Ошейник принадлежности

      — Могу обратиться к Вам, как к… сэру? — спросил после ужина и слов благодарности за него Антон.       Арсений кивнул. Он размешивал кофе, но мысленно находился в планах на их экшен. Так как сейчас никаких сроков он не выставил и логичного завершения такой игры не наблюдалось, планы он строил на дни вперёд. Честно говоря, в фантазиях рядом с подъездом уже стояла новая машина, а Антон сидел обвешанный с ног до головы новыми качественными шмотками и украшениями на водительском месте.       — Можете подробнее рассказать, как именно будет проходить наша ролевая и какие у меня есть ограничения? Или преимущества?       — Преимущества? — усмехнулся Арсений, вернувшись в реальную жизнь. — Мне нравится твоя предприимчивость. На время этих отношениях хочу, чтобы ты почувствовал некоторую вольность. Тебе необязательно будет меня идеально слушаться. Хотя и забываться не стоит, это только временное изменение, не стоит об этом забывать.       — Что я буду получать за неисполнение Ваших указаний?       — Как и обычно, наказания.       — Какие обычно? А наши обычные экшены приостанавливаются или Вы продолжите их проводить, только обращаться к Вам нужно по-другому?       — Нет, они изменятся. Никаких кнутов и подвесов. Спрячь свою разочарованную моську, это лишнее. Я нуждаюсь в подобных сессиях так же сильно, как и ты, поэтому надолго ограничивать этот аспект наших отношений не планирую. Наказания тоже станут мягче. Если будешь пытаться вывести меня на что-то более жёсткое, не входящее в рамки твоей роли, тебя будет ждать уже другое наказание: такое как было сегодня и ещё жёстче, так что не советую подобным заниматься.       — Ясно. А какой срок у этой игры?       — Пока я её не прекращу. Поверь, ты узнаешь об этом первым.       Антон фыркнул. Арсений не сдержал широкую улыбку.       — Каким Вы хотите меня видеть?       — Я не буду говорить. Ты должен сам это понять и подстроиться под меня. Как я уже говорил, я даю тебе определённую вольность в действиях. Используй это грамотно.       — Слушаюсь, сэр.       — Можешь называть меня по имени и не использовать уважительное обращение. Желательно так и делать.       — Сэр?..       — Знаю, что тебе комфортнее обращаться ко мне на «Вы», но новая ролевая не значит, что я буду исполнять все твои желания, не так ли?       — Разумеется, сэр, — Антон склонил голову в кивке, но задержал её прижатой к груди дольше нужного.       — Перед смертью не надышишься, а перед экшеном не сможешь подготовить себя не все сто. Прекращай летать в мыслях и фантазиях о том, что тебе в ближайшее время не светит. Постарайся угодить мне или я несколько раз подумаю, доставлять ли удовольствие тебе. Надеюсь, не надо объяснять, что сейчас я ввожу лайфтаймом эти отношения. Это значит, что утром и вечером, на работе и дома, в душе, постели и где угодно ещё ты следуешь этим правилам. Тебе есть, что сказать?       — Это жестоко, сэр, — пробубнил Антон. Достаточно своевольно, учитывая, что сейчас они говорили как сэр со своим подчинённым, но Арсений не стал его ругать, и так за сегодня лимит наказаний приблизился к высшей точки.       — Тебя что-то не устраивает? Используешь дракона или сразу снимешь ошейник?       — Простите, сэр, я не имел в виду, что не согласен с Вами и это входит в мою недопустимую зону! — поспешно сказал Антон, всерьёз испугавшись предложения снять ошейник. — Вы правы, что я веду себя эгоистично. Я постараюсь исправить это и стану Вам таким нижним, таким мальчиком, каким Вы желаете меня видеть.       Арсений кивнул.       — Ладно. Заканчиваем обсуждение. Я сказал достаточно. Ты всё время ёрзаешь. Подушка недостаточно мягкая или настолько нестерпимо сидеть?       — Мне приятно чувствовать Ваши следы на теле, сэр, просто сейчас раны ещё слишком свежи и приносят больше боли, чем обычно. И Ваше наказание сегодня было особенно жестоко. Вы сердитесь, сэр?       — Только на то, что ты не слушаешь меня и опять обращаешься, как к сэру.       — Ты не поставил точного конца нашего диалога.       — Уже хочу тебя выпороть, но на твоей заднице нет живого места. Вставай и пошли, окажу тебе услугу.       Арсений увидел это желание и раскрывшийся рот, хотевший сказать слова благодарности сэру за заботу, но Антон вовремя остановил себя и молча поднялся, обдумывая какие другие слова лучше всего будет употребить. Наблюдать за чужими метаниями — зрелище увлекательное и презабавное, Арсений едва себя сдерживал от колких комментариев, а то совсем бы затравил своего мальчика.       В спальне он сел на кровать и похлопал себя по коленям. Говорить вслух не было необходимости, Антон самостоятельно лёг на них животом, чуть подняв вверх бёдра. Домашняя одежда у него была простой, а единственное красивое бельё он сегодня испортил. Так что стягивая с истерзанных ягодиц лёгкие шорты с трусами и намазывая заживляющий крем на раны, Арсений добавлял новые пункты к списку покупок. Он хотел, хотя бы временно, сделать из своего нижнего «соску», точнее обворожительного юношу, на которого дома вставало бы от одного беглого взгляда. Тело у него было в хорошей форме из-за работы, но вот кожа оставалась суховатой в одних местах и чрезмерно влажной в других, волосы обычно были недостаточно шелковистые, а одежда использовалась исключительно для удобства, а не чтобы привлекать к себе внимание.       Задумавшись, Арсений стал водить по лилово-красной коже слишком часто и плотно, не то, чтобы грубо, но когда по синяку провести с относительным нажимом пальцами, боль не заставит себя ждать. Антон терпел преимущественно молча, а когда у него не получалось, громко выдыхал и незаметно пытался уйти от прикосновений. Незаметно безрезультатно. Поймав, Арсений не планировал так просто выпускать.       Потом он учуял запах, знакомый запах телесных выделений. Ладонь проскользила с задницы на переднюю часть таза и наткнулась там на крепкий член.       — Моему мальчику нравится лежать у папочки на коленках?       — Нравится. И нравится, как папочка обрабатывает мои раны.       — Но тебе же больно, — Арсений сильнее нужного сжал ягодицу, от чего Антон протяжно простонал в себя, пластично выгнувшись, подобно кошке.       — Это приятная боль. Особенно, когда папочка не сжимает так сильно.       — Так?       — Ай! — здесь уже Антон не смог сдержать громкого плаксивого стона.       Арсений мучить не стал, и так осозновал, насколько сильно проехался по ягодицам стекам. Они должны были заживать около недели и неприятно саднить дня два-три. С другой стороны, это был стек, а не, скажем, розги. От них раны были бы куда серьёзнее, возможно, и до крови. А если и не до крови, то просто тонкие полосы от ударов налились бы насыщенным багряным цветом. Будучи садистом, Арсений хотел увидеть когда-нибудь подобные следы на теле своего нижнего, но Антон пока ещё слишком часто останавливал его синим, не позволяя довести до предела. Если раньше Арсений послал бы такого нижнего на три весёлые буквы, притом не на свой хуй, а на какой-нибудь чужой и подальше от себя, то с Антошей ему хотелось поиграть подольше и, как ранее говорилось, отпускать он его ни в коем случае не планировал. Поэтому выбрал выжидательную тактику — постепенно на постоянной основе повышать тяжесть экшенов.       — Так очень больно.       — Верю. Твоя задница вся фиолетовая. Ты больше меня так не разочаровывай. Думаешь, мне нравится так тебя наказывать?       Арсению не нужно было видеть лицо Антона, чтобы знать какое выражение на нём сейчас было. Скептично закатанные глаза, чуть сжатые пухлые губы и сведённые брови. В общем, лицо человека, безмолвно кричащего «Разумеется, нравится, кого ты пытаешься наебать?!». И это была правда. Ему нравилось так наказывать, поэтому Антону следовало быть более осторожным, чтобы не попадаться ещё раз на подобную порку.       — Нет, Вы сделали это для меня. Если я сейчас прощён, мне бы хотелось сделать что-нибудь приятное для Вас.       — Малыш, это у тебя хуй стоит, а не у меня. Ты уверен, что хочешь сделать приятно мне, а не удовлетворить себя?       — Я бы хотел сделать приятно нам обоим, но если я всё ещё наказан…       — Ты не наказан. Забудь про это, сейчас я тебя простил.       — В таком случае, я бы хотел Вас… — Антон совсем не грациозно поднялся на четвереньки, надавил Арсению в плечо и, повалив его на кровать, оседлал (не садясь, правда) его колени. — Тебя, папочка. В себе.       — Для нижнего секс со своим верхним — лучшая награда, не так ли? И за что мне тебя награждать, позволь узнать? Ты сегодня весь день совершаешь ошибки.       — Но я ведь уже прощён, папочка сам только что так сказал. И я, конечно, нижний, — он выпрямился на коленях и стал с нажимом проводить по груди Арсения, точно делал массаж. Ему нравилось трогать, хотя в данном случае слово «лапать» подходило больше. Его длинные шаловливые пальцы ощупывали торс и плавно переходили на плечи, гладили упругие крепкие мышцы, останавливались только на венках. Антону нравились руки своего господина, высушенные, сильные, не перекаченные, покрытые длинными взбухшими венками. Эти руки могли нежно погладить, красиво изогнуть, крепко сжать или сильно ударить. И он тёк просто от того, что смотрел на них и гладил. — Но папочка сам сказал, что позволяет мне некоторую… вольность.       — Позволяю.       — И раз я сейчас не раб, сидящий у Ваших ног и ожидающий Вашего внимания, а твой ненаглядный и любимый мальчик, я надеюсь…       — «Ненаглядный и любимый», — с улыбкой процитировал Арсений, перебивая.       — Да, — нетерпеливо ответил Антон, сильнее надавливая Арсению на плечи. — И я надеюсь, что мальчику позволено оседлать папины коленки и…       — Уже.       — И немного похозяйничать.       Арсений забулькал, сдерживая в себе смех. Руки сами собой легли на бёдра, на те места, до которых реже всего доходил стек. Антон поплыл, запрокинул голову вверх, точно уже от одного этого касания словил нереальный кайф. Оно и понятно, во время экшенов Арсений нарочно касался его как можно реже, потому что он воспитывал в нём понимание — касание верхнего награда и благо, а не данность. А теперь ему так просто доставались эти касания, он балдел, как наркоман, дорвавшийся до дозы. Единственное, что его останавливало — он по-прежнему был нижним, толком не понимал своих новых границ и, к тому же, уже был вымотан прошедшим наказанием, так ещё сверх того любое касание до ягодиц отдавалось глухой протяжной болью, а в некоторых местах яркой, и грубый секс или размашистый принёс бы ему больше боли, чем кайфа.       Но куда же ненасытному нижнему думать об этом, когда он дорвался. Такое забавное зрелище, Арсений даже не сопротивлялся. В какой-то момент Антон настолько забылся, пока гладил, потирался и присаживался, обжигая ягодицы, неосторожным касанием до грубой ткани штанов, что позволил себе буквально сковать своего господина: сжал ладони на предплечьях, пригвождая их к кровати над головой Арсения.       Ну наглость. Арсений восхищался. И любовался.       — Малыш, а когда ты уже сделаешь приятно не только себе, но и папочке?       Засмущавшись, Антон моментально остановился и резко сел, из-за чего в тот же момент пожалел — от боли в задницы он громко зашипел, и на недавно блаженном лице появились линии морщин.       — Простите. Мне… можно Вам отсосать? — спросил Антон, ладонью уже накрыв господский пах.       Арсений покачал головой.       — Нет. Я знаю, что ты хорошо работаешь ротиком. Покажи лучше, как ты работаешь бёдрами.       — М-мне, правда, можно сесть на Ваш член? Самостоятельно?       