Nezhna

      Тёмные стены Выручай-комнаты поглощали каждый звук, и лишь слабое мерцание зачарованных свеч парящих под потолком освещало небольшое помещение. В камине задорно плясал огонь, но сидящую на полу девушку он не согревал вовсе. Конец сентября четвёртого курса был для Гермионы довольно напряженным. Сколько бы она не пыталась сосредоточиться на учебнике, сжатом в побелевших пальцах — всё было напрасно. После насыщенного третьего года обучения, она всё лето ждала от него весточки. Письма. Хотя, даже написанная на скорую руку маленькая записка обрадовала бы её. Она знала, что не стоило ждать чего-то хорошего от аристократа, помешанного на чистоте крови. Наивно внушала себе, что с ней он был другим. Когда дотрагивался до неё, освобождался от её непослушных кудрей, обнимая девушку. Да, он говорил, что они ему надоели, но…       Она вздохнула, пытаясь собраться с мыслями. В этом году, они встречались наедине впервые. В привычной Выручай-комнате. Пустой, холодной, отстранённой, с рассыпанными темными подушками в центре пола и камином напротив. Несмотря на тепло, исходящее от огня, гриффиндорка мёрзла. И приближение встречи с человеком, который, как ей казалось, отвечал ей взаимностью, не грела от слова совсем.        Тишину нарушил звук шагов. Уверенных, всегда настороженных. Гермиона сразу узнала их. Впрочем, как и всегда. Она могла, не поворачиваясь в его сторону, почувствовать, что он рядом. И в самом начале их встреч он вызывал в ней девичий трепет и бабочки в животе. Сейчас же, прислушиваясь к своим ощущениям, в ней плескалось лишь напряжение перед предстоящим разговором. Она надеялась, что они поговорят.       Драко Малфой появился за её спиной. Его лицо выглядело спокойным, даже умиротворённым, но в серых глазах блестело острие лезвия. Он не подходил слишком близко, стоял на границе тени, словно ожидая, что она сама прервёт тишину, как делала всегда. Он прекрасно знал, как её пугала затянувшаяся тишина между ними, и потому всегда начинала тараторить, чтобы избавиться от напряжения. Сначала его даже умиляла эта её привычка, потом начала раздражать — она была для него мышкой, притворяющейся львом.        — Ты пришла, — сказал он низким голосом, с едва заметной усмешкой.       — Ты звал, — ответила дрожащая девушка.       Гермиона замолчала. Каждая их встреча была пропитана недосказанностью. Она не любила недосказанность. Она её боялась. А самой заполнять все пропасти между ними не хотелось.        Но ещё она не могла понять, что заставляло её приходить сюда снова и снова. В каждом из его слов было что-то, что привлекало её, манило за собой, даже если она это пыталась игнорировать.       — Ты не собираешься говорить? — продолжил Драко, а его глаза снисходительно устремились на неё.       Она подняла голову, пытаясь не выдать волнения:       — Не вижу причин говорить. Ты же не собираешься это объяснять.       Он шагнул вперёд, и её сердце вздрогнуло, когда он оказался рядом. Она слышала его дыхание, ощущала его присутствие, его взгляд, который будто пронизывал её насквозь. Это было неприятно и в то же время невозможно остановить. Она продолжала сидеть на полу, спиной к нему, опасаясь посмотреть ему в глаза.       — Объяснять что, Грейнджер? — раздраженно ответил юноша.       — О, так я снова Грейнджер! — горько усмехнулась Гермиона, — Ты обещал, что не пропадёшь, Малфой. Что не оставишь меня. Все твои слова столь же лживы, как твои обещания?        — Не истери. Раз не вышел на связь, значит не смог. Но ты молодец, умная девочка, поняла, что самой писать не стоит, — он опустился на корточки у девушки за спиной, и его пальцы зарылись в её непослушные кудри, немного оттягивая, и её голова запрокинулась достаточно, чтобы он смог прошептать ей на ухо — Разве ты не скучала по мне, мышка? Ты не можешь отрицать то, что чувствуешь ко мне. Эти встречи нужны в первую очередь тебе, не отнекивайся.        