Секрет Полишинеля

Сначала было жжение в солнечном сплетении, словно органы разом решили ощериться и покрыться наждачкой, затем — болезненная тяжесть пониже живота, ужасная сухость во рту, от которой язык стал словно инородным, и лишь потом ощутилась лёгкая тряска под боком. Темно… и тепло. Где-то на периферии слуха визжат сирены, но с каждой минутой они отдалялись и становились всё тише, пока не стихли окончательно. Ещё пятнадцать минут скорее дрёмы, нежели беспамятства, и Шота наконец трёт веко сгибом указательного пальца, приподнимается на локте и обнаруживает себя лежащим на задних сидениях движущегося автомобиля. За рулём никто иной, как зажигалочка всего вечера, прежде яркий, как римская свеча, Ямада был теперь чернее тучи. Из него словно выкачали краски, а руки сжимали руль до побелевших костяшек сильно, но стоило Мику услышать шорох позади себя, он тут же припарковался в каком-то глухом дворике, включил свет в салоне и отстегнул свой ремень, чтобы перелезть к другу.  — Шота, блять… — только и смог он сказать, с разбитым видом вглядываясь в лицо товарища. Аизава же пока не до конца пришел в чувства, но чувствовал себя значительно лучше, чем тогда… а что тогда было?  — Что произошло? — сипло спросил омега и кое-как уселся на одно из кресел, впившись затем губами в горлышко пластиковой бутылки с водой, которая стояла в подстаканнике на пассажирской двери.  — Ты упал в обморок, я не смог тебя дозваться и решил поискать, а когда нашел — ты был без сознания. Рядом стояли эти… Ох, я думал, что сойду с ума. Я просто прикрикнул на них, ну, я так это помню, но, как оказалось, использовал причуду. Директор Незу решает вопрос с выбитыми стёклами и медицинской страховкой этих придурков. Прости, что не заметил раньше. Мне стоило отговорить тебя от посещения. Мы бы посидели потом где-нибудь в лапшичной, выпили бы немного, поболтались по ночному городу… — голос Ямады вдруг задрожал и наполнился неслыханной ранее теплотой. Светлые ресницы под стёклами очков дрогнули, и он наклонился над товарищем, обнимая его крепче, чем умирающий держится за жизнь.  — Всё в порядке. У тебя не будет проблем? — едва слышно, почти одними только губами спрашивает Сотриголова и осторожно похлопывает Хизаши по спине, уронив голову ему на плечо, — Я сам виноват, мне следовало уйти сразу, как только я почувствовал недомогание. Спасибо, что вытащил. — Это этим остолопам не нужно было к тебе соваться. Если бы не Цементос, я бы их… не корректно говорить такое о коллегах, да..?  — Они придурки, всё очень даже корректно, — фыркнул Шота в волны пшеничных волос ведущего и вновь зажмурился. Им будто снова по пятнадцать, встряли в какую-то передрягу и прячутся в подворотне от пристального взора взрослых.  — Директор всё уладит, — постарался успокоить бывшего одноклашку Хизаши, снял очки и кинул их куда-то на сиденье.  После мерзотного натиска феромонов тех альф, кажется, аромат красного апельсина со сливками стал настоящим утешением. От него не хотелось отрываться. Салон автомобиля пропах его владельцем, наверное, поэтому Аизаве и стало лучше, пока он валялся сзади, но теперь, когда тот, кому этот запах принадлежит, находится так близко, сердце снова пускается в пляс, Ямада не мог не почувствовать этого. — Мне нужно выпить лекарство, Хизаши… — пробубнил брюнет и потянулся за упаковкой подавителей в своей сумке. Благо, она на нём осталась после всех злоключений, но когда Сущий Мик не без труда отпрянул, и у его товарища возникла возможность упаковку открыть, тот с ужасом обнаружил, что она пуста, а последние капсулы, видимо, выпил тот парень, которому мужчина помог в