А теперь он растерялся. Арсению определённо нравилась эта их ролевая, хороший был эксперимент. Антон посмотрел вниз, на спрятанный в штаны член, так, словно увидел нечто необычное и прямо-таки опасное. Не выпуклость, а норку ядовитой змеи.       — Да. Покажи мне, как ты хочешь меня. И мой член в себе.       — Очень хочу, хо… — Антон положил ладонь на пах, провёл выше и за резинку аккуратно стал спускать штаны с трусами вниз. Взгляд у него был как у маленького ребёнка, открывающего свой новогодний подарок. И этот ребёнок ещё верил в новогоднее чудо и существование деда мороза. «Хо» — «хозяин», он не договорил, на своё счастье. Арсений уже напряг ладонь, чтобы в тот же момент шлёпнуть по заднице, но ему не пришлось это делать. — Хочу Ваш член в себе. У меня всё сжимается от желания, — договорил он тише, почти проскулил.       — Так не сдерживайся. Только смазку не забудь. Помнишь, где она лежит?       — Да, с… сейчас принесу.       «Сэр»? Арсений прикрыл глаза, блаженно улыбнувшись. Он стал считать количество пропущенных ударов. Столько наказаний уже можно было выдать, заточить в клетке ещё на час или оставить ночевать его на полу. Или поставить в угол? На колени. И не на пол, а на горох. Руки за спину, спина ровно, голова опущена…       Антон вернулся достаточно быстро. Смазкой он редко пользовался, всё чаще давал господину смазывать себя, поэтому не смог точно определить, сколько надо выдавливать. Он испачкал прозрачным гелем себе руки, член и бёдра Арсению, а потом и всю одежду. Но это нетерпение было милым. Арсений поудобнее устроился на кровати и полностью стянул с себя штаны. Антон неуверенно оседлал его, выгнул руку, направляя в себя член. Когда головка коснулась ануса, он замер на секунду-две, потом увереннее, без остановок, стал погружать его в себя. Насаживался с гримасой удовольствия на лице до момента, пока низ ягодиц не коснулся чужой кожи. Заболевшие раны вынудили сделать остановку. Арсений резко толкнулся вверх, входя полностью.       — Аайх! Сссэ… ам, — Антон плотно сжал губы. А взгляд у него был поплывший. Расфокусировано направлен чуть ниже лица своего доминанта. И на щёки наполз румянец. — На Вашем члене так хорошо. Спасибо…       — А мне пока не особо хорошо. Ты двигаться будешь?       — Да. Буду-ммм, — он стал подниматься и опускаться почти полностью обратно. С каждым движением он всё лучше это делал, находя комфортный для себя угол. Колени расставил немного шире и наклонился градусов на десять. — Мне так нравится ощущать в себе член папочки. Мне незаслуженно хорошо. Я хо-хочу, — из-за того, что Антон говорил, пока двигался, и не собирался притормаживать, наоборот, только разгоняясь, слова он стал произносить более отрывисто, всё сильнее погружаясь в собственные ощущения. Арсений почти невесомо положил ладонь ему на бедро. — Чтобы папочке тоже нравилось. Папочке нравится?       — Не знаю. Надо подумать. Опиши, что чувствуешь. Что именно тебе нравится.       — Мне нравится ощущение. Нравится, как член входит в меня, растягивает и заполняет. Мне так тоскливо, когда он выходит, я хочу сразу поглотить его обратно. И когда это происходит, я уже хочу кончить, это слишком потрясающе. Я чувствую себя таким грязным, из-за того, что один получаю удовольствие. Папочка просто лежит, и мне кажется, что я должен что-то ещё сделать. Но мне так нравится…       — Договаривай, — Арсений подгоняюще шлёпнул по бедру, когда не получил скорого продолжения.       — Мне так нравится садится на Ваш член, что я эгоистично продолжаю удовлетворять себя, а не помогаю папочке кончить.       — Ммм. Действительно, какая ты эгоистичная сука. Балуешь себя, хотя не так давно сидел в клетке наказанный. Ты, правда, заслуживаешь это?       — Нет, — на гортанном выдохе сказал Антон, потому что в тот момент особенно хорошо насадился на член, так что даже глаза закатил от удовольствия. — Не заслуживаю.       — Тогда повернись. Не хочу видеть твоё довольное лицо. Хочу видеть, как мой хуй входит в твою выпоротую задницу.       Арсений душу готов был продать, что услышал едва-едва произнесённое вслух «сэр», пока Антон, остановившись, стал, не слезая с члена, разворачиваться на сто восемьдесят. Теперь Арсению было прекрасно видно круглую избитую жопу и как в ней пропадал собственный хуй, а ещё изгиб поясницы и сведённые лопатки. И пяточки, которые Арсений сразу же захотел ударить указкой или тем же стеком. Чистые розовато-желтоватые ступни, длинные, но мило поджатые в пальцах.       — Вам нравится этот ракурс?       — Занимательный. Ты продолжай. И давай быстрее, а то я засну раньше, чем кончу.       — Так? Так папочке нравится больше?       Жопа прыгала перед глазами куда активнее, чавкала и шла волнами, когда касалась таза, полностью поглощая в себя член. Фиолетово-алое пятно мелькало вверх-вниз в одном и том же быстром темпе, от которого Антон успел запыхаться и раскраснеться в щеках и шее, а ещё вспотеть в коленях и немного спине. Арсений не удержал себя в руках — шлёпнул. Антон вскрикнул, особенно резко сев и сильно сжавшись.       — Да, так лучше. Не останавливайся. Я должен кончить раньше тебя.       — Ссэ… аэммм — проскулил, перебивая себя. В какой уже раз? Неужели так сложно было перестроиться? Арсений всерьёз задумался наказать его повторно. — Я не могу.       — Что ты не можешь?       — Больше сдерживаться.       — Если ты кончишь без разрешения…       Честно говоря, Арсения это стало подбешивать. Антон стал обильно сжиматься, и хоть со спины этого не было видно, кончил — по комнате в тот же миг разлетелся запах кончи. Сперма должна была осесть на постели, а значит нужно теперь менять постельное бельё.       — Я тебя сейчас ещё раз выпорю, — рыкнул Арсений, поднимая корпус и за бёдра полностью сажая Антона на себя. — Я давал разрешение кончить?       — Нет, сэр, — расслабленно прошептал Антон, полностью опадая у него на груди.       — Встал.       Антон послушался. Немного неохотно, заторможенно, но послушался. Он встал рядом с кроватью, руки упали вдоль тела, член продолжал стоять, испачканный на головку в семени. Полный брезгливостью Арсений резким жестом снял с кровати простынь и кинул её на пол. После чего подошёл к Антону и ударил по щеке. От силы удара голова Антона отвернулась, а в глазах загорелся страх осознания.       — Простите, — прошептал он пересохшими губами.       Арсений подошёл к шкафу, немного покопался в нём и выудил чёрный кожаный ремень.       — Развернулся, — сложил его вдвое.       Антон задрожал. У него затряслись ноги, а страх в глазах приумножился в несколько раз. Он повернулся спиной, лицом к стене, и сжался. Первый удар ремня был далеко не пробным, со всей силой он приземлился на правую ягодицу. Антон взвыл, тут же накрывая след от удара ладонью. И в следующий же момент получил по этой ладони ещё одним ударом ремня.       — Руки вдоль тела.       — Умоляю, простите меня. Я…       — Мне, серьёзно, дважды повторять?       Убрав руки, Антон замолк, покорно опустив голову. Для него было лучше молчать, и он это наконец понял. Следующие удары он терпел, крепко сжав зубы и ладони в кулаки. Боль была такой сильной, что он сразу заплакал, но продолжал ровно стоять и пытаться сохранить стабильное дыхание.       — Ты понимаешь, за что я тебя наказываю?       — Да, сэр.       Арсений ударил ещё раз по прежнему удару. Антон взвыл, сгорбившись. Он больше не мог молча сдерживать слёзы.       — Я спрошу тебя ещё раз: тебе понятно, за что я тебя наказываю?       — Д-да, — задыхаясь в слезах, воскликнул Антон. — Пап-почка мною недоволен, я неоднократно нарушал его пр-при-просьбы.       