Она почувствовала, как её щеки покрылись румянцем, но не ответила. Что она могла сказать? Всё это было неправильно, но почему-то ей было трудно разорвать этот порочный круг. Что заставляло её соглашаться на такие встречи, когда каждый раз она чувствовала, как он причиняет ей боль?       Он был ледяной бурей, сметающей всё на своём пути. Безразличным. Холодным. Пустым. Чужим. И она весь прошлый год была столь наивной, считая, что сможет обуздать, подчинить себе неудержимую стихию? Что он может стать ей родным? Девушка усмехнулась. Её поражала собственная глупость. Она искренне надеялась, что он изменится. Маленькая, влюблённая дура, сказала она себе.        Прошлой ночью, когда сова принесла ей записку с его размашистым, острым, как его взгляд, почерком — «Завтра. Сразу после отбоя. Как обычно. Д.» — она не поверила своим глазам. И пусть за лето она почти решилась разорвать их связь, уничтожить шаткий мост между ними, получив от него записку, решила дать ему шанс. Не собиралась уже стараться поменять его — лишь принять его таким. Дерзким, холодным, отстраненным. Причиняющим боль.        — Ты не можешь противостоять этому, — сказал он, остановившись перед ней. Она встала вслед за ним. — Ты хочешь, чтобы я был рядом с тобой.       Гермиона оторвала взгляд и сжала губы, стараясь сдержать эмоции. Но его слова пробуждали внутри неё то, что она не могла контролировать. Это был страх. Это был гнев. Это была боль, которую она сама себе причиняла, раз за разом возвращаясь к нему. Но в этих эмоциях была ещё одна, тихая, почти неуловимая мысль: надежда. Надежда, которую она не могла игнорировать. Надежда на то, что кто-то наконец увидел её среди других. Надежда на то, что она была для кого-то особенной.        Он накрыл её губы своими. Холодными, обветренными. Гладил её плечи и шею рваными, резкими движениями. И она снова не смогла его отвергнуть. Не нашла в себе сил развернуться, убежать куда подальше. Как не нашла и тогда. 

***

      Всё началось прошлой осенью, в конце ноября. Гермиона сидела на лестнице в одном из тайных проходов Хогвартса, скрывающимся за гобеленом на втором этаже. Ей было грустно… Хотя, чего уж таить, она была в отчаянии. Она сильно поссорилась с Роном. Да, это не было чем-то серьезным, начался спор из-за того, что девушку обидел тон Рона, когда тот “попросил” её о помощи с заданием по трансфигурации. Она не услышала от него даже простейшего “пожалуйста”. Он вёл себя так, будто помогать ему было её обязанностью, говорил с ней будто она была какой-то собачонкой, бегающей за ним.        И Гермиона понимала что, скорее всего, в этом заключалась и её вина тоже. Потому что до этого она спокойно позволяла пользоваться собой и своими знаниями, пока не поняла, что нахальство рыжего мальчишки переходит все границы. Она и так была на взводе — использование Маховика времени и постоянные лекции занимали немало сил.        Девушка была раздраженной и разочарованной. Много чего наговорила Рону, а потом взяла свою сумку и вылетела из гостиной Гриффиндора, заставив жителей нескольких портретов перекреститься. Она сама не понимала, куда шла, пока не набрела на тайный переход, где и решила остаться, чувствуя комок в горле и слёзы, которые уже никак не могла сдержать.        Изначально, в звенящей тишине слышались только её всхлипы, однако сквозь пелену слез Гермиона заметила тень человека, находящегося за ее спиной. Она поспешила встать и освободить дорогу, пока не увидела, кто нарушил её уединение.        