Секрет Полишинеля

В палате сидят двое: Всемогущий и Директор Незу. У окна расположилась кровать, а на ней возлежал изнеможенный причудой исцеляющей девочки Ямада. Тело практически восстановилось, но это стоило мужчине всех сил, которые остались у него после происшествия, так что на момент появления в дверях Аизавы он пребывал в беспамятстве.  Сотриголова же сам на себя похож не был, ведь сорвался по первому звонку, игнорируя последствия прошедшего вечера, только таблетками закинулся и ринулся по известному адресу. Запыхавшийся, растрёпанный, сонный, уставший и сильнее обыкновенного сутулый, Шота прошел к другу и, оперевшись рукой о тумбочку с тарелкой, на которой яблоки уже потемнели, сумел только обернуться на коллег с немым вопросом в приоткрытых губах.  — Вчера погода знатно подпортила жизнь многим водителям, Шота, — вздыхает Всемогущий и растирает виски узловатыми пальцами, словно бы пытается собраться с мыслями, — По предварительным данным Хизаши значительно превысил скорость и, не вписавшись в поворот, протаранил ограждение. Улетел в кювет, перевернулся. Когда вытаскивали, уже был без сознания. Опасности для жизни нет, но в себя он пока не приходит. Мне показалось, что было бы уместно сообщить тебе.  Прокашлявшись в кулак, Тошинори опёрся на трость и поднялся на ноги, вслед за ним к выходу из палаты посеменил директор. — Вам обоим крепко досталось. Если будет нужно, я попрошу кого-нибудь из преподавателей факультета поддержки заменить вас после окончания каникул, — обнадёжил Незу и закрыл за собой дверь, оставляя наедине старых друзей.  Действительно ли погода виной произошедшему? Теперь Сотриголова не мог не думать о том, что приложил к трагедии руку; не нужно было рассказывать Ямаде о покойном герое и его шантаже, не нужно было отпускать из дома, зная, что тот взвинчен.  — Прости меня, Заши. Прости, — пробормотал брюнет и крепко зажмурился. Нет, слёз не было, но глаз жутко жгло, словно из него вместо солёных капель были готовы вырваться искры.  Мик так ему помог, а он обрушил на того всю тяжесть, которую прежде на душе нёс сам. Это было подло.  Хизаши не отвечал. Лежал и тихо сопел, кажется, в дрёме. Исцеление вытянуло из его лица краски, диджей был болезненно бледен, синие вены на веках проступили, а на лбу появилась испарина. А самое отвратное — Аизава ничем не мог помочь.  Вместо трелей зимних птиц по палате разносится писк приборов, мерзкий, монотонный, как пытка, и всё-таки за монологом кардиографа проходит час, другой, третий… Гость мирно дремлет, припав виском к холодной шершавой стене, а персонал не торопится выгонять его.  Зимой рано смеркается, потому палата медленно, но верно погружается в полумрак, в котором время от времени мигают показатели приборов, убаюкивая монотонными звуками и без того спящего героя, даже чувство голода не может сейчас отвлечь на себя его внимание.  — Шота, вопрос или команда?  Бойкий голос Хизаши эхом отразился от стен скромной комнатки.  Их всего четверо было дома у шумного студента: сам Ямада, Аизава, Оборо и Немури. За окном бушует одна из самых морозных зим декады, ребята смогли уделить учёбе от силы час, после чего было решено разбавить атмосферу играми. Карты отмели сразу, потому что Каяма слишком уж азартно настаивала на том, чтобы сыграть на раздевание, а вот их скромная адаптация "Вопрос или Команда" могла бы помочь скрасить вечер, тем более что родителей Хизаши дома не будет ещё часа два, и подростки могут безнаказанно стоять на ушах.  Итак, блондин сидит на кровати, сложив ноги в некое подобие позы лотоса, единственная дама в их компашке расположилась на отвоёванной у хозяина комнаты подушке на полу, Оборо лежал на созданном им же облаке, а угрюмый Стёрка забился в угол, обернувшись пледом, с которым не расставался ещё с тех пор, как они собрались заниматься. Зная нравы всех присутствующих помимо него, ничем хорошим такой вечер точно не кончится! Но Хизаши знал, как уговорить друга.  — Вопрос, — буркнул он и зарылся носом в малость колючие складки шерстяного пледа, прекрасно понимая, что четыре пубертатных студента будут загадывать в такой игре. — Ха! Я так и знал! — хмыкнул Ямада, обводя пальцами едва опушившуюся бородку, — Выкладывай, если бы у тебя вдруг намечалась ролевая игра, что это был бы за сюжет?  Кончики ушей Сотриголовы окрасились в вишнёво-алый, ну что за вопросы? Хизаши, предатель… Но нужно отвечать, чтобы действие не загадали.  — Ты придурок, Ямада, черт тебя дери! — цыкнул омега и насупился, однако спустя полминуты раздумий ответил:  — Ученик и учитель, наверное. Не знаю, больше ничего в голову не приходит. Ну, может еще герой и злодей. Оборо присвистнул, а Полночь похихикала в ладошку. — А в тихом омуте-то…  — Цыц, женщина! — шикнул на неё Аизава, даже голову над пледом поднял, после чего вновь в него зарылся.  — Так, дальше Аизава спрашивает! — объявляет Облачный, свесив ноги со своего мягкого насеста.  — Изверги. Ладно, Хизаши, Вопрос или… — договорить ему не дают: — Команда! — без задней мысли выкрикнул Мик, спрыгнув с постели на пол, как если бы со сцены сиганул к преданным фанатам. Он всегда был ярче всех, этого не отнять.  Импульсивное решение задать вопрос именно юному диджею уже не казалось Аизаве удачным, он молча сверлил взглядом пол, пытаясь придумать что-нибудь не слишком наивно-детское, но и не что-то, что его самого смутит до крайности. Если бы сейчас он загадал поцелуй, Ямада бы не осмеял его? Бред какой. И отомстить хочется за предыдущий вопрос. Набрав воздуха в грудь, Шота мрачно улыбнулся и загадал: — Покажи-ка нам самую откровенную свою фотку на телефоне. Настала очередь Ямады покрываться алыми пятнами. Краснел он неравномерно, было больше похоже на волчанку, он даже очки снял, чтобы ладонью по лицу провести, после чего зарылся в медиатеку телефончика в ярком чехле с брелками.  — Че прям показывать?  — Прям показывай, — хором отвечают студенты, и тот сдаётся под напором друзей, выставляя мобильник на вытянутой руке перед ними.  С одной стороны Аизава был даже доволен и в каком-то смысле отомщен, с другой же — в животе как-то досадно скреблись многоножки от дегтярной ревности, вязкой и неправильной. Выходит, сейчас не только он смотрит на фотку, где в соблазнительно-эротичной позе перед зеркалом ванной расположился альфа, заветное место удосужившись прикрыть только по-хитрому расположенным отражением руки. Как итог — Шота быстрее всех отводит глаза прочь, вновь забившись в свой угол вместе с пледом. Но надо было отметить, что румянец Хизаши шёл даже слишком.  Класс 2-А, пёстрые ребята, проживающие своё отрочество в полной мере. Немного нечестно, что классу, которым руководил Аизава ныне, выпало быть взрослыми так рано. Они выстрадали нескольким поколениям мир, а сам Шота в их возрасте о геройстве думал лишь в перспективе. Обучение казалось чем-то стабильным, безопасным, а работа на агентство представлялась эдаким чудовищем, борьбе с которым они учатся в стенах академии. Что бы предпринял тот шестнадцатилетний пацан, вечно невыспавшийся, неопрятный, страшно серьёзный, если бы на его глазах погибали те, кто держал на плечах этот мир?  — Шота! Шота, не отвлекайся! Стёрка, приём!! Вопрос или Команда? Схватив ртом воздух, как выброшенная на сушу рыба, Аизава встрепенулся, приложился затылком о штукатурку, цыкнул, зажмурился и вцепился пальцами в волосы, спадающие на изморщиненный негодованием лоб. Шишку точно набил. Который вообще час? Время посещения наверняка кончилось, его не выставили за дверь только потому, что они с Хизаши близки?  