Арсений кивнул. Антон не видел этого жеста, поэтому продолжал стоять в неизвестности, погрузившись в страх, боль, унижение и осознание своих ошибок. Пока он стоял, ожидая следующих слов или ударов, Арсений второй раз за день пошёл в кладовку. Он помнил, что несколько лет назад приобретал деревянную ёмкость, в которую удобно сыпать крупу. Часто он наказывал таким образом свою бывшую, ей нравились исторические вещи и в целом деревянные девайсы и сооружения. Потом подобная утварь перебралась в далёкий ящик.       Стоять несколько часов на горохе — в целом не такое уж суровое испытание. Куда сложнее было перетерпеть само время, проведённое в углу в тишине. Во много раз серьёзнее были розги, но их ещё требовалось собрать и замочить или купить. К тому же не по такой повреждённой заднице ими бить.       Когда Арсений вернулся с низеньким ящиком и поставил его в угол, Антон вздрогнул. Он не посмел разглядывать, что именно происходило вокруг. Но явно услышал, как сухой горох стал падать и заполнять собой небольшую деревянную ёмкость.       — Простоишь пару часов на горохе. Руки за спиной. Двигаться, крутиться, разговаривать — запрещено. Тебе ясно?       — Да, ясно, — приглушённо ответил Антон.       — Занимай тогда своё место.       Он занял. Занял и стоял голыми коленями на горохе столько, насколько его оставили. Арсений занимался домашними делами, порой возвращался к рабочим письмам и заявлениям — столько разных отделений запрашивали у него на что-нибудь разрешения, что он хотел повеситься или создать вместо себя клона, тупо клепающего подписи вместо себя. Потом он ещё убрался на кухне и почитал. Никакие барьеры он на этот раз не ставил. Пришедший в себя и успокоившийся Антон прекрасно слышал всё, что он делал, и по звукам мог догадаться о положении в пространстве, несмотря на то, что стоял он вплотную лицом к стене.       Наказание за наказанием — тяжкий сегодня был день. Арсений не кончил, но и, честно говоря, уже не хотел. В целом, он себя достаточно развлёк, да и нижний получил разрядку. Остальные игры он решил оставить на потом.       Присмотрел в магазине, пока Антон стоял наказанный в углу, неплохие шмотки. Особенно ему понравилось бельё, которое смутно можно было обозвать мужским, но он уверен — на Антоше оно будет смотреться великолепно. Сетчатые чулки, милые розовые бантики и кружевное бельё разных цветов и форм. Единственное, розовые ажурные трусики из нежного шёлка поверх страшных лиловых следов на заднице смотреться будут не особо, так что в ближайшее время нужно было как-то избежать порки или хотя бы не доводить её до синяков.       Ещё украшения. Антон любил разные звенящие и объёмные украшения. У него было несколько колец, браслетов и цепочек, но все они были низкого качества и не сказать, что особо привлекательные. Арсений нашёл очень неплохую цепь, которая будет идеально гармонировать с ошейником, и несколько браслетов с кольцами, которые могли дополнить почти любой образ.       Разленившийся и уставший от сегодняшнего дня, Арсений отложил телефон, потёр глаза и неторопливо пошёл к Антону, чем прервал его глубокомысленное гипнотизирование стены. Здесь можно было в духе милых семейных пар проворковать: «устал, хороший мой? Пойдём спать», но такой дух был только в обычных семьях. Арсений положил ладонь на плечо. Обычное касание вызвало целую бурю эмоций у Антона. Он почти подпрыгнул, в одну секунду вынырнув из своего состояния, по его спине пробежали мурашки, весь он выпрямился по струнке и заёрзал, заставляя себя стоять ровно.       — Давай не будем начинать всё сначала, я несколько устал от этого. За сегодняшний день ты слишком часто ошибался. Скажи, что хочешь мне сказать, и вставай.       — Я, — Антон прочистил горло и немного опустил взгляд. Смотрел он в угол, не глаза в глаза доминанту, но Арсений и не давал приказа разворачиваться, так что не претендовал на зрительный контакт. — очень сожалею, что так часто сегодня оказывался плохим нижним, не таким, каким сэр желает меня видеть. Это было сказано именно сэру. Папочке я хочу сказать, что он был со мной сегодня несколько раз неоправданно сильно строг, но я понял его урок.       «Неоправданно сильно строг», прокрутил пару раз на языке Арсений, заинтересованно оглядывая Антона, а тот наконец, закончив говорить, поднял на него уверенные спокойные глаза. Хороший нижний, он очень нравился Арсению, больше и говорить было нечего. И наказания сносил достойно, и в роли вживался, — не без нюансов, — хорошо, и, главное, схватывал всё быстро, что на работе, что в отношениях. Но, пожалуй, самое радостное — его любовь к ошейнику и преданность своему верхнему. За это Арсений готов был многое ему простить, не так часто нижние рвались не просто к удовлетворению своих хотелок, но и искренне отдавались верхнему. Арсений погладил его по голове, сразу же получая преданный взгляд, полный признательности. Сердце забилось чуть громче и чаще.       — Как сэр, принимаю твои извинения. А как папочка, я уже выбрал несколько способов извиниться за, как ты говоришь, неоправданно сильную строгость. Ты не закончил говорить?       Антон посмотрел вперёд себя и, прежде чем подняться, сказал только одно слово:       — Спасибо.       — Интересно, — подключился Арсений, сложив на груди руки и прислонившись к стене плечом, — кого конкретно ты благодарил?       — Ммм, своего парня? — улыбнулся Антон.       Пока он отряхивал красные со следами кругляшков колени и вытаскивал, искажая лицо в гримасе боли, прилипший к коже горох, Арсений с интересом его рассматривал. «Своего парня?», думал он, «как мило и неожиданно. Собирательный образ?».       — Просто хочу напомнить, что несмотря на наши DS-отношения, ты можешь возвращаться к обычному взаимодействию со мной.       — Я помню, что Вы разрешаете разделять жизнь и экшен. Меня это не напрягает.       — А это ты сейчас к кому обращался?       — Сейчас Вы уже просто издеваетесь, — буркнул Антон, выпрямляясь. Он потянулся назад, разминая спину. Косточки затрещали одна за другой. Арсений любовно поглядел на округлившуюся грудь, впавший живот, изящно заведённые руки и крепкую шейку с чёрным на ней ошейником.       — И да, и нет. Как ты понимаешь, мне не нравится, что ты мешаешь роли.       — Я заметил, — поморщился Антон. — Сейчас Вы — мой папочка. Я не чувствую себя достаточно вольно и прощённо, чтобы обращаться на «ты».       — Мне всё-таки кажется, что ты обращаешься к своему парню, но используешь более уважительное обращение.       — Тебе так кажется, — шкодливо улыбнулся Антон. — Мы спать? Мой ненаглядный папик выглядит уставше и ему завтра рано вставать на работу.       — Не могу себе представить сон без одной сучки. Не видел здесь случайно двухметрового обворожительно мальчика с выпоротой задницей?       Антон обернулся, театрально оглядел себя, пожал плечами и широко развёл руками.       — Таких не видел. Может быть, я вместо него подойду? Смотрю и хочу забраться к Вам на коленки! В жизни не видел таких красивых мужчин!       — А не переигрываешь ли ты, милок?       — Не понимаю, о чём Вы! Так что, будете моим папочкой? А про того мальчика забудем.       — Как забудем? — Арсений подошёл вплотную к Антону и несильно сжал его ягодицы. — Когда он стоит тут такой хороший прямо передо мной.       — А, так Вы обо мне!       Арсений за затылок привлёк Антона к себе и поцеловал, просовывая язык между его улыбчиво-удивлённо распахнутых губ. Не так часто он удостаивался поцелуя от своего господина. Главное, чтобы у него опять не сорвало тормоза. Но в этот раз всё прошло намного лучше. Антон попытался горячо ответить, пальцами схватил одежду Арсения на плечах и предплечьях, чтобы удержать рядом с собой подольше. Жадный до ласк щенок, не иначе.       — А теперь спать. Детское время уже давно закончилось.