Несложно догадаться, не так ли? Драко Малфой собственной персоной. В чёрных брюках и белой, идеально выглаженной рубашке, расстегнутой на несколько пуговиц, с закатанными рукавами. Его вечно уложенные платиновые волосы были слегка растрепанны, дыхание — рваным, а взгляд острых серых глаз бегал по помещению,       — Что ты здесь делаешь, грязнокровка? — рявкнул он, а заметив её заплаканное лицо, насмешливо продолжил — Что, мышь, Уизли с Поттером на хвост наступили?        — Отвали, Малфой, — огрызнулась в ответ девушка, и только тогда заметила, что костяшки его пальцев разбиты. Гермиона вытащила палочку — Эпискей.       Она остановила кровотечение. Успешно. И так же успешно заставила самоуверенного слизеринца ошалело на неё уставиться. Он искренне не понимал её — как она могла помочь ему, залечить его раны, после того, как он так с ней обращался? Была ли Грейнджер настолько глупой? Или, наоборот, мудрой?        Драко смотрел на Гермиону, а в голове вдруг невольно всплыло воспоминание, от которого сжалось сердце. Однажды ночью, ещё в детстве, Драко проснулся от приглушённых рыданий. Выйдя из комнаты, он застал мать в гостиной, сжавшуюся в кресле. Её плечи подрагивали от слёз, которые она не могла сдержать, всё тело трясло. Сцена казалась ему такой чуждой — Нарцисса Малфой, всегда элегантная, статная  и сдержанная, теперь выглядела сломленной, маленькой и хрупкой. Тогда он не понимал, что стало причиной её боли, но её образ остался с ним на долгие годы. Глядя на неё, маленькому Драко самому захотелось плакать, и войдя в комнату, со слезами на глазах он обнял маму. Отца он боялся — жесткий, строгий Люциус пугал малыша, нуждающегося в ласке и любви родителей. Мама же для него была самым родным человеком — островком спокойствия и тепла в ледяном поместье, в котором он чувствовал себя как в клетке. Ему было безумно больно видеть маму такой потерянной и как будто больной. Знать, что он не может ничего сделать, не может ей помочь. Но даже в таком состоянии Нарцисса обнимала, укачивала и успокаивала сына, забыв о себе.        Теперь, стоя перед Гермионой, он внезапно ощутил ту же беспомощность, которую испытывал тогда. Словно это он снова был маленьким мальчиком, не знающим, как утешить мать. И хотя он ненавидел себя за это, он понимал, что его жестокость по отношению к Гермионе была попыткой держать всё под контролем. Жить в своём привычном мире, который с детства навязывал ему отец — мир, в котором должны были жить только чистокровные волшебники. Такие, как он. Отец всегда объяснял, что волшебники, рожденные магглами лишь нагло крали магию у достойных.        Выдергивая себя из воспоминаний, он вдруг заметил, что она не была такой уж уродкой. Лучи закатного солнца путались в её растрепанных волосах и в растерянном взгляде медовых карих глаз. Она уставилась на него точно так же. И Драко почувствовал резкое желание прикоснуться к ней, быть ближе, стать ей второй кожей. И прежде чем осознать глупость и неразумность этого желания, его абсурдность, он сделал шаг к ней. И ещё один. И ещё.        В голову ему ударило осознание того, что она от него не отстраняется. Не убегает, не проклинает его.        С того момента, он заполнил собой всю жизнь Гермионы. Каждую мысль, каждое чувство. Третий курс прошел для неё как во сне. Они очень часто встречались в Выручай-комнате. Он трогал её. Целовал. А она позволяла. Позволяла себе быть очередной неразумной дурочкой, поддавшейся чарам Драко Малфоя.        Она позволила ему заполнить собой всю её пустоту. Быть нежным наедине и причинять боль публично, раз за разом оставляя на её сердце порезы от его оскорблений и насмешек. И она ждала. Сначала — что он изменится. А потом ждала повода окончательно в нём разочароваться. И это, впрочем, и случилось.