Из путаницы мыслей его выдёргивает сиплый кашель и тихий, но хорошо знакомый голос Ямады: — Тьфу ты, помотал я вам нервы, да..? — прокряхтел с вялой улыбкой альфа и размял запястья, взглядом потухших глаз изучая катетер на левом предплечье, — Вот ведь, Стёрка, не хотел тебя волновать. Простишь дурака?  Вместо ответа он получил только душевный щелбан, ойкнул, вжался в подушку и надул губы, пока Аизава вместе со стулом, скрипнув оным по полу, придвинулся к постели.  — Ты у меня всю отчетность за параллель заполнять будешь, понял? — не терпящим возражений тоном просипел Сотриголова сквозь зубы, — Четыре часа с классом вместо меня отсидишь, отстоишь, отпрыгаешь, плевать, ты вообще в своём уме, Заши?! Почему ты просто не остался у меня в такую погоду? А я, дурак, не настоял! — сорвался мужчина на громкий шепот, — криков тут явно не потерпели бы, — накрыл рот ладонью и отвернулся.  — Я испугался, что могу не совладать с собой. Испугался, ясно? Это омерзительно, я хотел выдрать из себя это, хотел, чтобы никогда на тебя не пала тень моего вожделения, и я уехал, чтобы не допускать даже вызванные не логикой, но химией мысли. Ты тогда поделился со мной сокровенным, теперь честным с тобой буду я. Не держи на меня обиды, Шота, пожалуйста, я в восторге от того, что ты был моим другом в академии, что являешься им до сих пор, я бы автограф у тебя взял после заварушки с "Все за Одного", если бы не считал это ребячеством, и мне становится действительно страшно, когда что-то во мне, такое цепкое, настырное, упрямое, вдруг твердит мне, талдычит в черепушке, что моё естество расценивает тебя иначе, — на одном дыхании выпалил Ямада и закашлялся, стараясь не смотреть на притихшего друга, — Это так жутко, знаешь, словно одним днём собираешь цветы в букет или венок, а потом приходишь в поле с косой. Тупо, блять, прости, ладно?  Класрук какое-то время сидит молча, пальцами разминает место стыка протеза и ноги сквозь ткань брюк, почти не дышит и не моргает, а потом вдруг с щелчком выключает звук на телефоне и склоняется над постелью болезного, слабо улыбнувшись. — Вопрос или Команда, Заши?  Если звезда умирает, один из сценариев — становление светила чёрной дырой. Титаническая масса, сжатая до немыслимо малых габаритов, которая губит всё, до чего может дотянуться. Что же со временем? Когда до мгновения сжимаются годы, и можно коснуться кончиками пальцев своего отражения в свете мириад случайностей, приведших их туда, где они сейчас. Хочется крикнуть таскающему с собой капли для глаз подростку, мол, подними голову, признайся, пока есть шанс, мужайся, рискни, потому что больше возможности не будет. Увы, этот крик никогда не достигнет адресата.  — Вопрос.  — Есть любимчики в параллели?  Пшено прядей Мика рассыпалось по подушке, руки нашли покой на одеяле над животом, оно и немудрено: то, чего он опасался, осталось лишь его мнительной фантазией, паранойя себя не оправдала, рядом друг, который никогда не попрекнёт чувствами и мыслями. Сомневаться в том, что Аизава поймёт, было неправильно, и ведущему за это даже стыдно, только кровь к щекам не приливает, не осталось лишней, вытекло всё на покрытую инеем траву, лобовое стекло и мшистый ковёр под лысеющими лиственницами.  — Я не завожу любимчиков, — уклончиво отвечает зеленоглазый и поворачивает голову в сторону окна. Крупными хлопьями падает снег в скупом ореоле из света фонарей, иногда взмывает вверх по воле порывов ветра, кружится, липнет к стеклу и сползает полупрозрачной кашицей вниз, и в такой миг пациент ёжится и натягивает одеяло до подбородка, на душе теплеет от знания, как холодно снаружи.  — Хреновое Рождество, м-м?  — Тогда сами отпразднуем, как в себя придёшь. Поволоку тебя в рамённую за волосы, так и знай. И только попробуй очки напялить, — предупредил Сотриголова и поднёс руку для очередного щелбана, но его запястье было перехвачено на полпути.  — Да чё ты к моим очкам прицелился, стилист херов? — задорно, несмотря на усталость, фыркает диджей и тянется свободной рукой к башке товарища, чтобы уже ему щелбан влепить, но плану мести не суждено было свершиться: капельница не дала.  — Своё отражение в них вижу, вот и бесят, — пожал плечами омега и взглянул на внутренний дворик больницы за окном. Лавочки там были с лихвой присыпаны снегом, а дорожки скрылись из виду под белой периной, — На кой они тебе вообще? Нормально же видишь.  — Это имидж, слышал о таком? Попробуй, тебе бы не помешало.  — Гляжу, ты уже вполне оправился, раз так резво треплешься, — огрызнулся с полуулыбкой Шота и подпёр щеку кулаком, глядя на то, как скупой фонарный свет через окна очерчивает профиль товарища.  — Иронично слушать об этом от одноглазого. — Четырёхглазый говорит.  — Заткнись, мне смеяться больно, — выдавил сквозь хихиканье Мик и попытался отдышаться. Редко когда они могли позволить себе подобное баловство, даже сейчас, в больничной палате, им наконец было легко на душе.  Сущий Мик напоминал восковую фигуру самого себя после воздействия исцеляющей причуды, а двигался так, словно кто-то неумело тянул за ниточки, прикреплённые к его конечностям, однако ничто из этого не было отталкивающим. В моменты покоя Аизава замечал, как его друг время от времени из привычки ведёт носом, как подёргивается его верхняя губа и как топорщатся усы. Удивительно активная мимика ведущего стала неотъемлемой частью его образа, придав больше харизмы. К "живым" альфам чаще тянутся, что уж тут поделаешь.  — Вопрос или Команда?  — Вопрос, — бубнит сомкнувший веки Сотриголова, свободную руку уложив на бортик кровати.  — Если бы ты был злодеем, то каким?  На минуту в палате повисает тишина, которую нарушает разве что всё тот же писк электроники. — Даже и не знаю. Первокурсники и без всякого "если бы" меня злодеем считают.  Благо, в этом году ему пришлось остаться классным руководителем класса 2А, а перваки достались другим преподавателям, но это не мешало ему угрожающе зыркать на детей, чтобы те не донимали ребят из его класса. Знаменитости, что поделать. Теперь у каждого из 2А были те, кто на них равнялся.  — Думаю, я был бы злодеем, который под личиной классного руководителя злостно измывался бы над студентами и стращал их отчислением минимум раз в неделю. Натуральный доктор Зло, как считаешь? Эдакий мистер Исключительный, но от слова "исключать".  — Брось, ты скорее злостный бездельник.  — Просто гемоглобин низкий, — оправдывается сонный брюнет и прячет лицо в ладони, растирая щеки, чтобы проснуться окончательно, — Вопрос или Команда? — Мне даже интересно, что ты придумаешь для лежачего пациента, так что Команда, — с ехидством в голосе отвечает Хизаши и приглаживает усы большим и указательным пальцами. Правда, шальной заносчивости у него поубавилось, когда Шота заметно помрачнел, запрокинул голову и уставился в потолок, чуть приоткрыв губы.  — Я хочу, чтобы ты меня пометил.  Колёсики капельницы с характерным тихим и глухим жужжанием прокатились по плитке, а хитрая система трубок и дозаторов задребезжала от удара о стену, когда Хизаши резко принял сидячее положение, побледнев ещё сильнее, но тут же лёг обратно, потому что в глазах потемнело.  — Чего..? — в недоумении сипит Ямада и становится на локти, чтобы хоть немного торс приподнять для убедительности, — С какого перепугу ты в детской игре такие вещи загадываешь? Это же, типа, серьёзно, сечёшь, Стёрка? — затараторил он, но быстро выдохся и снова рухнул на подушку. — Тихо, всё я понимаю. Ты тоже кое-что пойми. Сейчас те двое вряд ли оставят меня в покое. Я не хочу, чтобы меня какая-нибудь вшивая псина из принципа в подворотне поимела. У меня железка вместо ноги, глаз один, и тот сухой вечно, я не могу похвастаться былой удалью. Метка всё равно сойдёт со временем, а я никому не доверяю сильнее, чем тебе. Ты уже припугнул их, а если оставишь метку, то на ближайшее время от меня точно отстанут. Выложив свой план, Аизава сглотнул ком в горле и плотно сжал губы, искренне надеясь, что его слова звучали хоть сколько-нибудь убедительно. И действительно — Мик задумался, разглядывая, как за окном вьюга кружит хрупкие звёздочки снежинок. Друг ведь просит его помощи, но сама мысль о фиктивной метке на теле того, кто сердцу дороже всех, заставляет сжать зубы до мерзкого скрипа, от которого мелкие мурашки бегут по спине к пояснице. Здесь не о чем было думать, просто внутренний конфликт альфы мешал принять единственно верное решение сразу.  — Ладно, поступим так. Но ты совершенно точно уверен, что хочешь именно этого? Мне кажется, можно добиться юридического запрета на приближение к тебе, если обратиться к Тошинори. У него наверняка есть знакомые, они могли бы..! — его прерывают жестом.  — Я уверен. Бумажки с подписями важный дядюшек и тётушек ничем не помогут в моменте, увы.  Голос Шоты сейчас не дорожит, пропитанный сталью, и возражать ему не приходится. — Я тебя услышал. Ты хочешь, чтобы я сделал это сейчас?  На свой вопрос зеленоглазый получает скупой кивок. Вся ситуация сейчас скорее угнетает, нежели смущает; как можно оставаться спокойным, когда покрытая шрамами и мозолями рука поднимает угольные пряди с шеи, обнажая бледную, как тетрадный лист, кожу? Без единой родинки, шрамика или пятнышка, рисовое тесто, натянутое на холмики позвонков, но до того тонкое, что можно разглядеть отчетливо каждый сосудик, что ближе к поверхности.  О решимости Хизаши красноречиво говорят последовательные, тихие щелчки, с которыми он отстёгивает небольшие ремешки, не позволяющие капельнице укатиться слишком далеко от постели, шорох одеяла и простыни, в конце концов тихое шипение самого мужчины, которого мучало страшное головокружение, и совсем уж неразличимо-тихое дыхание, участившееся, когда он, собравшись с силами встал с кровати и навис над сидящим рядом коллегой. Рука с катетером легла на границу воротника футболки с мягким пушком на загривке, вторая же, юркнув под бок Аизавы, легла на его живот в лёгком намёке на объятья.  Говорить что-либо в такой момент казалось пошлым, чересчур и вообще лишним, потому оба молчали, хоть и давалось это с трудом. Особенно тяжко преподавателю было не издать ни звука, когда над его шеей завис жар неровного дыхания, когда кожи коснулись сначала потрескавшиеся прежде от мороза губы, а затем и пики выступающих чуть больше обычного клыков. Миг растянулся, время в тёмной палате, похоже, остановилось насовсем, погружая друзей отрочества в истому опасливого предвкушения.  Зубы впиваются в кожу сначала неуверенно и осторожно, оставляя вмятины, но спустя долю секунды уже вспарывают мягкий покров, пускают кровь, капли которой пачкают футболку Аизавы, стекая вниз по шее. На всё про всё ушло не более минуты, но обоим процесс казался нескончаемо-долгим, будто в момент единения утекли из их внимания часы.  Собравшуюся в ранках от зубов кровь Ямада, забывшись, собирает губами, и только теперь отстраняется, вновь заняв лежачее положение в своей комфортабельной койке.  — А болтовни-то было, — пробормотал Шота, рвано выдохнув, склонился над коленями и накрыл метку ладонью. Саднит. Покалывает. Но почему-то тело не воспринимает эту боль как нечто, сигнализирующее об опасности. Так ощущается скорее горячая ванна после затяжной прогулки в зимний вечер, когда кожа ещё не привыкла к температуре, но приятные мурашки уже бегут по телу, поднимая волосы на руках дыбом.  — Твоя очередь, — отозвался успевший отвернуться к окну и натянуть на себя одеяло Хизаши, — Вопрос или Команда?