уборной. От осознания в висках задребезжало, а щеки сначала окрасились призрачно-белым, после чего залились густой краской, румянец неровными пятнами покрыл лицо преподавателя, и он обнял свои колени, поджав их к груди. Сейчас ведь глубоко за полночь, они не доберутся до круглосуточной аптеки, не успеют, а проблемы были не только у одноглазого. Ямада сейчас тоже тяжело дышал и старался проморгаться от ощущения мутной поволоки в глазах, и, заметив это, Сотриголова вжался в спинку пассажирского кресла и поджал под себя ноги, как оказалось, давно не обутые в привычные ботинки.  — Я никогда тебя не трону. В лепёшку расшибусь, но не трону, Шота, — всхлипнул Мик, и по его щекам действительно потекли слёзы, — Моя жизнь будет окончена в тот момент, когда я увижу, что ты меня боишься или презираешь, — продолжает он тихо-тихо, прерывисто и гулко.  Популярный, шумный, яркий, настоящий взрыв на фабрике красок, искрящий, как обнаженный кабель — Хизаши со школьной скамьи был, можно сказать, полной противоположностью своего друга, которого он будто на улице подобрал: до того у Шоты был всегда потрёпанный и уставший вид. А когда смотришь из тени, солнце кажется ослепительным, мистическим и манящим.  Блистающим в каплях влаги на ресницах обожанием наполнились глаза юного Аизавы, когда он вспоминал, лёжа в общежитии, что находится под незримой эгидой альфы. У блондина были блиц-походы с девочками в кафе, свидания и вечеринки до утра, бесчисленное количество вылазок во всякие сомнительные места с сомнительными компаниями, он уже тогда ловко управлялся с пластинками, не менее ловко привлекал к себе внимание всех подряд. Это было до колик радостно, но до чего же ревностно. Кто понаглее, тот и получает конфетку в яркой обёртке, а молодой Сотриголова не из таких, ему с целой толпой злодеев сразиться проще, чем проявить чувствительность рядом с Миком. В конце концов Ямада ведь дружбу водит не с уязвимым омегой, а с будущим стирающим героем. Ни к чему студенту вообще пахнуть тут соблазнительно рядом с популярным альфой.  — Если я попрошу, ты поможешь мне? — так же тихо и на удивление робко спрашивает терзаемый жаром Аизава, силясь не пустить слезу вслед за другом. Алкоголь, заставшая врасплох и довольно редкая для этого омеги течка, пропахшая желанным секретом машина — всё будто складывалось в пазл, единый и целостный, — Мне… это сейчас нужно. Я больше не вытерплю, пожалуйста, никому кроме тебя я не могу доверить это, это больше жизни, мне невероятно стыдно за то, что тебе приходится видеть меня таким, и всё-таки, в-возможно… ты согласишься мне помочь? — практически одними лишь губами просит брюнет, чьи щеки сейчас пылали, а руки дрожали словно от мороза. Он не мог прослезиться сейчас, уже давно разучился плакать, но дрожащий голос выдавал редкие в характере Шоты уязвимость и отчаяния. Он осип, из общей фразы выхватить можно было разве что процентов тридцать, однако этого было достаточно. — Не в службу, а в дружбу, приятель, — прокряхтел Сотриголова и выдавил ухмылку, от которой и у Ямады мёд по сердцу растёкся.  Утерев влагу с пшеничных ресниц, Мик шмыгнул носом и снова обнял друга, зарываясь носом во влажные от пота, прядями поседевшие волосы на виске омеги.  — Да… да, хорошо, хорошо, Шота, сейчас, — бормочет Ямада и, наполнив лёгкие милым сердцу запахом, утыкается губами в плохо побритую шею, мажет языком по поднимающей кожу мышце, силится собраться с мыслями и не дать себе лишней воли, чтобы не пересечь черту. Хотя это больше напоминало трёхметровый проволочный забор между ними; друзья видят друг-друга сквозь соты решетки, могут просунуть пальцы в свободное пространство и потянуть иной раз за край рубахи или рукав, пересечься взглядами, обменяться парой фраз, смотреть на общее небо… и не более того. Что скажет Шота, если узнает, что его друг уже долгое время терзает свой нос лекарствами, лишь бы не показаться ему озабоченным или заинтересованным в нём, как в объекте желания? Он наверняка посчитает это просто отвратительным, на дружбе можно было поставить крест.  Что ж, Аизава полагал, что Сущий Мик наверняка откажется от дальнейшего общения, если узнает, что рядом с ним испытывает бывший одноклассник: всеобъемлющее спокойствие, защищенность, безопасность и уверенность хотя бы в следующем дне. И они не могут перелезть через эту ограду, пусть и сами придумали на ней колючую проволоку.  Тыква не станет каретой, мышами останутся мыши, а мысли никогда не покинут головы.  — …щекотно, — фыркнул Аизава и уложил ладонь на лицо друга, заставив его немого отстраниться. Кажется, дело было в усах Ямады, и, осознав это, их обладатель тихо рассмеялся и поместил свои руки на брюки омеги. — Легче?  — Немного, — неразборчиво отвечает Шота и откидывается на спинку кресла, позволяя красному апельсину вытеснять сомнения и опасения из разума, — Можешь снять протез? Трёт.  Хизаши кивает, и буквально через минуту брючина пониже колена повисает, но это не становится заминкой, потому что сами брюки оказываются отложены на переднее сидение.  Помятая рубашка прилипла к влажной бледной коже и изошлась складками там, где соприкасалась с тканью черных боксеров, меж тем на испещренную шрамами от швов и ран культю у колена ложится рука самого калеки. — Не вглядывайся особо, просто делай то, что должен, — промычал Аизава и опустил ресницы, искренне не желая увидеть непринятие или, тем хуже, жалость в латунных глазах напротив. Для Мика это звучало скорее уж отрезвляюще. Да, верно, он забылся, нужно только помочь, на этом всё, они не нежностями обмениваются, а улучшают самочувствие Шоты. — Да-да, прости, я… Меня немного шатает, — поспешил оправдаться Хизаши и как по методичке продолжил, стягивая бельё и поднимая взгляд на товарища в поисках одобрения, но тот всё ещё не желал открывать глаз. Всё должно быть технично, без телячьих нежностей, потом Мик просто доставит омегу до его дома, тот выпьет лекарство, и они оба будут вспоминать это недоразумение со снисходительными улыбками. Это ничего не значит. Он не его. Никогда не был.  Обильное выделение естественной смазки значительно облегчает процесс приготовлений, Сотриголова даже практически не реагирует на вторжение пары пальцев в свой внутренний мир, только тихо-тихо покашливает и дышит чуть громче обычного, по-прежнему отказываясь взглянуть на картину происходящего, тем временем как блондин пыхтел над ним, стараясь не причинить вреда. Надо признать, он был достаточно опытен и с омегами мужского пола, но сейчас ситуация давила на плечи и совесть ведущего многотонным грузом как раз из-за того, что омеге напротив принадлежали всего его опасения и сердце заодно.  — Прости, что втянул тебя в свою проблему, Хизаши. Я понимаю, что едва ли выгляжу привлекательно без глаза и… части ноги, со всеми этими шрамами и прочим, я обещаю потом угостить тебя пивом или заполнить за тебя журнал, но мне сейчас правда нужна твоя помощь.  Ямада оторопел. Как у Аизавы повернулся язык сказать нечто такое… такое вопиюще неверное? Альфа бы ему сейчас мог каждый сантиметр его тела увековечить в хайку, но его незатыкающийся обычно рот сейчас был как на зло на замке, и всё, что преподаватель мог ответить, было: — Всё в порядке. Твой запах спасает ситуацию.  