уехал учиться, даже не попрощавшись. А зачем, если можно оставить брата с отцом-тираном. На мне ни одного живого места, Минхо. И знаешь, чья это вина? Минхо зажмуривает глаза, цепляясь за напряжённое запястье Минсока, что сдавливает его щеки всё сильнее. Джисон сзади напрягается, медленно поглаживая спусковой крючок большим пальцем. Смотреть на это невыносимо, но у Минсока в одной руке ещё заряженный пистолет, а в другой Минхо. Нельзя глупить и срываться. — Ты мог уехать… — Минхо всхлипывает, ощущая на щеках первые слезы. От боли, которую доставляет своими действиями Минсок, от разрушающей его изнутри вины и несправедливости. — Я не виноват в том, что родился. — А в чем виноват я? — Минсок вспыхивает, бьёт ладонью по щеке Минхо, ощущая боком поднявшего на него пистолет Джисона. Он хмыкает, хватая Минхо за ворот куртки, — плачь сильнее, Минхо. Громче. И Минхо плачет. Но не потому что так захотел Минсок, а потому, что картины прошлого его душат. Его душит детство, теплая улыбка матери, крики отца и звук лязганья его ремня, который находил лишь одно тело — его брата. Минхо помнит, как много он плакал в детстве и как никогда этого не делал Минсок, называя его плаксой. Он помнит, как пытался брать удар на себя, но Минсоку доставалось вдвойне. Он помнит каждую минуту того дня, когда их мама задыхалась в приступе, а он мог только отчаянно плакать. И сейчас он плачет, хватаясь за ворот на кожаной куртке брата, и ощущает его злость. — Теперь чувствуешь, какого мне было? — Минсок касается улыбкой холодного уха Минхо, чувствует липкую влагу его щек, приподнимая пистолетом его подбородок. — Хватит… пожалуйста, ты получил, что хотел. — О нет, — угловатая улыбка Минсока ослепляет взгляд Минхо. Он видит, как рука с пистолетом поднимается и касается его согнутого плеча. Минхо, пытаясь стянуть пелену с глаз, видит только большой палец Минсока на спусковом крючке, а сзади чувствует Джисона. Вот она — бомба. Взорвалась. В стены въедается выстрел. Последний проводок сердца оборвался, и оно посыпалось под ноги. Уголки губ Минсока опускаются, когда он чувствует, как хватка на его куртке ослабевает, а Минхо, тихо застонав, опускается коленями на землю. И последнее, что он видит в этом дне: медленно двигающиеся губы Минхо и тихое «прости», высеченное на его сердце. Джисон подлетает к Минхо так же быстро, как и Минсок исчезает из гаража. Хан мечется взглядом и с дрожащей рукой, в которой вложен невыстреливший пистолет. А Минхо цепляется за него пальцами, прося остановиться. — Хватит… — Минхо вымученно улыбается, ощущая на лице горячие руки парня. Это успокаивает, веки невольно дрожат, намереваясь закрыться. — Он не стрелял. Но я побоялся, что он сделает это, и дёрнул руку. Извини… — Минхо… — Джисон опускается ниже, касаясь лба своего парня и опуская после его голову себе на колени. Лицо и губы побелели, почти в один тон теперь с цветом выжженных волос. — Не закрывай глаза, детка, ладно? Обещаю, все будет хорошо. — Я не чувствую ног… — Минхо пытается сдержать слезы, но они невольно от боли стекают по щекам. Джисон сцеловывает их аккуратно, обжигая губы солью. С Минхо всё будет хорошо. Не может быть по-другому. Джисон уже написал Чану, сейчас приедет помощь, и Минхо будет жить. Пуля не вылетела, осталась где-то ниже живота. Джисон стягивает с себя куртку, а следом лёгкую рубашку, прикладывая ее к открытой ране и омывая свою руку кровью. Минхо неестественно затихает, а после снова всхлипывает, касаясь ладонью запястья Джисона. — Хочу спать… — Нельзя, не закрывай глаза, — Джисон нервно бегает по бледному лицу Минхо, считывая остатки боли, которые выходят вместе с его жизнью. И от этого сжимается сердце, потому что душа Минхо умирает, а Джисон тянется вместе с ним в эту бездну. Не стоило идти на поводу парня. Не стоило отпускать руку. Он же обещал. — Слушай мой голос, Минхо, — Джисон пытается выговаривать каждое слово уверенно, словно его не гложет страх за смерть парня. Он ее не примет. Она утянет Джисона за собой. — Ты поправишься, и мы уедем. К океану. В Австралию к Индийскому или в Бразилию в Сальвадор, где тепло. Я куплю нам небольшой домик, мы заведем трёх котов. — Хочу рыжего… кота, — Минхо улыбается, еле перебирая губами. Он теряется, пытается рассмотреть лицо Джисона, а оно — смазанное пятно. — А я черненького. Ты умеешь плавать? — Нет… — Я научу. Будем покорять океан, верно? — Джисон замечает, как Минхо медленно прикрывает глаза, расслабляясь в его руках, — Минхо, пожалуйста… — Я так тебя люблю, Хан Джисон, — Минхо берет себя в руки, тратя ускользающие силы, чтобы посмотреть Джисону в глаза. Он оглаживает его щеку дрожащей рукой, ощущая острую боль ниже пояса. В тело словно въелась тысяча маленьких осколков, разрушая органы изнутри. — Потерпи чуть-чуть, Чан пишет, что они будут через минуту… минута, Хо-я. — Люблю… — Минхо отпускает руку, укладывая ее на ладонь Джисона, что все это время прижимала кофту к ране. Джисон не успевает ничего сообразить, как Минхо затихает, больше не говоря ни слова. А на его губах только умиротворенная улыбка. Вся боль и вина ушла. — Минхо…