Какую к черту ситуацию?! Что он вообще несёт? У него уже пуговицы на брюках жалобно скрипят о том, чтобы их наконец освободили от напора крепчающей в белье плоти, и дело даже на треть не в феромонах. Что ж, Ямада так и поступает, усаживаясь на соседнее с Аизавой кресло, стягивая с себя брюки и белье, чтобы затем притянуть брюнета к себе и усадить над собой, придерживая под рёбра, накрытые рубашкой. — Так… эм, сделай вдох, глубокий вдох, хорошо? — просит альфа и, когда его просьбу исполняют, бережно опускает лёгким давлением бёдра Сотриголовы, не удержавшись от возгласа, когда в жарком нутре оказалась половина его достоинства, но и тут Аизава не проронил ни слова, ни стона, ничего, и это напоминало пытку, которую он стоически переносил. Ощущения были крышесносными, в глазах владельца авто аж искры заплясали, но нужно было двигаться, чтобы облегчить боль страждущего товарища.  Первые пробные фрикции по ощущениям не вызвали никаких негативных эмоций у омеги, так что толчки стали чуть размашистее, а верхнюю часть его тела Мик обнял и прижал к себе. — Почему ты не хочешь смотреть? — вырывается у альфы, и он тут же закусывает губу, понимая, что сморозил глупость, но Шота действительно отвечает, путь и прерывисто, сбивчиво и скомканно. — Я не знаю, что хочу видеть, поэтому не смотрю. Даже сейчас я загнанный в угол собственной природой калека, вынужденный упрашивать друга себя трахнуть, это… это чересчур для меня, — кое-как довёл фразу до конца Аизава и зажмурился ещё крепче, однако после особенно удачного толчка с его губ наконец стёк тихий стон; Ямада приободрился, и его движения стали увереннее, тем более что одна из рук легла на член Стёрки, чтобы окончательно отвлечь его от дурацких мыслей. — Всё хорошо, всё в порядке, — продолжал жизнеутверждающе бормотать сосредоточенный блондин, затем же беседы окончательно сошли на нет, уступив сцену сдержанным охам-вздохам и хриплым намёкам на стоны с обеих сторон. Ямада терялся, запах Шоты был буквально осязаем, он взял в плен рассудок альфы, не выпуская ни на секунду из сладострастного плена; его возлюбленный сейчас в его руках, как тут сохранить самообладание? К своему стыду, Хизаши и не смог.  Уложив бывшего одноклассника спиной на кресла, зеленоглазый налёг сверху, разведя по сторонам ноги омеги, и, видимо, тот, ведомый доверием, тоже ослабил вожжи.  Они не целовались, не в губы точно. Это было сакральным жестом, даже в беспамятстве Ямада понимал, что не хотел бы срывать с уст друга поцелуи, если тот не отдаёт себе отчет о происходящем в полной мере, а пока два тела, липнущие друг к другу из-за смазки и пота, довольствовались животной данностью, раскачивая самую малость автомобиль. Темно, тесно, но так горячо, черт возьми, так жарко! Концентрация феромонов в закрытой машине достигает невиданных значений, а Шота, терзаемый волей тела, тает в окружающем его запахе, и каждый раз, когда с тихим хлюпаньем член альфы погружался целиком, по телу бежали электрическим разрядом мурашки. Он всё-таки не решился подглядеть, но глаз распахнулся сам собой, когда Хизаши, обняв свою пассию, прижался к нему бёдрами и застыл, стиснув зубы близ плеча брюнета, не позволив себе оставить метку невероятным усилием воли, но вязку предотвратить не смог: банально не хватило выдержки, поэтому сейчас Аизава прекрасно чувствовал, как его надёжно закупорили, пока по нижней части живота внутри растекалось вязкое тепло. Боль отступила стараниями Ямады, плоть получила то, чего требовала, а разум с облегчением перестал бить тревогу, призывая к действию. Герой просто был рад тому, что это оказался его друг, а не кто-то вроде Влада или Рё, хотя те очевидно демонстрировали желание присоединиться к нему в этой нелёгкой ситуации.  Спохватившись, Мик до крови закусил губу и пристыжено отвёл взгляд, не зная, что сказать в своё оправдание, благо, от необходимости дать отчет его избавил сам омега, вальяжно валяющийся под ним с раздвинутыми ногами. Пока вязка не будет окончена, они вынуждены будут пребывать в колоссальной неловкости, ничего не поделаешь. — Мне куда лучше. Правда, теперь я хочу спать, но это моё перманентное состояние, — пробубнил Шота и убрал с лица влажные пряди, чтобы выглядеть поопрятнее, — Не переживай из-за этого. Я не рассказывал об этом никому, но, думаю, тебя это знание должно успокоить. Я не забеременею, в школьные годы врачи красноречиво расписали шансы, и вероятность того, что я уволюсь и вдруг пойду работать детским аниматором куда выше, чем вероятность того, что у меня будут родные дети, — махнул рукой мужчина и мрачно смерил взглядом взмокшую рубашку на своей груди. И все-таки, видимо, такая новость не осчастливила Хизаши, раз он нахмурился только пуще. — Нет, это… всегда же есть экстренная контрацепция, это не проблема. Я просто всегда думал, что ты намеренно остаёшься в неудобных для работы кондициях, чтобы в будущем завести семью, когда времена будут благоприятные, а сейчас ты говоришь, что твой статус лишь доставляет тебе неудобства, а прока от него никакого. Я не понимаю, почему?  Узел ослаб, и альфа наконец смог отстраниться, засуетился, сперва натянул на себя брюки с бельем, а после поспешил помочь товарищу вернуть протез на место заодно с отложенной ранее одеждой.  — Какой из меня семьянин, сам подумай. Я с классом-то едва управился. Да и не бывать этому.  — Бесплодные омеги не источают такие сильные феромоны, — зачем-то перебил коллегу Ямада, пока перелезал назад на водительское кресло, чтобы отпарковаться и тронуться в направлении дома Сотриголовы. — Я не говорил, что я бесплоден. Если подумать, шанс того, что с «Все за одного» будет покончено, был ничтожно мал, а всё-таки ставка сыграла. Всё возможно, но мне проще думать, что это не так, чтобы не обвинять себя в глупости и наивности лишний раз. Я не мечтатель. Надейся на лучшее, готовься к худшему, как говорится. Мне сказали, что если я забеременею, это будет настоящее чудо, — резюмировал омега и зевнул, улёгшись поудобнее. Они оба были взрослыми людьми, краснеть за слова не приходится, как это было бы лет десять назад.  — Ты поэтому на операцию не соглашаешься? На чудо надеешься? — шепотом спрашивает водитель и выруливает на освещенную трассу. — Нет, не надеюсь. Просто… решил, что оставлю этот вопрос воле случая. Мучаться ради призрачных шансов скорее в духе Мидории. Я же лишь покорился судьбе, — пожал он плечами и нажатием пальца выключил свет в салоне, чтобы глаза не резал.  — Ты консультировался по этому поводу в последнее время? Медицина не стоит на месте, как и причуды.  — Первый и последний раз я говорил об этом, когда мне было 16. Я не горю желанием из кожи вон лезть ради перспективы обрести орущую лялю себе на шею, мне вполне хватает того, что я приглядываю за Эри. Не хочу сейчас об этом. Я лишь к тому, что ты можешь быть спокоен.  Закусив щеку изнутри, Мик умолк и сосредоточился на дороге. Ими прежде не поднималась тема семьи и детей даже в шутку, но… в 16? Всё же было в порядке, они учились, конечно, попадали в передряги, но никогда студентом Шота не получал серьезных травм. Что-то врождённое? Допрашивать сейчас не хотелось совершенно.  — У тебя лицо на курагу даже отсюда похоже, попроще табло настрой, а. Раз уж я пока пьян, то, наверное, стоит меньше следить за словами? — сам себя спрашивает Аизава, хоть изначально обращался он к другу. Шота никому не рассказывал. Об этом знал только он сам и кучка врачей, у которых он наблюдался.  — Помнишь Манабу? Из параллели. Ну, вроде, «Кастет» у него геройское имя было. Погиб пару лет назад в заварушке в соседней префектуре.  Ямада только кивнул, и Сотриголова продолжил. — Ты тогда вытащил меня в клуб с компанией, тогда тебя ещё на подработку диджеем взяли. Я выпил, потерял бдительность, забылся, мне казалось, что голова лопнет от музыки и запахов, так что вышел наружу освежиться. Манабу тогда курил у баков и… — Шота осёкся и умолк, сведя брови к переносице до лёгкого покалывания, — Я почти ничего не помню, но он, в общем, воспользовался ситуацией.  Даже сейчас, когда прошло столько лет, когда Аизава состоялся как герой и преподаватель, он всё ещё не мог заставить себя произнести, что же произошло, однако Мик, конечно, понял и без терминов, резко затормозив на светофоре и обернувшись на брюнета с широко распахнутыми глазами.  — У него было видео, так что он угрожал, что передаст это руководству академии. Я ведь едва прошел, едва убедил родителей и комиссию, что мой вторичный пол не станет проблемой, что принесу пользу. Он мог обеспечить мне вылет со свистом за ворота Юэй, а мне оставалось только потакать его гнусным желаниям. Деньги, работы по учёбе, секс, он требовал без совести и меры, возложив мою карьеру на весы заодно с моей гордостью. Никто не замечал, я всеми силами пытался сохранить это в тайне и поплатился за свою трусость. Когда я отказался отдать ему деньги с подработки, он избил меня, а в больнице мне сообщили, что у меня случился выкидыш. Я даже не знал, что умудрился залететь от этой гниды, а врачи уже твердили мне, что всё сложилось худшим образом из возможного.  Загорелся зелёный, очертив бледное лицо Хизаши, а тот и не подумал нажать на газ, молча глядя на друга. Он же всё это время был рядом, но ничего не заметил. Он тоже виноват. — Его отчислили, когда информация поступила в директорат, а цикл моих течек был бесповоротно сломан. Слишком нежный возраст, слишком большая нагрузка, слишком серьезные травмы, которые теперь не залечить даже при помощи причуды. Даже если я чудом и забеременею, велик шанс повторного отторжения плода или отклонений у ребёнка, — вздохнул омега и повернулся лицом к спинкам пассажирских кресел. — Зелёный, тапку жми уже. Не вздумай винить себя или жалеть меня, просто езжай, мать твою, Ямада. Ты вообще не должен был узнать об этом, — рычит в обшивку сидений Аизава и больше ничего не говорит. Теперь у его товарища земля под ногами разверзлась, довезти бы в сохранности драгоценный груз, а потом — будь что будет.  Но вот с третьей попытки ключ попадает в замочную скважину, с тихим скрипом отворяться тяжелая дверь, и хозяин квартиры вваливается внутрь даже не разуваясь, бредёт до постели и падает на одеяло, не вымолвив не слова более. Холодная зимняя ночь порядком измотала и без того потрёпанного человека, Ямада не стал навязывать свою помощь, только проверил, чтобы в холодильнике не было пусто, а затем ушел. Пускай вторые ключи пока побудут у него. 

***

Телефон в скинутой на пол у прикроватной тумбочки поясной сумке разрывается уже минут семь без перерыва, настаивая на том, чтобы похожий на облезлого и угодившего в реку грифа Шота наконец ответил на звонок. Что же, он своего добился, и в трубке прозвучало крайне недовольное и неразборчивое "слушаю". Аизава даже не посмотрел, кто ему названивает в такую рань (на часах стрелки осуждающе встретились на цифре 2), так что голос Тошинори стал несколько отрезвляющим.  — Хизаши в больнице.